***
Следующий эпизод её жизни происходит, когда утренний свет бьёт по глазам, отзываясь похмельной болью во всей голове. Обруч мигрени сковывает черепушку целиком и полностью, а Ханджи открывает глаза нехотя, переворачиваясь набок, чтобы взглядом сонным наткнуться на тазик, заботливо поставленный подле кровати. Это могло бы позабавить, если бы не детали некоторые, на кои стоит обратить внимание. Детали, что так пугают, заставляя рвано вздохнуть, давясь воздухом, и резко на месте подскочить, хмурясь от невидимого удара тупой боли в затылочной части. Это не её кровать. Это не её простынь. Это не её тазик. В конце концов — это даже не её квартира.отчаяние.
13 марта 2021 г. в 01:22
Иногда критические ситуации случаются слишком неожиданно — в этом Ханджи уверенна сполна, потому что никогда бы не смогла подумать, что будет однажды сидеть и топить собственное горе в стакане какого-то разбавленного пойла, глупым взглядом всматриваясь в поблескивающую на свету янтарную жидкость, что так забавно краями облизывает граненные стенки того самого стакана, едва её рука в очередной раз дрожью заходится. Отчего-то целая картинка в голове никак складываться не хочет, ведь внутри всё ещё существует то самое противоборство, так и вселяя надежду — это неправда. Неправда, что её, словно псину дворовую, совершенно наглым образом выпихнули с этой клятой юридической конторы, будто она всегда была там пустым местом.
Словно не работала самоотверженно, засиживаясь допоздна.
Словно не посадила зрение, пытаясь подгонять квартальные отчёты не только за себя, но и за своих коллег, которым просто хотела понравиться.
Словно не трудилась до седьмого пота, пока не выстрелил остеохондроз.
Но что в итоге-то?
Ничего.
— Я бездарное ничтожество, — тихо вздыхает женщина, опустошая свой стакан прозрачный, и звонко ставит его на барную стойку, опустив впоследствии голову на сложенные руки. Зоэ всегда пыталась видеть позитивные моменты, даже в самых отчаянных ситуациях, когда, казалось бы, выхода нет, но на этом жизненном этапе её запал попросту закончился, потухнув, как догоревшая спичка. Внутри — остаток от пожара, то самое выгоревшее поле, от коего только мерзко веет ненавистью к себе, где затесались предпосылки к дальнейшей рефлексии. — Понимаешь?.. — она обращается не к кому-то конкретному, потому что бармен давно начал подливать больше в стакан очаровательной красотке справа от неё, при этом миловидно глазами хлопал, будто эти длинные и густые ресницы вкупе со смазливым лицом могли хоть кого-то подкупить. Впрочем, не её точно. — Где здесь можно покурить?
Ханджи не курит, но задумывается о том, чтобы начать.
Возможно, табак возымеет над ней хоть какую-то силу, даря успокоение в такой нелегкий период бесполезного существования.
— Выход на задний двор там, — парень отвлекается от разглядывания глубокого декольте той рыжеватой девчонки, и указывает на двери за её сгорбленной спиной, пока Зоэ невольно опускает взгляд на собственную грудь, что скрыта тканью желтоватой рубашки, и думает в очередной раз — кому она вообще может сдаться такая до одури несуразная?
— Спасибо, приятель.
Она ставит ситуацию на вольность судьбы, потому что с собой сигарет у неё нет, а на улице никого может и не оказаться. Впрочем, подышать воздухом тоже будет достаточно неплохой альтернативой, нежели приучать свой организм к плохой привычке. Вот только положение вещей оказывается вполне хреновым — ноги длинные, джинсами узкими обтянутые, заплетаются настолько сильно, что приходится держаться за стулья подле столиков круглых в этом пропитом баре, где запахи алкоголя, пота и отчаяния смешались, образуя удушливый до одури аромат. Ей кажется, что её собственное отчаяние воняет больше всего, сочась из невидимых ран, но приличных по своему размеру.
Воздух на улице слегка прохладный, но сил натянуть воротник кожаной куртки не хватает абсолютно, поэтому Ханджи просто-напросто предпринимает вполне удачную попытку и выходит из этого душного помещения, ладонью упираясь в кирпичный косяк железных дверей, ловя себя на мысли, что дышит она так, словно добротный километр пробежала, выиграв при этом забег.
— Если ты сейчас собралась блевать, то отойди в сторону, — недовольный мужской голос раздается откуда-то снизу, выдергивая наглым образом ту из кокона собственных мыслей, заставляя обратить внимание на человека, которому этот самый голос принадлежит. Зоэ здорово удивляется тому, что обнаруживает неизвестного мужчину, кой сидит на ступенях и курит, сигарету сжимая крепко-накрепко окровавленными пальцами.
Стоп, что? Окровавленные?
Мозг затуманенный отбрасывает эту деталь, как что-то незначительное.
Пожалуй, не скажи он даже и слова, то она споткнулась бы о него, явно не заметив из-за врожденной невнимательности.
— Я не собираюсь рвать, — скомкано отвечает она после недолгой паузы, на что её хмурый собеседник лишь плечом ведет неоднозначно, делая между тем очередную затяжку, впуская в легкие приличную дозу дыма табачного и смол горьких. Кажется, сигареты он курит крепкие, потому что запах тут же проникает в нос, вынуждая поморщиться от отвращения. И это та, кто вышла специально выкурить сигарету-другую? Действительно ничтожество. — Простите, но… — Ханджи проталкивает ком в горле, проворачивая язык пьяный, чтобы слова звучали хотя бы плюс-минус понятно, а не кашей неразборчивой, — вы не можете одолжить мне сигарету?
— Ты ведь и так в дерьмо, — право, будто она сама об этом не знает. И факт опьянения становится причиной стыдливо опущенных вниз глаз, кои ласково скользят по носкам черных лаковых туфлей, что на мужчине надеты. Выглядят дорого. — Ещё сильнее развезет.
— О, так приятно, когда незнакомцы проявляют долю какой-то заботы, — проговаривает наскоро та, натягивая улыбку притворную, уже отвесив самой себе пару-тройку оплеух за такую сказанную ересь. Он ведь сейчас подумает, что у неё не все дома. Хотя, пожалуй, так и есть, если та проделывает всё это.
— Просто заткнись.
Мужчина безразлично вынимает из кармана брюк пачку сигарет и достает одну, протягивая Зоэ, которую она тут же принимает, тяжело спиной упираясь на единственные железные перила, чтобы дать слабость ногам, кои в неге пьяной намереваются подкоситься уже около получаса так точно. Следом ей протягивается зажигалка, а потом Ханджи проделывает всё интуитивно, и как следствие — невозможно закашливается, чувствуя, что дым горький разъедает ей горло изнутри, становясь причиной слез в уголках глаз. Незнакомец говорит на это целое ничего, только отшвыривает окурок щелчком пальцев в сторону и достает новую сигарету, подкуривая её возвращённой зажигалкой.
— Вас не берут сигареты?
— Нет.
— Понятно.
Однако, если этого мужчину ничего не берёт, то после четвёртой затяжки Ханджи ощущает это: голова принимается кружиться сильнее прежнего, а под рёбрами мутит-мутит-мутит, давая осознать, что всё выпитое и съеденное ранее сейчас выйдет наружу. Так безумно стыдно, потому что она перекидывается через эти клятые ржавые перила и свисает головой вниз, опорожняя желудок с отвратительными звуками, кои вырываются из её глотки.
Стоило бы ожидать, да? — думается ей в какой-то момент, когда сокращение желудочных мышц прекращается, а она безвольным мешком повисает на железе с краской, слезающей кусками, наблюдая за тем, как сигарета медленно догорает. Нет, это кощунство терять возможность насладиться терпким черничным вкусом, поэтому, одурманенная желанием, она вытирает тыльной стороной ладони рот и делает ещё пару затяжек, прикрывая глаза от наслаждения, а затем, шатаясь, тяжело опускается подле мужчины.
— Отвратительное зрелище, правда ведь?
— Да.
— Мне тоже противно.
Ханджи, пребывая в том состоянии невозврата, в коем ей ещё никогда не приходилось быть, сбивает пепел с конца папиросы и поправляет очки на переносице, обращая взгляд на своего немногословного собеседника: острый разрез глаз удачно дополняют беспристрастное лицо и чёрные смоляные волосы, покрывающие эти самые глаза; бледный, едва ли не аристократичный, оттенок кожи; тонкие губы, кои он поджимает ещё сильнее, замечая на себе пристальный и несколько мутный взор.
— Что? — незнакомец поворачивает голову в сторону женщины, из-за чего та вздрагивает, но смотреть вызывающе не прекращает, растягивая уголки губ в бездумной улыбке. Просто так захотелось.
— Вы выглядите опечаленным чем-то. Что-то случилось? Меня вот уволили с работы, где я до этого несколько лет вкалывала, как проклятая, а получила в итоге такое награждение, — Зоэ проговаривает всё столь быстро и сбито, что мужчина, практически, ничего не понимает, цепляя только отдельные слова, дополняя уже по смыслу посредством логической цепочки.
— Я за тебя рад.
— Я с вами поделилась, а вы молчите. Разве так честно, мистер?..
— Ты правда думаешь, что я стану откровенничать с тобой, — он паузу недолгую делает, пробежавшись по ней леденисто-серыми глазами, — очкастая?
Стоило взгляду такому холодному лицо её лизнуть, касаясь едва-едва, Ханджи ощущает себя нерадивым ребенком, которого родители вычитывают за проступок очередной. Как обычный человек может оказывать такое влияние одним-несчастным невербальным действием?
— Ну, — та руки вскидывает, упираясь ладонями в свои острые колени, что чётко подмечает сидящий рядом, — не попытаться я не могла. Спасибо за сигаретку!
— Ты не встанешь, — равнодушно отвечает ей он, вызывая эмоцию крайнего недоумения на лице.
— Звучит, как угроза.
— Звучит, как правда.
Зоэ фыркает насмешливо и пальцами одной рукой упирается о бетонную ступень, поднимаясь на ноги и выпрямляясь, но ненадолго, потому что в следующую секунду вестибулярный аппарат принимается сбоить и ведёт тело в сторону, заставляя накрениться опасливо вперёд, что становится причиной болезненного падания на асфальт.
Кожа на ладонях оказывается счёсана до крови, а стёклышко очков трещит, лишь чудом не попадая осколками ей в глаза. Ханджи стонет и стягивает лениво непригодный аксессуар, кладя тот где-то рядом. Тут-то мир начинает плыть ещё сильнее, превращая уличные фонари в пятна бесформенные где-то вдалеке. И ей кажется, что всё так кончится — она опустилась на самое дно, принявшись напиваться до беспамятства, дабы заглушить ревущее чувство несправедливости. К чему это привело? К тому, что она лежит на глазах у незнакомого человека на асфальте, разодрав кожу до ран, а сама вот-вот сорвётся на рыдания, потому что сил более сдерживаться нет.
— Ты ужасно жалкая, — голос грубый над ухом раздаётся, словно в пределах досягаемости, а после рука мужская хватает её за волосы, сбивая весь настрой на порыдать, потому что нежности в этой хватки не сыскать, но та здорово помогает прийти в себя и руками упереться в асфальт, стараясь поднять своё долговязое тело, помещая то в положение вертикальное. Пальцы тут же отпускают её каштановые пряди, собранные в растрепавшийся хвост.
— Вы правы, — она ладонью пытается вытереть щеку от остатков пыли и грязи, но даже там кожа саднит неприятно. Проблема в том заключается, что Ханджи ни зги не видит, поэтому щурится сильнее обычного, вот только алкогольное опьянение чести не делает. — Можете вызывать мне такси? Я ничего не вижу, поэтому вряд ли попаду по кнопкам.
— Мне проще будет тебя подвезти самому, потому что попадётся какой-то маньяк и завезет тебя во дворы, а там трахнет и задушит.
— Я бы могла расценить и вас, как маньяка. Кровь на ваших руках говорит сама за себя. Откуда она?
— Меньше знаешь — крепче спишь.
— Но я докопаюсь до истины, будьте уверены.
— Сколько влезет, мне дела нет.
Зоэ спутанно проверяет карманы куртки на наличие кошелька, телефона и ключей, радуясь, что ничего из этого не потеряно, поэтому плетется поступью нетвердой за своим грубым спасителем, кой, кажется, ниже её на голову так точно. О, в мыслях у неё уже добрая половина шуток на эту тему появляется, вот только ни одна из них не оказывается озвучена, потому что стоит женщине оказаться в салоне машины, марку которой она даже не смогла рассмотреть, сонливость ту же накрывает рукой. Последнее, что Ханджи слышит перед тем, как окончательно вырубиться, потеряв сознание, предупреждение о том, чтобы она не вздумала пачкать ему сидение и коврик под ногами. Скорее всего, это замечание вызывает на её губах лёгкую ухмылку, ведь в следующую секунду веки смыкаются, даруя долгожданный сон.