Ты, может быть, спросишь меня, что случилось? Да так, ничего, просто Похолодало. А мне, как назло, лето тёплое снилось. Проснулась, а Солнца Как не бывало (с)
У маленького Андреаса очень умный взгляд. Он видит, как тяжело живется его семье, но единственное, что может — это молчать. Молчи, не создавай проблем, в идеале — стань невидимкой. А когда твой детский разум прошибет осознание, что что-то не так, вспомни слова своей матушки. «Все будет хорошо, милый. Надо просто подождать» Андреасу шесть, и он с нетерпением ждет первый школьный день, потому что в школе ему будет лучше. Он хочет знать, что такое настоящая дружба, а узнает, что такое травля. Андреасу тринадцать, и он из последних сил терпит насмешки одноклассников. Мама говорит, что после школы все будет отлично, и вера в ее слова — единственное, что его спасает. Андреасу восемнадцать, и он грызет гранит науки в лучшей шараге Берума, параллельно с этим работая. Студенческая жизнь проходит мимо, но ему все равно. Андреас не такой, как его однокурсники — легкомысленные тусовщики, живущие одним днем. Он делает все возможное, чтобы будущее было прекрасным, а мама всецело его поддерживает. «Все у тебя будет отлично, сынок. Учись, а как найдешь достойную работу, сразу и друзья появятся, и девушка» Раньше казалось, что он поступает правильно. Сначала — учиться, работать, обретать под ногами почву, а потом уже налаживать личную жизнь. Какие могут быть друзья и отношения, когда на повестке дня стоит выживание? Однако Андреасу двадцать один, он хочет любви и тепла, но — удивительно, правда?! — любовь и тепло не нуждаются в нем. Кому нужен парень с унылым лицом и покоцанной психикой, когда вокруг столько красивых и веселых ребят, готовых носить на руках? «Терпи, дорогой, однажды ты будешь счастлив» — Когда это однажды случится, мама? — шепчет Хаукеланд, рассматривая себя в зеркало. — Когда мы встретимся на том свете, да? Андреасу исполняется двадцать два. С каждым днем ему становится все хуже и хуже.***
Андреас лежит, завернувшись в одеяло, как в кокон, и не пытается сдерживать рвущиеся наружу всхлипы. Слезы льют из глаз ручьем, в грудной клетке ощущается жжение, а больная психика задает ему больные вопросы. Зачем ты живешь, ничтожество? Зачем страдаешь, если единственный человек, который тебя любил — твоя покойная мамочка? Разум кричит, что это неправда, у него впереди целая жизнь, которую он обязательно проживет счастливо, но душа бьется в истерике, заглушая своими воплями все. Помогите. Кто-нибудь, пожалуйста, помогите. На помощь никто не приходит. Несколько часов проходят в беспамятстве, а затем в комнате раздается резкий звон. Будильник оповещает о том, что пора на работу, и едва отошедшему от истерики Андреасу приходится вставать. Самое паршивое в этих приступах даже не то, что они есть. Самое паршивое — то, что нужно вылезать во внешний мир тогда, когда больше всего на свете хочется спрятаться. Андреас с огромным удовольствием провел бы в клетке своей квартиры***
Андреас — дитя Севера, но терпеть не может зимние холода. Зимой его едва хватает на то, чтобы добраться до работы без происшествий, а восемь часов спустя вернуться домой, но когда начинается лето... Летом все становится иначе. Он не превращается в ледышку, высунув нос на улицу, и стены квартирной тюрьмы расширяются до парка, на который выходят окна. Андреас сидит на скамейке, смотрит на ледяные струи, стремящиеся в небо, и чувствует, как с плеч на короткое время падает груз. Он вернется домой, поужинает купленным в пекарне рыбным пирогом, помоет посуду, напишет пару стихов, к которым на выходных обязательно сочинит музыку, и ляжет в постель, надеясь, что посреди ночи на него не накатит. А, может, вечер будет вовсе не безоблачным. Может быть, психоз настигнет его на пороге квартиры, и тогда о спокойном окончании дня не может быть и речи. Но все это будет потом, через час или два, а сейчас Хаукеланд сидит, умиротворенно глядя на фонтан. Он в безопасности. Его никто не обидит. Затянувшаяся депрессивная фаза обязательно скоро закончится, и он снова будет вечным подростком, который дурачится по поводу и без. Андреасу так хорошо, как не было уже давно. Он погружен в себя и не замечает, как подкрадывается пиздец, имя которому — Йендрик Зигварт.