Просмотренные до рассвета

Слишком худой, одетый как-то слишком просто, слишком отросшая челка падала ему на глаза — совсем не тот Малфой, к которому Гермиона привыкла. Он стоял, опустив плечи, и смотрел, как работники Министерства уносят из библиотеки ценные книги и предметы. Гермиона знала каждую. Высокий темного дерева маховик времени с изящной буквой «М» на фасаде и переливающимся внутри песком времени был вынесен вместе с остальными фамильными редкостями. Теперь кабинет казался непривычно просторным и пустым. Драко молчал, у его рта залегла горькая складка, словно он сейчас заплачет. Гермиона подалась к нему. Но ее опередила Астория. Гермиона видела, как маховик вместе с остальными магическими предметами перевозят в хранилище, которым она заведовала. Увидела себя, проводящую ревизию. Длинный ряд конфискованных маховиков. Буква «М» на фамильном маховике Малфоев треснула, следом лопнуло стекло песочных часов. Затем стали лопаться стекла остальных маховиков — и песок времени потек на пол. Гермиона не могла пошевелиться, утопая в медленно текущем вокруг нее песке, который сиял и искрился. А в нем вспыхивали многочисленные линии жизни. Многие смутные — всего лишь возможности. Другие ярче — то, что свершилось. И, наконец, яркие линии переплелись в один поток — тот, на котором она стояла сейчас и принимала решение. Но рядом бурлил и вспыхивал другой поток событий — такой же яркий, почти свершившийся. Он возникал из точки где-то в прошлом, и по яркости почти сравнялся с первым. Гермиона склонилась над ним, узнавая в нем свой сон. Вот они с Драко ужинают в спальне, а потом он читает ее дневник. На ней золотистое платье, которое она так любит. Вот она впервые теряет память. Вот они ссорятся год назад. Вот они в кабинете Драко. На кабинеты ещё не наложены защитные чары от маглов и маглорожденных волшебников. На столе стоят пузырьки с зельем от заклятия медленной смерти. — Ты самый гениальный! Ты самый целеустремленный! — она обнимает его, счастливая, что у него наконец получилось. Заклятие медленной смерти очень сложное, но даже самые обычные волшебники могут проклясть на медленную смерть, если их ненависть достаточно сильна. Гермионе приходилось работать с его последствиями не раз. Проклятый начинает болеть или теряет жизненную силу. А иногда человек впадает в беспамятство и вскоре умирает — обычные средства бессильны в таком случае. Новое зелье очень поможет ей в работе. Вот они в небольшой беседке. Ночь. И служитель, в котором она узнает Северуса Снейпа, произносит над ними старинную брачную клятву чистокровных волшебников. Оба говорят, что согласны. Драко берет ее руку. Из палочки Снейпа выходит линия света. Один конец сияющей нити опоясывает ее безымянный палец на левой руке, второй конец — безымянный палец Драко. От пальца линия света поднимается прямо к сердцу и остается там, соединяя их. — Пока смерть не разлучит вас, — говорит Снейп. И Гермиона знает, что так и есть. Связь, которая оказалась сильнее времени и проявилась даже в реальности. Связь, которая предупреждала, что они оба в опасности и показывала им, что может случиться. Вот она в подвале Малфой мэнора. Холодно. Очень холодно. Почти так же холодно, как в озере, куда она бросилась, чтобы вытащить Гарри. Она одна, на каменном полу, пытается согреться в разорванном свитере, который когда-то был голубым. Проваливается в тяжелый полубред-полусон. Неизвестно, сколько это длится, пока она не слышит шаги и голос, показавшийся знакомым, не говорит: — Он мёртв. Гермиона открывает глаза и пробует подняться. Конечно, у нее не получается. Только обдирает ладони о пол. — Гарри Поттер мертв. — Тот голос, что она так мечтала услышать снова. Каждую ночь там, в палатке, ей снилось, что он находит ее и возвращается к ней. — Поттер мертв, Гермиона. — Во всем черном, с равнодушным выражением на красивом лице над нею возвышается Драко. — Я убил его. Гермиона тянется к нему. Пытается подняться. Драко помогает ей встать, тянет за свитер, привлекая к себе. И плачет — Гермиона чувствует, как ее холодную кожу жгут его слезы. И она тоже плачет: потому что он вернулся. И только потом понимает, что именно он ей сообщил. Вот она уходит вместе с Гарри и Роном искать Крестражи. Бросает его. Больно. Вот они целуются под деревом у черного озера. Кажется, она никогда не была такой счастливой. Потому что здесь всё вместе: он, весна, первые поцелуи, чувства, которых слишком много, — и они такие яркие, такие чистые, такие искренние. Вот они прячутся от Рона в Выручай-комнате. Вот они целуются в первый раз. Вот они смотрят в хрустальный шар, и она ему улыбается. Панси смотрит на него не отрывая взгляд. Это начало линии. А потом внезапно все меняется. Поток времени перекидывает ее обратно в настоящее. Она снова видит Панси. Но теперь Панси старше, ее лицо красное от слез, палочка в ее руке подрагивает. Перед Панси в воздухе левитирует Малфой, пораженный проклятием медленной смерти. Тогда-то Гермиона и проснулась. Она почти забыла свой утренний сон. Но сейчас, когда Гарри стоял в Норе в форме Аврора и рассказывал, что Малфой исчез, весь сон пронесся перед глазами. С приходом Гарри воскресный обед оживился. Молли засуетилась, предлагая ему место за столом. Джинни поставила перед ним тарелку. Рон потянулся за пивом. — Значит, Драко исчез? — переспросила Гермиона. — Наверняка Малфой и убил тех людей, — сказал Рон, — а потом сбежал. Иногда Гермиона жалела, что столько времени потратила на ненависть. А вот Рон совершенно не жалел. Она была уверена, что сейчас он добавит, что Малфой должен был подохнуть ещё в Выручай-комнате. — Он не убивал никого, — ответила Гермиона. — А ты откуда знаешь? — Малфой не убийца. — Он точно никого не убивал. Это же Малфой — гламурный слабак, который ревел в туалете, как девчонка, — сказал Джордж. — Мы все плакали в туалете, — возразила она. — Я не плакал, — вставил Рон. — Рон, чуть что, сразу все решает кулаками, — Джордж потрепал брата по плечу. — И вы считаете это правильным? — Да что с тобой, Гермиона? — удивилась Джинни. — Малфой нарывается, Малфой получает по морде. Закон жизни. Выживает сильнейший, — продолжил Джордж. — Он всю школу жаловался папочке. — Он ни разу не пожаловался на вас отцу, хотя вы всю школу с ним дрались. — А гиппогриф? — вставил Рон. — Гиппогриф — это другое. — Ты сама дала ему по носу за гиппогрифа. Почему сейчас ты его оправдываешь? — спросил Джордж. — Может, потому, что мне не… — Потому что он сейчас бедненький несчастненький маленький эльф, — скривился Рон. Вся компания заржала. — У меня об этом другое мнение, — ответила она жестко. — О-о, — протянул Джордж, тыкая Рона в живот, — в постели она тоже всегда сверху? Рон пожал плечами. Да, Малфой в школе вел себя нахально и мелко пакостил. Но факт — из всех ее однокурсников он единственный, кто смог измениться. Или это война изменила Малфоя. По крайней мере, ничего плохого о нем не было слышно за эти годы. Объяснять это другим не имело смысла — люди так просто не меняют свое мнение. В школе она, может, с пеной у рта стала бы доказывать свою точку зрения, а сейчас предпочла промолчать. — Бедная Астория, — сказала Флер, укачивая малыша. — Она наверное ужасно беспокоится. А вдруг его убили, как тех других волшебников? Ведь он тоже был Пожирателем Смерти. — Кстати, Гермиона, — вспомнил Гарри. — Сегодня я был у Астории в Малфой мэноре. Она просила, чтобы ты к ней пришла. Говорит, у нее есть для тебя что-то важное. — Хорошо, я загляну к ней завтра. Надо было рассказать Гарри обо всем: про свои сны, про то, что Малфой видит тот же сон. Надо было рассказать всё это с самого начала. А теперь, может, уже поздно. Гермиона бросила взгляд в окно. С деревьев уже опали все листья. На одной ветке целовались двое голубков. Ветер бросал на них снег с дождем. Ветка качалась. Голубки чистили друг другу пёрышки и снова целовались. Драко не мог умереть. Гермиона чувствовала, что с ним что-то случилось, но он не мог умереть. Потому что между ними есть связь — теперь не было смысла отрицать это — и она бы узнала, что его больше нет. Гермиона никак не могла выбросить свой сон из головы. Она почти не ела и совсем не слушала разговоры кругом. Рон тоже молчал. Он не разговаривал с ней. А когда в конце вечера Гермиона взяла его за руку, он отодвинулся. — Ты с ним спала, да? — сказал он, когда они вернулись домой. — Ты ведь спала с Малфоем? — Рон, зачем ты говоришь это? — Дураку ясно. Как вы смотрели друг на друга. Даже в школе было ясно. Скажи, он тебя тоже имел? — У меня никогда ничего с ним не было. Самые обидные обвинения — несправедливые. И Рон был к ней несправедлив. В школе он ревновал Гарри к ней, боялся потерять его дружбу. Сейчас ревновал ее к Малфою. — Что же ты так обеспокоилась о нем? — Я беспокоюсь о нем, как о любом нашем однокурснике. Рон больше с ней не говорил. Он лег спать, не обняв ее. А Гермиона долго не могла уснуть. В их последнюю встречу Драко сказал, что кто-то возрождает Волдеморта. Тогда она не обратила внимания на его слова — она была слишком занята своими чувствами. Ей вдруг стало стыдно перед Роном. Даже сейчас она думала о Малфое! Но она не могла не думать о нем, потому что её не оставляло чувство, что все происходит не просто так. Если Драко был прав? Если кто-то действительно возрождает Волдеморта? Тогда ее сон мог иметь смысл. А вдруг ее сон — это и есть та реальность, которую кто-то пытается создать? Или, может, ее реальность, где она лежит сейчас в постели с Роном, не существует? Может, исчезновение Драко, и Рон, и ее работа в Министерстве, и Гарри, и Нора — может именно это и есть сон? Она снова вспомнила два потока времени. И Панси, которая стояла над Драко, лежащим в беспамятстве. Гермиона села на кровати. — Драко? Он лежал без сознания в какой-то комнате. Гермиона закричала. Чьи-то руки держали ее. Горел ночник. Она увидела лицо мужа. — Я снова видела ужасный сон, — прошептала она. Драко прижал ее к себе. — Поэтому ты так смотришь на меня? — сказал он, когда она осыпала быстрыми поцелуями его шею, щеку. — Как будто тебя прокляли, — она прижалась к нему сильнее, — заклятием медленной смерти. И ты лежишь в беспамятстве где-то… — Я знал, что только после моей смерти ты поймешь, что у тебя не самый плохой муж. — Люблю тебя. Вот же он, Драко, живой, теплый — Гермиона провела ладонью по его плечу, по руке, избегая касаться метки. Как же она его любила. Она оставила на его лице несколько поцелуев. Она знала каждую родинку на его груди. Каждую морщинку на лице. Она видела его сильным, и видела его слабым — и продолжала любить. — Это была Паркинсон! Я видела. Это она прокляла тебя во сне. Она! Она прокляла тебя и теперь держит где-то. — Это всего лишь сон, — Драко погасил ночник, лег, притянул ее к себе и обнял.