Пролетала птица

— Черт       Лучинка почти коснулась ковра. Казалось бы, пожара не избежать. Цепкие пальцы сомкнулись в замок, запирая огонь внутри. Ни звука.       Никто не пришёл на грохот падающего тела. Он почти сливался с ковром, в лунном свете этот комок из рук и ног напоминал мирно спящую пантеру.       Юноша встал, и даже не отряхнув свои вещи от пыли, нервно покрался дальше по коридору. Разжав пальцы, он обнаружил, что огонёк ещё треплется на щепке.       За окном сгущалось. И небо, и воздух, и листва на вековых дубах. Голова тоже наполнялась туманом, в висках тяготело. Скоро грянет.       Он подошёл к нужной двери. Раз. Два. Раз, два. Хоть шагов не было слышно, дверь отворилась, в чужих глазах заиграл огонёк лучинки, тысячи маленьких искорок забегали в бешеном танце в слезах, закружилось, захныкало, воздух вот-вот кончится и...       Раскат грома. — Тише, тише, я здесь, я рядом.       Несмотря на своё состояние, младший делал все быстро, ловко, бесшумной фурией запер дверь, оправил кровать и проверил, спит ли сосед. А тот не спал. — Опять?       Лучинка вспыхнула сильнее. Старший держал горящую щепку в руке, будто это был умирающий птенец, жалкое, тоскливое зрелище. Они сели на кровать, прислонившись друг к другу. Свет продолжал карнавал в слезах младшего, эти ручейки пропадали в ткани рубашки его друга. Напротив них, на другом конце комнаты - угрюмое и сонное лицо. Юноша потянулся. Его кожа в отсвете огня была подобна рассветному небу. Он повторил вопрос. — Опять? Чимин, ответь...       Младший отпустил руку своего друга. Он все ещё продолжал потрясываться от рыданий и внезапных всполохов молний, освещающих комнату через маленькое окошко. — Д-да... я... я не хотел... — Я знаю, дурашка.       Сосед встал со своей кровати, сел рядом. Теперь Чимин был защищён с двух сторон. Но не от самого себя.

***

      Перед грозой воздух особо тяжёл, в легких будто пудовые гири, горло горит, а голова мутнеет. Но с первым раскатом грома, с первой молнией, с первыми каплями дождя весь мир будто раскалывается, пузырь лопается. Вот она - свобода. И тишина. Жуткая, звенящая поначалу. Будто порвалась нить. Сейчас же она глухая, тяжёлая, будто вошёл в пещеру и не хватает духу выкрикнуть. — Джин, ты опять?       Учитель оперся о дверной проем, наблюдая, как его ученик снова стоял, подняв иссохшее лицо к небу. По его полупрозрачной коже стекали многочисленными струйками слёзы неба. А сам он не проронит и одной. Скорбь сожрала его, измяла юношеское тело, лишила возможности ощущать хоть что-то. — Учитель Ли, Вам не стоит беспокоиться. — Я знаю, что ты никуда не убежишь. Не первый раз мы так встречаемся. — Тогда зачем Вы здесь? — Джин сухо спросил, заранее зная ответ.       Над ним вдруг перестал идти дождь. Хрустальный шар из воды, капля за каплей, образовывался над его головой. — Если ты пробудешь под дождем ещё хоть минуту, то простудишься. Если не думаешь о себе, то хоть позаботься о новом соседе. — Новенький приехал? — Да.       Джин обнял себя за плечи. Мокрая ткань мерзко липла к телу, сырость через поры проникала в душу. Надо торопиться в комнату, иначе новый сосед может случайно пошатнуть покой, который Джин выстраивал так долго. — Простите, что заставил Вас тратить силы...       Учитель промолчал и, после того как Джин вошел в усадьбу, последовал за ним и запер дверь.