Доверься мне

Чуя лежал на диване в уже привычной квартире, голову он положил на колени Дазая, что перебирал его рыжие кудряшки. Это уже вошло в привычку, приезжать вместе к нему домой и долго лежать на старом и пятнистом диванчике, болтая обо всём на свете. Осаму часто, по просьбе Чуи, рассказывал о звездах, говоря всё, что знает. Накахара внимательно слушал, а потом рассказывал про то, какие скучные светские вечера проводят его родители. Дазай обычно отпускал смешные комментарии, отчего они оба заливисто смеялись. Потом кто-то из них нехотя поднимался, уходя на кухню и через пять минут возвращаясь с двумя кружками горячего чая или кофе. В квартире Дазая теперь многое преобразилось. Различного печенья и другой еды прибавилось, чаще проводилась уборка. Иногда, возвращаясь с очередной смены, он видел, что кто-то заботливо убрал все валяющиеся на полу вещи. Чуя всё чаще заходил к нему в гости, обзаведясь запасным комплектом ключей. Он иногда приходил в одиночку без предупреждений, когда Дазай бывал на работе. Парень приносил продукты, за которые потом Осаму ругался, но всё же благодарил, а очень редко он проводил легкую уборку в его квартире. Чуя всячески игнорировал высказывания Дазая о том, что он и сам справиться.  — Стоило раньше напиться и поцеловать тебя, — сказал Накахара, — мы бы не потеряли впустую теплый сентябрь, — парень закатил глаза, драматично размахивая руками. Дазай засмеялся, после чего наклонился и поцеловал недовольного Чую в лоб. Тот залился краской, из-за чего закрыл лицо подушкой. Он что-то зло бормотал, под заливистый смех Осаму. Прошло уже две недели с момента их первого поцелуя. Послышался громкий стук в дверь. Под тихую ругань Накахары, Дазай поднялся с дивана, отправившись в сторону прихожей. В подъезде уже ожидал Достоевский, что пришел без всяких предупреждений. Стоило Осаму только открыть ему дверь, он сразу же схватил его за ворот рубашки, прижав к холодной стене.  — Дазай, две недели прошло, — сквозь зубы зло прошептал Федор, — он уже однажды чуть не убил меня, не думай, что раз тебе многое дозволено, то такими же привилегиями обладаю и я.  — Федор, я уже вернул ему деньги, вместо тебя, — спокойно ответил Дазай, стараясь вырваться из чужой хватки, — ты ходил к нему? Достоевский убрал руки. Он посмотрел в сторону Осаму с удивлением, но больше всего читалась неприязнь. Дазай специально не сказал ему о том, что деньги уже отдал, гребанный суицидник. И всё же Федор, ничего не ответив, проследовал на кухню, а Дазай за ним. Чуя тоже подошел к ним, пытаясь разобраться в том, что произошло. Осаму не объяснил, лишь попросил не беспокоиться.  — Смотрю у вас наладились отношения, — ядовито улыбнулся Достоевский, — а босс знает об этом?  — А ты как думаешь? — чуть прищурился Дазай, — он ведь не знает и о твоих друзьях. Может просветить его?  — Только попробуй и я лично убью его, — Федор указал пальцем на Чую, — говоря о причине моего внезапного появления в твоей норе… у меня есть решение наших проблем. Могу озвучить, но тебе может не понравиться, ведь исход не точен.  — Чуя, могу я попросить тебя уйти на это время, — тихо сказал Осаму, после чего Накахара без лишних слов удалился в его комнату. Дазай вновь посмотрел на Достоевского, что стоял с неестественной улыбкой, — говори.  — Даже чаем не угостишь? — ухмыльнулся Федор, за что получил несильный удар по лицу, — ты негостеприимен, в курсе?  — Федор, говори о своем плане, либо я натравлю на твой дом тех «псов босса», которых он отправляет за мной каждую неделю.  — Так ты всё ещё не научился отдавать долги вовремя? Мне тебя жаль, — засмеялся русский, но вскоре вновь поднял свой серьезный взгляд, — касательно плана, я думаю, что тебе придется лично убить босса, тем самым избавив нас от вечного рабства под его покровительством. Либо, есть другой путь, но…  — А твоя роль в чем? — изогнул бровь Дазай, глядя с полным недоверием, — или ты надеешься, что я по своей доброте душевной сделаю грязную работу за нас обоих? Может я и предпочту умереть, но точно не от его или твоих рук. Вот только твой план это один сплошной смертный приговор.  — Не горячись, я ведь даже не озвучил весь план. Но ты прав, твоя часть может повлечь неопределенные последствия. Тем не менее, я прикрою тебя. Давай обсудим всё, а после этого уже скажешь, согласен или нет. Оба сели за стол, ожидая предстоящего длинного разговора, с разбором всех деталей. Федор не прекращая ухмылялся, но говорил серьезно и судил трезво. Дазай внимательно слушал его, иногда прерывая, чтобы высказать свое мнение или сказать о неточностях. Достоевский хоть и с неприязнью, но признавал его слова. У них часто возникали разногласия, но всё же к компромиссу они приходили.  — Значит ты согласен? Дазай кивнул, после чего они пожали руки. Федор сразу же удалился и скрылся с глаз. Он не желал задерживаться здесь надолго. Осаму тяжело вздохнул, положив голову на стол. Послышался неприятный скрип, после чего из дверного проема показалась знакомая рыжая макушка.  — Всё в порядке? — спросил Чуя, смотря на поникшее состояние Дазая. Тот слабо кивнул, но ничего не сказал. Накахара молча обнял его, зарываясь носом в темные волосы и вдыхая запах родного шампуня.  — Мне кажется я должен рассказать тебе о том, что происходит, — сказал Осаму, — но… я пойму, если после этого ты не захочешь больше общаться со мной. Чуя накрыл обе его щеки своими ладонями, после чего нежно поцеловал его. Отстранившись и взглянув друг другу в глаза, Накахара сказал:  — Я всегда буду на твоей стороне. Они оба присели на диван, Дазай долго молчал, собираясь с мыслями. Чуя его не торопил, терпеливо ожидая. Спустя несколько минут, Осаму начал говорить.  — Мне было одиннадцать. Я вернулся домой, после прогулки с Одасаку и Анго. Только отец был сильно пьян в тот вечер, — Дазай тяжело вздохнул, пытаясь унять дрожь рук, пока в голове всплывали воспоминания того дня. Ещё будучи маленьким ребенком, Дазая подвергался избиениям отца. Мужчина мог подолгу бить своего сына, наслаждаясь детским плачем и просьбами прекратить. Он смеялся, не обращал внимания на молящую остановиться жену. Каждый день был одинаковым. Осаму возвращался со школы, в которой все без исключения обходили его стороной, даже учителя старались делать вид, что его не существует. Мать готовила ужин, которым всегда была либо гречка, либо рис. На большее денег не хватало. Дазай сидел в своей комнатке, пока тонкие стены продувались беспощадным ветром. Иногда мама приходила проведать его, обнимала и говорила, что однажды всё станет лучше. Осаму улыбался ей, редко, но всё же. Но как только слышался звук открывающейся входной двери, квартира и её обитатели замирали. В мертвой тишине можно было услышать биение собственного сердца, а потом голос недовольного мужчины, вернувшегося с работы вновь пьяным. Его жена, по-видимому, страдала Стокгольмским синдромом, ведь она в любой момент могла сбежать куда-нибудь вместе с сыном от этого ненормального. Её подруги уговаривали остаться у них на время, а потом устроиться на работу и самой обеспечивать себя и Осаму. Но женщина этого не делала, всё говорила, что он её любит и всё у них хорошо, пока сама обрабатывала новые увечья. Отец подходил к Осаму, пока тот едва сдерживался от того, чтобы заплакать и задрожать. Но если бы отец заметил подобную реакцию, то без разбора бы дал тому по лицу или сломал бы конечность. Поэтому Дазай молчал, подавляя все страхи внутри. Запах сигарет означал новые ожоги, что вскоре появятся на детских ручках. Запах водки — тяжелые удары, а шум толпы — долгие побои. Иногда Дазай думал, что его завели, как развлекательную игрушку, которую можно избивать на публике и получать бурную реакцию. Но мать всегда отговаривала его от таких мыслей, ведь «мы с отцом любим тебя, просто он не показывает этого». Вкус крови стал родным, без него не было и дня. Осаму чувствовал его на разбитых губах, на руках, которые хоть и не часто, но были порезаны кухонным ножом. Отец подходил близко, всё же вызывая сильную дрожь. Он усмехался этому, а потом замахивался для первого удара. Обычно в такие моменты подлетала мать, заслоняя сына собой. Она почти сразу падала на пол, часто теряя сознание. А мужчина тем временем начинал разговор со своим сыном. И иногда Дазай думал, что отец не помнит ни один из вечеров, потому что его слова всегда были одинаковы.  — Улыбнись, Осаму, — приказывал он. Дазай молча подчинялся, выдавливая улыбку, — прекрасная улыбка для отброса, — мальчик получал пощечину, отчего на бледной щеке оставался ярко-красный след, — ты думаешь, что достоин этой жизни? Ты несчастье, неудача и главная ошибка моей жизни, — говорил отец, после чего хватал мальчика за волосы, притягивая ближе к себе, — когда-нибудь я убью тебя и твою мать. После этого шли сильные и тяжелые удары, от которых мальчик отлетал назад и чаще всего бился об стенку. Но отцу было мало, поэтому он всё продолжал. Продолжал, пока соседи не начинали колотить по двери.  — Он был пьян, сильнее обычного, — продолжил Дазай, — когда я пришел, то почувствовал неизвестный запах, не похожий на его сигареты или алкоголь. Оказалось, ему дали бесплатную дозу наркоты. Он подсел. А я всё думал, почему в последнее время его удары то слишком слабые, то наоборот, — Осаму заметил взволнованный взгляд Чуи на его слова, поэтому взял его за руку, — когда я зашел на кухню, там стоял отец, в луже крови, а на полу… лежала мама.  — Дазай… — Накахара зажал рот рукой, а потом заключил Дазая в объятия, — господи, он…  — Он убил её, — холодно произнес Осаму, подавляя желание заплакать, — сказал мне, что это я виноват, что я не защитил её. А потом соседи вызвали полицию. Он вырвался и побежал в мою сторону, крича, что не закончил. Один из прибывших полицейских его застрелил на месте. Меня забрали в участок, чтобы я дал показания. Или чтобы узнать о том, насколько этот человек испортил мою психику. А потом меня отправили в приют, потому что у меня не было родственников или опекунов. Поэтому приют был ожидаемым результатом, но мне так и не дали поговорить с Одасаку и Анго… я ведь просто пропал.  — Разве об этом не должны были пойти слухи или новости? Ситуация шумная, соседи видели, значит… остальные тоже должны были узнать…  — Всё попытались замять… не помню точно, из-за чего, но кажется из-за того, что несколько полицейских упорно игнорировали все жалобы на моего отца. Это они довели всё до крайности. А могли повязать его раньше. Может тогда всё сложилось бы иначе. Но всё же, какая разница почему так вышло… В приюте было гораздо лучше. Скажу тебе интересную вещь, им заведовал наш нынешний директор.  — Что? Фукудзава заведовал тем приютом, в который ты попал? — удивился Чуя.  — Некоторые учителя тоже там работали, а может и сейчас они подрабатывают там, — пожал плечами Дазай, — доктор Йосано, Рампо-сан и Куникида. Я помню их ещё с детства.  — Вот оно что… — ответил Накахара, понимая, почему эти учителя даже подарки передали. Чуть помолчав, Дазай всё же продолжил говорить. Ему хотелось побыстрее рассказать всё это и наконец отпустить. — Но счастье не может быть вечным. Проведя год в приюте, с заботой и вниманием, а также с психологами и нормальной едой, я был рад. Мне выписали антидепрессанты, чтобы я смог оправиться после того дня и за всё своё детство в целом. Но в один день не пришел неизвестный мне человек. Фукудзава тогда заметно напрягся, когда незнакомец выбрал меня, в качестве ребенка под свою опеку. Мужчина предъявил все нужные документы, ещё и подкупил какого-то чиновника, так что директор не мог ему отказать. Этим человеком оказался мой нынешний босс.  — Твой опекун… это твой босс? И он направляет людей, чтобы избить тебя? — громко спросил Накахара, — но… почему? Что за хрень?  — Его зовут Мори Огай, — сказал Осаму, — или это псевдоним.  — Стой. Мори Огай? Он носит черный плащ, а ещё красный шарф?  — Откуда ты его знаешь? — нахмурился Дазай, пытаясь подавить разрастающуюся панику.  — Он приходил на один из приемов родителей, — ответил Чуя, чувствуя, как Дазай стал нервничать, — он лишь представился, потом он ушел с моими родителями. Они поговорили за столом и, вроде, отец с ним отдельно разговаривал недолго.  — Боже… ты слышал, о чем они говорили? — спросил Осаму, — может он хотел денег или ещё чего. Всё же они ведь не поладили, почему о пришел на прием?  — Я честно не знаю, — ответил Чуя, чуть опустив голову, — прости. Дазай поцеловал его в макушку, говоря, что всё в порядке. Они ещё долго сидели молча, каждый думая о своем. Первым, кто заговорил был Чуя.  — Дазай, что было, когда Мори забрал тебя из приюта?  — Он научил меня многому, сначала мне казалось, что я наконец смогу жить нормально. Мори богат. Вокруг было множество дорогих вещей, всё дозволено. А потом… когда я совсем освоился мне предложили попробовать наркоту. Не знаю, что тогда двигало мною, но я хотел узнать, что чувствовал отец в ту ночь. Я просто хотел понять, какого это… тогда я и подсел на это дерьмо. Черт возьми, в тринадцать лет я впервые затянулся.  — Тринадцать… — задумчиво повторил Чуя, — ты и сейчас…?  — Нет, уже через полгода мне удалось слезть с этого дерьма. Это был ужасный период. Я едва подростком стал. Всё из-за того, что в тот момент я нашел Одасаку и Анго. Встретив их, я понял, что, узнав обо мне подобное, они могут отвернуться. Поэтому я и бросил. Но вот те люди, которые мне продавали эти дозы почти бесплатно… они работали на Мори. Мори сказал мне, что я теперь должен ему много денег за те дозы. Оказалось, он ведет наркотический бизнес, став кем-то вроде мафии Йокогамы благодаря этому. Он, конечно, её босс. Меня назначили сначала мелким поставщиком товара, а едва мне исполнилось четырнадцать, как меня отправили в помощники босса. Мори сказал, что я своим умом могу помочь ему, став его правой рукой. Так и вышло.  — В четырнадцать ты был правой рукой мафии? Веселое у тебя детство было…  — А ты в этом возрасте что делал? — с искренним интересом спросил Дазай.  — Э… кажется я не делал ничего полезного, — честно признал Накахара, — ходил с отцом в его офис, учился у него как вести бизнес, хотя он знал, что мне это не интересно, — парень закатил глаза, — мы с Ширасэ часто гуляли по городу, а иногда он выпрашивал для нас обоих попробовать алкоголь во время всяких светских вечеров.  — Что ж, если бы мы и сейчас пили, то я бы поднял тост за наше здоровье в том возрасте, — усмехнулся Осаму, когда Чуя засмеялся с его шутки, — серьезно, какого черта ты пил, а я так вообще курил травку?  — Мы и сейчас пьем, если что, — заметил Чуя, — поберечь бы здоровье, а то сдохнем вместе в двадцать.  — Если с тобой, то я готов даже сейчас, — улыбнулся Дазай, наклонившись, чтобы оставить на чужих губах поцелуй.  — Попробуй только умереть, и я на том свете тебя достану, воскрешу, чтобы потом лично убить, — закатил глаза Чуя, и через минуту спросил, — а что было, когда ты стал правой рукой Мори? Вряд ли ты и сейчас отрабатываешь тот долг.  — Я работал, а вскоре это наскучило, — признал Осаму, — действительно однообразно всё было. Писать отчеты, стратегии и планировать дальнейшее будущее. До своего пятнадцатилетия я встретил Федора, — Чуя удивленно похлопал глазами, собираясь задать вопрос, но Дазай продолжил говорить, — на одном из заданий, по захвату одной из мелких банд, нашелся он — её руководитель. Он был умен, и сначала никому из наших не удавалось его поймать. Мне понравилось противостоять ему, единственное развлечение. Через месяц после того, как мы начали эту «битву», он добровольно сдался, мы даже руки пожали, — Дазай усмехнулся своим же словам, — ему разрешили присоединиться к нам, поэтому мы стали негласными друзьями, но в тоже время не сильно любили друг друга. Иногда перекидывались парой фраз и обсуждали планы. Достоевский стал вторым советником босса, а насчет решений у нас часто возникали разногласия. Ему казалось, что мои решения мягкие, а мне, наоборот, что это он слишком жесток и бессмысленные потери нам ни к чему. А потом… нам исполнилось пятнадцать, мы оба поняли, насколько сильно наркоторговля и вся мафия надоела нам обоим. И Достоевский придумал план побега оттуда, показал мне, и мы вместе его доработали. Собирались сбежать мы символично в мой день рождения. Федор даже пошутил, что как только мы скроемся и начнем жить сначала, это станет моим «перерождением». За день до побега я начал подозревать, что босс в курсе о нашем плане. Всегда ощущалось, будто он на шаг или полшага впереди. Может нас и называли молодыми гениями, но Мори тоже не глуп. В тот день я и Федор вооружились двумя автоматами, которые я достал из оружейной. И мы отвлекли босса мелкой перестрелкой, которую устроили две сцепившиеся, по нашей вине, банды. Мори сосредоточился на этом, а мы тем временем сделали вид, что сами идем на место перестрелки. И всё же, в последний момент, когда мы с Федором уже должны были сесть в грузовой автомобиль и уехать, я оттолкнул его от двери и захлопнул её прямо перед его носом. Достоевский может и растерялся, но сразу же вернулся в штаб. Наверняка он думал, что я его предал и хотел подставить. Когда я доехал до другого района Йокогамы и вышел из грузовика, вокруг уже стояли вооруженные люди босса. Его личный отряд. Я ведь тогда многих раздражал, так что никто из них не отказался избить меня. Оказавшись на их месте, я наверное… сделал бы также. В общем, весь раненый я вернулся обратно. Мори лишь усмехнулся, после чего сказал, что теперь я ему должен за угон грузовика, за фальшивую перестрелку и за то, что он созвал своих людей, чтобы поймать меня и выследить. Он, кажется, говорил, что удвоил сумму, чтобы мне остаться там подольше. И понизил меня в должности, так что я стал доставлять крупные поставки. Иногда он вызывает меня и Федора, чтобы посоветоваться о том, как ему поступить, но не более. Кстати, Достоевского тоже понизили, как соучастника. Но его должность была выше моей. Раньше я жил в нормальном районе, там и с Ацуши познакомились. Для вида я ходил в школу. А с того дня Мори сказал, чтобы я сам платил за жилье, еду и прочее. Я устроился на подработку в кофейне, а через день всё ещё ухожу на поставки или что-то подобное. А квартиру сменил, потому что эта явно дешевле. Вот так и живу с тех пор. Федор мне всё ещё должен за то, что я тогда не взял его с собой во время побега. А я должен ему деньги за то, что он давал их в долг мне первое время, когда с доходом всё было совсем тяжко. За эти два года мы помогали друг другу и каждый из нас записывал это в долг, так что это не совсем помощь. Мы всё ещё должны боссу. Но Мори относиться ко мне лучше, видимо потому, что он мой опекун, а Достоевский всё ещё открыто планирует сбежать. Может я и не так много должен… но мне всё же нужно платить за квартиру и еду, так что всё идет вот так. И… антидепрессанты тоже дорогие. В основном, всё затянулось как раз-таки из-за этого. После этого оба замолчали, Дазай ждал реакцию Чуи, а тот не знал, что сказать. Накахара безотрывно смотрел в чужие карамельные глаза, но всё ещё молчал. Осаму собирался сказать что-то, но в этот момент Чуя крепко обнял его.  — Мне очень-очень жаль, — прошептал Накахара, — это ужасно… Дазай зарылся лицом в рыжие волосы, стараясь спрятать выступившие слезы. Он ведь редко плакал, всё ещё не привык к тому, что может открыто показывать такие эмоции. Когда Мори взял его с приюта, то с самого начала внушил ему, что плакать означает показывать собственную слабость. Сказал, что слабость приведет его только к судьбе отца, отчего Дазай стал бояться показывать хоть какие-то эмоции, всячески подавляя их. С того дня он стал улыбаться, через силу, через отвращение к самому себе за эту улыбку.  — Ты очень сильный, Дазай, — прошептал Чуя.