Сезон золотых ковров

      Весь следующий день Вирт был как на иголках. Мысли путались в большой комок, ладони потели. Парень обдумывал каждую мелочь предстоящей встречи, темы разговоров по дороге, строил сотни и тысячи вариантов исхода событий, пока школьный звонок громогласно объявлял о пролетевшем времени и приближении того момента, когда он поставит все точки над И. — «Рад тебя видеть». Нет, как-то странно. «Приветики». Ещё хуже. Лучше просто сказать «Привет». А о чём будем говорить? Погода? Поэзия? Нет, это вряд-ли подойдёт. Может, лучше помолчать? Как-то неловко будет…        Не менее нервным тот день вышел не только для самой Беатрис, но и для Диппера. Для одного трещание звонка было мукой, тяжёлым грузом на душу, от которого не избавиться, символом неизбежного, к которому ты вроде и готов, а вроде и нет. Для другого спасительным сигналом, возможностью спрятаться от взгляда учителя физики, прожигающего кожу и устремляющегося в самый костяк сознания. Этот взгляд, казалось, преследовал девушку повсюду. Очи учителя смотрели на рыжеволосую, нет, не с голодом, и точно не с похотью, с опаской. Несмотря на это, вёл себя мистер Бронкс с ученицей как обычно, не ругал и не хвалил (без видимой причины), вёл свой урок, объяснял порой размыто, но по-другому он и не мог. Тем не менее, в спокойные моменты он не спускал с Беатрис глаз. Эти глаза блуждали за ней в коридорах, девушка ясно это чувствовала. Лишь изредка ей удавалось спрятаться, вздохнуть полной грудью, но после небольшой передышки он снова цеплялся за неё.       Уроки прошли мучительно долго (или как по щелчку пальцев, смотря с какой перспективы смотреть). Вирт встал у ворот и нервно вглядывался в нарастающую толпу усталых подростков. Кто-то, подобно зомби, устало плёлся из здания. Кто-то выбегал как ошалелый, словно школа загорелась, и надо как можно быстрее бежать, спасая собственную жизнь. Среди этой толпы вскоре к воротам приблизились двойняшки Пайнсы. — Привет. Что стоим? — полюбопытствовала Мэйбл. — Привет. Беатрис жду. К ней дело есть. — Дело? — девушка вспомнила о словах брата. — А, ну хорошо. Диппер, я пошла в магазин, встретимся там. — Стоп, что? Погоди!       Мэйбл быстро ретировалась, оставив брата с возлюбленным. Диппер неловко стоял рядом с Виртом, не зная, что сказать. А стоит ли вообще что-то говорить? — Сегодня?.. — наконец, он выдавил из себя хоть что-то. — Да, — прервав его, ответил тот.       Диппер постоял ещё секунд пять, гуляя взглядом по земле, затем неожиданно сделал шаг в сторону возлюбленного и обнял того, несколько раз похлопав по спине. — Диппер?.. — в этот момент Пайнс скользнул пальцами к коротким темным как старый дуб волосам и растрепал их, попутно наклоняя голову вперёд.       Диппер попытался выдавить из себя лёгкий хохот, но тот показался Вирту странным. Наконец, он отпустил его, резко повернулся к нему спиной и со смешком бросил: «Удачи, чудик!». Пока Вирт с непоняткой смотрел вслед парню, Диппер ускорился и попытался спрятать краями куртки своё хмурое настроение. В груди, казалось, собрались все его мельчайшие прегрешения, моменты подлости и обмана, и всем своим весом тянули грудную клетку вниз.       Двойняшку он нашёл быстро, благо упомянутый магазинчик был не далеко. Встретив её у входа, он молча кивнул на дорогу и продолжил путь до дома. Мэйбл догнала брата. — Ну? — Что? — Ты что-то сделал? Или может быть сказал? — Пожелал удачи. — И всё? — разочарованно спросила та. — Что я, по-твоему, должен был сделать? Я не герой мыльной драмы, чтобы признаться Вирту за час до его собственного признания.       Наступила тишина. Никто из них не проронил ни слова по дороге домой, и только шум машин и голоса прохожих разбавляли молчание двойняшек.        Постепенно на горизонте замаячила макушка с копной рыжих волос. У парня перехватило дыхание, он всеми силами старался успокоиться. Шаг за шагом измотанная побегом от давящего взгляда преподавателя Беатрис подошла к другу. Вирт, поправив волосы, принялся здороваться, но девушка оборвала того, прижав палец к бледным губам парня, и раздраженно шикнув. — Без разговоров. Пошли.       Они вышли на улицу и рыжая, наконец, почувствовала облегчение. Тревоги остались позади, а напряжение осадком упало на уставшие плечи и спину. Пока девушка стала потягиваться и разминать мышцы, Вирт тихо шел рядом и молчал. Он не мог никак начать разговор. Тем не менее, тёплое (в кои-то веки) весеннее солнце внушало надежду на удачное окончание встречи. — Это будет какая-то штука? — наконец прервала молчание Беатрис. — Что? — Ты мне какой-то предмет покажешь? -Да, типа того. Узнаешь, как дойдём.        И вот, половина пути была пройдена. Впереди показался домик, в который ещё вчера друзья и знакомые прибежали сначала в панике, а потом с облегчением и усталостью. Красноносый открыл дверь и впустил гостью в прохладный дом. Ему повезло, мать была на работе, Грегори с отцом пошли в мастерскую со сломанным велосипедом, а бабушка заснула в гостиной на диване и легонько похрапывала. Парень как можно тише ступал на скрипящую лестницу и половицы верхнего этажа, дабы не разбудить бабулю. Те, в свою очередь, казалось, скрипели громче обычного, пытаясь изо всех сил догнать по громкости удары бьющегося от волнения сердца. Само сердце с каждым шагом стучало громче и громче. Казалось, ещё немного и эти звуки дойдут до Беатрис. Бам! Бам! Бам! С каждым ударом дыхание становилось более прерывистым. На грудь словно села увесистая птица и, расслабляя свои мышцы, сильнее давила на грудную клетку. Наконец, с лёгким скрипом открылась дверь в комнату парня. В этот день она казалась особенно чистой, Вирт не поленился встать раньше обычного, дабы исключить возможность неприятных казусов из-за неубранных носков на коврике у кровати или мусора из сложенных в шары бумажек. — Присаживайся, — сказал парень, кивнув на кровать.       Рыжая села на мягкую постель и стала осматриваться, гадая о сущности предмета. Лёгкая нервозность Вирта напрягала девушку, но не настолько, чтобы бить тревогу.        Парень молча закрыл дверь и окно. — Здесь холодновато. Хочешь чаю? — Нет, спасибо. Так, что именно ты хочешь мне показать? — Д-да, сейчас.       Парень направился к старой деревянной полке, взял старенький проигрыватель и поставил на стол. Кассету с признанием взял из шкафа напротив кровати. На мгновение он застыл, зажав пальцами своё сокровище. Напряжение выходило за предел и парню невольно хотелось отмотать время назад, чтобы продышаться. Но останавливаться слишком поздно. «Соберись, Вирт», —сказал он сам себе. — «Не будь тряпкой». Повернувшись к возлюбленной, он таки вставил кассету в прибор, нажал на кнопку и сел в паре сантиметров от девушки. Из проигрывателя заиграла музыка, та самая самодельная песня. Вирт не знал, куда деться от смущения и напряжения. Руки то прятались в карманах, то сжимались в кулак. Ноги нервозно притоптывали. Внутри царило напряжение со щепоткой стыда, пронизывающее его от макушки до кончиков пальцев. Почему-то сейчас идеальная до этого мелодия стала казаться излишне мыльной, а в голосе на тех редких высоких нотах слышалась писклявость. Беатрис удивлённо вскинула брови, прислушиваясь к записи. Наконец, запись остановилась. В комнате повисло мёртвое молчание. Подростки от смущения смотрели куда-то в сторону. Наконец, Беатрис прервала неловкую тишину. — Так вот, что это было… — задумчиво произнесла та.       Девушка, наконец, подняла глаза на парня. — …И я должна дать ответ? — Да. Если сможешь, ответь сейчас. Если нет, я могу подождать. — Вау, мне впервые признаются в любви. Так необычно, — вздохнула та, после нескольких секунд молчания. — И… Какие ощущения? — Смятение… смущение… немного радость. — Думаешь, у нас что-то может получиться?       Беатрис вгляделась в парня. Его бледные щеки горели рубиновой краской, пока такие же бледные длинные пальцы сжимали одеяло. Было в нём что-то очаровательное, например его поэтичность, высокий рост и длинные руки, которые могли спрятать от всей грязи мира. Но его характер, упёртость, эмоциональная слабость, неуверенность… Нет, он определённо не тот, с кем хочется иметь романтические отношения. — Нет, вряд ли, — вздохнула та.       Тяжесть в груди парня устремилась куда-то вниз, оставляя холодный остаток. — Но, ты меня плохо знаешь… Ты мне очень нравишься, Беатрис… — Знаю. Вирт, ты милый. Но мы не сможем встречаться. Если мы и начнём встречаться, то рано или поздно расстанемся. Ты попросту мне не походишь. Я не вижу тебя как своего парня.       Он опустил голову. Между ними снова повисло молчание. Парень собирался с мыслями, пытаясь переварить отказ. — А можно узнать причину? Может, есть какая-то причина, по которой ты не можешь дать мне шанс? — вдруг спросил он. — Да, есть такая. Ты слабохарактерный, — не стала скрывать девушка.       От слов любимой в груди почувствовался укол. Что-то густое и вязкое заполонило грудную клетку. — …Слушай, ты действительно милый, приятный парень. Уверена, какая-нибудь другая девушка будет счастлива с тобой, — продолжила она, пытаясь подбодрить Вирта.       Увы, приятные слова нисколько не смягчали состояние парня. Неловкость переполняла девушку, она впервые была в такой ситуации. — Тебе нужно что-то сделать со своим характером. Это касается не только отношений, но и вообще жизни. Если не изменишься, об тебя будут ноги вытирать.       Вирт еле слышно охнул, его глаза потеряли фокус, спина сгорбилась и тот стал придерживать руками голову, оперевшись локтями о колени. — Прости. Это, наверное, было больно. — Ты не представляешь, как. Бьешь по гордости, знаешь ли… — пытался отшутиться тот.       Девушка сжалась от стыда на краю кровати. — Я переборщила. Но опять-таки, свой ответ я сказала. Прости.       Рыжая похлопала друга по спине и вышла из комнаты, закрыв за собою дверь. Около минуты парень слушал, как скрипит пол под ногами подруги, и как та закрыла тяжелую дверь.       Вроде бы он и знал, что такой исход имеет место быть, но легче от этого не становилось. Тяжесть повисла в груди. Желание написать домашку или даже поесть отпало напрочь. Вирт лёг на кровать, снял с ног кроссовки и бросил их куда-то в сторону. Он не двигался, тело расслабилось, пока мозг вертелся и кружился, пытаясь переварить случившиеся, а мышцы лица напрягались, чтобы не позволить блестящим аки жемчуг слезинкам выступить наружу. Горло словно придавили камнем, губы напряглись, заныли виски. Холод с улицы с трудом приносил достаточно прохлады, чтобы успокоиться, а мартовское солнце предательски ярко светило, освещая всю комнату.