***
Они проводят вместе не только новый год, но и последующие несколько дней, даже когда уже нужно выходить на утренние спектакли: Арсений просто высаживает Антона там, где их не будет видно вместе, и в театр они приходят вроде как порознь. Уезжают так же, и Арсений не хочет возвращаться домой, потому что там пусто, а если и не будет пусто, то будет Руслан, который опять с головой зароется в свои бумажки, прерываясь только на еду и сон (второе опционально). Антон же дает Арсению все свое внимание, и Арс буквально упивается им: взглядами, прикосновениями, почти непрекращающимися ласками, едва у них появляется свободное время наедине — словно Антон очень долго ждал и наконец дорвался, а Арсу наконец есть кому отдать все накопившееся и самого себя в том числе. Под конец второго дня, когда они, обессиленные, после душа валятся на едва заправленный диван, Арсению приходит вдруг странная мысль, что даже за эти пару дней он начал забывать, что такое быть наедине с собой. Потому что всегда рядом чье-то дыхание, чьи-то руки, чьи-то прикосновения, и эти рамки внутреннего и внешнего начинают размываться — Арсений не чувствует себя наедине с собой даже тогда, когда Антон засыпает рядом, потому что его рука в этот момент лежит на его поясе и чуть давит своей тяжестью. Хотя худой вроде, легкий, но Арсению в какой-то момент даже на бок трудно перевернуться. Арс вспоминает о возвращении Руслана только накануне, вечером третьего января, а самолет уже ранним утром четвертого — рассеянно смотрит на уведомление с личной почты Руслана, к которой его телефон привязан тоже, и видит, что Белый уже зарегистрирован на рейс; Арсений мотает головой, отгоняя наваждение, потому что Антон занял не только его пространство вокруг, но и мысли настолько, чтобы забыть про этот сраный самолет — ну кто в здравом уме будет летать в такое время? Все нормальные люди в пять утра спят. — Шаст, я домой поеду, — Арсений откладывает телефон и, обернувшись, прижимается губами куда-то под линией челюсти, ощущая едва пробивающуюся щетину. — Пора уже. Арсений не видит, как по лицу Антона пробегает тень, потому что сидит в его руках спиной, и в итоге слышит только голос — достаточно ровный, чтобы не обратить внимания на напряженность. — Руслана поедешь встречать? — Не знаю, это же надо часа в три ночи встать, так что посмотрим, — Арсений зевает, понимая, что они так и не поспали адекватно за все это время, потому что находились вещи поинтереснее сна. Тюбик лубриканта в последний раз пришлось выжимать едва ли не на коленке, а потом все равно идти в аптеку, а одну из папок в галерее на телефоне шифровать паролем, потому что сильно захотелось запечатлеть в моменте. — Вообще надо бы, наверное. Арсений в этот момент думает обо всем сразу: и о не отвеченном звонке в новогоднюю ночь, и об их сухих коротких разговорах за все время командировки, и о том, что не поехал провожать, хотя Руслан спрашивал. Эти мысли словно вытаскивают из новогодней сказки, в которой он оказался, и давят настолько сильно, что все воодушевление и тепло от ласк испаряются — во мгновение ока, как паленые духи. — Ну, тогда собирайся, — Антон прижимается губами к виску Арсения и отпускает его, и Арсений поначалу не слышит в его голосе ничего особенного; Антон встает, берет пачку сигарет и идет к балкону — и все по-прежнему в порядке. — По крайней мере, я надеюсь, что человек, который забил на тебя хуй в новый год, заслуживает этого. Арсений замирает на полпути, когда натягивает свитер, и растерянно смотрит в спину вышедшего на балкон Шаста — и вкус пепперони, которую они заказывали на обед, вдруг оборачивается на языке привкусом сырого мяса. Его выдержки хватает даже на то, чтобы после свитера натянуть брюки, застегнуть ремень, придирчиво посмотреть, чтобы заправленные складки смотрелись красиво; подойти к зеркалу, глядя на свое отражение — невыспавшееся, с еще более яркими тенями под глазами, обострившейся линией скул и челюсти и неестественно голубыми из-за крошечного зрачка глазами. — Я не хочу говорить об этом, Антон, — Арсений звучит резче, чем хотелось бы, когда Антон возвращается с балкона, но иначе не получается; слова Шаста вертятся в голове волчком, и почему-то становится обидно и горько. Хотя с чего «почему-то», если все логично. — Не надо трогать Руслана, я разберусь с этим сам. Арсений отворачивается, осматривая комнату на предмет того, не забыл ли он чего-то — зарядки, наушники, ключи от квартиры и от машины; остальное все можно оставить — домашнюю одежду, зубную щетку и какие-то миниатюрки уходовых средств, которые он привык таскать с собой в дорогу, чтобы не возить все сразу. Арс не знает, когда окажется здесь в следующий раз, но он понимает, что все равно окажется, так зачем тогда таскать все туда-сюда: он не заметил в квартире Антона присутствия другого человека, которого чужие вещи могли бы напрячь. Арсений чувствует на своей талии руки — и нежное прикосновение губ к макушке. — Прости, Арс, я понимаю, — говорит Антон негромко, и Арсений все-таки расслабляется, стараясь загнать горечь и обиду в угол. — Тебя. Просто не могу понять, как можно… Вот так. — Антон, — голос Арсения звучит предостерегающе. — Хорошо, не буду об этом больше. Когда мы увидимся? Арсений не может ничего сказать, потому что с приездом Руслана все станет не так просто — за эти несколько дней командировки он успел забыть в том числе и об этом. Конечно, Руслан никогда не контролировал его и не перепроверял, где Арсений и с кем, но бесконечно такое продолжаться не может даже в самых надежных и доверительных отношениях; невозможно постоянно скрываться, если встречаться часто, и у Арсения просто нет такого огромного количества друзей, чтобы выдумывать встречи, тусовки и прочие приблуды ради встречи с Шастом. Наверное, спасет только грядущая премьера «Нирваны» — ориентировочные даты назначены на середину марта, а это означает пару месяцев крайне плотной работы, и Руслан премьерную специфику давно уже понял. В такой период Арсений может приезжать домой только поспать, а то и вовсе оставаться в театре на диване, если метро уже закрылось; разве что теперь есть машина, да и «Нирвана» сама по себе действительно требует колоссальной работы. Арсений усмехается — даже театр за эти дни для него ушел если не совсем на второй план, то на полуторный точно. В таком состоянии очень легко оступиться. Арсений уезжает от Антона в растрепанных мыслях, думая, что будет лучше — выспаться или все же поехать в аэропорт; после нескольких дней отсутствия в квартире ощущается запах пустоты, и Арсений торопливо старается выветрить его. Открывает окна, заправляет кофемашину и встряхивает тяжелое покрывало на постели, думая, что нужно будет поменять постельное белье. В мелких делах проходит несколько часов: Арсений смахивает с поверхностей видимую пыль, заказывает доставку из «Биллы», куда кидает пару готовых блюд и салатов, и решает спуститься к почтовым ящикам, чтобы забрать платежки — они должны были уже начать приходить, плюс Арс надеется, что ему уже все-таки кинули пакетик с дурацкими мелкими побрякушками с «Алиэкспресса». Вот хлебом не корми, а дай какую-нибудь хуйню заказать из Китая. — Арсений Сергеевич, добрый день, — консьерж, простодушный дядечка в возрасте, выглядывает со своего поста, когда Арс с кряканьем пытается открыть почтовый ящик. — Опять заедает, да? Не только у вас такая проблема, я вызову мастера. Кстати, когда вас не было, к вам курьер пытался попасть, если что. — Что за курьер? — Рассеянно переспрашивает Арсений, выуживая наконец платежки; настроение ворчать на цены за отопление. — С цветами вроде. Информация до Арсения доходит только тогда, когда он уже дома разбирает пакеты из «Биллы» и сортирует платежки, оплачивая из мобильного банка все самое необходимое вроде интернета; он упирается ладонями в стол и зажмуривается, понимая, что картинка складывается идеально — Руслан не просто так спрашивал, дома ли Арсений, потому что сделал ему доставку цветов, а Арс тогда уверенно солгал. Они с Антоном как раз собирались пойти в душ, Арс хорошо помнит этот момент — телефон, начав звонить, соскользнул с края диванного подлокотника и упал на пол. Значит, задавая вопрос, Руслан прекрасно знал на него ответ. Арсений решает, что просто не будет трогать эту тему и сделает вид, что ничего такого не произошло, и Руслан вообще запутался в часовых поясах, а курьера съели собаки или забрала инопланетная цивилизация, чтобы изучить физиологию хомо сапиенс; и курьер вот хомо сапиенс, и консьерж тоже, даже хомо сапиенс сапиенс, и один Арсений ощущает себя так, будто вместе с неандертальцем развился в тупиковую ветвь. Арс злится, распихивая продукты по полкам, ворчит на платежки, коряво запихивает полотенца на сушилки, потому что все валится из рук, и понимает, что уснуть уже не сможет — поэтому переодевается и, взяв машину, все-таки едет в аэропорт. Он не уверен, действительно ли он хочет этого или едет для того, чтобы сгладить ситуацию, но просто едет, потому что так надо. Наверное, он бы остался сейчас у Антона, в очередной раз занимаясь сексом или обсуждая театральные сплетни и «Нирвану» — и в теории он смог бы даже найти оправдание и придумать очередную фантастическую историю, но что-то его останавливает. И пока он не может понять, что — то ли просто не хочет понимать, что тоже весьма вероятно, когда бросаешься в омут с головой. Арсений проверяет рейс и терминал, паркуется и идет в зону прилета, совершенно не зная, что говорить, делать и как реагировать, и это такой ебаный абсурд, когда впервые за целые годы не знаешь, что делать с самым близким тебе — так уж получается — человеком. Арсений сильно убежден, что семьи у него нет: ни матери, ни отца, потому что они взаимно и слишком давно отказались друг от друга, чтобы питать какие-то наивные надежды на воссоединение. Да и Арс в силу личного опыта всегда считает, что близость мало определяется генетической связью, потому что никто никого не выбирал, и если бы ему в небесной канцелярии (ну или в наборе хромосом) дали выбор, он бы свою семью не выбрал никогда — как и она его. Но он когда-то выбрал Руслана, и Руслан когда-то выбрал его, и Арсений не мог бы — в любой другой ситуации — представить, что однажды он будет стоять в очередном новеньком терминале «Шереметьево», скользить бездумным взглядом по табло и не знать, что делать с самым близким ему человеком. Наверное, он должен все сказать — ну, пожалуй, это было бы верно. Справедливо и честно, потому что должно быть хоть что-то честное в этой ну такой себе взрослой непонятной жизни. — Привет, кошка, — Руслан выглядит уставшим, и в тенях под глазами кроется еще пара-тройка лет; пара-тройка лет, которые Арсений с радостью отмотал бы назад. — Не думал, что ты приедешь. Я без багажа, пойдем. Арсений смотрит на него молча, кивая заторможенно, и все не может сдвинуться с места — смотрит на неаккуратно разросшуюся бороду, которой Руслан ленится заниматься сам, и форму делает Арсений; на расслабленный галстук поверх расстегнутой сверху рубашки, на нелепый тулуп, который явно пришлось купить в Красноярске, на широкую серебряную цепочку, потерявшуюся на шее, и на серые глаза, которые вроде как должны быть зелеными. Они никогда не прикасаются друг к другу на людях, поэтому никто не ждет ничего, и так проще — Арсений наверняка снова растерялся бы, не зная, как себя вести. — Я же и так тебя не провожал. Так хоть встречу. В машине Руслан тянется к нему, на мгновение молча прижимаясь губами к щеке, и Арсений, занятый приборной панелью, замирает; потом выдыхает, коротко кивая и будто бы не отвечая, потому что выворачивает с парковки, сосредоточенный, чтобы не задеть машины рядом — и Белый вроде все понимает. — Ты в порядке? — Руслан всю дорогу едет с закрытыми глазами, но даже за те минуты в аэропорте явно успевает что-то заметить. Арсений открывает рот, вдруг решая — либо сейчас, либо никогда; говорить — это же так просто, говорить — это же вообще не стоит денег, говорить — это же почти мгновенно решает такую массу проблем. Говорить — это вообще заебись, если не с голосами в собственной голове. Арсений понимает все это и так и не может вымолвить ни слова. — Просто бешеный новый год был, еще и в график премьеры не укладываемся, поэтому я тоже в мыле, — Арс складывает руки на руле и наблюдает за рыжими огнями автострады, скачущими вокруг, как собачки. — Вы там все решили? — Да, норм, неустоек не будет. Арс, перестройся вправо… Угу. Я потом уже подумал, что мы вместе могли бы полететь. Там прикольно, ледяные фигуры всякие, катков много, снега тоже. Можно было бы остаться на несколько дней. — Нет, ты же знаешь. В театре новогодних каникул нет. И разговор выходит сухим и скрипучим, как шаурма без соуса, которую Арсений иногда заказывает, пытаясь сделать ее менее вредной, и вкус у этого разговора такой же; они приезжают домой, и Арсений накладывает Руслану поесть, пока он в душе — готовый салат, сосиски, которые он пожарил вечером, несколько бутербродов и чай, потому что кофе сейчас нельзя, Руслан плохо реагирует на кофеин ранним утром. Это Арсений всегда держит в голове, потому что когда уже за сорок — следить нужно не только за потенцией. От этой мысли становится вдруг так неожиданно тепло, что Арсений невольно улыбается — и в этом порыве стучится осторожно в ванную, уже не слыша там шума воды; открывает дверь после тихого «м?» и входит к Руслану, уже одетому в халат и сосредоточенно рассматривающему баночки у зеркала явно в мучительной попытке понять, что есть что и зачем все это нужно, и что из этого он может взять. Арс наблюдает за ним, пряча улыбку, и заглядывает через плечо, чтобы проследить за взглядом, и Руслан вздыхает; он бормочет неразборчивое «надо что-то делать с глазами», и Арсений за рукав тянет его назад, чтобы посадить на бортик ванной. Руслан смотрит на него молча снизу вверх, и Арсений тоже ничего не говорит, давая себе волю делать то, что требует от него кусочек привязанности внутри; он знает, что Руслан наверняка сейчас поспит пару часов и снова поедет в офис, что снова начнется вся эта канитель, и времени и желания делать что-то с собой просто не будет — поэтому Арс берет маленькую машинку, гель для бритья, острую бритву, чтобы поправить края, и достает из шкафчика охлаждающий крем вокруг глаз. Такой спасает его после бурных театральных вечеров и праздничных ночей — было бы неплохо, если еще и от совести спасал, и тогда цены бы ему не было. А так что-то около двух с половиной тысяч. Арсений делает что-то привычное, и это успокаивает его, возвращая состоянием и мыслями в то время, когда все было в порядке — Руслан сидит смирно, давая ему возможность поправить машинкой длину бороды, выбрить хорошую четкую форму по скулам и шею внизу, прикрывает глаза, чувствуя прикосновения к коже; Арс делает все бережно и аккуратно, стараясь не поранить, смазывает выбритую кожу лосьоном и кремом, поддаваясь порыву и скользя пальцами по скулам, по линии челюсти, по давно заросшему проколу в ухе. Руслан смотрит на него молчаливо, когда Арсений наносит крем на область вокруг глаз — и тот немного неловко улыбается, отводя взгляд. — От отеков поможет, — говорит негромко, и Руслан кивает, в благодарность прижимаясь губами к центру его ладони.***
стэндап стор, пятница, 7 января 18:04
— Я опоздал, да? Я опоздал? — Бебур выскакивает на сцену, тут же вспоминая, что забыл пшикалку для носа, и бежит обратно, выходя еще минуты через две. — Извините, но если бы я не взял ее, я бы залил вас всех соплями. Я знаю, они благословенны, но! Но, но. Я же проходил пары по гигиене, я все это знаю. Кстати, в церкви тоже всем бы не помешали… Пары по гигиене, ну вы понимаете. Даня, можно воды? Нет, ради бога, только не холодной, и с лимончиком, уф, спасибо. Бебур сверкает, одетый в белую рубашку и пижонские брюки, и создается впечатление, что у него сегодня сольник в «Барвихе», а не пятнадцать минут в сторе на разогреве у Нурлана, потому что нужно впендюрить куда-то эти монологи-недельки: Бебур же если чего-то хочет, то из души три души вытащит, даже если это не заложено в расписание. — Дамы и господа, добрый вечер! Похлопайте те, у кого хоть раз в жизни были трусы-недельки. Ну да, знаете, те, которых обычно хватает куда больше, чем на недельку… Но тут каждый мыслит в меру своей испорченности, мадам за третьим столиком, — Бебур отковыривает микрофон со стойки и забирается на стул. — И вот я хочу ввести славную традицию менять трусы хотя бы каждую пятницу вместе с маленькими монологами, которые я потом соберу в отдельный ролик на ютубе, подписывайтесь, ставьте лайки! Я не обещаю, что они будут злободневными для вас, но для меня точно. Бебур окидывает взглядом бар и замечает за одним из столиков Руслана — надо же, вот жук, пришел все-таки, хотя обычно его хрен дождешься, даже если он пообещал. — Потому что творчество субъективно, — заканчивает Андрей свою мысль и снова широко улыбается. — Поэтому ладно, давайте сегодня поздравим с днем рождения одного хорошего парня и заодно поговорим, кто как встретил новый год. А вот мужики, похлопайте те, кто прям перед новым годом срался со своей девушкой и в итоге праздновал отдельно?.. Руслан за своим столиком хмыкает и приподнимает бокал вина.стэндап стор, пятница, 14 января 18:31
— Хорошо, а вы вот задумывались когда-то, — Бебур делает глоток воды и снова пристраивается на стуле, морщась; когда тебе двадцать девять, неудобные позы после сна дают знать о себе все чаще, и опорно-двигательный аппарат начинает давай сбои. — Сколько проблем люди могли бы решить, если бы не засовывали язык в жопу? Ну то есть когда не надо, так суют, а когда попросишь — ну нет, у меня голова болит, давай в следующий раз… Зато молчат, когда постригли не так, дизайн ноготочков хуевый получился, или когда в салате в ресторане нашли волос. Пиздец, волос! А у меня были пары по гигиене, вы помните, я все об этом знаю. И вот людям не нравится что-то, а они типа то ли вежливые такие, то ли стеснительные, что сказать об этом не могут, и в итоге это копится все — и что? Уходят к другому мастеру по ноготочкам, не объяснив ничего, а там им еще хуже говно делают. Или жрут этот салат, а потом случается внеплановый детокс. Что сверху, что снизу. И вообще все болячки от стресса и невысказанного неудовлетворения, как считаете? Нет, это антинаучно, конечно, но я тут и не докторскую перед вами защищаю.стэндап стор, пятница, 21 января 19:05
Бебур невесело покачивает ногой, наблюдая, как люди собираются, заказывают коктейли и закуски; видит знакомые лица и листает в телефоне заметки, прежде чем взять микрофон и прокашляться. — Все позже и позже, прикиньте, а что потом будет, я вообще-то спать в десять вечера ложусь, — бухтит он и еще раз проверяет звук в микрофоне. — Пока вы ждете Лёху, расскажу вам историю. Короче, есть у меня товарищ, мы еще с универа общаемся, и он тоже в Москву переехал. И вот мы любим иногда в область сгонять, ну, шашлыки пожарить, порыбачить и все такое, даже если никто не умеет, кайф же не в этом. А тут мы решили рвануть в Грузию, а его жена такая — нет, вы там все изменять будете, бла-бла-бла. А потом показания изменились, и она говорит — короче, Саня, если оплатишь мне тур в Ниццу, можешь пиздовать со своим Андрюшей куда угодно. И я такой ЕБАТЬ, да я сам доплачу, если уж на то пошло. А ему там каких-то денег не хватало, и я даже уже решил их принести, там тысяч двадцать надо было, что ли. Думаю, ну вернет потом. И я уже стою в банкомате, снимаю шекели, вдруг останавливаюсь и думаю. Бебур отпивает из стакана и ставит его на столик — звук получается оглушительный. — Какого хуя? Это так должны работать семейные отношения?***
С приезда Руслана и начала уплотнившейся работы над премьерой Арсений видится с Антоном всего несколько раз, но каждая из этих встреч настолько яркая, словно они пытаются уместить в нее все дни, что не могли быть вместе; как правило, Арсений приезжает к Антону после работы, если знает, что Руслан не приедет вечером домой — болтливый Ваня с удовольствием информирует Арса об их расписании и крупных проектах, к запуску которых проще готовиться прямо в офисе, даже если это ночь. Так что схема простая: Арсений уточняет у Руслана, планирует ли он приехать, и Руслан обычно отвечает без задней мысли, и за две недели этот способ ни разу не дает осечки. Белый действительно приезжает домой только утром или днем, когда Арсений уже в любом случае в театре, и вопросов никаких нет — а соседи тут не болтают, потому что никто ни с кем не общается. Плюсы больших многоквартирных жилых комплексов. Арсений отговаривается постоянными репетициями и даже почти не врет, потому что их действительно много — худрук, сверяясь с расписанием, просит их приезжать пораньше и отрабатывать взаимодействие не только на сцене, но и индивидуально, поэтому львиную долю отведенного под репетиции времени Арс проводит с Лазаревым. Антон тоже почти все время здесь, если не нужно срочно писать коды, и Арсений почти постоянно чувствует на себе его взгляд. Одним из вечеров они впервые остаются в гримерке одни, дергаясь от каждого шороха, и Арсению приходится закусывать ребро ладони, потому что смазки на презервативе недостаточно. Он ощущает в себе сильную — и даже вполне мотивированную — потребность поговорить с кем-то обо всем, что с ним происходит, но с ужасом понимает, что такого человека у него нет. Нет кого-то, кому бы он мог честно, не боясь осуждения, рассказать все, чтобы прежде всего услышать самого себя, увидеть со стороны, высказаться, выреветься, если надо, выпустить все это, чтобы полегчало — и возможно, хотя бы так найти ответ. Но у него есть только Руслан, которому Арсений даже в глаза смотреть нормально не может, Антон, который нет-нет, да выскажется язвительно о том, что «наверное, у них там в офисе санаторий», и Бебур, который не должен ни о чем знать, потому что из них двоих он всегда был большим другом Руслану, а не Арсу. Он засыпает с этими мыслями и просыпается тоже с ними, и в какой-то момент начинает казаться, что весь мир замыкается только на этом — и дети в Африке уже не голодают, и радиация не разрушает экосистему, и войны все заканчиваются, едва начавшись, и только Арсений пытается понять, что ему делать дальше. А скоро уже конец января, и в Москве до сих пор не было нормального снега. Надо было лететь в Красноярск.