chevalier des roses

— Bonjour, mon cher chevalier des roses! Бесстыдство Рука — почти искусство. Его умение застать врасплох, подкравшись со спины, давно не кажется простой подлостью. От его бесшумной поступи истинного охотника веет чем-то идеальным, выверенным, годами отточенным. Терпким, как хороший хвойный ром, который порой добавляют начинкой в сласти. Рук сам — это кедровый лес, пропахший елью и мускатным орехом. Он горький ром и сладкий виски, и еще щепотка шафрана. Изысканное блюдо, но слишком сложное. Трей не особый любитель подобных сладостей. — Ты мог бы не называть меня так? — слова давние, перезрелые. В них уже нет обиды, в них только сухая и безвкусная усталость. Не нашлось даже места книжной печали, что так любят воспевать в романах. — Пожалуйста. На кончике языка — горечь. Она мимолетна и давно привычна. Привычна, с тех самых детских лет, как впервые сбежал из отцовской пекарни. Навстречу новой жизни, в которой расцвела алая-алая роза. Красная, как кровь. Совершенная. Но Трей уже давно забыл о восхищении и радости, забыл о чем-то важном. Маленький принц, очарованный красотой цветка, вырос. Все слова о рыцарстве теперь стали издевкой, тонкой и хлесткой. Маленький принц вырос, понимая, что его смущение и влюбленность не к месту. — Chevalier, почему же? Это прозвище тебе отлично подходит, разве не так? Но Рук Хант любитель всего забавного. Знаток в том, как причинить боль, не прилагая при этом и доли усилия. «Избыток вкуса — убивает вкус». Если добавить слишком много специй, даже если это дорогой и роскошный шафран, трапеза будет неумолимо испорчена. Рук улыбается. Совершенно по-лисьи, прищуривая глаза. Он прекрасно понимает, что играет с Треем. Пришел в этот сад, дабы развеять скуку — не более чем. Устроил очередную охоту, пока его «Король» позволил ему такую вольность. Хант не ищет зла, просто он такой. А Трей другой. Ему не впервой слышать это глупое «chevalier des roses». Мог бы и привыкнуть, но каждый раз прозвище, никчемная кличка, режет слух. — Не так, — вздыхая обреченно под сенью столетнего вяза, отзывается Кловер. Без тени враждебности, даже без легкого намека на безвольное негодование. Ему не хочется портить отношения. Ему не хочется казаться неучтивым. Не хочется позорить «славное имя» Хартслабьюл. Не хочется, чтобы не те слухи дошли до Риддла. Чтобы Риддл разочаровался. Остается терпеть. Хотя, мало в чем есть вина Рука. Он просто говорит, что думает. Он живет тем, что думает. А Трею от этого не по себе. От этих странных речей. — «Не так», est-ce que c'est? А мне кажется, все именно так, ведь... — бархатный вкрадчивый голос. Такой же, как беззвучная поступь. Руку не нужно подходить ближе, ведь его голос скользит, подобно дикой кошке. Звучит рядом, все навязчивее. К подобной экстравагантности и фривольности можно привыкнуть, как привыкают к странным ароматам пекари. Просто у Трея это не очень выходит. — «Ведь»? — Трей переспрашивает, облокачиваясь на ствол дерева. Прохлада по спине, тень листьев на лицо. Хороший, свежий день. Светлый, как листья мяты. — Ведь ты так предан своему Roi, Roi de roses! Я ведь прав? Ты его верный рыцарь, славная гончая, самая честная правая рука из всех! Рук задыхается в восхищении, отнюдь не лживом. Искреннем, и прежде всего понятном. Они не сильно отличны в этом странном чувстве. Чувстве, должно быть, любви. Полном противоречий и условностей, ощущению принадлежности кому-то. Трей прикрывает глаза. Солнечные блики падают на веки. Так много в чужих словах правды и одновременно столь мало. «Рыцарь роз», «правая рука», «преданность» — все это истина только для Кловера. В этом его жизнь, его цель. Радость вставать по утрам, успокоение во время сна. Даже если жизнь не заканчивается на служение чудной розе, она в нее упирается. Узел судьбы завязан крепко. Сколько не смейся и не занимайся чем-то днем, вечером настигает осознание — все, что он делает, делает ради него. Ради человека, для которого ты лишь игральная карта в колоде. Еще и не самой высокой масти. Так, тройка треф. В таком раскладе нет ничьей вины. Риддл просто слишком занят. В его голове нет таких глупостей, как школьная влюблённость. В голове Роузхартса все четко и ровно. Там план всей жизни, план, в котором нет места ни Трею, ни его сладким признаниям в любви. План грандиозный. — Какой я рыцарь? — едкая грусть все же проступает на краткий миг в голосе. Липким и тягучим медом капает с губ. Кловер неосторожен сейчас в словах, ведь нести ношу молчания на своих плечах не так и просто. Может быть, Рук единственный, кому он может вот так просто излить душу. Если это можно так назвать. Может — но это не значит, что это стоило бы делать. Трей понимает, что поступает глупо. В мыслях он дает себе верный совет замолчать. Но, конечно же, ему не следует. — Разве рыцарь — не тот, кого любит и ценит его Король? Паршивый из меня рыцарь. — О, да! Ты прав — очень паршивый! Звонкий хлопок в ладоши и оглушительные слова заставляют открыть глаза. Возмущение подступает к горлу, и Трей лишь бросает измученный и удивленный взгляд в сторону Ханта. От него всегда следует ждать подвоха. Он охотник, что превосходно ставит силки. — Chevalier des roses, разве ты не должен лучше всех знать, что рыцарь предан своему королю не ради любви? Театральное движение чужих рук. Пальцы Ханта складываются в «пистолет», что направлен на Трея. Хотя, в его случае скорее сложены в «лук». Сценического мастерства Руку не занимать, его талант играть и переигрывать выше всяких похвал. — Не ради любви? — Трей слегка нервно поправляет очки. Его голос все еще мягкий и тихий, но взгляд похож на красный перец — горит. Трей прекрасно ощущает, что смотрит сейчас на заместителя старосты Помфиора немного не так, как стоило бы. Власть смирять всех надменным и горделивым взглядом не в его руках. — Oui! Не ради взаимной любви, — Рук смеется глазами, так что по позвоночнику колкими тернами вьются шипы. Интересно, кто-то еще умеет столь же искусно ранить речами, а не стрелой? — Весь смысл в красоте, — Рук вздыхает так сладко и протяжно, словно бы сейчас говорит сам с собой. Настолько это интимно и тайно. Трей поводит плечами, делая шаг назад. Ему уже давно пора закончить «перерыв» и вернуться. — Весь смысл в том, чтобы любить Короля, любить нечто прекрасное для тебя в мире, — Рук не преследует шаг в шаг, но продолжает говорить. И отчего-то его невозможно не слушать. — Не стоит искать платы за свое служение, потому что искренняя влюбленность, высочайшие чувства, никогда не требуют платы! C'est vrai? Рыцарь — тот, кто посвятил себя преданности. Тот, кто любит, тот, кто совершает подвиги во имя любви! Трей не хотел бы показаться невежливым, — в конце концов, это нарушение 342 правила Указа Красной Королевы, — но не может не смотреть на Рука, как на поехавшего шляпника, что слишком любил чай. — Поэтому рыцарь обязан любить своего короля, — улыбка Ханта на миг рвется, как тонкая тетива лука. Он поднимает взор к небу, скрытому куполами деревьев. Продолжает уже на пол тона спокойнее. — Но король, король, не обязан любить рыцаря. Король вообще не обязан любить никого, mon cher. Трей усмехается — старается выдать это за шутку. Но на самом деле в его смехе столько же фальши, сколько в игристом шампанском. Безумцы пугают не безумием, а проницательностью. Кловер давно усвоил эту истину. Еще когда впервые встретил одного кота с улыбкой. Или улыбку с котом. — Какие философские мысли, — все еще пытаясь свести все к невинному ребячеству, отзывается Трей. Делает еще один роковой шаг назад. Но не смеет отвернуться от Рука. В конце концов, это все еще невежливо. Они еще не попрощались. А уже самое время. Так что стоит сказать наконец «пока». — Ты иногда удивляешь глубиной размышлений, — на грани тонкого сарказма и в чем-то честного восторга, добавляет уже в привычной улыбчивой манере Трей. — Я бы еще побеседовал с тобой, но мне пора. Скоро у нас чаепитие, так что, сам понимаешь. До встречи. Хант молчит. Улыбается. Снова щурит глаза. От него почти пахнет кислым лимонным соком — хороший знак насмешки. Ему ведь так просто понять, почему на самом деле от него убегает очередная жертва. Преследовать которую он не будет. Кловер наконец поворачивается спиной. И ноги уносят его подальше от парка. В родные стены. К родному голосу и строгому взору. — Тот, кто любит розу — должен любить и ее шипы. Рук говорит это вслед, растворяясь в шорохе листьев и аромате весны. Бросает это как прощальный подарок. Не преследует, но убивает. И хотя все это Трей знает прекрасно, отчего-то все равно щемит грудь. Ноют ребра. Любить кого-то, быть для кого-то рыцарем — это просто прекрасно. Это сродни геройскому подвигу. Отдавать себя без остатка. Быть принцем. А что Кловер? Каждый день видит улыбку, но знает, что она ему никогда не будет принадлежать. Даже не будет обращена к нему. Боль пронзает. О какой безвозмездности речь, если ты давно потерял надежду? Надежду, что могла бы сделать тебя благородным рыцарем с высоким идеалом. С благородностью в каждом деянии. Это Рук принц для своего Короля. А Трей простая тройка треф. Который так хочет любить розу. Но шипы ранят слишком глубоко.