За льдом её глаз

      Слабость в теле со временем прошла, но от режущих подобно ножам мыслей было не спрятаться. Они преследовали его наяву и во снах, врывались в лёгкие вместе с воздухом и оставались внутри, в равной степени важные и бессмысленные. Их не могли заглушить ни вино, ни чьи-либо утешения.       В лечебнице Андерса Фенрис нашёл временный приют, а молчаливое участие целителя стало самым ценным, что он мог ему предложить. Но всё-таки Андерс оставался мятежником и борцом за свободу магов, пусть и научился сдерживать себя рядом с другом. Скажи ему Фенрис о том, что именно магия отравила и уничтожила всю его жизнь, он бы просто не понял. Стал бы приводить аргументы, постепенно теряя терпение и запас доброты в золотисто-карих глазах. Фенрис этого не хотел: сколь бы эгоистично это ни было, он полюбил заботу Андерса и то хрупкое доверие, что появилось между ними.       Когда Фенрис вернулся с свой особняк, Мариан уже ждала его. Она выглядела заметно живее, и это принесло Фенрису толику утешения: он боялся, что с Мариан что-нибудь случится из-за того, что он бросил её одну. Но пусть её силы восстановились, горечь и чувство вины никуда не исчезли. Она просила прощения вновь и вновь, хоть Фенрис и говорил, что не обижен. Но ни её, ни его слова не могли изменить простую истину: после встречи с Данариусом между ними выросла стена.       — Я думал, его смерть принесёт мне покой, станет началом новой жизни, — попытался объяснить Фенрис. — Думал, если не нужно будет больше бегать и прятаться, я почувствую хоть какое-то облегчение. Но единственная моя семья теперь отравлена магией и мертва, и даже врага больше нет. Я… не знаю, что мне делать и куда идти.       — Ты всегда можешь остаться здесь, — тихо ответила Мариан. — Я буду рядом. Ты не один, даже если сейчас тебе кажется иначе.       Фенрис подумал о том, что она вдруг перестала его понимать.       Время, проводимое с Мариан, больше не приносило ему желанного покоя, и Фенрис стал её избегать. Мариан, конечно, замечала это и не могла не расстраиваться… Но он ничего не мог с собой поделать. Фенрис остался совсем один, лишённый семьи, друзей и — самое главное — надежды. Долгими однотипными днями он просто сидел дома, пил вино и разбивал бутылки об стену. В груди поселилась бескрайняя, вязкая, как болотная тина, пустота.       Наверное, Варрик испугался, когда заглянул к нему, чтобы позвать в очередное бессмысленное приключение. Фенрис тотчас догадался: это идея Мариан. Пытается вытащить его из бездны теми способами, которые обычно помогали. Фенрису захотелось выкрикнуть ей в лицо, что «как обычно» уже не будет, но он натянул на лицо подобие улыбки и зачем-то кивнул Варрику.       Морской ветер не принёс большой радости, но раздул застоявшиеся унылые мысли и в конце концов отвлёк Фенриса от тоски. Таллис тоже была рыжеволосой эльфийкой, но разительно отличалась от Вараньи. С её лица не сходила загадочная улыбка, речь была дерзкой и бойкой, а в глазах поселилась буря. Вместе они играли в карты и обменивались колкими шутками: беззаботно и легко, без каких-либо попыток затронуть серьёзные темы. Поначалу неубедительная улыбка Фенриса с каждым часом становилась всё искреннее.       В охотничьих угодьях замка Эн Таллис подловила момент, когда Варрик и Мариан были чем-то заняты, и непринуждённо зашагала рядом с ним. Фенрис окинул её настороженным взглядом: неужто Мариан подослала? Но Таллис молчала, хотя её глаза так и сияли лукавством.       — Ну? В чём дело? — неприветливо буркнул Фенрис.       — Да я всё пытаюсь понять… — Таллис засмеялась в кулачок, как какая-нибудь пятилетняя девочка. — Эта ваша Хоук — она с кем вообще? С тобой или с Варриком?       — В смысле «с кем»?       Таллис закатила глаза и шумно выдохнула.       — Да брось, ты же понял. Она вроде как с Варриком, но… смотрит-то постоянно на тебя. И взгляд такой… — Таллис умолкла и захихикала.       Фенрис мысленно дал себе пощёчину за то, что купился на её глупую игру, но всё равно не удержался от вопроса:       — Ну и какой у неё, по-твоему, взгляд?       — Влюблённый? — она мечтательно прикрыла глаза, но тут же мотнула головой. — Нет… Любящий. Очень взволнованный, как будто ты умирать собрался. Может быть, чуть обиженный, ведь ты с ней почти не говоришь… Но всё равно очень любящий. Эх, хотела бы я, чтобы на меня так смотрели…       — И где ты научилась истории по взглядам сочинять?       Фенрис попытался сделать так, чтобы его голос звучал равнодушно, но запылавшие щёки выдали его с головой. Таллис невинно захлопала ресницами.       — Я не соревнуюсь с Варриком за её любовь, — буркнул он, уперев взгляд в землю.       — А кто говорит о соревновании? — со смешком отозвалась Таллис. — Любовь-то разная бывает. У эльфов есть одна легенда… Ай, ладно, всё равно ты её не знаешь, да и я только краем уха слышала. Но суть в том, что существуют чувства, которым нет названия ни в каких языках. Они слишком прекрасны, чтобы давать им названия. Ну, что уставился? Я про любовь к винишку, конечно же, а ты что подумал?       Таллис, звонко хохоча, отскочила от него и бросилась нагонять Варрика с Мариан. Уже болтая с ними, она обернулась к Фенрису и лукаво подмигнула ему так, что увидел только он один.       Фенрис угрюмо затопал следом, пытаясь выбросить её слова из головы. А потом Таллис и Мариан отправились грабить замок герцога, а Фенрису пришлось остаться рядом с Варриком. Варрик, конечно, видел, что ему плохо. Может быть, даже различал настоящие эмоции за неумело состряпанной маской — Фенрис был скверным актёром. И, уведя спутника подальше от чужих глаз, Варрик начал говорить с ним. Стал медленно, по крупицам, выуживать информацию. Первым импульсом было желание крикнуть, чтобы не лез не в своё дело, и умчаться как можно дальше. Но Варрик смотрел с волнением и заботой, почти как Андерс. Он хотел помочь… И Фенрис ему позволил, хоть и не верил, что в этом есть какой-либо смысл.       Он не стал упоминать чересчур убедительное предательство Мариан и ловушку, из которой они едва выбрались живыми. Нет, конечно же, в его рассказе с Данариусом они расправились быстро и без серьёзных проблем. Но в словах об обрушившихся на него тоске и опустошённости не было ни капли вымысла. Боль, страх, разбитые надежды, бесконечное одиночество… Фенрис поделился ими, едва контролируя поток долго сдерживаемых откровений. Голос дрожал и срывался, но он всё равно говорил и говорил, пока слова не закончились. И в тот же момент, как ни странно, смог вдохнуть свободнее. Но Варрик был убеждён в том, что сделал недостаточно.       — Семья — это не обязательно родная кровь, — осторожно говорил он. — Семья — тот мир, который ты создаёшь вокруг себя…       Фенрису захотелось рассмеяться от облегчения, которое он вдруг почувствовал в груди — в том самом месте, где, как ему казалось, зияла огромная дыра. Но он был слеп и, как часто бывает, не замечал того, что лежало у него под носом.       Мариан была его миром. Именно она вдохновляла, поддерживала и согревала его все эти годы. Это она давала ему надежду, а вовсе не иллюзорная предательница-сестра. Мариан научила его дружбе и любви, научила доверять, заботиться, защищать. Она показала Фенрису, что он не одинок, но ему потребовалось очень много времени, чтобы это понять. Теперь предстояло вытащить Мариан из плена герцогских темниц, чтобы сказать ей об этом…       Фенрис подошёл к ней днём, без труда отыскав приютившуюся на носу корабля фигурку. Мариан рисовала с тем увлечением, которое было свойственно лишь ей одной, и не услышала тихих шагов. Фенрис мягко обнял её со спины, прижался щекой к щеке, с трепетом вдохнув запах дикого, свободного леса. Мариан, смеясь, взлохматила его шевелюру. Аккуратно выведенный углём рисунок соскользнул с её колен и полетел к бирюзовым волнам, но Фенрис поймал его за уголок. И растерял все слова, едва смог разглядеть изображение. Два волка лежали бок о бок, переплетя хвосты, и рассматривали звёздное небо. В груди Фенриса вдруг стало тепло и вовсе не пусто.       — Как ты? — спросила Мариан, робко заглянув ему в глаза. Впрочем, его сияющее лицо уже было ответом.       — Зайдёшь ко мне, когда доплывём? Я многое хочу тебе сказать… — Он на миг испугался, подумав о том, каким обидным, должно быть, стало для Мариан его многодневное молчание.       Но она крепко сжала его ладонь и, счастливо улыбаясь, кивнула.       Фенрису было о чём подумать, пока он ожидал Мариан, которая отправилась возвращать свою мабари домой. Поглощённый наивной надеждой найти семью, он на долгие месяцы словно забыл о её существовании. Не был рядом, когда это требовалось, не предлагал свою помощь, не спрашивал о переживаниях. Не обсуждал, в конце концов, новые книги и не смотрел вместе с ней ночами на звёзды. Такие простые, но ценные вещи, которые сблизили их, словно отошли на второй план вместе с появлением Вараньи. Лишь теперь, когда и мечтания, и горечи улеглись в его душе, Фенрис это понял. От мысли о том, через какой мрак прошла Мариан, потерявшая мать и через несколько дней вынужденная сразиться в священном бою с Аришоком, у него волосы на голове вставали дыбом. Её наверняка преследовали демоны, а тьма внутри, которой так боялась Мариан, стала в разы сильнее. Ей удавалось сохранять контроль и натягивать на лицо понимающую дружескую улыбку, а Фенрис и рад был поверить этой маске… Он явно оказался не тем другом, которого заслуживала Защитница.       Но в небесно-голубых глазах Мариан не было обиды или упрёка. Она искренне радовалась тому, что Фенрис снова рядом, и касалась его так часто, словно боялась, что он растворится в воздухе, подобно призрачной дымке утреннего сна.        — Прости за мой ужасный план, — вновь попросила Мариан, когда они уселись на диване напротив раскрытого окна. — Я даже не представляю, через что тебе пришлось пройти. Данариус… просто чудовище.       — Но он мёртв благодаря твоему плану. — Фенрис слабо улыбнулся. — Ты же говорила: надо позвать кого-нибудь на помощь. Я сам отказался — вот и расплата. Лучше скажи: что было с тобой? Ты едва не убила себя, а я…       — Ничего я не убила, — отмахнулась Мариан. — Меня Авелин подобрала. Дотащила на себе до дома и долго отчитывала за разгромленный квартал…       — Лучше бы отчитала за превышение расхода магических сил. — Фенрис нахмурился в ответ на её беззаботную улыбку. Пусть разум плохо подчинялся ему в те часы, но бледное, точно мел, лицо Мариан и её шатающуюся походку он запомнил хорошо. — Ты использовала слишком мощные заклинания, причём сразу три! Они могли попросту выжечь тебя, Мариан…       — Не могли… — с неохотой отозвалась она. — Ещё недавно они бы просто измотали меня, но не стали бы серьёзной угрозой. Чуть ли не треть моих сил уходит на постоянную борьбу с демонами. Они роятся вокруг днём и ночью, пытаются найти лазейку… Я отгоняю их — они лезут снова. Ночью особенно тяжело… Однажды это прекратится, но сейчас я чувствую себя беспомощной, как котёнок.       Мариан раздражённо фыркнула и сложила руки на груди, обиженная на саму себя.       — Не котёнок, а как минимум волчонок… — Фенрис обнял её за плечи, ласково погладил. — Это ты прости меня, Мариан. Прости, что не был рядом. Я так долго не мог понять простую вещь… Готов был отдать что угодно, лишь бы найти семью, и даже не заметил, что она была у меня всё это время. Ты — моя семья, Мариан.       — Фенрис… — Двигаясь порывисто и неуклюже, она обвила руками его шею и крепко-крепко прижалась. Голос дрожал от переполнявших её чувств. — Ты давно стал для меня семьёй. Не братом, не любовником, но чем-то намного большим.       — Знаешь, у эльфов есть одна легенда… — Фенрис вдруг расхохотался, вспомнив озорные огоньки в глазах Таллис.       — Вот уж не думала, что ты знаток эльфийских легенд. — Мариан зафыркала, давясь смехом.       — Это мне Таллис наплела, — признался Фенрис. — Но история-то красивая. О том, что есть настолько сильные чувства, которым не существует названия, потому что словами их не передать.       — У нас именно такое чувство? — Мариан тепло улыбнулась, поняв, к чему он клонит. — Пожалуй, так и есть. Ведь никаких слов не хватит, чтобы описать, как много ты для меня значишь. — Она притихла, словно сохраняя в сердце волшебство момента, а затем вдруг лукаво прищурила глаза. — Значит, с Таллис вы эльфийские легенды обсуждали… А с Варриком о чём говорили, пока Таллис таскала меня по замку герцога?       — Так тебе и скажи, — Фенрис фыркнул, не сразу преодолев ошеломление.       — Ну, попытаться стоило. — Мариан, смеясь, развела руками. — Мне любопытно, что же так сильно на тебя повлияло, что ты снова начал со мной говорить и почти что в любви признался… — Хохоча, она покатилась по дивану в попытках увернуться от щекотки Фенриса.       — С помощью магии мои мысли прочесть попробуй, — посоветовал он, так и не сумев её настигнуть.       Они сидели в обнимку, любуясь звёздами в окне, до самого рассвета. Говорили обо всём на свете: им никогда не бывало скучно друг с другом, а за прошедшие месяцы накопилось немало тем. Те мысли, которые Фенрис боялся озвучить Мариан, наконец-то сорвались с его языка и не нашли осуждения. Он рассказал о кошмарах, о леденящем страхе перед Данариусом, о том, сколь многое значило для него то, что он сам согласился на вживление лириума — ради своей семьи. Пусть это открытие потрясло его, оно многое объяснило. Мариан, в свою очередь, рассказала о том, как нелегко сохранять контроль над бушующими эмоциями и как сильно ей не хватает матери. Два израненных судьбой зверя вновь обрели друг друга, и теперь подступающая тьма не пугала их так сильно.       Когда мутно-серое небо пронзили первые лучи рассвета, Мариан оборвала очередную фразу и застыла, не отрывая глаз от горизонта.       — Что такое? — поинтересовался Фенрис сонным голосом.       — У меня сегодня встреча с заказчиком… — пробормотала Мариан, силясь выпутаться из одеяла, в которое они укутались среди ночи.       — Когда?       — На рассвете, — обречённо отозвалась Мариан и рухнула обратно на диван.       — Значит, спешить уже некуда, — философски заключил Фенрис. — Пойдём в постель, а? Тут как-то тесно для двоих.       — Да это наши внутренние демоны весь диван заняли, — сонно хихикнула Мариан.       Усталые и охрипшие за целую ночь разговоров, но ни о чём не жалеющие, они добрались до спальни Фенриса и вдвоём повалились на кровать. На ней места хватило бы для целой компании демонов, но Фенрис и Мариан всё равно прижались друг к другу. Обнимая её плечи и касаясь пальцами сети старых шрамов на спине, Фенрис испытывал то самое чувство, которому они решили не давать названия, и это было именно то, в чём он нуждался и о чём мечтал. Уже проваливаясь в сон, Фенрис подумал, что его семья намного больше, чем он когда-либо воображал. Перед глазами вновь пронеслась волна образов, но от них не захотелось вскочить с криком ужаса. Добрые золотисто-карие глаза Андерса, вкрадчивые речи Варрика, даже грубоватая забота Авелин… Фенрис давно уже был не одинок, просто не знал об этом.