Рассвет.

      Холодные стены ассоциировались с долгожданной безопасностью, однако сейчас Палач стремительно пересекал сумрачный коридор, не останавливаясь и не замедляя резкий шаг. Все тело нещадно ломило после очередной кровопролитной бойни, доселе напряженные мышцы то и дело сводило судорогами, несмотря на хваленую регенерацию, но вместо того, чтобы вернуться в личный отсек и забыться коротким, беспокойным сном как прежде, морпех вновь заставлял себя идти вперед, перешагивая через две, а то и три ступени на витиеватой лестнице в сторону активированного телепорта. Казалось, что все огромное пространство Твердыни застыло в торжественной тишине, молчаливо отдавая почести своему спасителю. Темный лорд повержен. Отравляющая другие миры порча сгинула, не оставив после себя и следа. Ликование и невыносимое облегчение смешались в единый клубок, продолжая гнать дальше и дальше, словно остановись – и былой ужас вернется снова. Но, нет, нет, он остался позади, рычащий и стонущий от досады, но уже не такой опасный, как был еще несколькими часами раньше. Как переплетение цепких паучьих лап, что при свете дня становится лишь ветвями, теряя ночную жуть, так и вековой кошмар перешел на страницы истории, повергнутый надеждой перед лучшим будущим.       Погибший дом отомщен. Многолетняя война с Адом наконец закончена.       Во всяком случае, пока что. -----------------------------------------------------------------       Заброшенный город встречает своей извечной прохладой и пением осмелевших после долгого отсутствия жителей птиц, что испуганно взмыли в небо, заметив приближение чужака. Как и происходило сотнями лет назад, когда его, израненного и полубезумного, закованного в кандалы как какое-то дикое животное, вели по этой же самой дороге, чтобы предоставить взгляду короля и его придворной свиты. Палач усмехается, замечая расколотый после прошедшей бойни камень. Давно же были те славные дни, полные победоносных завоеваний и жестокого предательства со стороны Богини-Матери. Погруженный в свои мысли, он не замечает, как невольно сворачивает в сторону полуразрушенного временем храма, того самого, где вероломные жрецы проводили свои священные обязанности, с презрительным любопытством поглядывая в сторону вошедшего нечистокровца. Не успевшая выпрямиться после тяжелых сапог трава выдает его истинные причины редкого пребывания на Твердыне, где, несмотря на все удобства цивилизации и собранные в одном месте родные сердцу вещи, по-прежнему чувствовался холод и одиночество. Желание отдохнуть душой в знакомом месте каждый раз пересиливает голос разума, как заглушает вой ветра в опустевших коридорах застарелую боль потери, как закрывают кровоточащие раны темные силуэты вдали, что синхронно вздрагивают и поворачивают свои рогатые головы в сторону приближающегося к ним собрата.       Мародёры. Единственное, что осталось от их общего прошлого.       Единственное, что еще может ему помочь.       Сильные руки с легкостью стягивают тяжелые пластины преторианской брони, и воин не может сдержать тихий смешок от мысли о том, как бы отреагировал случайный очевидец. Его, убийцу демонов, совершенную форму жизни, весьма бойко избавляли от запыленной одежды эти же самые демоны, глухо рыкая друг на друга в нетерпении поскорее увидеть его обнаженное, изрытое шрамами тело. Острые когти ненароком задевают предплечье, оставляя на том яркий след, и провинившийся падший тотчас получает ощутимый удар рогами в бок от бдительного собрата – это сохранившееся спустя многие века соперничество могло бы вызвать улыбку, если б физических, да и моральных сил оставалось на что-то большее, чем отдать себя во власть чужих объятий. Прохладный воздух внутри храма лишь на мгновение тревожит беззащитную кожу, как тотчас со всех сторон окружают горячие, остро пахнущие адской серой тела, поддерживая своими бледными руками едва ли не подобно живой колыбели. Их длинные как у ящериц языки любовно обводят каждый мускул, хотя бы в некоторой степени компенсируя отсутствие губ. Один из таких спускается ниже, мокро и размашисто проводя по ложбинке между поджарых ягодиц, и Палач невольно вздрагивает, словно выныривая из сладкой неги в окружающую его реальность. Демон же видит это секундное замешательство и медленно гладит ладонью по напряженному бедру – больше нечего опасаться. Никто не причинит вреда этому уставшему, но полному жизни существу. Никто. И не здесь.       Когда горячая как сам Ад плоть врывается в одно слитное движение внутрь, растягивая наспех подготовленные стенки, по просторному залу разносится первый, почти что жалобный стон.       Цепляясь за поддерживающие его на весу руки, человек жмурится и мелко сглатывает, стараясь привыкнуть к острому ощущению заполненности. Рогатый Страж медлит лишь несколько секунд, прежде чем начать быстро и яростно двигаться, вколачиваясь в судорожно сжимающийся проход, и от такого напора лишенные брони пальцы слепо сжимали то части одеяний Аргента, то непосредственно оголенные участки нездорово-серой кожи, оставляя на той быстро проходящие темные следы. Оба других демона явно старались компенсировать несколько болезненные ощущения, скрупулёзно вылизывая подтянутый живот и грубое, загорелое лицо, будто бы в наивной вере, что эта животная забота сумеет заменить навеки утраченную способность к человеческому поцелую. Впрочем, нельзя сказать, что Палач оставался недоволен – слепо держась то за одного, то за другого, он тянулся выше и гладил по изогнутым рогам или обезображенным порчей лицам, что те принимали с явной благодарностью, отвечая мягко мерцающим алым взглядом. Лишенные многие сотни лет даже намека на тепло или принятие, они тянулись к единственному выжившему товарищу с таким же отчаянием и надеждой, с каким идет на источник света любое заблудившееся во тьме существо, доверчиво полагая, что вот этот огонек в конце пути приютит его израненную долгим походом душу. И бывший морпех разделял эти чувства, всецело отдаваясь в крепкие объятия всех троих, что сейчас гладили, кусали, брали его тело с звериной жадностью и невесть знать каким образом все еще сохраненными остатками человеческой любви.       К лицу прижимается что-то мокрое и горячее, что-то, что легко прерывает ход мыслей, заставляя сконцентрироваться на богопротивной оргии. Скосив взгляд, Палач не может сдержать судорожный вздох, когда замечает источник влажного тепла перед собственным лицом: по-видимому, один из братьев не собирался дожидаться своей очереди, а потому сейчас находился поблизости от чужой головы и с виноватым рычанием то сжимал, то отпускал растрепанные волосы, не позволяя себе насильно притянуть, пусть даже для этого стоило лишь слегка надавить тяжелой ладонью. Поняв безмолвный намек, человек медленно провел языком по всей длине огромного, разгоряченного члена и открыл рот шире, отдавая немое разрешение использовать себя так, как того желал нетерпеливый демон. Покорность будоражит животное начало, и, подвластный не своей природе, Мародер торжествующе шипит, проталкиваясь в гостеприимно сжимавшую его глотку – подстроиться под заданный вторым рогатым ритм удается далеко не сразу, но лишь стоило определиться со скоростью, как оба павших Стража с равной силой и яростью трахали доступное тело, не особо заботясь о чужом благополучии. Третий же размашисто вылизывал длинным языком каждый из доступных ему участков оголенной кожи, оставляя за собой вязкие следы от быстро пересыхающей слюны. Голод смешивался с облегчением, жажда любить и быть любимым переходила в острую нехватку кислорода, когда твердый ствол вновь затыкал собой пульсирующее горло, перекрывая дыхательные пути. Пытаясь отвлечься от невольного удушения, Палач наощупь сжал ладонью ноющий от нехватки ласки член еще не получившего доступ к его телу брата и начал быстро водить по тому рукой, имитируя долгожданные фрикции. Вот так, сжать у крупной головки и резко потянуть вниз кольцом цепких пальцев, оттягивая крайную плоть до предела, чтобы ослабить хватку у самого основания и вновь подняться наверх, пачкаясь в гремучей смеси вытекающего предэякулята. Демон принимал подобное с явной благодарностью, глухо урча от каждого резкого движения, его длинный, словно склизкая змея, язык старательно обводил то литые напряженные мышцы, то затвердевшие бусинки сосков, а потом и вовсе спускался к дрожащему торсу и надавливал всей горячей поверхностью на видневшиеся сквозь толщину кожи и мяса очертания безжалостно трахающей плоти. Овладевающий с противоположного конца Мародер с немым восторгом следил, как узкая глотка снова и снова принимает в себя до возможного предела, а напротив – такой же бледный, испещренный сетью темных вен ствол пропадает между широко раздвинутых ног, для удобства и лучшего доступа согнутых в коленях.       - Нгх…       Не сдержав тихого, сдавленного стона, человек с трудом фокусирует взгляд безбожно закатившихся глаз на лицах перед собой и гладит каждое дрожащей рукой, словно демонстрируя свое безоговорочное принятие. В ответ на незамысловатую, но до боли желанную заботу со стороны не отвергнувшего их товарища, падшие синхронно урчат и ластятся к чужому телу, такому горячему и полному жизни, такому невыносимо измотанному после вековой борьбы. Эта робкая, почти отчаянная потребность в тепле со стороны несуразных внешне созданий вызывает усталый, беззлобный смешок, и Палач приподнимается на локтях, прежде чем ускорить и без того агрессивный темп группового соития. Сравнительно огромные, издающие резкий запах серы и смазки члены безжалостно таранили с обоих концов, доводя до исступления своей извращенно слаженной работой – пока один снова и снова выбивал пронзительные стоны, второй заглушал их собой на корню, заставляя давиться от обилия вытекающей в самое горло спермы. С трудом осознавая происходящее под влиянием стремительно нарастающей разрядки, бывший морпех все же не смог сдержать слабой улыбки, когда когтистая ладонь третьего брата накрывает его собственную, сжимая оба ствола – демонический и человеческий – так близко, что чувствовалась каждая пульсирующая от притока крови вена, после чего легко подстраивается под быстрые, резкие движения.       Стремительно двигаться, невзирая на боль и судороги в перетружденных мышцах. Жадно глотать терпкую жидкость, боясь пропустить даже каплю порочного нектара. Задыхаться в изнеможении, теряя власть над опьяневшим рассудком. И любить, любить, любить.       Страшный близнец повержен, и боль его надежно запечатана в самом сердце укрощенного измерения, ставшего невольной колыбелью этого немого укора деяниям Господа. Погибшие за многие тысячи лет миры, славный Аргент Д’Нур, горячо любимая Земля – все они отомщены сполна. Старые товарищи вновь рядом, пускай и уродливые внешне, пускай и изувеченные внутри как он сам, Стражи оставались семьей, страх новой потери которой более не мог оправдаться. И наконец… все в порядке?       Разнеженный, упокоенный, Палач отдает свое смертельно вымотанное тело в чужие объятия и наконец расслабляется окончательно, направляя отрешенный взгляд в сторону разрушенных временем окон. Некогда жуткие проломы залил нежный утренний свет, и первые лучи солнца отражались от осколков былых витражей, пуская разноцветные блики по стенам просторного зала. Один из таких попадает прямиком в алые глаза, и демон – нет, лишь погибший Страж – с некоторой комичностью шипит, демонстрируя свое справедливое недовольство, прежде чем опустить тяжелую голову на обнаженное плечо. Человек невольно наклоняется под внушительным весом и тотчас жмурится сам, когда теплые лучи окончательно пробиваются сквозь всевозможные щели, озаряя своим ярким светом полуразрушенное, но по-прежнему священное здание. И казалось, что призраки Стражей вновь сотрясали своей тяжелой поступью старые стены, а их резкие голоса разносились по многочисленным коридорам храма, пугая гнездящихся под куполом птиц.       Была то горячая ладонь одного из братьев, или это восходящее над королевством Аргента солнце пригрело своим ласковым жаром, но грубое лицо морпеха поддается мимолетному теплу, будто на миг возвращая утерянную под влиянием пережитых невзгод молодость, а сухие, изувеченные шрамами губы растягиваются в первой за долгие годы робкой улыбке. Где-то на периферии сознания чудился тихий скрежет деловито перетирающих солому кроличьих резцов.       Его война наконец окончена.