Мы из разных миров

Я не думал просто вышло так По судьбе, не по злобе. Не тобой рубашка вышита, Чтоб я нравился тебе И не ты со мною об руку Из гостей идёшь домой, И нельзя мне даже облаком Плыть по небу над тобой.* Одни называли его бастардом, другие бароном. Он не обижался ни на одно прозвище. Так было даже лучше: и загадочно, и стрёмно, и именно это отличало его от всех остальных. Так и рос: он, особенный, недосягаемый, неподражаемый и… остальные людишки, которых он, нет, не ненавидел, терпел, но никого никогда не приближал к себе. Ведь при его работе это было опасно для жизни, как для его, так и для близких. *** Малыша кто-то, пожелавший остаться неизвестным, оставил на пороге роддома. В пелёнках, грязных, старых и рваных не оставили ни записки, ни денег (как довольно часто бывало в этом городке). Однако на шее упитанного розовощёкого младенца висела золотая цепочка с медальоном, на котором был выгравирован чей-то герб (последствии ни один антиквар так и не сумел определить, чьей семье принадлежал этот герб, на котором был изображён вставший на дыбы медведь-гризли, с его оскаленной морды капала слюна, а у его лап друг на друге громоздились охотничьи собаки разных пород). Когда врачи осматривали младенца, то удивлялись тому, что после пребывания в такой грязи он остался здоровым, весёлым и спокойным. Однако через неделю медперсоналу стало ясно, почему его подкинули: ребёнок оказался слепым. Видимо, его родители или одна мать, что скорее всего, не захотели обременять себя заботой о калеке. Пока позволяли инструкции, мальчика оставили в роддоме и заботились о нём всем коллективом. Особенно полюбился он уборщице, которая уже давно работала в больнице, никогда не была замужем (ходили слухи, что она до сих пор девственница), но очень хотела ребёнка. Вот она-то и заметила совершенно случайно, что мальчик может видеть, если ему надеть чёрные очки. А случилось это так. Мари, так звали уборщицу, в очередной раз мыла полы в детском отделении. Погода в этот день стояла солнечная, даже через оконные стёкла глаза слепило, и женщина весь рабочий день проходила в тёмных очках. В них-то она и подошла, что взять мальчика на руки и потетешкать. Ребёнок потянулся ручками к ней и, случайно задев очки, потащил их на себя. Очки закрыли ему лицо, и, посмотрев на его глазки, Мари показалось, что он смотрит на неё осознанно. Поиграв с мальчиком, она пошла к окулисту и поделилась своими мыслями. Старенький врач внимательно ее выслушал и полез в свои многочисленные стоявшие на полках в его кабинете талмуды. Он копался минут двадцать, а потом, вскрикнув, мол, нашёл, показал женщине статью в старинной книге, где описывался подобный случай, когда ребёнка признали слепым, но его отец додумался приложить кусочки закопченной слюды к глазам сына, и тот смог увидеть окружающий мир. На следующий день окулист ещё раз обследовал мальчика и вынес вердикт, что тот может видеть мир через черные очки. Так у ребёнка еще в роддоме появились первые очки. *** А вторые и последующие ему покупала Мари, которая выправила все документы с помощью поддержавшей ее администрации роддома и забрала мальчик к себе домой, где они и жили до того момента, как Хэй Яньцзину (так его назвали в роддоме) или маленькому Барону (как звала его Мари) исполнилось двенадцать лет. В этот день его приемная мама просто не вернулась со смены в больнице. У неё случился инсульт, и реанимировать женщину не смогли. Мальчику помогли похоронить мать и уже собирались оформить его в детский приют, но в ночь перед переездом туда парнишка исчез. *** Хэй Яньцзин путешествовал сначала по стране, а потом и по миру, прибиваясь то к группам туристов, то к попрошайкам, то к странствующим монахам, то к бродячим циркачам, и везде чему-то учился. Так к своим шестнадцати он свободно говорил на немецком, английском, французском; мог объясниться на греческом и испанском; был отличным стрелком и умел обращаться с холодным оружием. Благодаря своей комплекции и систематическим тренировкам, в которые включил и йогу, он стал гибким, сильным и непобедимым. За словом в карман не лез, нравился и женщинам, и мужчинам, но мог осадить их очень грубо и виртуозно. Сам же ни на кого не обращал внимания, понимая, что, где чувства, там рядом боль, предательство и смерть. *** Однажды вечером, возвращаясь с пляжа в Испании, он заступился за хрупкого юношу (как этот ангел оказался на улице один в столь позднее время и в таком неспокойном районе, было непонятно), которого четыре громилы хотели, видимо, и ограбить, и отыметь. Как потом оказалось, этот паренёк был сыном сестры местного главаря мафии, и тот, пригласив к себе Яньцзина, спросил, что тот хочет получить в качестве благодарности за спасение своего любимого племянника. Юноша подумал и ответил, что хотел бы работать в своё удовольствие, но не подчиняться никому. Мафиози захохотал и, покачав головой, сказал, что так не бывает. — Но у меня будет, — пожав плечами, ответил Барон и растворился в ночи. А утром мафиози сообщили, что все четверо нападавших, до этого крепко избитые и доставленные в полицейский участок, умерли в камерах. При вскрытии в их телах нашли следы кураре, но как он туда попал, было не ясно. *** С этого случая Хэй и принял решение стать киллером, но не простым, а экстра-класса. При всём своём странно-опасном образе жизни Барон был романтиком, ему хотелось помогать бедным и защищать униженных и оскорблённых (этому его учила Мари). Купив самоучители сначала для чайников, а потом для профи по пользованию интернетом, он завёл свою страничку в теневой сети. На серебристом фоне возникала черная фигура по типу Зорро, звучал «Реквием» Моцарта, и густой бас на немецком витиевато сообщал, мол, беру заказы, но… кандидатов на умерщвление проверяю, уничтожая только отъявленных негодяев. (Каким он был наивным тогда, и как жизнь пообтрепала его плащ рыцаря.) Многие главари банд, бизнесмены и мелкие мафиози, прочитав такое, просто посмеялись, как и тот первый мафиози. И ради интереса один главарь банды, точивший зубы на бизнес старого школьного друга, а теперь противника, стоявшего по другую сторону баррикад, заказал опять того хрупкого спасённого парнишку, прочитав об этом в газете, и подкинул улики в совершении убийства противнику. И просчитался. Юноша, живой и невредимый, уехал после каникул в Берн для продолжения учёбы в университете, а горе-заказчика нашли в его собственной спальне с прострелянной головой, так же как и его бодигардов, лежавших около порога спальни хозяина, как преданные шавки. Мир теневого бизнеса замер, а потом Барону посыпались заказы, которые он сначала тщательно проверял, а потом какие-то исполнял, какие-то нет. И тогда погибали заказчики. Но по прошествии лет он понял, что в мире бизнеса нет невиновных и честных, и старался убирать уж чересчур зарвавшихся. Какое-то понятие о чести, воспитанной в нём Мари, всё-таки ещё теплилась в нём. Чтобы его не смогли вычислить ни по интернету, ни по номеру банковского счёта, он анонимно «прикормил» парочку хакеров, которые теперь, сидя дома и получая огромные деньги, работали на него, не зная, на кого именно работают, искусно обрубая всю слежку, если таковая нарисовывалась. К Барону потекли деньги, за пять лет он стал миллионером, купил остров, и в одном из швейцарских банков на его счёту лежала астрономическая сумма, которую он постоянно уменьшал, вкладываясь в детские дома, приюты, больницы, оставаясь при этом «анонимным дарителем». Больше всего Барону нравилось работать охранником у археологов или расхитителей гробниц, богатых путешественников или отдыхающих. Так он мог получить информацию о многих делах, творящихся в закулисье мировых экономики, политики и культуры, из первых рук, не привлекая к себе никакого внимания. Друзей и любимых у него не было, были нужные приятели или клиенты, охраняемые за деньги. Одиночество его не тяготило, а успокаивало. В свободные от работы дни он мог наведаться и в оперу, и в театр, и в музей, и в ресторан, и в казино, и в бордель, но никогда ни в одно и то же заведение повторно. Слишком лицо, на котором красовались чёрные очки даже вечерами и ночью, было запоминающимся. *** Но всегда что-то случается впервые. Вот так и он, то ли положившись на постоянную везучесть, то ли не придав значения тому, что пять лет назад уже посетил это казино и ушёл из него, сорвав банк, решил заглянуть в него снова. И его узнали именно по чёрным очкам. Пока он играл то за одним, то за другим столами в покер, то выигрывая, то проигрывая, его не беспокоили. Но когда он перешёл к рулетке, и все ставки потекли к нему в карман, вежливый мальчик с холодными глазами убийцы попросил Барона пройти в кабинет владельца казино, мол, у того есть к данному клиенту вопросы. Хэй, усмехнувшись, засунул последние выигранные фишки в карман и пошёл за парнем. Но до кабинета владельца не дошёл. На него набросились шестеро в тёмном длинном коридоре, сразу накинув мешок на голову. Барон отбивался зло и жестоко, троих вырубил сразу и смог сорвать мешок с головы. Осмотревшись, понял, что уйти можно через дамский туалет, куда и ворвался, уложив ещё одного нападавшего. К счастью, в туалете никого не было. Хэй, закрыв дверь на ключ и зафиксировав её большой урной и напольной вазой, поспешил к окну. Намотав на руку полу пиджака, вышиб окно и вылез на крышу. В этот момент он услышал, что дверь взорвали. Надо было спешить. И он почти успел, но… В очередной раз оглянувшись, чтобы посмотреть, на каком расстоянии от него преследователи, поймал пулю. Бок обожгло острой болью, сразу накатила слабость, и захотелось просто лечь на крышу и смотреть на звёзды, как они иногда делали в детстве с Мари. Барон до крови закусил нижнюю губу и, перегнувшись, через водосток, посмотрел вниз. На его счастье, внизу красовался здоровенный пушистый сугроб. На него юноша и спрыгнул, а потом побежал по лабиринту улиц, куда глаза глядят. Он петлял по улицам незнакомого города, запретив себе даже думать о походе в больницу. Он решил забраться в какой-нибудь подвал и отлежаться там. Но… упал, обессилев, опять-таки в сугроб около какого-то жилого дома. А пришёл в себя от того, что его пыталась поднять хрупкая девушка, и, как он не упрямился, она оказалась сильнее. *** И вот теперь Хэй лежит на мягком диване с промытой и перевязанной раной, ноздри щекочут ароматы какао и бутербродов. Когда он ел в последний раз? Вдруг нежные руки, недавно еще такие сильные и умелые, снимают с глаз очки. Он вырывает их из рук девушки и снова водружает на глаза. Надо что-то сказать. — У меня редкая болезнь глаз. Я вижу только тогда, когда на глазах чёрные очки. Девушка кивает, а потом гладит по руке, словно извиняясь за самоуправство. Затем берет в руки тарелку с бутербродами и кружку с какао и протягивает ему, словно говоря, мол, тебе надо поесть. Сама же опускается в кресло напротив и тоже принимается за еду. Они молчат и смотрят друг на друга. Барону неожиданно очень уютно, спокойно и тепло, как было с Мари. Может, это она, присматривая за ним с небес, послала этого доброго немого ангела. В тишине, которую можно было потрогать руками, они заканчивают ужинать. Девушка берёт в руки блокнот и ручку и быстро пишет: «Кто ты? Как мне тебя называть», и, приподнявшись в кресле, показывает надпись мужчине. — Тебе лучше этого не знать. Я очень опасный человек. Как только мне станет легче, я уйду. И ты должна будешь забыть, что вообще меня видела. Поняла? — Голос звучит жёстко, почти зло, но в глазах напротив Барон не видит страха, там — наглая ухмылка, мол, ну, ну, я не боюсь хомячков. И он теряется под этим взглядом, неожиданно растягивая губы в такой непривычной для него самого улыбке. — Но тебя я не обижу, — заканчивает он. Девушка фыркает и гордо поводит плечиком. Легко встаёт, потягивается (взгляд Барона скользит по изящной линии челюсти, перемещается на тонкую длинную шею, потом на красивую полную грудь, и тут же мужчина отводит взгляд. Тьфу ты!) Чучу показывает пальчиком на дверь комнаты, зевает и машет рукой, мол, я — спать. Она уходит. Барон допивает какао, и смотрит, смотрит на закрывшуюся дверь. Его жизнь после сегодняшней встречи уже не будет прежней!