***
– Как дела, Джузо? О, ты убрался. Тот фыркает, усиленнее трет окно. Словно серое стекло, на не город за ним. Под смогом с высоты башни Берюрен. – Что мне еще делать, – бросает через плечо. – А вот в моём кабинете теперь придется убираться Кристине. Ты принес отчет? – Конечно. Протягивает конверт. Джузо листает фото в пальцах. Кажется, они выглядят лучше. Кажется, они переболевают. Его друзья. – Сегодня же четверг? Мэри опять забудет полить цветок… Сколько он уже здесь торчит? Месяц? Вечность по ощущениям. Изнывает. Гниёт. Проклятый своим неистощаемым ресурсом. Капсула в Вундербендере кажется сейчас спасением для него. В капсуле темно, прохладно и никто не беспокоит. Не мозолит глаза. – Хочешь со мной на задание? – Протянутой ладонью к стволу. Гад. – Нет. – Отдернутой мордой. – Тебе понравится новый модуль. Никакой ответственности. Джузо нависает над ним: – Нет. Это не Тэцуро. Тэцуро всего лишь ребенок. Это взрослый, мать его, мужик. Пешка Берюрен. Джузо хватит воли выдрать гармонию и затолкать ее так глубоко в его глотку. Чтоб не журчала. Пусть только попробует. Только пискнет. – Хорошо, – прикрывает модуль рукой в знак извинения. Не. Изменился. Грубой силой не берет. Хуже – изводит, изматывает. Всё как раньше. Но Джузо расслабляется, кидает тряпку на подоконник. Садится в кресло, закуривает. Эта комната напоминает ему его кабинет. Только шума нет привычного. Трущобного. И зудений инженера под боком. И кофе от Тэцуро нет. И Крис_где_деньги_за_ремонт. Он же так и не вернул. Жаль. Скажи на войне, что гражданская жизнь так затягивает, – не поверил бы. Что это нормально: оплачивать коммуналку, поддерживать чистоту, выносить мусор, ходить в магазин. Выбирать между хлопьями и мюсли на завтрак. Какая мелочь. Какая – приятная – мелочь. Жаль ВОЕ в нем этого никогда не поймет. – Джузо, – так же щелкает зажигалкой, – ты согласился быть моим. – Так я тут. Значит – всё в силе. – Втянуть воздух получается медленно, дергано. А выдохнуть – быстро. – Дверь здесь не закрыта. Да и окно… Ты же знаешь о мобильности номера 12. Да? Теперь его хребет на мне. До сих пор давит тяжело. Инородный он. Не для Джузо. 13 – аккуратная пушка. 12 – огромный миниган. Заточены под разное. Не стыкуются детали, как бы хорошая девочка Мэри не старалась. – Верно, – усмехается. – Почему не контролируешь номера 7? – вдруг спрашивает Джузо. Наклоняет голову в интересе. – Он нестабилен. Пустая трата времени. – А где ты видел стабильного ВОЕ? – Ты стабилен. – Польщен, – едко плюет Джузо. – Ты, как и раньше. Всё так же покорно ждешь своей казни. Как хороший ВОЕ. – Он показывает на него, на себя, вздергивает руку со сложенными пистолетом пальцами. – Помнишь? Нет. Он больше не та пушка, которая сама лезла под руку с немым «Давай бахнем. Давай. Смотри, какая цель. Тебе понравится. Мне понравится. Сделаем это вместе». Он теперь другой. Или нет. Он – порядочный гражданин этого города. Несет за себя ответственность перед законом правительства. Это ему и нужно. Хэнз ощущает дурную кровь. – Я не понимал твоих слов, когда ты называл меня упрямым револьвером. Ведь я был покорен тебе. Теперь понимаю. Тебе даром не нужна была моя покорность. Ты пришел в тот ангар обуздать стихию. А он оказался рябью тихой мели. Как та обложка, которой теперь тот пользуется. – Но я обуздаю новую стихию, Джузо? – в его глазах азарт. Ничего не меняется. Может, имена у них сменились. Для него он всегда остается рукой. Для хэнза он всегда останется пушкой. И Берюрен – лишь новая декорация.***
Перед ним фото. На столе. Старые и новые. Разложены и упорядочены ровными кластерами. Он их бережет. Он с ними не расстается. Привязанное к друзьям оружие – как иронично. – Твоему цветку совсем плохо. – У Мэри много работы. Она помогает таким как он и не жалеет себя. Совсем как Виктор. Одно тесто. Разные только фигуры. На край ставят кофе. На свободный, подальше от фото. Хэнз принес ему кофе? – Ты так забавно выглядишь, когда удивлен, – всё так же хорошо читает по позе. – Хочешь, мы посетим твой дом? Джузо мотает головой. Осторожно собирает фотографии обратно по папкам и конвертам. Те, что не может подцепить пальцами – подтаскивает к краю и забирает так. – Я – пример для Тэцуро. Он молод и глуп, что он подумает, когда увидит меня с пешкой Берюрен? Да даже не пешкой. Мафиозником местным. Плевать. – О, да в тебе взыграл отцовский инстинкт, – шутит хэнз и садится рядом на подлокотник. Поправляет шляпу. – Неожиданный побочный эффект от подкидыша. Не знаю, что науськал тебе этот мальчишка против Берюрен. Возможно, не все утверждения верны. – Я видел достаточно «продуктов» ваших опытов. – Прижимает конверты к себе. – И жилы его подрезанные видел. – Он прототип, Джузо, – начинает. – Ему было всего двенадцать, – рычит. – Я всегда поражался рациональности твоего мышления. Значит, ты не будешь отрицать, что без жертв прогресс невозможен. Не будь неудачных продуктов вроде Гондри и Виктора, не было бы тебя и меня – вершины пищевой цепочки. – Ты говоришь как Берюрен. – Конечно. Но я всегда так говорил. Ты только вспомни. Джузо уже страшно вспоминать. Всё слишком сходится. Идеальными пазами пазла. То, что он предпочитал не замечать в своём хэнзе. Что сам от себя скрывал за безупречностью его личности. Что человек рядом с ним – его напарник. Пусть без модуля на руке. Пусть с гармонией в шее. Пусть с расширениями на пол-лица. И патлы свои отрастил, как раньше хотел. Не изменился. Это хуже всего. Совсем плохо. Достаточно от этого убегать. – Без тебя мне было одиноко, приятель, – бормочет себе под нос хэнз. Внутри дергает. Перекашивает. Тэцуро снимал с него скорлупку за скорлупкой. Долго. Нудно. Уверенно. До истинной формы, которую он загнал в себя. Прикрытую безвредностью перед EMS. Безотказностью – перед Оливией. Выживанием в городе, где таких как он – на костер живьем. Прямиков в Вундербендер. У него получилось. Теперь он открыт перед хэнзом. Партия сыгранна. Почти выиграна. Тактически выгодна. ВОЕ ждет следующего хода. – Ты говорил, что хочешь выжить на войне, чтобы вернуться к обычной жизни. – Верно, – поднимает взгляд мужчина. – Это и есть твоя обычная жизнь? – тяжело усмехается Джузо. – Кто тебе писал письма? – Нет. Я не думал возвращаться в корпорацию. Рассчитывал, что затеряюсь, да и меня затянет. Я строил на гражданке «обычную жизнь», как делаешь ты. У меня были друзья и девушка, я ее любил. Но тебе это что-то не напоминает? – Бегство. – Точно, Джузо. Я писал ей письма и чувствовал себя последней скотиной, ведь у меня на уме был ты. – Достает из кармана. Потрошит новую пачку. – Ответственность за свою жизнь всех ломает. Не только вундерваффе вроде тебя. Но задумайся, у меня сейчас нет выбора. А у тебя – есть. Разве это не прекрасно? Джузо смотрит на кофе. Он стынет. Хуже холодного кофе нет ничего. – И вот я тоже на транквилизаторах. Ты как в воду глядел, – показывает сигарету хэнз. Такие же курит. – Я раньше этого боялся. Что увижу в тебе оверэкстенда. – Так я и не оверэкстенд. Оверэкстенд моя обложка, но ей транквилизаторы не нужны. Опять о своём. – Дело не в этом, – берется за чашку. Отхлебывает пару глотков. Вкусный кофе, в трущобах такой не достать. Он видел в ВОЕ что-то прекрасное и безопасное одновременно. Пока для других он являлся диковинной штукой. И остается этим по сей день. Хэнз смотрит на свои часы: – Прости, приятель. Я зайду к тебе ещё. Зайдешь, куда денешься.***
Утро. Рутина. – Кофе? Ставит чашку перед ним. Кладет отчетные фото. – Теперь так будешь меня задабривать? – спрашивает Джузо. Сразу в лоб. – Я не знал, что тебе нравится кофе. А теперь хочу сделать приятно, – просто отвечает тот. Они мало говорят. Больше курят. Играют в гляделки. Хэнз всегда проигрывает – у него есть глаза, красивые серые глаза, которые смотрят на него как раньше. А у Джузо ствол на башке, и его рука направлена к нему. Он устал отдергивать голову тянущегося ВОЕ. – Мухлюешь. Усмехается. – Ты бы хоть прогулялся. Вчера так в окно зауныло смотрел, как собака на привязи. Но ты же не привязан. – Да я и в кабинете так сижу. Не люблю отсвечивать. Снова молчат. Снова курят. На самом деле Джузо рад, что не один. Он давно привык к грохочущей инструментами Мэри, к ее шумным клиентам. К тащащему неприятности в его кабинет Тэцуро. К встревающей в передряги Скарлет. К неоднозначным шутеечкам Крис. К забывчивому старику. К вспыльчивому Эдмонду и к его странноватой жене. К той «панде», что хотела его убить и не раз. В его жизни слишком много людей. Они появились сами собой. Внезапно и необратимо, как скачущий Левша на его плече – мозгов нет, а понимает. Теперь и Виктора для него нет. Пустой Левша, но живущий своей жизнью, не то что обложка. Джузо пьет кофе и смотрит принесенные фото. Цветок умирает без заботы – по нему видно, что Берюрен держит слово. Охраняет их. Свежие фото, принесенные в срок. Берюрен силен. Иначе можно было бы еще пободаться. Как повернулось. Он сослужил хорошую службу Тэцуро. Он вел себя как самый настоящий покладистый инструмент в руках разных людей. А для себя – ничего. Настало время возвращаться. Ведь всё всегда возвращается. Старый кокон дошелушен. На новый нет времени. А ВОЕ внутри – откровенно воет. Откровенно тоскует. Смотрит в это чертово окно и ходит кругами. Ему скучно на гражданке. Ему непонятна эта рутина. Зачем покупать хлопья на завтрак. – Ладно, – заключает для себя Джузо. Он этого хочет. Дремлющий на диване хэнз вздрагивает. – Что «ладно»? – со вздохом. – Забирай, – наклоняет голову к руке. – Только ответь на один вопрос. Тот отходит от оцепенения: – Конечно, Джузо. – Ствол кого ты ждёшь под своей рукой? Джузо или номера 13? Хэнз медлит. Он не уверен в своем выборе? Ему дают – на, пользуйся, хорошая пушка, дави посильнее. А взамен – натянутая улыбка. Не изменился. – Моего 13, – раскрытой ладонью. Правильный выбор. Так проще. Принимаю, – дуло упирается в руку. Хэнз привычно-забытым движением проводит по стволу. Внутри Джузо что-то обрывается. Окончательно рушится скрупулезно выстроенной стеной. Между сознанием и подсознанием. Между аккуратной гражданской личностью и всеразрушающим безвольным ВОЕ. Не совсем всеразрушающим. На что укажут. Не совсем безвольным. Ведь он может сейчас сделать так: прижать хэнза к дивану собой, тереться о его шею, пока он его гладит-гладит-гладит. Будто сто лет так не трогали. Все к спусковому крючку тянулись. А нужно было. По-другому. – Всё равно звать буду Джузо, – его взгляд теплый, его руки теплые. Он весь, чтоб его, теплый. Джузо никого так не трогал. 13 – лишь однажды, только с ним. Когда хэнз сам вызывал в нем буран и обуздывал так скрупулёзно, так ярко. Его истинную форму. Рассматривал так близко. Нарушал правила. Псих. На пять метров назад. Отступи. – Упрямый револьвер вернулся ко мне. Да. Упрямый. Смотри. Предохранитель слетает. Крепления щелкают. Чужеродно. Надрывно. Он хорош в не_своей истинной форме. Он опасен. Он покорен. О, эти глаза. В них нет радости. – Тебе не нравится? – Я тоже хочу кое-что вернуть тебе, напарник, – гладит хэнз по спине, по зарубцевавшейся ткани возле пластин. – Твой хребет. Это? Мэри старалась. Мэри прилаживала. Сращивала несращиваемое. Корпела не покладая рук, не выпуская инструментов. Чтобы помочь. Джузо привык. 13 – привыкнет. Это не больно. – Прямо разберешь свою обложку? – Да. Самолично разберу.***
Джузо выходит в город. 13 терпеливо ждет. Идет по знакомым проулкам, спускается по лестнице, заходит в открытую дверь. Слышит привычный шум, плеск, звон, крик. – Джузо! – объятья на шее. – Ты живой. Ты бы хоть позвонил. Написал. Он треплет Мэри по волосам. А она не отпускает. – Я пришел отдать долг за ремонт. И тебе тоже отдать, – кладет два конверта на стол. – Хотя я тебе по гроб жизни обязан. – Только не говори, что ты нашел хорошую работу и теперь оставишь меня? – как всегда прикрывается грубостью. – Вообще-то инженеров берут с собой. – Это плохая работа. – Он мнется, подбирает слова. – Но я буду заходить к тебе на проверку. За щедрую плату. Ведь никто моё тело лучше тебя не знает. – Конечно! В ее руках отвертка. На плече сидит Левша и виляет хвостом. Ничего не изменилось. Их никто не тронет. – Джузо? – ещё один. – Не остаешься? Тэцуро зол. А его лучше не злить. Он стоит в дверях со своим «куда ты собрался?» Никуда не собрался. Словно не прошло столько времени. – Еще я пришел за своим цветком. Со мной ему лучше, – показывает на потрепанную пальму в горшке на полу. – Вообще за вещами пришел, а не прощаться. Что сопли развели? Кажется, работает. – Может быть кофе? Этот очень вкусный, – вытребованной у хэнза пачкой. Они общаются. Зло шутят. Пьют приготовленный Тэцуро кофе в старом кабинете. Вспоминают со смехом старое. Рассказывают новое с восторгом. До самого вечера. У них все хорошо. Они – переболели по Джузо. Мэри протягивает ему сигареты: – Не кури так много. Надписью в портсигаре. – Конечно. Он скидывает вещи в сумку и забирает цветок. Машет рукой на прощанье. Он обязательно зайдет еще не раз. Ему не нужно сжигать мосты. В контракте не прописано.***
Поворот предохранителя. Щелчок креплений. Так легко. Многочасовой операцией. Без наркоза. Проверить сразу. Вдруг не срастется. Но 13 живучий, на нем всё срастется. И сложится, скрепится, спаяется. Его позвоночный ангар тянули с грудины, драли сквозь ребра. Сердцевиной из оболочки. Ненужной. Пустой. Ничейной. Обложки. Теперь его форма. Теперь ему нравится. И программа его, скучал он по ней. Опасным покорным инструментом льнет к умелым рукам. Разгоряченным без боя. Раззадоренным без убийства. Заждавшимся. Заскучавшим по ощущениям. Они входят дважды в одну реку. Уверенным шагом навстречу. На руке напарника старый модуль – вот так от сложного к простому. Они – два символа. Грязной правды. Серой гнили. Несбывшихся надежд. 13 прижимается к нему с программным упорством. С неподавляемой агрессией. Посмотри на свой упрямый револьвер. Ты дорвался. Ты можешь трогать. Но моя очередь изводить – только попробуй помешать. – Что, за нами сейчас никто не следит? – гладит живот, давит на пах. – Не верю. Это же Берюрен. Вдох в два этапа. Выдох. – Никому здесь это не нужно, – мотает головой его хэнз. – Как знаешь. Снова гладит. Снова давит. И дергает за ремень: стаскивай уже свои штаны, что непонятного. И хэнз выполняет, даже не колупается – быстро расстегивает, быстро снимает. Словно момент упустить боится. А 13 не боится. Никуда из-под него не денется. Подводит пальцы к губам, прижимает несильно, пусть откроет. – Облизывай. Так проще будет скользить. И он облизывает. Прямо языком. Прямо сочно и горячо. За этим интересно наблюдать. Каким-то внутренним удовольствием. Берется за член. Проводит снизу вверх. И еще. И еще. – Не страшно? – Нет, мне нравится. – Не жестко на полу? – Нет, всё в порядке. И подается. Сжимает руками. Притягивает ногами. Выгибается, придерживаемый за спину склонившимся перед ним оружием. Оружием, приласканным до потряхивания. Накрученным до лязга позвоночных конструкций. До щелчков приращений. До упертых в пол распорок. Восхищайся истиной формой. Вижу в твоих глазах удовольствие. 13 прижимает ближе. Утыкается дулом в открытый живот. Ведет вверх. Царапает. Пока его не начинают гладить по стволу, размеренно и лениво. Не как стихию – как тонкую рябь над песком на мели. Не баламутя. Хорошую пушку. Он доводит в пару резких толчков рукой. Держит возле себя. Даже немного пугается. Сжатых кулаков, закрытых век, липнущих к затылку волос, частого горячего дыхания в его шею. Беззвучного. Хэнз отходит долго. Резко открывает глаза. – Как мне?.. – Проведи еще раз, пожалуйста, – бодает руку. И хэнз повторяет движение. Раз. Два. Шесть. Вдох. Выдох. И снова. 13 кайфует. Как под наркотиком. Иначе не сравнить. Приятным спазмом. Природнившейся болью. Вроде не ломает, но пробирает хорошо. Они наслаждаются лаской друг друга. Остаточной. Немного смазанной об ощущения. Сначала приподнимается ВОЕ, закрывает свой хребет на крепкий замок. Подает руку. Хэнз принимает её. Как опьяневший. Загорается фитиль зажигалки. Их сигареты – две точки в темноте. Человек и оверэкстенд смотрят друг на друга. Им предстоит еще много работы. Они понимают это без слов. Им не нужна гармония. Человек и инструмент. Требующая рука и упрямый револьвер. Они не меняются. Меняются – декорации.