***
Неторопливо шагая по внутреннему двору штаба, Ями ненадолго остановился, в очередной раз невольно засмотревшись на роскошные розы, усыпанные жужжавшими пчёлами. Всё-таки хороши они были, мимо не пройдёшь: так и подмывало полюбоваться поближе, причём не только умозрительно. Вообще, затея без разрешения трогать что-либо на территории рыцарского матриархата была чревата последствиями, однако любопытство на сей раз пересилило осторожность — Ями, проверив периферийным зрением, не мелькает ли где синяя накидка, протянул руку к огромному зеленевшему кусту, ухватил тонкий стебелёк, надломил тот у самого венчика, и большая голубая роза оказалась бережно зажата в пальцах. На запястье, возле вены, выступила крохотная капелька крови. «Уколола всё-таки. Шипастая». Он задумчиво ухмыльнулся собственным мыслям и, прикрыв глаза, поднёс цветок к лицу, чтобы лучше уловить едва слышный аромат. Пахло свежей сладостью, как от влажного весеннего ветра, и, если только обоняние не обманывало, отдалённо знакомо. Ями напряг было память, однако углубиться в воспоминания ему помешало усилившееся ки Шарлотты. Она приближалась стремительными шагами и, кажется, была в гневе. «Ну-у-у, понеслась». — Й-йями! Т-ты!.. А ну п-перестань рвать цветы! — самый воздух зазвенел, стоило ей открыть рот, и Ями едва заметно поморщился. Не знай он Шарлотту десять с лишним лет, решил бы, что та дрожит от бешенства, но дрожала она от растерянности и смущения, ничем не выдавая желания попрактиковать на нём магию терновника или отвесить словесную оплеуху. Что ж, в их непростых отношениях это — достижение. — Да я всего один, чего ты взбеленилась так? — цветок обличающе голубел в руке, а он невозмутимо пожал плечами, стараясь не ухмыльнуться, хотя дразнить Шарлотту ему нравилось даже больше, чем играть в карты. — И все равно он отцветает уже. Вон лепестки осыпаются. — Вздор! — она вытянулась, норовисто вскидывая подбородок. На короткую секунду выражение её красивого лица переполнилось капризным возмущением, однако его тотчас смягчил густой румянец. Вот зря Шарлотта любила ходить с однообразной суровой миной: чувства её очень красили. — Они только-только распустились! У-уйди от них, кому говорю! А как мило и одновременно угрожающие эта непримиримая гордячка умела заикаться... «Того гляди стукнуть может, а за гримуаром всё равно не тянется. Одно только в толк не возьму… Смущается — это понятно, но паникой-то откуда разит?» — Ну не кипятись ты так, всё я понял, — Ями примирительно улыбнулся, поднимая ладони в жесте самой добровольной капитуляции. — Кусты без спросу трогать больше не буду. — А потом сощурился, подпуская в голос игривые нотки, вечно вызывавшие у прекрасной Королевы шипов особенно мощные выплески ки. — Но уж этот-то можно себе оставить? Жалко ногами топтать такую красоту. Повисла короткая пауза. Шарлотта, содрогаясь от колен до кончиков пальцев, взглядом прожигала в нём дыры, но вместо очередной тирады по поводу полного отсутствия у него, Ями, манер вдруг развернулась спиной, пренебрежительно взмахивая изящной кистью. И, несмотря на снисходительность её тона, он прекрасно знал, что сейчас она кусает губы, отчаянно краснея. — Бери, я не против. И идём уже, состаришься тебя ждать, — замешательство это, однако, продлилось недолго: Шарлотта, сделав секундную передышку, снова принялась ворчать, оправляя длинный плащ. — Вечно задерживаешься, терпеть не могу твою медлительность. — Ну-у, не злись. Тебе знаешь как не идёт? — а Ями закатил глаза, поздравляя себя с очередным успешным шагом на пути к приручению строптивой женщины. — Не испытывай мое терпение, Ями Сукехиро. Не преминувшей, разумеется, вновь показать зубы, дабы он не считал, будто она вся такая сговорчивая и пекущаяся о его мнении. «Ругайся-ругайся, всё равно рано или поздно надоест...» — молча улыбаясь своим далеко идущим планам (которые, правда, неизвестно когда и чем закончатся, учитывая любовь Шарлотты к забегам и дурацкие условности общества), он в несколько широких шагов нагнал её, по-прежнему разглядывая голубую розу в пальцах. И даже не предполагал, что совершил настолько мощный прорыв в их отношениях, пока ему под конец сугубо деловой встречи не всучили здоровенный букет голубых роз, преспокойно стоявший в вазе, с возмущённо-напыщенным: «Раз уж они тебе так нравятся, держи. И больше не вздумай портить сад, тебе ясно?!». В тот момент ки Шарлотты бушевала настолько сильно, будто Ями сорвал с куста не уже покрывшийся блёклыми пятнышками бутон, а здоровенный золотой слиток. «Колючка. И как к тебе такой подступиться — сплошные шипы». Но сердцу не прикажешь, даже если женщина — проблемная. А так как букет был первым и единственным подарком, коим она удостоила его за всё время их знакомства, разбрасываться им не стоило, даже если он мало вписывался в интерьер его спальни и капал водой на штаны.***
«Дура-дура-дура, зачем!» — вот кто тянул за язык, за руки — кто? Шарлотта готова была пробить лбом стену кабинета или, например, стол, за которым сидела, если бы это повернуло время вспять, но улыбалось ей в данном случае исключительно сотрясение мозга. — Капитан, вы были просто великолепны! — зато Пури сияла так, словно Шарлотта только что не опозорилась вконец, а совершила невесть какой подвиг. — Конечно, грубовато получилось, но как пылко и решительно! Вы дали ему однозначный первый намёк! — Что?.. — она со стоном подняла отяжелевшую голову, отпуская ту из взмокших рук. Хотелось пойти и напиться, но негоже капитану Голубых Роз терять рассудок из-за мужчины. Да и на метлу она после этого без посторонней помощи не заберётся. — Вы что, капитан! — Пури изумлённо всплеснула руками, продолжая на повышенных тонах, наверное, прокатывавшихся отголосками по всему длинному коридору особняка. — Подарили ему охапку роз, ваш символ, а он их принял и ничего не сказал! Что это, по-вашему, если не открытое признание в симпатии? Господи, и она туда же. Неужели Пури Энджел со времен злополучного ужина не поняла, что за диковинный фрукт с каменной шкурой нагло поселился в сердце Шарлотты, пыхая сигаретой? — Пури, он не разбирается в этикете аристократов, — она с утомлённым вздохом потёрла лоб, потом — пульсирующие виски и, опершись подбородком в ладонь, тоскливо покосилась на книжный шкаф. Голова продолжала гудеть. — Наверняка выкинул их где-нибудь по дороге, потому что лень было дальше нести. Безнадежно, я опять выставила себя истеричной гордячкой. — Ничего не безнадёжно, капитан! Всё обернём нам на руку! — на дрогнувшую столешницу вдруг с размаху приземлилась пухлая ладонь, заставив Шарлотту выпрямиться на стуле от неожиданности. Во взгляде её подчинённой пылал устрашающий, неукротимый огонь деятельности. — Пусть ломает голову, вас вспоминая, а там мы его тёпленького... — кулак Пури энергично сжался, словно на месте воздуха должна была быть необъятная шея Ями, — и схватим. Ну, капитан Шарлотта, взбодритесь! Вы же и красавица, и умница, с вашими-то данными и не приручить какого-то мужчину? «Скорее я сама с ним одичаю». Шарлотта нахмурилась, откидываясь на спинку высокого стула и складывая руки на груди. — Все эти женские уловки не про меня. Я воин, а не кокетка. — Капитан, послушайте опытную женщину, — Пури, вдруг сбавив градус напряжения, обошла стол и бережно положила ладонь ей на плечо. — Редко кому в этой жизни счастье приносят на тарелочке. За чувства надо бороться, выдалбливать их из камня, если они намертво там замурованы. Скажу вам по секрету, раньше я боялась, что зря мы это затеяли, но... — тут она прищурилась, понижая голос и подкрепляя загадочное настроение многозначительной полуулыбкой, — нравитесь вы ему. Точно нравитесь. У Пури Энджел глаз намётанный. — Я даже не буду спрашивать, где ты в нём это усмотрела… — подавить ворчливый тон Шарлотта оказалась решительно не в состоянии, равно как и удержаться от очередного удручённого жеста. — Дважды я была готова поверить, что между нами есть какая-то искра, но на что-нибудь, кроме дружбы, мне и рассчитывать нечего. Пури, однако, лишь укоризненно поцокала языком в ответ, явно придерживаясь на сей счёт иных соображений. — Зачем нам спорить, капитан Шарлотта? Будете во всём меня слушаться и перестанете стесняться — сами скоро всё увидите. — Легко тебе говорить, — Роузрей сокрушённо покачала головой, с затаённой надеждой прикидывая вероятность того, что Пури и впрямь видит дальше, чем она сама. Или же этот служебный роман просто безнадёжно вскружил голову женской половине отряда. — Я ничего не могу с собой поделать. — А менять вас мы и не будем. Просто слабости обратим в достоинства, — кисть Пури соскользнула с её плеча, и старший рыцарь-чародей, хлопнув в ладоши, предвкушающе потёрла их друг о друга. — Гарантирую, с моими методами и двух месяцев не пройдёт, как капитан Быков падёт к вашим ногам и будет ручки целовать. Шарлотта едва не поперхнулась воздухом, всыпыхивая до ушей. «Вот только такого зрелища моему бедному сердцу и не хватает».