Время собирать камни

      Антон еще со времен университета не очень любит все эти «а давайте соберемся группой», потому что эта культура очевидно должна умереть: как и в школе, люди собираются в этой квазигруппе не по своему желанию быть вместе, а по стечению обстоятельств, так что сложно в такой ситуации оказаться действительно близкими друг другу. По этой же причине он не любит вообще никакие сборища, но на театральные посиделки соглашается сразу же, потому что а) эти люди ему нравятся; б) это хороший повод узнать их поближе; в) там будет Арсений.       В итоге, когда Арсений говорит, что у него какие-то там планы, Шастун едва давит в себе желание вредительски показать язык: знает он, какие там такие планы, а самое главное — с кем. И тут же сам на себя закатывает глаза, потому что прекрасно понимает, что ведет себя, как идиот, но разве же возьмёшь это под контроль так просто? Было бы неплохо, и Антон по жизни прекрасно умеет это делать, но тут ситуация какая-то особенная — вот хочу, и все тут, и вот прямо даже не говорите мне ничего.       Кафе оказывается неплохим и достаточно уютным: такое себе среднебюджетное заведение, где можно и из алкоголя что-то выпить (и при этом не остаться в одних трусах), и туалетная бумага всегда на месте (и в кабинках не воняет). Для них сдвигают несколько столов, и Позов еще для кого-то держит место, но Антон не спрашивает — мало ли, кого из театра он не успел запомнить. Зона для курения есть, острые крылышки в соусе барбекю тоже, так что вечер обещает быть приятным, в особенности, если не забыть ночью доделать заказ на очередную программу.       И меньше всего Шаст ожидает увидеть на этом месте Арсения, когда тот заходит в кафе и быстро отыскивает взглядом компанию; они уже разобрались с первыми блюдами и заказали выпивку, и Арс присоединяется именно в этот момент — Антон не может отвести от него взгляда, потому что тот словно на свиданку собрался. Они-то все после работы, кто в чем, а некоторые даже со следами грима на лице, и только Арсений одет с иголочки, уложен и пахнет каким-то тонким парфюмом.       — Извините, припоздал, — улыбается он и садится рядом с Димой; Антон сидит по другую сторону от Позова, потому что Катя уехала к детям. Видно, что улыбка у Арсения не совсем честная, но всем, в целом, все равно, потому что общий сбор на то и общий, чтобы не акцентировать на ком-то персональное внимание.       Только Антон не может не заметить — Арсений явно чем-то расстроен, хотя и старается не показывать этого, когда принимается за свой греческий салат (зожник, бля) и заказывает красное сухое вино (пижон, епта).       Они переговариваются о чем-то с Димой, но Антон не слышит, хотя и пытается усиленно напрячь слух — получается так себе, потому что с другой стороны щебечет Нина, еще несколько человек разговаривают прямо во весь свой хорошо поставленный актерский голос, да и музыка играет, и кафе переходит в вечерне-ночной околоклубный режим. Алкоголь здесь недорогой, поэтому Антон мешает красиво названные сорта пива, когда становится скучно — в редкие, но меткие моменты, когда не участвует в разговоре.       Через пару бокалов вина заметно расслабившийся Арсений берет пачку сигарет и направляется к выходу, забыв взять пиджак; Антон, у которого уже исполнилась третья кружка пива (будет писить криво), подхватывает с дивана его одежду, а с вешалки свой пуховик, думая, что нужно быть идиотом, чтобы в такую погоду надевать один пиджак, или просто везде ездить на машине и такси, к чему Арс, видимо, привык. Антон уже видел его пост с новенькой короллой в инстаграме, да и если быть совсем уж честным — он изучил вдоль и поперек каждый пост в этом аккаунте.       — Ничего не забыл? — Спрашивает он со смешком, перекидывая уже жмущемуся от холода Арсению пиджак, и достает зажигалку; у него обычная, газовая за три копейки, работает на ура, в отличие от какой-то заправляемой фильдеперсовой игрушки Арсения, поэтому ему приходится еще и подкурить. — Холодно ж.       — Спасибо, — отвечает Арсений, вдевая руки в рукава пиджака, и он вроде уже не выглядит таким недовольным и колючим, как прежде. Видимо, вино делает свое дело, еще и с малым количеством еды, еще и с сигаретами, еще и в хорошей компании. — Зато тебе в твоем мусорном мешке не холодно.       Антон хочет было возмутиться, но заметив, как Арсений улыбается — смешливо и мягко так, жмурясь, как кот на солнце — тушуется и просто смотрит на него, стараясь запечатлеть каждое такое мгновение. Глупо отрицать, что Арсений гипнотизирует его до такой степени, что хочется протянуть руку и коснуться его: гладко выбритой скулы, губ, бледной шеи, наполовину закрытой воротом водолазки, скользнуть ниже, ощущая рельеф ткани и тела — но нет, у Арсения ведь есть этот его странный друг, обожающий запонки, хотя если честно, сейчас Антону на это прям насрать. Это плохо — он понимает — но никто не идеален.       Они возвращаются в зал ко всем, и там уже гораздо веселее: шампанское и вино быстро бьет в голову, тем более после рабочего дня, поэтому разговоры быстро хмелеют вместе с собеседниками. Арсений расслабляется окончательно, смеется вместе со всеми и то и дело ловит взгляды Антона — и Шастун замечает, что он не отводит при этом глаза, задерживаясь так же подолгу, как и он сам.       Они играют в какие-то вербальные игры, обсуждают постановку и какие-то почти милые сплетни, и Арсений только за этот период сам подходит к бару два раза — попросить еще бокал вина; Антон не знает, зачем считает, сколько пьет Арсений, но это уже четвертый, а то и пятый, и это если учесть, что он даже не заказывал горячее. Многие уже переходят к десерту, когда Арс накалывает на вилку последнюю маслинку из салата и долго ее обнюхивает, прежде чем положить назад.       — Если хочешь, я не трогал, — шепчет Антон, незаметно кивая ему на свою тарелку, где уютно устроились маленькие рыбьи филешки, покрытые лимонными дольками; у Арсения глаза хмельно блестят, и он хихикает от этого заговорщического тона, как будто они спецагенты и передают какой-то секретный код. — Еще теплые.       Он действительно ворует у Антона одну филешку и утаскивает ее в свою тарелку вместе с лимонной долькой, с улыбкой отламывая от нее кусочки и покачивая в пальцах винный бокал — чисто мамкин сомелье; их колени немного соприкасаются под столом, и Антон ловит себя на детском опасении, что Арсений от него отодвинется, и этого больше не будет.       Арсений начинает оглядываться в поисках телефона часа через два, когда Дима под градусом задвигает лекцию из разряда «я вот вообще-то медицинский закончил» и «а знаете, вот анатомия кита…» — судя по виду, он собирается вызывать такси, но стрелка часов уже ползет к полуночи, и Антон, если честно, в такое время не любит ездить в такси ни сам, ни пускать кого-то одного, тем более после такого количества алкоголя (в Арсении минимум бутылка вина, и в отличие от Антона, в котором пива литра два минимум, писить криво он не будет).       — Тебе в какую сторону? — Антон ловит его на полпути к туалету, и в уборную они заходят вместе, тупо толкаясь плечами и от этого умудряясь смеяться.       — Да туда, в сторону Нагатинки… — Арс хихикает и обгоняет его, забегая в кабинку первым. С учетом того, что их три, и все три сейчас свободны, то победа выглядит сомнительной. — Я первый.       — Да первый, первый, — посмеивается Антон, чуть покачиваясь и пытаясь сморгнуть пелену, потому что она мешает забивать адреса в приложение. Глупое какое-то приложение, почему не может само? — Давай я вызову. Закину тебя, а потом сам доеду, мне в ту же сторону.       Арсений диктует ему адрес, и он явно навеселе, потому что в ожидании машины он умудряется сделать мозг бармену, чтобы он в обход запрета налил ему вина в крошечную бутылочку 0,33; и тот наливает ведь, и даже крышечкой закручивает, и она так смешно смотрится без этикеток, как будто там не австралийский шираз, а краснодарское разливное. Антон хихикает этой мысли, погружаясь в свой пуховик и снова цепляя по пути пиджак Арсения — и чертыхается, потому что у того, видимо, голова совсем дырявая.       Они прощаются со всеми, и Арсений на заднем сидении предлагает Антону вина тоже — они так и пьют эту крошечную бутылочку на двоих, угорая с каких-то глупых шуток по ночному радио; водитель — молодой парень, и он слушает подкасты, и Арсений их комментирует — важный, как хуй бумажный, у него ведь еще и язык не заплетается даже по пьяни, и это еще хуже. Так хоть было бы понятно, что он бухой, а теперь создается впечатление, что человек сам по себе несет страшную хуйню, и Антон с этого так глупо хихикает — и сжимает пальцы на худом колене Арсения, и тот даже не сбрасывает его руку.       В какой-то из моментов Арсений тянется к телефону Антона и вопреки всем правилам добавляет в их маршрут промежуточную точку чуть ли не в другом конце города, на что ценник взлетает моментально вместе с бровями водителя.       — Ты не против покататься? — Арсений сначала делает, а потом спрашивает, и это так очаровательно, что Антон даже не думает противиться, пусть ему потом и придется выкатить за эту поездку круглую сумму, потому что деньги списываются у него с карты. — Просто чего-то так хорошо, и домой не хочется даже.       Антон не уточняет, что случилось, потому что ему все равно: сейчас значение имеют только тихие подкасты из динамика, вино, которого в бутылочке-малышке все меньше, и Арсений, который сидит буквально у него под боком и как-то жмется ближе, несмотря на то, что в машине работает печка.       Арсений продолжает комментировать подкасты, но его голос звучит все тише, и в итоге он затихает совсем, и Антон чувствует, как Арс кладет голову на его плечо — видимо, это уже неосознанно, потому что он дремлет, и его ресницы дрожат (Шаст видит их слишком близко). Вина уже нет, но Антону жизненно необходимо еще, чтобы элементарно вывезти эту почти интимную близость, так что он отчаянно высасывает последние капельки и жалеет, что Арсений взял так мало, и алкоголь в магазинах уже не продается.       Катаются они минут сорок по пустым ночным дорогам.       Антон осторожно гладит Арсения по волосам, надеясь, что он дремлет и не замечает, и наслаждается почти незаметным запахом — духи, гель после бритья, мальборо, запах кожи и кондиционера для белья; в какой-то момент становится ясно, что Арс уже давно открыл глаза, но и Антон уже руки не убирает. Ну глупо будет как-то — будто его за дрочкой поймали, а тут ничего криминального.       От случайно выбранной Арсением точки на карте и до его адреса они едут почти в молчании, но Антону даже внутри этого вакуума настолько хорошо, что он не хочет, чтобы эта поездка заканчивалась, даже если ему придется уйти в минус на кредитной карте — просто в этом моменте они приходятся друг другу впору, и даже если это момент, то это уже счастье.       В конце концов, люди слишком редко стали приходиться друг другу впору — и каждый такой момент становится на вес золота.       Когда они подъезжают к жилому комплексу, где живет Арсений, водитель паркует машину у обочины рядом со шлагбаумом и просит разрешения выйти покурить — Антон только отмахивается, мол, делай, что хочешь, потому что все его лихорадочные мысли заняты другим. Арсений протягивает руку, чтобы забрать пустую бутылку, но Антон вместо бутылки дает ему свою ладонь — и Арс от неожиданности тихо смеется, вздрагивая, когда чувствует теплые пальцы; и Шаст всем своим существом тянется к этой улыбке и к этому смеху, и даже не осознает, что между ними остаются какие-то миллиметры.       Настолько близко, что можно почувствовать дыхание.       Антон знает, что нужно спросить позволения, но он редко это делает, ведь тогда теряется львиная доля этих эмоций, которые покалывают иголками самые подушечки пальцев — наверное, он никогда в жизни не спрашивал, можно ли кого-то поцеловать, и сейчас он вроде и хочет, а вроде и просто тянется. Собой, существом, естеством — и чувствует ладонь на своей груди.       — Нет, Антон, — тихо говорит Арсений и отстраняется, задерживая ладонь на распахнутой от пуховика груди дольше, чем нужно. — Прости, я не могу.       Он забирает бутылку, чтобы выбросить по дороге, и выходит из машины — только мягкая дверь иномарки захлопывается за ним почти оглушительно.

***

      Руслан еще раз смотрит сначала на часы, а потом на экран телефона — два часа ночи, и Арсений в последний раз выходил на связь еще в восемь, когда сказал, что уехал на посиделки к своим театральным; Белый вообще никогда не бывает против таких вещей, потому что у каждого из них есть (и должна быть) своя социальная жизнь, и они вообще не обязательно должны пересекаться. Просто время все-таки позднее, и Арс обычно либо отписывается, либо не задерживается, а тут Руслан успевает и домой вернуться, и принять душ, и поужинать, наскоро нарезав крупными кусками огурцы с помидорами и закинув туда пару ломтей ветчины. Не то чтобы он паникует, все взрослые люди — просто странно.       Белый знает, что косякнул, и что Арсений ужасно не любит, когда планы рушатся вот так обидно — но с другой стороны, они оба прекрасно понимают, что работа не волк, работа ворк, и непредвиденные обстоятельства могут случаться на работе не только у Руслана, но и у Арсения, и такое тоже бывало не раз. Буквально на пороге раздавался звонок от худрука, и приходилось вместо дедовского отдыха на загородной турбазе пилить в театр и обкашливать какие-то срочные вопросики. Руслан удивлялся, но не иронизировал.       Домофон срабатывает почти в половину третьего, и Руслан еще не спит — запахивает халат поплотнее и идет открывать; Арсений поднимается дольше обычного, и в этом нет ничего удивительного, потому что пошел он, судя по всему, пешком.       Когда Арс появляется в поле зрения, у Руслана быстро отпадают все вопросы — у него блестят глаза, он то и дело облизывает губы, а на щеках характерный румянец, что может значить только то, что он безнадежно пьян. Этим и прогулки по лестничным клеткам легко объясняются: когда Арсений пьян, он жутко боится лифтов, потому что у него кружится голова, и на него начинают давить стены. Он не раз жаловался.       — Ру-ус, — тянет Арсений как-то даже игриво, сбрасывая эти свои модные красные ботинки и протягивая к нему руку. — Как твои дела, милый?       У Белого брови сливаются с волосами (а это высоко), потому что вот такие фокусы он слышит впервые. Арсений при всей своей иногда почти кошкиной нежности — Руслан не просто так выбрал это прозвище — всегда очень скуп на ласковые обращения, да никто из них и не испытывает в этом какой-то нужды, так что слышать это как минимум странно, а как максимум дает прикинуть объем выпитого. А может, и не было там особого объема, потому что Арсу иногда достаточно просто понюхать, если он до этого не ел. То есть — чаще всего.       — Иди в душ, якутенок, — устало говорит Руслан, кивая в сторону ванной комнаты. — И спать. Завтра у тебя рабочий день, между прочим, для вас выходные не работают.       — А для вас как будто работают, — обиженно тянет Арсений, подбираясь поближе и глядя из-под ресниц, и Руслану становится понятно, что у него очевидно другие планы. Арс тянется обнять его за шею, потираясь носом о щетину на щеке, и уже через пару мгновений Руслан чувствует проворные холодные пальцы у себя под халатом, и Арсений проводит ими по его животу, подцепляя резинку боксеров. — Зато я знаю кое-что, что работает.       Звучит ужасно нелепо и от того смешно, и Руслан был бы не против, потому что руки Арсения в разных вариациях способны творить чудо — и Белый такой же полный сил мужик, и ему так же хочется, даже если он будет дрочить по утрам в душе ежедневно. Только вот Арсений сейчас сильно навеселе, и у Белого отношение к этому вполне конкретное.       — Нет, Арсений, — мягко говорит Руслан, ловит его руку, уже почти забравшуюся под его белье, и целует центр ладони. — Никакого секса по пьяни. Давай, я жду тебя, и пойдем спать.       Арсений хмурится и фыркает, когда уходит в ванную, и даже если он будет обижаться, Руслан ни на что не переступит через этот принцип — Арс же поворчит и успокоится, главное, чтобы ночью не забыл, где лежат таблетки, где можно попить воды и куда блевать, чтобы не промахнуться, ведь тот еще якутенок.       Руслан слушает шум воды в душе и все-таки приносит в спальню и воду, и таблетки.       Тазик не несет — он в Арсения верит.

***

      Арсений всегда прекрасно помнит все, что творил по пьяни — да, обычно не контролирует (да и напивается редко), но всю эту хуйню запоминает, чтобы потом честно испытывать угрызение совести за свое поведение. С утра ему на удивление нормально, и голова не болит, и не тошнит, только вода на вкус какая-то странная — Арсений кривится, и Руслан, заметив это, громко фыркает.       — А ночью нормально лакал и не жаловался, — Белый перед зеркалом прикидывает, какой галстук ему надеть. — Там полисорб, не благодари.       — Не благодарю, — хрипло отвечает Арсений и дергает у него из рук бордовый галстук; ну если полисорб, тогда ясно, почему его не тошнит, раз он всю ночь глотал абсорбент под видом воды. — Вот этот давай. Да ща, подожди, его гладить надо.       Арсений думает о том, что было вчера вечером после кафе — он прекрасно помнит все, и лучше бы не помнил, потому что именно сейчас, стоя на балконе с отпаривателем в руке, он чувствует первый укол совести; он проваливается в это ощущение настолько сильно и глубоко, что не замечает, как пара становится слишком много, и он обжигает запястье. Арсений шипит, заглушая отпариватель, и роняет его — хорошо не на пол, а на подоконник, и руку обжигает болью, и эта боль его слегка отрезвляет.       Он не сделал ничего криминального, он даже не позволил себя поцеловать, да только проблема совсем не в этом. Проблема в том, что он допускал мысль, что может ответить на поцелуй; проблема в том, думает он, завязывая Руслану галстук, что он сам хотел этого, и если бы дело было только в вине.       Арсений ненавидит чувствовать себя виноватым — даже если действительно был неправ, так что говорить о ситуациях, когда он ничего не сделал?       — Ты в порядке? — Руслан приподнимает его лицо за подбородок и смотрит внимательно; Арсений ловит себя на меланхоличной мысли, что у них с Антоном глаза похожего цвета, невнятно такого зеленого. — Или плохо себя чувствуешь?       — Нет, — Арсений качает головой и встряхивает ей сразу же, будто отгоняя наваждение. — Нормально все. Мы теперь не поедем в ресторан, да?       Руслан смеется, смахивая уведомления с экрана телефона, и Арсений все продолжает гипнотизировать его: ну давай, ну скажи же, что поедем, скажи, что все в порядке и будет в порядке, скажи, что не о чем беспокоиться, и что все это шелуха. Ему жизненно необходимо, чтобы Руслан сейчас сделал что-то из этого, потому что совесть скулит где-то, царапается, и ее нужно элементарно чем-то заткнуть хотя бы на время.       Арс не понимает, в какой момент стал таким моралистом.       — Блин, кошка, в рестик, наверное, нет, все вечера забиты, — Руслан качает головой и, заметив, что Арсений вздыхает, садится на корточки перед диваном так, чтобы взглянуть ему в глаза. — Но я хочу выбить пару дней отдыха или отгула, может, больничный сфабриковать, и можем съездить на природу. Ты как?       — Супер, — подскакивает Арс. — Я тогда сегодня точно узнаю, когда нет моих спектаклей, и тоже отпрошусь. Давай только сразу домик заброним, а то начнется потом говно всякое, а у нас не должно быть отговорок. Иначе еще тыщу лет в четырех стенах просидим.       — Арс, давай позже, что ж ты такой суетолог…       — Нет, сейчас, — Арсений хватается за телефон и за эту единственную попытку отвлечься. — Я просто забронирую. Ну, тот, который мы обычно берем, да? Или побольше? Тот, который с грилем? Бля, давай с грилем, я хочу мясо на гриле.       — Закажи…       — Нет, ты чтоб приготовил, — отрезает Арсений, и весь его вид говорит, что спорить с ним бесполезно; Руслан действительно потрясающе готовит мясо, и даже не особо любящий еду Арс всегда самый первый на очереди и хватает куски еще до того, как они шлепнутся с решетки в миску. — Все, я бронирую.       — Хорошо, хорошо. Бронируй, звезда, ты же уже все даты знаешь, правда? — Руслан уже перед выходом сгребает в карман пачку сигарет и зажигалку, и Арсений аж подвисает, тут же чертыхаясь. — Вот-вот, суетишься все. Днем как узнаешь свое расписание, бронируй, я там как-нибудь возьму отгул, сейчас с проектами вроде разгрузиться должно немного, мы нашли Ване коллегу.       Арсений кивает и, проводив Руслана, собирается на работу сам, и всю дорогу до театра он старается не думать о том, как им теперь вести себя с Антоном — хотя ничего особенного не произошло, нужно сослаться на алкоголь и недопонимание, потому что ему не нужны проблемы. Ни в отношениях, ни с совестью, нигде: достаточно проблемы в виде того, что Арсений об Антоне думает.       Чаще, чем это необходимо.       У них сегодня репетиция, урок и «Маленький принц» вечером, так что если худрук подтвердит, что расписание не поменяется, в следующие три дня он на сцене не нужен — и можно сразу бронировать домик на турбазе и ни о чем не думать. У него в принципе достаточно хорошо получается ни о чем не думать ни во время репетиций, ни на уроке по вокалу, и это даже удивительно — с учетом того, что все обсуждают вчерашнюю встречу. Все довольны, всем понравилось, и Дима перед вечерним спектаклем тоже подходит к Арсению с улыбкой:       — Нормально доехали вчера? — Значит, он тоже прекрасно видел, что уехал Арсений с Антоном. — А то поздно было, я не стал уже тебе писать. Антоха тебе прямо в ангелы-хранители записался, что ли.       — О чем ты? — Арсений звучит слишком резко для обычного подкола и тут же одергивает себя, чтобы на них не обратила внимание вся гримерка, а то тут уже и принц, и роза, и король. — Не понимаю.       — Да ладно, шучу, — Поз примирительно легко хлопает его по плечу. — Просто то в травму, то домой отвезти, но это ж хорошо, а то ты любитель найти себе приключений на жопу.       — Как и любой человек по синьке.       — Как и любой человек по синьке.       Дима с Арсением не спорит — с Арсением вообще спорить может либо только тот, кто ему платит, либо Руслан.       Они играют «Маленького принца», и зал очень далек от полной посадки, и это всегда немного расстраивает, даже если осознавать, что постановка далеко не новая, да и ставить ее любят — во многих театрах Москвы она есть. Арсений невольно задерживает взгляд на Антоне, который занимает свое место у входа в зал и помогает опоздавшим найти свое место, и решает для себя, что смотрит на него только потому, что больше не на кого. Людей действительно мало, а Антон действительно высокий.       Арс после спектакля ловит худрука и уточняет, может ли он взять отгул на три дня — врать про больничный нехорошо (Арсений однажды так сделал, и в итоге действительно свалился с каким-то ротовирусом и блевал дальше, чем видел), так что он решает быть честным. Худрук не особо доволен, потому что у них работа над «Нирваной» в самом разгаре, но все-таки дает добро — Арсений и в отпуске-то не был сто лет, так что уж на репетициях как-нибудь без него обойдутся. Как раз, может, и получится нормально отработать их с Лазаревым — для начала по отдельности.       — А то болтаетесь, как говно в проруби, — закатывает глаза руководитель, и Арсений вздыхает. Умеет же человек даже не ведая попасть в его настроение — говно в проруби.       Он собирается в гримерке неспешно, думая о том, что надо прямо сейчас забронировать домик, а то там вечная суета — домики хорошие, а цены адекватные, так что еще нужно выцарапать себе; еще и с грилем — все же обожают гриль. Арсений думает про лесную природу, пусть и подмосковную, думает про двухчасовую поездку на машине и про то, какое мясо лучше купить — но вот это, конечно, надо доверить Руслану, потому что Арсений даже свинину от говядины в магазине отличить не сможет.       — Арс, — Арсений вздрагивает от неожиданности, ощущая осторожное прикосновение к локтю сзади, и резко оборачивается, сталкиваясь нос к носу с Антоном; в гримерке уже пусто, и за всеми своими мыслями он даже не заметил, как остался один в тишине. — Ох, ну что ты такой дерганый.       Арсений ничего не отвечает поначалу, только смотрит, сминая в руках синтетические лисьи уши, и ловит себя на странном ощущении — и давно забытом, потому что такое бывает только с новым человеком, которого ты еще не знаешь, но к которому невольно тянет; и чувствуется, что это работает в обе стороны. Первые взгляды, первые легкие, якобы нечаянные прикосновения, первые почти неловкие переписки, когда ходишь, словно по минному полю, и вот эта первая дрожь, когда становится очевидно, что ты получаешь ответ — Арсений очень давно не чувствовал этого, и поэтому сейчас ощущает особенно ярко.       — Что, там уже гонят? Ухожу, ухожу, — он пытается обогнуть Антона, но тот останавливает его, мягко взяв за локоть.       — Да нет. Я поговорить хотел просто, подожди, — Антон немного выше, и Арсений смотрит на него в кои-то веки не вниз, а чуть наверх.       Арсению бы бежать, бежать и не оглядываться, потому что последнее, чего он ожидал от себя самого — это вдруг почувствовать что-то настолько давно забытое, что оно, пусть и не плохое по своей сути, все равно пугает. Он никогда не боялся перемен, если они были вне — будь то переезды, смена квартир, театров и ролей, прекращение общения с друзьями, которые давно перестали таковыми быть, переход с одной марки сигарет на другую; перемены вне для него всегда свежий ветер, а внутри — пыльный ураган, в котором он боится лишиться глаз.       И теперь это новое ощущение гипнотизирует его — хотя какое оно новое, если это просто давно забытое старое. Настолько давно, что теперь этот вкус ощущается во много раз ярче.       — Прости, что я полез к тебе в машине, — Антон не разменивается на прелюдии и сразу говорит прямо, без экивоков, и взгляд у него такой же прямой и честный. Арсений не дурак, Арсений в этом шарит, потому что его работа — каждый день создавать взгляды нечестные. — Но это не потому, что я бухой был. Я ж всего два литра выпил.       — Всего два литра пива, — брови Арсения взлетают вверх, и он невольно на мгновение теряет из рук эту романтическую ниточку. — Писил криво?       — Не, прямо, — громко смеется Антон, тут же зашуганно оглядываясь, чтобы на этот собачий вой никто не прибежал и не выгнал их отсюда, потому что время уже. Удивительно, что до сих пор не пришел завхоз. — Я просто знаю, что это неприятно, в смысле не писить, писить всегда приятно, а когда кто-то бухой к тебе лезет, но я хотел сказать…       — Что киты не летают?       — Что?       — Что?       Арсений смеется его обескураженности, потому что это мило, и не может перестать следить за этим подвижным лицом: мимикой, бровями, блестящими глазами и родинкой на носу, и Арс ловит себя на мысли, что любуется. И он бы рад это контролировать, но не может, потому что все его существо тянется к этому теплу — не конвенциональной вылизанной красоте, а именно к теплу, как будто кладешь ладони на теплые камни какого-нибудь старого города, и они впитывают в себя солнечные лучи.       — Прости. Так что ты хотел сказать? — Арсений все-таки кладет синтетические лисьи уши к остальному реквизиту. Они такие нелепые в отдельности от актера, как будто их купили в детском магазине, но все равно такие лисьи, а Антон сошел бы за маленького принца, если бы не был таким большим.       — Что это никак с алкоголем не связано, — Антон снова близко, и несмотря на то, что гримерка гораздо больше машины, Арсению кажется, что Антон гораздо ближе, чем тогда. — Я бы и сейчас хотел поцеловать тебя.       Арсений поднимает на него взгляд, немного растерянный и от того особенно открытый — человек всегда по-особенному беспомощен перед честностью, и Арс не исключение. Он не знает, что должен сказать, потому что здесь даже не та ситуация, когда слов слишком много, чтобы собрать их воедино: их элементарно нет, и он чувствует себя подростком, который впервые стоит с девочкой за школой и дрожит, как осиновый лист. Только они уже давно не подростки, и девочек среди них нет, и вокруг не куцые кусты школьной сирени, а пустая театральная гримерка, где пахнет гримом, тканью уже не новых костюмов и рыбной котлетой, которую какой-то нехороший человек погрел в микроволновке еще днем.       И когда Антон молча, не спрашивая позволения, касается его губ своими, Арсений не отстраняется, потому что его затапливает теплом — и волна эта сильная, из нее так просто не вынырнуть, и он уходит с головой, чувствуя эти неуверенные, мягкие прикосновения, чуть шершавые, потому что губы у Антона сохнут зимой и начинают шелушиться. Арсений проживает каждый миг этого простого, неглубокого поцелуя — и сам чуть подается вперед, чтобы ответить и почувствовать привычную горечь сигарет; и свою, и чужую.       Это забытое ощущение нового и неизученного, пускающее по телу почти сладкую дрожь.       Антон касается пальцами его щеки, и Арсений прикрывает глаза, впитывая эту короткую ласку, прежде чем отстраниться — он не собирается закатывать никаких сцен, потому что сам не был против. Сопротивлялся в первый раз, старался не думать, точно никогда не сделал бы этого сам — но все равно где-то сильно глубоко внутри не мог это желание отпустить.       Антон улыбается и гладит Арсения по щеке еще раз, и где-то в коридоре уже слышатся шаги — видимо, завхоз вспомнил, что гримерку все-таки нужно до следующего дня закрывать; Арс не видит смысла ничего говорить и только сгребает в руки свою одежду, чтобы пойти на выход, как Шастун окликает его сзади тихим и все же не совсем уверенным голосом:       — До встречи?       Арсений на секунду медлит в дверях, уже столкнувшись с бухтящим завхозом, и оборачивается, чтобы еще раз на Антона посмотреть — тот стоит, опустив плечи, из-за чего кажется ниже, чем он есть на самом деле, и мнет в руках его синтетические лисьи уши.       И зачем только взял.       — До встречи, — отвечает Арсений коротко и буквально выбегает из гримерки, чтобы не объясняться ни с кем из них; ни с завхозом, который явно недоволен, что они задержались, ни с Антоном, которому ему объяснять просто нечего, потому что есть в жизни вещи, у которых объяснения нет и быть не может.       Уже направляясь к служебному выходу, Арсений слышит, как Антон переругивается с завхозом, пытаясь объяснить ему, что не собирается он воровать эти уши, потому что нахуй они ему нужны, и вообще они не сделали с гримеркой ничего криминального; и актеры медленно рассасываются по домам, и буфет закрывается, и Мария Федоровна привычно заворачивает оставшиеся булочки и пирожки в тонкие белые салфетки, которые сразу пропитываются маслом, и машины на улице с шумом рассекают мокрый снег, и жизнь продолжается.       И все в порядке, когда Арсений из курилки вызывает такси и садится на заднее сидение, затыкая уши наушниками и провожая глазами желто-рыжие, как у Писарро, огни ночной Москвы, и когда ему звонит Руслан, Арс медлит несколько мгновений, прежде чем поднять трубку.       — Привет, кошка, — и снова, судя по звукам, Руслан в офисе, потому что у них нет дома принтера, а Арсений его слышит. — Забронировал уже домик?       Арсений вспоминает шероховатое ощущение сухих губ на своих — вопреки всему мягкое и аккуратное.       — Попозже, Рус, — отвечает он, помедлив, и прикрывает глаза.       Даже пробок сегодня вечером меньше.       — Потом как-нибудь забронирую.