Мы с тобой

Ты часто показывал мне Чипа и Дейла, Алессандро и Криса, Тома и Джерри и многих других неразлучников. И каждый раз ты говорил: — Это могли бы быть мы с тобой, но… И никогда ты не договаривал до конца. А я никогда не просил закончить. Я всё тешил себя мыслью, что это не больше, чем братская любовь, душевная близость, называйте как хотите. Я считал тебя маленьким мальчиком, младшим братишкой, у которого разбушевались гормоны. Тебе ведь было шестнадцать, а единственные твои отношения — объятия с фанатками на гастролях. Я полагал, ты напридумывал себе не пойми что, оправдывал твои шутки о нас подменой понятий полного взаимопонимания романтическими чувствами. И боялся посмотреть правде в глаза. Боялся признать, что маленьким глупым мальчиком ты давно уже не был. Боялся осознать, что и мое отношение к тебе перестало быть братским. Я начал смотреть на тебя как на мужчину. Начал тонуть в твоих янтарных глазах. Начал думать о тебе всё время бодрствования и сна. Начал дышать тобой. И испугался. Испугался странных чувств, наполнявших меня. Мне казалось это неправильным, и я убеждал себя, что это весеннее обострение, потом — осеннее, но оно не стихло ни летом, ни зимой. И я подумал: диагноз. Тогда я начал избегать тебя. Ты был для меня невинным ангелом, а чувства к тебе казались мне чем-то оскверняющим твою непорочность, и я хотел избавить тебя от той «грязи», которую сам излучал. Я знал, что ты тяжело переживал мое отдаление, но не мог поступить иначе. Это казалось мне единственным выходом. И ты тоже нашёл выход из порочного круга любви ко мне. Тебя вывел Франческо. Я не смог уловить момент, когда, приезжая в наш дом в Наро, ты предпочитал моему обществу посиделки в гостиной с моим братом, читающим тебе вслух Достоевского. Я наивно полагал, что вы просто нашли общий язык, у вас ведь столько общих тем для разговора: литература, фотография, искусство. И не заметил, как у вас появилась самая главная общая тема — чувства друг к другу. Мне никогда не забыть тот день, когда ты позвонил, пока я находился в своём доме в Болонье. — Пьеро! Я признался Францу! Теперь мы вместе! Один звонок, и внутри меня всё погасло. В комнате стало темно, будто в полдень время перевалило глубоко за полночь. Из воздуха точно выкачали весь кислород, уши заложило от резко подскочившего давления, я будто ослеп, оглох и онемел. «Мы вместе…» Я не помню, как я смог выдавить из себя что-то вроде: «Рад за тебя, поздравляю!», не помню, как закончился разговор. Виски стянуло тянущей пустотой, заполнило вакуумом мозг, и я мог удержать в голове только одну мысль: перезвони, скажи, что это шутка, глупый розыгрыш! Но ты молчишь. Ты больше не звонишь. Ведь ты уже всё сказал. В этот момент мои глупые предрассудки показались такими ничтожными, мизерными. Неужели они забрали моё счастье? Всё это казалось каким-то страшным сном, и сейчас Джанлука включит свет, и я очнусь от этого наваждения. Сейчас придёт какое-нибудь очередное сообщение с заученной наизусть подписью: «Это могли бы быть мы с тобой, но…» Но нас больше нет. Телефон в руке снова завибрировал: новое сообщение. «gianginoble11 отправил(а) вам фото». Открываю и вижу счастливого Джана, у которого глаза разве что не искрятся от радости. Франц осторожно целует его в висок со всей своей сдержанной нежностью. «Это сегодня!» — пишет Джан. Они ещё не могут поверить, что теперь вместе. И я тоже не могу поверить, что упустил его, что мы с Франческо называем любимым одного и того же человека, только вот он — вслух, а я — беззвучно шёпотом. Я лишь горько усмехаюсь своим мыслям и печатаю: «Это могли бы быть мы с тобой, но я опоздал». Этого я ему не отправлю.