Смерть всегда пахнет сладостью.
Ханджи ловит себя на такой безумной мысли каждый раз, когда заходит в палату к одному-единственному человеку, ради которого в больнице и появляется. Ривай всё ещё не приходит в сознание спустя пять дней после случившегося, будто нарочито крепко отсыпается из-за того, что умудрился провернуть самое большое дело в своей жизни. Да, ей приходится собирать себя по частям, чтобы мочь хотя бы отшучиваться.
Даже мысленно. Но иная вещь, которая заставляет некоторых медсестёр удивлённо застывать — она наклоняется к нему близко-близко, чтобы втянуть полной грудью горьковато-приторный воздух подле него.
Ривай пахнет смертью.
Мысль ужасает, потому что от её навязчивости так просто отделаться невозможно, ведь именно эта лихая чертовка вынуждает Зоэ постоянно поджимать губы так, словно всё давным-давно судьбой предрешено, и взгляд глаз карих в сторону косить, чтобы смотреть на Аккермана, который сейчас предоставлен лишь
воле случая.
Женщина накидывает белоснежный халат на худые плечи и проходит в палату, шурша зелеными бахилами на ногах, пока не опускается тяжело на стул, что подвигает ближе к больничной койке. Ривая та ругает всеми известными ей ругательствами, ведь нельзя быть столь беспечным. Нельзя думать о других, выдавая это за какой-то героический бред.
Нельзя перетягивать одеяло на себя, подставляясь при этом под опасный для жизни удар.
— Может, ты всегда хотел умереть, а я этого не замечала? — сухим голосом спрашивает Ханджи, вслушиваясь в монотонный писк прибора, снабжающего мужчину кислородом через прозрачную маску надетую на лицо. — Или ты лихачишь, чтобы произвести на меня впечатление? Ну, я тебе скажу, что это самый настоящий бред, потому что… — она закрывает себе рот ладонью, чувствуя, что срывается, пока не начинает кусать костяшки кулака, поворачиваясь в итоге лицом к широкому окну, за стеклом которого жизнь кипит всеми существующими красками. — Потому что ты подкупил меня совсем не этим.
Ривай ей не отвечает.
Как и предыдущие дни. Он просто лежит с закрытыми глазами — глазом, ведь половина его лица вдоль и поперёк перебинтована, — с таким умиротворённым видом, словно уже длительное количество времени дожидался подобного момента, дабы после миловидные медсестрички летали около него, утыкивая тело богомерзкими катетерами с такими огромными иглами, что адекватный человек испугался бы тотчас. Зоэ злится на него за этот поступок, ведь всё в нём кричит о вопиющей степени эгоизма.
Однако.
Злость испаряется мгновенно, когда она переплетает свои пальцы с его холодной ладонью, чтобы ощутить прикосновение чужой кожи.
Хотя бы так.
— Почему ты вечно хочешь от меня уйти, а, Ривай? — женщина вздыхает тяжело и опускает голову на больничные простыни, пряча лицо от всего мира в темноте и чувствуя, как оправа надетых очков болезненно впивается в кожу.
Без разницы, полежит в таком положении пару минут и всё.
Хватит на сегодня. Она поднимается на ноги, тихо скрипнув стулом, а затем глазами скользит вдоль мужского тела, что обмотано бинтами из-за тех многочисленных ожогов, полученных по идиотской глупости самого Аккермана, решившего надеть на себя плащ какого-то чёртового героя.
Меча и коня не хватает. Ханджи языком цокает недовольно, не злится, ибо от неё в такой ситуации мало, что зависит. В чувство его привести насильно не получится, посему остаётся делать лишь то, что ей ненавистно больше всего — ждать.
— Мисс Зоэ, — чужой голос привлекает её со стороны, когда она выходит из палаты и медленно шагает вдоль тёмного коридора, стягивая с ног бахилы, а с плеч снимает халат, вешая тот на сгибе локтя. — Подождите, пожалуйста.
— Микаса, привет, — без былого энтузиазма отзывается та, замечая подбежавшую девушку, которая также придерживает края идентичного халата. — Ты к Райнеру?
— Да, беру сейчас показания. Сверху требуют, хотя и думать не хотят о том, что он сейчас немного не в состоянии оценивать что-то разумно.
— Из-за Энни, да?
— Да, — Микаса стыдливо опускает глаза вниз, а Ханджи прекрасно разделяет её чувства, потому что также ощущает себя последней скотиной, ведь накануне всего обошлась с той крайне жестоко.
Пора бы научиться сдерживать свои неблагоразумные порывы. — Райнер слышал разговор Зика с мистером Аккерманом, — девушка убирает прядь волос за ухо и оборачивается задумчиво за спину. — Идёмте выпьем кофе, я заодно расскажу. Пусть он пока отдохнёт от меня.
— Тебе можно делиться такой информацией? — удивленно спрашивает Зоэ, на что её собеседница только пожимает плечами. — Ладно, это будет между нами девочками.
Они вместе покидают отделение с посещением пациентов и выходят в главный холл, останавливаясь через несколько метров подле кофейного аппарата, рядом с которым собралась небольшая очередь из врачей. Ханджи свой халат оставляет на вешалке, пока Микаса сжимает тонкую ткань в руках, точно норовя вернуться обратно, чтобы закончить начатое.
— Почему не Арлингтон?
— Травмы не позволяли. Райнеру тоже крепко досталось, но обошёлся он небольшим сотрясением, переломом ноги из-за упавшей балки и ожогами. Сказал, что Энни прикрыла его за секунду до того, как случился взрыв, тем самым… — она замолкает и просто вздыхает, а Зоэ кивает коротко, намекая, что продолжать не стоит.
— Я не понимаю причину взрыва и нахождения там взрывчатки, — протирая стёкла очков краем рубашки, задумчиво произносит женщина, а затем оценивает проделанную работу на свету.
Всё равно разводы. — И мотивов Ривая я понять тоже не могу.
— Сами же говорили, что пути его неисповедимы, — пожимает плечами та и принимается выбирать кофейный напиток из представленного списка. — Взрывчатка была перестраховкой, скорее всего. Сами подумайте, что будет делать человек, которого загнали в угол? Естественно, отбиваться. А если рядом находится тот, кто стал инициатором этого события, то забрать чужую жизнь с собой — лучший вариант, что был у Зика в тот момент.
— Пожалуй, — Ханджи подпирает боком автомат, наблюдая за тем, как девушка вдумчиво жмёт кнопки, выбирая себе количество сахара. — В любом случае правду мы можем узнать лишь от Ривая.
— В этом вы правы, — тихо отзывается Микаса и опускает взгляд вниз, рассматривая свои руки. — Мне жаль, что так вышло.
— Твоей вины в том нет. Уследить за Аккерманом — невозможно, также и предугадать его мысли, потому что это похуже любой головоломки будет, — с грустной улыбкой произносит Зоэ, думая о том, что эти слова являются правдой в высшей инстанции.
Горькой правдой.
— Вы, вроде как, неплохо его знаете. Возможно, у вас получится его понять.
— Нет, — она скрещивает руки на груди и поправляет очки, сползающие вниз по переносице. — Проживи мы хоть десяток лет вместе, но этого человека я никогда не пойму.
— Вы категоричны.
— Просто с недавних пор стала
реалистом.
Микаса ничего отвечает на подобное заявление и лишь хмыкает тихонько, вынимая свой стаканчик с горячим напитком, пока Ханджи задумывается крепко над чужими словами.
Сможет ли она когда-нибудь понять Ривая, как человека? Вопрос хороший, вот только даже в каком-то извращенном смысле ей тяжело подобное представлять.
Наверное, всё же нет, просто потому что она даже не знает, что с ним будет завтра. Будет ли он
жив вообще? Будет ли она
жива? Ситуации разные, а превратности судьбы и того похуже могут быть.
Зоэ запускает руки в карманы джинсов и, оттолкнувшись от своей опоры, разворачивается на пятках, махнув на прощание ладошкой Микасе, предполагая, что встретятся они, скорее всего, ещё раз или два.
— Мисс Зоэ, — окликает её девушка, вынуждая оглянуться за плечо и вопросительно приподнять бровь. — Берегите себя.
Что?
— Ладно.
***
Четыре года спустя.
Ханджи натягивает воротник кашемирового пальто повыше, потому что отвратительный холодный ветер Лондона совершенно не щадит открытую шею. К здешнему климату привыкнуть достаточно сложно, однако она смогла смириться даже с этим. Ещё один хлёсткий удар вынуждает неаккуратный хвост на затылке растрепаться, а резинку слететь с волос и потеряться где-то вдали пройденной улицы.
Плевать. Ей намного важнее чаще перебирать ногами, потому что оплошности в таком деле недопустимы.
Если бы её не задержали сначала на парах, а потом и в лаборатории, где она сейчас проходит стажировку — можно было бы прекрасно уложиться в отведенное время.
Но нет. Намного интереснее нестись сломя голову и поглядывать обеспокоенно на циферблат наручных часов, предполагая,
что с ней могут сделать за опоздание.
Это конец.
Конец-конец-конец.
Зоэ бешенным ураганом вламывается в какой-то ресторан и раздевается у входа, закидывая верхнюю одежду и лабораторный халат на вешалку, а потом протирает подушечками пальцев запотевшие стёкла очков, чтобы относительно чётко увидеть людей вокруг. Несколько пар глаз в любопытстве обращены к ней, но люди мгновенно теряют интерес к её персоне, продолжая вести свои светские беседы и пробовать дорогущую еду.
На прейскурант смотреть даже не хочется.
— Прошу прощения! — она находит нужный столик и подлетает к нему, шумно опускаясь на расшитое какими-то зелеными цветами сидение стула. — Меня задержали.
— Ты выглядишь, как чучело, — отзывается человек, сидящий напротив. — Мне стыдно с тобой находиться рядом.
— Хватит быть таким душным, — с неприкрытой улыбкой отвечает женщина, пальцами принимаясь зачёсывать каштановые пряди волос назад, создавая хоть какой-то вид порядка. — Иначе я сейчас возьму вилку и начну расчёсывать ею. Не провоцируй меня.
— Боже, — мужчина тяжело вздыхает и шумно опускает газету вниз, сминая широкие страницы. — Ты заставляешь меня пожалеть об этом, — серые глаза за плотным стеклом очков недовольно взирают на Ханджи, которая откидывается на спинку стула и жадно пьёт воду, явно умирая от жажды. — Что уже случилось?
— Пришлось пойти на факультативы после основных пар, — вытирая уголки рта, отзывается та. — Так вероятность получить зачёт у преподавателя выше. Знаешь, никогда не думала, что буду получать второе образование, — Зоэ усмехается и подаётся вперёд, локтями упираясь в край стола. — Потом ещё в лаборатории вымывала и перемывала пробирки с пипетками, потому что у заведующего руки отпадут это сделать.
— Ясно.
— А ты чем занимался? Да и вообще, с чего такое внезапное предложение сходить в ресторан?
— Объяснял Фалько, что необходимо делать, когда привозят новые партии чая. В прошлый раз наклейки он прилепил так, что я оставил его после смены сдирать их и клеить заново, — хмуро говорит он, а женщина лишь брови сводит вместе, явно насмехаясь над подобным наказанием.
— Бедный мальчик.
— И неужели я не могу сводить тебя в ресторан? Считай, что наверстываем конфетно-букетный период.
— Ривай, — Ханджи вопрошающе смотрит на него, а затем демонстрирует ему руку с серебряным обручальным кольцом на безымянном пальце. — Серьёзно?
— Да, — мужчина закидывает ногу на ногу и откидывается на спинку стула, начиная между делом постукивать пальцами вдоль поверхности стола, ловя идентичным кольцом блики от света. — Заказывай уже что-то.
— Две минуты, а потом я вся твоя, — она кладёт салфетку на скатерть, снимая ту с колен, а затем поднимается на ноги и неспешно удаляется в сторону уборной, не скрывая какой-то лисьей ухмылки на губах.
Сколько времени они живут вместе, коротая серые будни, потому что здешняя погода иных и не предоставляет, однако Аккерман всё равно умудряется каждый раз как-то удивлять её всё больше и больше.
Ей почему-то всегда казалось, что жить по программе защиты свидетелей — сплошная скука, но им удаётся доказывать обратное каждый божий день.
Обычные люди. Новые их имена, конечно, сплошное дебильство, но кто виноват, что в тот день Ханджи пересмотрела Зверополис и ничего лучше ей в голову не пришло, как назваться инициалами главных героев мультика.
В остальном же всё просто: снимают вдвоём небольшую квартиру на окраине города, а Ривай, как самый настоящий ценитель, открыл свой небольшой чайный магазинчик, пока она всеми силами старается получить новое образование в области химии и биологии, чтобы вернуться в полицию, но уже в роли эксперта-криминалиста. Оказалось, что зависать в лаборатории намного интереснее, чем гоняться за всякими подозрительными личностями.
— Это провокация, — дверные петли за её спиной жалобно скрипят, служа аккомпанементом для мужского голоса.
— Это традиция, — оборачиваясь к Аккерману лицом и подпирая бедром умывальник, оправдывается она, при этом заговорщицки улыбаясь.
После всех произошедших событий Ривай с Ханджи остаются верными своим принципам, убеждениям и некоторым особенным традициям.
