нет смысла

«А как господин его любит, жить без него не может!» Звонкий голос служанки смехом растворяется среди горячего воздуха. Джамиль только морщится и не обращает внимания — он и сам слуга, но ставит себя выше прочих. Он может себе это позволить, его семья долгие годы работает на Аль-Азимов, и помимо всего прочего — это ведь правда. Господин так его любит. Жить без него не может. Калим поверит любому его слову, никогда не усомнится в верности, даже если однажды проснется и увидит, что Джамиль заносит над ним кинжал. В своей любви он слеп, глуп и жалок — и все бы ничего, если бы не был слеп, глуп и жалок во всём остальном, кроме любви к своему слуге. Если бы только, подобно несмышленому ребенку, не менял свои решения за долю секунды, стремясь принести обманчивое счастье всем и сразу. Его так легко переубедить, и Джамиль бы очень сильно, до помешательства, польстил себе, если бы сказал, что Калим аль-Азим слушает только его. Слово покорного слуги не может быть весомее или значимее других, а потому от любви нет никакого толка. В любви нет никакого смысла, если ты не ценишь своего любимого человека по-настоящему, если не готов для него на всё. И всё же, голос звенит не переставая. Голос отдаётся эхом в каждом уголке дома, который вернее будет назвать дворцом. От этого голоса нельзя убежать и скрыться, он настигнет, кажется, и на другом конце Земли. Этот голос повторяет одно только имя. Джамиль. Джамиль. Джамиль! Если произносить слово слишком часто, оно потеряет смысл. В имени этом, в самом существовании человека по имени Джамиль Вайпер смысла давно уже нет. Он разрушен резонансом, который вызван вечным зовом, отражающимся от стен и гулко поющим до самых небес. В этом нет смысла, но каждое утро Калим зовёт именно его и никого другого. Каждое утро, каждый день, каждый вечер. Каждую ночь, даже во сне шепчет его имя. Чёрной желчью оно капает с ненавистных губ, заполняет всё вокруг и Джамиль захлебывается. Он — свободный человек. Рабство давно похоронено под зыбкими песками веков. И всё же почему-то Джамиль скован цепями. Руки, ноги и шея обмотаны толстой цепью из золота, а конец — у Калима. Держит рядом, не отпускает, и словно дитя начинает плакать, если его не-раб посмотрит в другую сторону. «Раб — это вещь. Например, как кувшин. Умирать за кувшин? Чушь. Лучше купить себе другой, а этот выбросить». Класс хихикает после слов учителя, только Джамилю не до смеха. Он — свободный человек. Но таких вокруг господина сотня, один лучше другого. Выбросить свободного тоже можно. — Знаешь, Джамиль, — улыбка Калима как всегда омерзительна. Она легкомысленна и чиста, и нет ничего хуже этого. — Ты мне больше не нужен. Можешь идти куда хочешь… Я не желаю тебя больше видеть. Эти слова — не то ли, о чем мечтал Джамиль? Быть вдали от аль-Азимов. Вдали от Калима. Сам по себе, не принадлежать никому, никому не служить. Но Калим не имеет права произносить такие слова. Это он, беспомощный и жалкий, не нужен Джамилю. Джамиль устал от него. Джамиль ненавидит его каждой частичкой своего стертого в песок существа. Джамиль хочет избавиться от него, а не быть выброшенным. И собственного имени больше не слышно. Тишина наконец услаждает уши, а солнце перестало выжигать глаза, отражаясь от бесконечного золотого покрова. Вокруг нет никого. «Ходил здесь такой важный, а теперь его выгнали». Голос служанки смеется не кокетливо, а злорадно. Они оба были слугами, но она — лучше, потому что от неё господин не решил избавиться. Её имя не повторял в бреду, и уйди она сама — какое кому было бы дело? На ней нет цепей, и она свободнее, чем он когда-либо был. Или будет. Холодные склизкие щупальца хватают за горло и утаскивают на самое дно. Нет ни единой руки, которая тянулась бы к выброшенному слуге. Есть только те, что тянутся к аль-Азиму, и в каждой по отравленной игле. Сам аль-Азим их не видит, потому что он слеп, глуп и жалок. Когда Вайпер просыпается, простыни оказываются влажными от пота. И дело тут вовсе не в жаре. Сон отчего-то кажется кошмаром, который ждёт его наяву. Но вокруг только стены колледжа — того места, которое должно было стать ступенькой к свободе, а стало новой тюрьмой. Вайпер накидывает что-то на плечи и на автомате бредет куда-то по пустым и тихим коридорам общежития. Идти не долго: комната Калима рядом и никогда не заперта для него. Только стоя уже над кроватью «господина» слуга начинает задаваться вопросом, зачем пришел сюда. — Джамиль… Калим не просыпается. Всё так же обнимает подушку руками и ногами. Вайпера начинает тошнить от звуков собственного имени.