***
***
Максимка. Абсолютно незатейливая открытка на голубом фоне с большим сердцем посередине и рамочкой, состоящей из сердечек. Обладатель этого красивого имени находит в своëм учебнике эту записку уже пятый раз. Сначала он подумал на Наташу. Они вроде как неплохо ладили, да и девчонка она ничего. -Кучеренко, ну ты и фантазëр. Чтоб я с тобой куда-то пошла? Мечтай больше. И уже в следующий миг девушка растворилась в объятиях какого-то незнакомого, но статного юноши. И чем Максим не такой? Все этих столичных щеголей ищут. А он чем не такой, если выглядит как типичный южный паренек? Далее, он подумал на Таню. Им даже удалось сходить в кино. Но на прощание она грустно пожала плечами: -Макс, если честно, то чего-то не хватает. Ты отличный парень, правда. Но может мне учиться лучше надо, а не о парнях думать. Прости и спасибо за вечер. Ещë две кандидатуры отлетают также. Может, ему и правда учиться лучше. А может, это вовсе и не девушка, а… Нет, нет, глупости. Он просто друг. А они нормальные гетеросексуальные парни. Без этих примесей. Просто друг, и эти все мысли надо выкинуть из головы. Он отличный, самый близкий сейчас ему друг. Но всего лишь друг. Большое сердце, рамочка. Голубой фон. Максимка. Тот вечер он, кажется, запомнил до мелочей. Тогда сосед уехал куда-то на пару дней. А Максим привычно по хозяйски лежал на кровати Ткаченко. Почему привычно и почему по хозяйски? И почему в комнате горела лишь настольная лампа, которая могла дать свету лишь пространству над этим самым столом? Всë шло как обычно, обычная дружеская болтовня. Володя с просьбой подвинутся всего лишь прилег рядом. Они всего лишь смотрели друг другу в глаза. Клавишник всего лишь поправил что-то там в волосах Макса. Дальше слова куда-то исчезли, хотя ещë секунду назад беседа грозила перерасти в диспут. Дальше рука Володи нежно прошлась по лицу Кучеренко. Дальше Максим помнил смесь сигаретного запаха с малиновым вкусом чая из губ лучшего друга, которые касались его робко и нежно. Дальше пространство потеряло время и форму, а все прежние рассуждения о правильной гетеросексуальности и такой же правильной дружбе благополучно улетели в тартары. Все, что имело сейчас значение — чтобы эти губы не выпускали его никуда, и этот сладкий запах не кончался. Он столько отрицал эти чувства, неоднозначные взгляды, которыми они иногда обменивались, внезапными паузами. Кучеренко даже и не мог подумать, что вот так сходит с ума по этому томному клавишнику. Дальше они уснут — голова к плечу, сложив руки вместе. Позже, он же по своей открытости, будет рассказывать с гордостью о том, что ни одна девушка не пересекла порог их общажной комнаты. А Володя в страхе будет молиться, чтоб никто ничего не понял, и все поверили в эту лабудень. Монахи как же. Кучеренко отчаянно пытается соображать что-то на паре, но перед глазами лишь то что происходило ночью. Он не знает как теперь они теперь будут смотреть друг другу в глаза. Они ведь даже не поговорили об этом. Профессор тем временем просит открыть 370-ю страницу. И на Максима с этого разворота едва ли не бросается в руки та самая открытка. Огромное сердце, его крупное имя, голубой фон. Голубой. Теперь все встает на свои места. Он вчера взялся за этот учебник ведь. Хотел с Володей тему пройти. Успешно прошёл, ага. Максим уже уходил, когда увидел краем глаза, как Ткаченко зачем-то закрывает эту книгу, а в следующий момент отдает ему. Глаза пианиста чего-то ждут, а потом лишь с улыбкой, за которой, явно сейчас стоит тонна храбрости, говорит: -Растеряша, почти забыл ведь. И отворачивается. Что-то подсказывает Кучеренко, что эту тему они успешно повторят ещё не раз. Большое сердце, рамочка. Голубой фон. Максимка. Теперь от этих открыток трещит каждый конверт, который приходит из Херсона. А каждое письмо взрывается тонной нежности: люблю, скучаю, умираю без тебя тут. К каждому письму прилагается отдельный лист стихов за который Максим каждый раз хочет убить Володю. Это же тонна графоманства, ну нельзя же так своим талантом злоупотреблять! Но всё-таки не убивает. А бережно кладет в специальную коробку. Эти листочки единственное, что их связывает сейчас. По телефону столько всего не наговоришь, такие слова не скажешь — каждый в доме может подслушать. Да, и мама возмущается каждый раз на то, что телефон опять занят. А Максим отдал бы всë, чтоб каждый день слышать все эти слова с листочков лично. Херсон всё ещё пьянит память. Психиатр не помнит что было вчера, не помнит некоторые истории болезней своих пациентов. За то помнит как они оба знали, что всë случится. Как песни и дешëвое вино лишь создавали атмосферу под которой они влюблённо пожирали друг друга глазами. Как звук гитары смолк, а над его ухом пронесëтся этот томный, будоражущий кожу и все конечности шëпот: «Я хочу тебя». Как в ночи зажглись сотни, тысячи фейерверков. Руки, губы, бесконечные поцелуи, поначалу неловкие толчки переросли в наглые, и от этого крыша улетела, как кусок самой дешевой фанеры. Как они уснули всë так же — голова к плечу, в обнимку. Тяжелая тумба, кстати, заранее была придвинута к двери. У Володи, конечно, интеллигентные родители всегда стучатся, но не лучшее решение было бы доводить их до места работы Ткаченко. На утро Кучеренко помнил их возле окна. Они почему-то говорили про прекрасный Днепр за окном, и что ещë есть возможность там искупнутся. Босыми пятками они стояли в собственно созданной ночью горе их одежды, какое-то бельё они надели лишь потому что с утра было прохладно. -Я люблю тебя, Максим. Я любил тебя с первой нашей встречи. -Прям таки, любил — усмехнулся Кучеренко, однако в ответ получил лишь абсолютно серьëзный взгляд. -Да. -И я тебя люблю, Володя. Они не целовались так даже в общаге. Страстно, нагло, желая словно съесть друг друга. Тогда Максим в полной мере осознает, что теперь у него есть любимый человек, парень, его мужчина. Тот для которого даже не хватит всех самых прекрасных эпитетов. Что это лучшее, что случалось с ним в этой жизни. Из окна Володи лучший вид в мире. Большое сердце, рамочка. Голубой фон. Максимка. Теперь эти записки Кучеренко находит, кажется, везде. Особенно в своих концертных сумках. -Доброе утро, любовь моя, — этот ритуал повторяется каждое утро. Он не успевает даже открыть глаза, как чувствует этот сладкий запах и прикосновение губ Ткаченко. Давным давно его ласково будила мама в садик и школу. Теперь его будит самый любимый человек в мире, который нежно склоняется над ним, и смотрит так тепло и влюбленно, как не смотрят туристы на мировые чудеса света. Теперь они признаются друг другу в любви каждое утро. И не только признаются. И не только утром. Их жизнь далеко не напоминает сказку, как это кажется со стороны. Репетиции, долгие записи в студии, где они не понимают абсолютно ничего. Потом они разберутся. И уйдут в никуда. Каждый день напоминает борьбу, однако всë же борьба приятная — во-первых, их песни все же упорно звучат на главной рок-станции чужого города и хоть и знакомой, но чужой им страны. На их концертах собирается все больше людей, а в интернете появляются даже первые форумы с обсуждением творчества группы. Их мечта исполнилась, мечты о музыке сбылись. Они могут заниматься музыкой профессионально, то о чём они начинали мечтать в универе, пока эта идея не выросла в решение о серьёзном переезде и уходе из медицины. А ещë Володя и Максим могут теперь просыпаться в одной постели, вместе завтракать, вместе читать книги, укутавшись одним одеялом, вместе слушать музыку, гулять вечерами по Москве, тыкая пальцами в любой старинный дом в центре: вот здесь у нас будет квартира! Правда, Володя тут же смеется: -Дому больше ста лет, там мыши уже прописались, а проблем ещë больше, чем с нашей квартирой! Его легче снести, чем там жить! Зато дворы красивые. Целоваться хорошо. Хитрого блеска в глазах достаточно, чтобы Максим все понял, а крепкая рука в руке уже повлекла за собой заливистый смех. С их тесной квартиркой и правда куча проблем, работники различных коммунальных служб стабильно что-то чинят им, вид выходит на гаражи, а соседи иногда пугают своими выходками. Но главное, что всë они проходят вместе, за руку. У них уже и так сбылось многое о чем они только мечтали раньше. Большое сердце, рамочка. Голубой фон. Максимка. Эта записка так внезапно. Это даже не хочется назвать сейчас открытой, хочется просто порвать в клочья. -Макс, эта песня имеет громадное значение для меня! -Но она тут идет в разрез просто совсем, неужели ты не слышишь? Давай бонусом. -Сам ты иди бонусом, а она будет в альбоме. -Тогда меня не будет в группе, раз моë мнение тут ничего не решает. -Макс, да что с тобой. Альбом идёт очень трудно, накапливая за собой нервы и усталость. -Макс, что опять за девушка с которой я тебя видел? -Просто знакомая. — И ты еë просто так в щëку поцеловал? — Володя, это девушки, они заслуживают самого вежливого и достойного обращения. Меня так воспитывали вообще-то. -Макс, возле тебя постоянно кто-то кто заслуживает вежливого обращения. И иногда мне кажется, что я выпадаю из этого списка. -Ровно как и я. Со мной ты праздники скромно за столом отмечаешь, зато потом идешь по полной тусить куда-нибудь. Интроверт, ага. -Ты сам не хочешь идти со мной. Я там чужой, меня там никто не знает. От тебя это особенно смешно слышать. Максим иногда не видит грани своим поступкам, которые кажутся ему забавными. Особенно бесит, когда это происходит на сцене. А ещë он разводит беспорядок, и стабильно что-то теряет, либо ломает. Володя же достает своими нервными самокопаниями, педантичностью и дотошной внимательностью. — Я вчера Макса видел с какой-то девушкой. Неужели кто-то появился наконец у него — басист улыбается, сообщая эту новость. А вот Ткаченко не кажется эта новость такой забавной. Мир резко уходит из-под его ног, а он лишь дрогнувшим голосом способен переспросить: что? И выбежать из студии в которой также резко стало не хватать воздуха, и кажется он сейчас блеванет. Максим ушёл из квартиры неделю назад, да не просто ушëл — забрал все необходимые вещи. А Володя вдруг с ужасом начал понимать, что ему, возможно, отлично в этой тишине. Ему уже начало казаться, что всё между ними действительно закончится, и они действительно разные, как любят говорить об этом все вокруг. Кажется ровно до этой секунды, этой абсолютно неуместной улыбки басиста. В страшном сне Ткаченко видел Макса с кем-то другим. Их ссора набирает серьёзный оборот. Он ведь понятия не имеет куда съехал Макс, лишь знает, что вокалист будет здесь через два часа. Они, конечно, не пересекутся. Но зато Максим, конечно, схватит эту сумку через плечо, чтоб добежать до ближайшего магазина. И Ткаченко знает лишь один выход. Резко становится важной их любовь, а не эти мелочные недопонимания. Чтобы все их мечты разбились совсем из-за ерунды, нет, так не будет. Максимка. Голубой фон. Большое сердечко. Рамочка. — Да, пошел ты нахер, Володя, — думает в первые секунды Кучеренко обнаружив эту бумажку в своих вещах — Побежал я мириться, ага, как в фильмах. — Какой милый, скучает. Нет, — думает он на второй записке. — А в этой конуре не так весело просыпаться одному и правда, — приходят мысли на пятой открытке. -Прости, меня, дурака. — они стоят в комнате записи. Столкнулись они здесь будто бы случайно, хотя на самом деле Максим специально приехал раньше. -Это ты меня, прости. Люблю тебя — выдыхает один куда-то в шею — И я люблю тебя. -прижимает второй к себе ещë крепче. Быть вместе трудно. «Как вы за столько лет и до сих пор вместе? " А что они могут на самом деле на это ответить? Кроме того, что они просто до беспамятства любят друг друга, и ради этой любви они научились шагать через любые обиды. Большое сердце, рамочка. Голубой фон. Максимка. А рядом открытка словно специально поменьше — папуля. И такие же сердечки с солнышком. Максим бросает взгляд назад, а Ткаченко лишь как бы невзначай хитро улыбается и пожимает плечами. Чтобы выдержать концерты в их возрасте нужна физическая подготовка. А ещё эти простые открытки после которых усталости как будто и не было. Потом в машине, на заднем сиденье, они будут улыбаться над видео, где их дочка весело «издевается» над своей собакой. Честно, своей. Максим с Володей лишь получают оповещения, что надо обновить корм и лоток. А ещë шлейка истерлась, давайте мы съездим и купим новую. А ещë игрушка нужна. Ну и что, что у неë полно. Ещë нужно! Да, не я ими и играюсь, а Марта! Но собака честно еë, иначе б еë давно уже с почестями похоронили. Они мечтали, возможно, о животном в юности, но не в общаге же заводить! И не на съëмной квартире! А потом просто поняли, что сами заботится о домашнем животном просто не смогут. Они же постоянно в творчестве. А тут система и стабильность нужна. Зато Дашутка как ни странно могла. И в кого же такая умница, при своëм желании постоянно озорничать и смеяться. — Потише там, Аня, только только уснула. — строчит Володя после кучи умилительных отзывов. -Самим спать охота — тихо говорит Максим, который уже почти закрывает глаза на плече у Ткаченко. -Ничего скоро самолёт и дом. Что завтра значит идем на ту выставку, парусники смотреть? -Ага. -Иногда мне кажется, что в нашей семье трое детей. -Только не говори, что тебе самому это не интересно. А с третьим ребенком интересная, кстати, идея. — Макс, не заводи, пожалуйста. Во-первых, Аня должна хотя бы научиться говорить и читать для начала. А во-вторых, мне пока тебя достаточно. Да, шучу я, ты ведь не обиделся? Аэропорт это предпоследний трамплин с которого они наконец отправятся в свою небольшую, но уютную квартиру. -Вов, ты паспорт ко мне вроде сунул? На утвердительном ага, рука вместе с паспортом обнаруживает бумагу. Максимка. Голубой фон. Большое сердечко. Рамочка из сердечек. -Владимир Борисович, это третья за эти гастроли. Вы точно не маньяк? Мы не расставались же и так. Володя, лишь разводит руками: — Простите, Максим Валерианович, очень трудно совладать со своими огромными чувствами к Вам. — А где мой-то паспорт, не подскажешь, кстати? -Покопай там чуть чуть, логично, что в твоей сумке. — Ну, подойди, ты всё проверял — клавишник подходит ближе и запускает руки в сумку, однако в следующий момент получает быстрый поцелуй в уголок губ. -Мне тоже очень трудно совладать с моими чувствами к Вам, Владимир Борисович. — отвечает он на ошарашенные глаза любимого клавишника, которые тут же начинают озираться вокруг. — Дурак, аж сердце подпрыгнуло. — У нас двое детей, а ты всё ещё переживаешь об этом. — Максимка, скоро домой — нежно срывается с губ Ткаченко в самолете. Пожалуй, лучшего подарка Володе, чем фломастеры и не найти.