1.
Сегодня я вам расскажу, как попал в Дом Вамми. И с чего вообще всё началось. Я рос в богатой семье. Вся моя комната была завалена игрушками и книгами. Мне покупали всё, что я просил. Больше всего мне нравилось игрушечное оружие. У меня было дохрена пистолетов и водомётов. Особенно я гордился большим автоматом. Он стрелял крупными пульками, от которых оставались здоровенные синяки. С его помощью я запугивал местных слабаков и собирал с них дань. Дань выплачивалась шоколадом. Я мог без проблем покупать его на свои деньги, но это было бы скучно. Все в округе знали, какой шоколад я люблю. Меня ненавидели, а я всех презирал. Трудно уважать тех, кто не может защитить себя. Отец часто ездил в командировки за рубеж. Он любил говорить, как важно знать иностранные языки. Я начал изучать английский с четырёх лет, и к десяти вполне сносно на нём объяснялся. Репетиторы из Англии и Америки постоянно менялись, чтобы я привыкал к разным акцентам. Мать мечтала о дочери, но у неё был только я. Мне приходилось носить длинные волосы, примерять всякие шмотки, которые она доставала. Поначалу я всего этого стеснялся, потом мне начало нравиться. Я всегда был самым красивым среди мальчиков, и это льстило моему самолюбию. Книги играли важную роль в моей жизни. Я глотал приключенческие романы, детективы, фантастику. Мне нравилось воображать себя в эпицентре событий. Я мечтал, что однажды стану крутым сыщиком или исследователем. Ещё у меня было полно энциклопедий. Я легко запоминал разные факты и обожал хвастаться своей эрудицией. Я и сейчас люблю сказать что-нибудь умное. Так, чтобы все охренели, какой я всё-таки офигенный. В детском саду я был самым шумным и непослушным ребёнком. Воспитатели считали дни до моего выпуска. Когда я оставался дома по болезни, они чувствовали себя почти что в раю. К их несчастью, болел я редко. Со школой не задалось сразу. Мне было жутко скучно ждать, пока тупицы-одноклассники усвоят материал. Я говорю «тупицы», но на самом деле они не были глупыми. Просто я соображал в разы быстрее. Я всегда был самым умным – в любом классе, в любом детском коллективе. До тех пор, пока не встретил Ниа. После полутора лет школы я оказался на домашнем обучении. Поначалу я просто экстерном переходил из класса в класс, но потом директор убедил родителей, что мне лучше хотя бы какое-то время поучиться дома. Я, как бомба, взрывал привычный уклад любого класса. Отличники получали комплекс неполноценности, хулиганам я подавал новые идеи, сам оставаясь в тени. Девочки массово в меня влюблялись, слабаки отдавали мне деньги, игрушки и сладости. Я любил спорить с учителями, ставить их в неловкое положение. Поначалу я очаровывал всех своей внешностью и сообразительностью, потом выпускал когти. Ангелочек с золотыми волосами оборачивался жутким демоном. Естественно, долго такое положение дел терпеть никто не собирался. На домашнем обучении было весьма неплохо. Я мог заниматься со своей скоростью, а в свободное время развлекаться, как угодно. Какое-то время я вёл дворовые войны с ровесниками. Слишком хрупкий, чтобы быть сильным, я всегда брал ловкостью и хитростью. Постепенно я начал водиться со старшими парнями. С ними я чувствовал себя на равных. Главаря шайки, с которой я общался, звали Ганс. Познакомились мы при весьма странных обстоятельствах. Я шёл по улице, ел шоколад и вдруг услышал громкий хлопок и крики. Какие-то подростки разбегались кто куда. Мне стало интересно, что произошло, и я поспешил к месту происшествия. Высокий парень сидел на земле, зажимая одну руку другой. Он громко стонал от боли. Я опустил глаза и увидел прямо около своих кроссовок окровавленный человеческий палец. Его явно оторвало взрывом какой-то петарды. Это было одновременно мерзко и интересно. Я сунул в рот остатки шоколадки. Хотелось посмотреть, что будут делать оставшиеся с парнем друзья, но они тупо суетились вокруг. – Остановите кровь, идиоты, – прошипел я. Парни продолжали тупить, и я понял, что нужно вмешаться. – Подними руку вверх и зажми рану! – скомандовал я пострадавшему. – А вы вызовите скорую. БЫСТРО! Наверное, со стороны это выглядело дико – девятилетний пацан даёт приказания подросткам, но меня послушались. Я обхватил оторванный палец обёрткой от шоколада и завернул так, чтобы он оказался как бы в пакете. Скорая приехала быстро. Врачи забрали раненого. Когда я протягивал им палец, они были в шоке и даже не поблагодарили как следует. Вывод: если вы маленький милый ребёнок, никогда не передавайте взрослым оторванные чужие части тела. Этого всё равно никто не оценит. Несколько дней я вспоминал инцидент с пальцем. Я поискал информацию про первую помощь в таких ситуациях и не без удовольствия узнал, что действовал более-менее правильно. Мне было любопытно, смогли ли пришить палец, но пострадавший парень всё не встречался, а его товарищей я не запомнил. Постепенно я перестал думать про палец, разве что начал осторожнее обращаться с петардами. Через несколько недель меня вдруг окликнул на улице какой-то тип. – Эй, это ты помог мне? Наконец-то встретились. Я хотел поблагодарить тебя. Я поднял голову и узнал неудачливого пиромана. Он приветливо помахал мне рукой, на которой не хватало указательного пальца. – Не смогли пришить? – спросил я с сожалением. – Кости раздробились от взрыва. Но всё равно, спасибо. Как тебя зовут-то? – Михаэль. – Я Ганс. Несколько секунд мы молча разглядывали друг друга. – Вступай в мою банду, – вдруг предложил Ганс. – Не вижу смысла, там одни дураки. Запоздало сообразив, что косвенно оскорбил Ганса, я приготовился дать дёру, но тот не принял высказывание на свой счёт. – Ты прав, я один там умный. Но с тобой нас будет двое. «Такой умный, что не смог нормально взорвать петарду». Я с сомнением посмотрел на Ганса. – Да ты не торопись, для начала можешь просто потусоваться с нами. Так я начал проводить время с парнями на 4-5 лет старше. С ними мне было круто. Они оказались не такими уж тупыми – просто иногда терялись в стрессовых ситуациях. Я помогал Гансу придумывать интересную движуху для банды, он обеспечивал мне протекцию. Наши развлечения часто находились на грани дозволенного. Мы катались на чужой машине, шпионили за разными людьми, делали взрывчатку. Именно Гансу я обязан появлением своего нового имени. – Нарекаю тебя Мелло, – торжественно объявил он однажды. – Это звучит красиво и гордо, как раз тебе под стать. Новое имя мне сразу понравилось. Мне хотелось быть уникальным, а Михаэлей вокруг всегда было полно. «Когда-нибудь весь мир узнает, кто такой Мелло, – сказал я себе, мысленно ухмыляясь. – А пока надо учиться разным штукам, которые потом понадобятся, и заводить полезные знакомства».2.
Родители погибли в автокатастрофе, когда мне было десять. Они ехали на похороны бабушки, и в их машину врезалась фура. Я с ними ехать наотрез отказался. Бабушка вечно сюсюкала и дико меня раздражала. Мне не хотелось тратить время ещё и прощание с ней. Нелюбовь к бабушке спасла мне жизнь. Когда мне позвонила тётя и сообщила о смерти родителей, я ей не поверил. Вернее, признать это оказалось настолько сложно, что проще было вообще об этом не думать. Вместо того чтобы сидеть дома и плакать, я провёл день, лазая по заброшенному складу с бандой Ганса. Открывая входную дверь поздним вечером, я втайне надеялся, что родители уже вернулись, а звонок от тёти мне приснился. Но дома никого не было. Я забился в свою комнату. Книги валились из рук; я не мог ни читать, ни учиться. Начало приходить осознание, что мой мир рушится. Я был очень умным и развитым, но всё же ребёнком. Я не понимал, как жить теперь, когда я совсем один. Я знал, что тётя не захочет стать моим опекуном, а больше у меня никого не было. В какой-то момент я хотел открыть на плите газ и подорвать себя вместе с домом, но это оказалось слишком радикальным для десятилетнего мальчика. Я сел в углу и заскулил, как побитый щенок. Ночь прошла как один сплошной кошмар. Утром приехала тётя. – Пока не решится вопрос с приютом, с тобой буду жить я, – заявила она. – Что ты сидишь в грязной одежде, как бродяжка? Быстро в душ и переодеваться! Ты что-нибудь ел? Тётя никогда не любила меня, и я искренне ненавидел её в ответ. Но всё-таки с ней стало немного лучше, чем в одиночестве. Тётя пусть формально, но заботилась обо мне: готовила еду, заставляла убираться, ходить в магазин. Я мог тратить свои негативные эмоции на войны с тётей, а не на саморазрушение. Я старался всё делать ей назло. Моей основной целью было довести её как можно сильнее. Я ходил по дому с максимально злобным лицом, не выполнял никакие просьбы, кроме важных. Присутствие тёти помогало мне не плакать целыми днями. Я держался, чтобы не показаться ей слабым. Так я смог сохранить внутренний стержень. Когда мне стало немного легче, я задумался о том, что взять в приют. Я собрал самую любимую и удобную одежду, несколько книг, разные нужные мелочи. Тётя сказала, что дом и все вещи в нём станут моими, когда мне исполнится 18. Оставалось как-то пережить ещё 8 лет. Утром 1 мая тётя вошла в мою комнату без предупреждения. – Михаэль! – позвала она. – Доброе утро. – Выйди отсюда! – рявкнул я, даже не успев толком проснуться. – Есть новости, – продолжила тётя без капли смущения. – Мне звонили из приюта для гениальных сирот в Винчестере. Тебя готовы туда взять. Похоже, ты и правда особенный не только в этой своей агрессии. «Приют для гениев?..» Я резко сел на кровати. – Ты не разыгрываешь меня? – Вот ещё, – фыркнула тётя. – Тебя разыгрывать себе дороже. Если согласен на этот приют, за тобой через два дня прибудет человек оттуда. – Из Винчестера? Но это же… в Англии! – Именно. Язык ты знаешь. Отличный повод доказать, что отец не просто так тратился на твоих репетиторов. В Германии ничего лучше тебе точно не предложат. «Приют для гениев! Если это правда, то я смогу наконец-то жить среди себе подобных! Много ли сирот-гениев на свете? Не думаю, иначе за мной бы не полетели из другой страны. Я избранный! И у меня есть ещё шанс добиться всего, о чём мечтал!» Я вскочил с постели. – Передай моё согласие! – Передам. А у тебя есть два дня на то, чтобы собрать вещи и попрощаться со всеми, кто тебе дорог. Если такие люди есть, конечно. – Конечно, есть! Но ты к ним не относишься. – Язвительная фраза тёти мигом вернула мне обычную грубость. Днём я рассказал Гансу все свои новости. Он немного расстроился от того, что я покидаю банду, но всё равно был за меня рад. – Приют для умных – это круто. Главное – показать всем, на что ты способен. Запугай их там хорошенько, чтобы тебя сразу признали. Если будут проблемы, убегай и возвращайся сюда. Я всегда приму тебя назад. – Хорошо. – Я понимал, что бежать из Англии сложно, но грубоватая забота Ганса меня тронула.3.
Провожатый из приюта прибыл через два дня, как и обещал. Я ожидал увидеть педантичного человека в строгом костюме, поэтому гость поверг меня в шок. Это был мужчина с взъерошенными чёрными волосами, в небрежной одежде и шлёпанцах. Он стоял, скрючившись, на пороге и странным взглядом смотрел на нас с тётей. Под глазами у него залегли глубокие тени. – Э-э-э, чем могу помочь? – Тётя явно подумала, что мужчина ошибся адресом. – По моим данным, здесь живёт подающий надежды сирота Михаэль Кель. – У гостя оказался приятный голос. Он говорил по-немецки почти без акцента. – Михаэль, ты готов? Пойдём. Нас ждёт такси в аэропорт. – Подождите, мы что же, не подпишем никаких документов?! – При всей нелюбви тётя явно не хотела отдавать меня первому попавшемуся маньяку. – Ах, эта глупая формальность… – Гость стянул с плеча потрёпанный рюкзак и вытащил бумаги с печатями. «Приют для одарённых сирот Дом Вамми», – значилось на каждом из листков. Мы с тётей углубились в чтение. – Если Михаэлю не понравится в приюте, мы вернём вам его целым и невредимым, – попытался успокоить нас гость. – А если понравится, то в мешках по частям, – не сдержался я. Гость посмотрел на меня и вдруг тепло улыбнулся. Его лицо сразу перестало напоминать лицо маньяка. – У тебя есть чувство юмора, Михаэль. Это хорошо. Оно всегда пригодится в жизни. Иногда мне тоже хочется уметь так же легко шутить. Тётя сердито покосилась на гостя. Она никогда не одобряла мою любовь к чёрному юмору и считала вредным поощрять подобные шутки. Наконец все документы были изучены и подписаны. Мне особенно понравились пункты про углублённые программы по большинству предметов, четырёхразовое питание и ежемесячную стипендию. Заодно я узнал фамилию моего проводника в новую жизнь. Она оказалась японской – Рюдзаки. В его внешности и вправду было что-то азиатское. – Ты выглядишь на 40% счастливее, чем до того, как взялся за эти бумаги, Михаэль, – заметил Рюдзаки, складывая документы обратно в рюкзак. – На 41%, – поправил его я, просто потому что это было весело. – Тебе виднее. А теперь попрощайся с тётей и пойдём. – Вы даже не будете проверять, насколько одарённость Михаэля соответствует уровню вашего заведения? – снова вмешалась тётя. В ней явно боролись желание сплавить меня как можно скорее и недоверие к странному представителю приюта. – Мы достаточно знаем о Михаэле, чтобы убедиться, что его одарённости достаточно для обучения в Доме Вамми, – серьёзно сказал Рюзаки. – Не переживайте, фрау Кель. Как только мы прибудем на место, Михаэль вам позвонит. Я взял две сумки, Рюдзаки подхватил мой чемодан, и мы вышли на улицу. Там нас уже ждала машина. Всю дорогу я ёрзал на сидении. Мне хотелось верить в светлое будущее, крутой приют и свободу от тёти, но было слишком страшно, что что-то пойдёт не так. В машине Рюдзаки резко стал мрачным и неразговорчивым. Я то и дело ощупывал складной нож в кармане куртки и гадал, сумею ли защититься, если спутник всё-таки окажется маньяком. Когда машина въехала на парковку аэропорта, у меня немного отлегло от сердца. Мы прошли регистрацию и сели в самолёт. Это был первый полёт в моей жизни. «Даже если меня завезут в логово маньяка в Англии, я, по крайней мере, успею полетать перед смертью». Эта мысль почему-то успокаивала. Наши билеты оказались в бизнес-класс. Меня удивило, что ради простого сироты были куплены дорогие билеты, но я решил не задумываться об этом слишком сильно. Я занял место у окна и приготовился провести следующие два часа так, чтобы в случае чего не жалко было умереть. Рюдзаки устроился на своём кресле очень странным образом. Он снял обувь, подтянул босые ноги к животу и скрючился в такой позе, как на насесте. При этом он как-то вдруг сразу просветлел, перестал хмуриться, будто наконец обрёл покой. Я достал из сумки две шоколадки. – Будете?.. Рюдзаки взял одну, с явным удовольствием откусил. – Спасибо. Я обожаю сладости. А ещё – сидеть в своей любимой позе. В машине так сесть нельзя, и я чувствую, как мозг начинает хуже соображать. – Понятно. – Мне всегда казалось, что способность соображать зависит не от позы, а от количества шоколада в организме, но я решил не спорить. Рюдзаки откусил ещё кусок от своей плитки. – Ты флыфал фто-нибудь о фетективе Ф? – спросил он с набитым ртом. – Детективе Ф? – L. – поправился Рюдзаки, проглотив. Я напряг память. – Есть какая-то легенда о том, что существует супер крутой сыщик по прозвищу L. Он расследует какие-то дела государственной важности. Но больше я ничего не знаю. – Наш приют курируется самим L. Суть обучения состоит в том, чтобы воспитать из талантливых детей новых звёзд криминалистики. Тебе придётся решать множество сложных аналитических задач, защищать творческие проекты. В качестве выпускной работы нужно будет помочь в раскрытии настоящего дела. – Ого. – Я никогда не слышал про такие приюты, и меня снова начали одолевать сомнения. Что, если Рюдзаки всё-таки маньяк? Или он просто шутит? – Чтобы сохранять имена будущих сыщиков в секрете, все в приюте называют друг друга по кличкам. Ты должен придумать себе такую кличку. Твоё настоящее имя будет засекречено, и ты сможешь доверить его лишь тому, кому готов доверить и жизнь. – Вы его уже знаете. – Я не был уверен, что готов доверить Рюдзаки свою жизнь. – Я никому ничего не скажу. А ты должен придумать себе кличку. Или, как говорят любители интернета, никнейм. – Можете называть меня Мелло. Такой ник подойдёт? – Вполне. А теперь, Мелло, реши-ка одну простую задачку… Все два часа полёта мы занимались задачами, но время пролетело для меня как один миг. Рюдзаки рассказывал состав преступления и давал подсказки, а я должен был разобраться, что делать дальше и как найти улики, чтобы разоблачить воображаемого преступника. Впервые после смерти родителей я почувствовал себя абсолютно счастливым. Когда самолёт приземлился в Лондоне, я был уверен, что Рюдзаки – самый крутой человек на свете, и даже L ему в подмётки не годится. О том, что Рюдзаки и есть L, я узнал намного позже. Я до сих пор горжусь, что меня доставил в приют сам L. Он очень редко занимался такими рядовыми задачами. Знал ли он, что я стану одним из самых выдающихся его учеников или хотел немного попутешествовать, как обычный парень? А может, у него были дела в Германии, и он просто решил захватить меня по дороге? Теперь этого уже не узнать.