Наука не подводит

Металл тоже имеет свойство уставать. Напрягаясь из разу в раз, отдельные детали механизма меняют форму, теряют назначение, становятся негодными, а определяется срок их службы выносливостью материала. Такую логику на людей переносить нельзя, это однозначно, но если попробовать, то Сенку точно не был бы железом. Скорее алюминием, раз уж на то пошло. Поэтому он любил перекладывать тяжелую работу на других, оставляя себе вычисления и все то, где без его непосредственного участия не обойтись. Но это все не имело значения, когда что-то действительно интересовало, когда работы было невпроворот, когда жадность до знаний и новых возможностей брала верх. Тогда Сенку забывал о еде и сне, даже если это иррационально. Он понимает, что продуктивность упадет, хоть это и не происходит сейчас, знает наверняка, что легче совершить ошибку, когда единственное, что держит в сознании — рвение к прогрессу и кофеин в тех ничтожных дозах, в каких он его может добыть, но это все его не останавливает, ведь стоит отвлечься и все пропадет. Сенку уснет и потеряет контроль над ситуацией. Вдруг кто-то вломится в лабораторию? Вдруг его прирежут, пока он отдыхает? Вдруг он снова окаменеет? Не переставай считать. Кроме того, во сне было неуютно, как бы глупо это не звучало. Лучше здесь, вместе с формулами, листом животной шкуры и угольным карандашом. — Какой план? Хром. Точно, он тут тоже есть, заканчивал с подсчетом тех материалов, что остались неиспользованными. Впервые в жизни Сенку заметил, что не озвучивает мысли вслух сразу. — Думал заняться теоретической частью и начать укрепление деревни. Нельзя допустить второго пожара, да и нам бы не помешало позаботиться о безопасности тех, кого мы поработили наукой, — Сенку выдохнул и вернулся к чертежам. Они давали ему намного больше свободы, чем сборка механизмов. Ему нравилось чувство того, что он что-то создает, удовольствие все еще преследовало, когда механизм стоял перед ним собранным, но это было что-то другое, приземленное, даже меркантильное, что-то вроде присоединения новых людей к Королевству Науки. В чертежах Сенку чувствовал что-то кроме алчности и удовлетворения собой. И это стоило того, чтобы отвлекать себя уже семьдесят восемь часов, три минуты и семнадцать секунд. Ты не выживешь, если собьешься. Они только вчера покончили с очень сложным заданием, Сенку еще не успел отдохнуть, но уже забыл об эйфории, охватившей его, когда он увидел устройство в действии. На место ей пришла усталость, тупая боль в теле к тому моменту стала уже постоянным спутником, но ничего страшного. Ничего такого ужасного, чтобы прерываться сейчас, уходить посреди работы. Лучше запить отваром из целебных трав и отложить импровизированную кружку подальше, чтобы ненароком не залить труды. — Тогда… Известь и песок, так? — уточнил Хром, закидывая корзину на спину. Сенку кивнул, прежде чем убедился, что это действительно то, чем его товарищ сейчас должен заниматься. Хотя, материалы никогда лишними не будут, а Хрому тоже не помешает побыть чуть-чуть в своей стихии. Вот теперь он совершенно один. Воспоминания об экспериментах с Тайджу нахлынули, пока внимание не успело сосредоточиться на размерах будущей трубы. Сенку не готов к этому, совершенно. Видимо, хронический недосып дает о себе знать, раз думалка так сильно уступает чувствам. Друг жив. В этом сомневаться не приходится, Тайджу слишком пустоголовый, чтобы просто так склеить ласты, так что они встретятся. И ведь все равно разум не поддается, все равно он не может заставить себя подумать логически, а не скатываться к инстинктам, гласящим, что одному быть опасно. Сенку отказывается понимать, что ему одиноко, отказывается признавать, в какую ловушку загнали его обстоятельства, и что он грызет не клетку, а собственные пальцы, полагая, что так поможет самому себе и остальным. Сенку тяжело вздыхает и фокусируется на руках, пока считает в уме, бормоча промежуточные результаты: — Сто двадцать четыре сантиметра… тысяча шестьдесят три квадратных сантиметра… Вычислительная способность упала. Даже на сколько процентов она отклонилась от нормы сказать не получалось. Каким-то образом, от площади листа металла он перешел к подсчета часов сна за неделю. Пять. Около секунды Сенку сомневался, что вспомнил все моменты отдыха, но в памяти хорошо возникали образы ночного неба, которое он наблюдал, пока работал над батареями и ходил на свежем воздухе туда-сюда, планируя дальнейший ход действий. Как он не заметил хронической нехватки сна вопросом не было, наука отвлекает и дает почву для размышлений, заставляет решать бесконечные задачи, чтобы, как в какой-то видеоигре, улучшить качество жизни и прийти к финальной цели. И ведь все лучше, чем бояться, что не проснешься, так? Еще пятнадцать минут он пусто смотрел перпендикулярно вниз по отношению к полу. Нет больше страсти, и Сенку только что в полной мере это понял. Он не мог работать уже очень давно, но продолжал толкать себя вперед, предпочитая отбрасывать потребности организма в сторону. Лучше сделать сейчас, чем потом. Проект будет завершен, тогда отоспится. Но для чего он бодрствует сейчас? Просто убегает от кошмаров и неприятных воспоминаний? Как жалко. Голова сама собой опускается. Плечи ноют, по спине будто молния прошла, затылок касается шершавого дерева. Дыхание прерывистое, неровное, сердце стучит в висках, но подняться не получается. Сенку противится сну, сам не понимает, почему, будто бы это и не он вовсе, а что-то другое мешает ему просто отключиться, но тело сдалось раньше разума. Собственно, как всегда. …пять, шесть, семь, восемь… Он даже не сразу понял, как начал считать. Руки висели по бокам, будто парализованные, ничто в теле охотно не отвечало. Сенку был бы в шаге от паники, если бы мог этот шаг сделать. Он пытался расшевелить ноги, пробовал поднять голову, старался открыть глаза, но только последнее усилие увенчалось хоть каким-то успехом, даже если тут же глаза заболели от света. Хорошо, все хорошо, он еще жив, кажется. Сенку сосредоточился на дыхании, вспоминая поход за серной кислотой. Тише, медленнее, спокойнее. …тридцать два, тридцать три, тридцать четыре… Целых двадцать секунд паниковал. Оно того не стоит, ничего ужасного не случилось. Сенку пытается и дальше вбивать себе это в голову, пока отсчет становится громче. Чувство, будто считает не он сам, а кто-то другой. Все мыльное, будто залитое кувшином мутной воды, все рациональное в его теле просит уснуть наконец, но что-то другое, следственно, иррациональное, вбивается в голову, мешает думать, продолжает считать, даже если это больше не нужно. Он в деревне, повсюду люди, его не убьют, и он не умер, так в чем проблема? Хотя, как он может надеяться на удачу? Ученые берут все в свои руки, для того и существует наука, чтобы держать ситуацию под контролем, так почему он не сделает что-нибудь в этом направлении? Сенку напрягает шею, постепенно повышая давление, чтобы оно пересилило боль, но не сделало ее интенсивнее. Он зажмуривается и снова открывает глаза, приходя в чувства, веря, что так сможет выпрямиться и мало-мальски забаррикадироваться. Сенку не удивляется, но радуется, когда у него получается оторваться от стены. Теперь ноги. В глазах потемнело, когда он встал, а на спину будто свалился валун. Что ж, последние восемь часов он провел сидя на полу, неудивительно. Пересиливая себя, Сенку идет к выходу и начинает придумывать, что может с ним сделать. Закрыть чем-то прочным? Материалов нет, а выходить опасно; если потеряет сознание там, то будет беспомощен против потенциального противника. Он бы никогда никому в этом не признался, но страх за свою жизнь преследовал его всегда, хоть и не мешал жертвовать собой понарошку, а когда он стал вождем, то есть, потенциальной целью жадных до власти селян, то ситуация только ухудшилась. Пока у этого нет смысла, он не будет подвергать себя опасности нарочно. В голове творилась полная белиберда, это если кратко. Гробовая тишина могла мгновенно смениться волной вычислений и всяческих теорий, чтобы резко прерваться, когда Сенку спотыкался о данные, которые забывал или принимал за неверные. Это еще больше изматывало и бесило, даже если со стороны он выглядел так, будто пусто смотрит куда-то влево, навалившись на стену и съехав чуть вниз. Сознание выключалось, но не до конца, что тоже страшно раздражало. Стоило закрыть глаза больше, чем на тринадцать секунд, как все возобновлялось. Счет, параноидальный страх за свою жизнь, пробегающие по телу мурашки, мокрая шея— Все тело вздымается, когда Сенку слышит шаги и шорох. Кто-то зашел. — Сенку? — удивленный, даже несколько испуганный голос Хрома. Это Хром. Он не опасен. Ученый медленно поднимает взгляд, понимая, насколько жалко сейчас смотрится. Но перед ним человек. Сенку не мог решить, чего сейчас хочет сильнее: прикоснуться к руке товарища или уснуть под его присмотром. Странно. Все это слишком странно, откуда эмоциональность, откуда привязанность? — С тобой все в порядке? — с лица Хрома не сходит испуганное выражение, он тянется вниз, намереваясь прикоснуться к другу. Сенку не успел бы отскочить, даже если бы от этого зависела его жизнь, так что ничего не мог поделать с тем, что теплая рука сжала его плечо. Глаза ученого расширились в удивлении. Он и не знал, насколько холодно ему было до этого. — Устал… — тихо сказал Сенку, пытаясь, вопреки мольбам организма, держать глаза открытыми. Занимая себя чем-то, он стал рассматривать выражение лица Хрома, желая понять, о чем он сейчас думает. Смесь огорчения и осознания, что-то вроде этого. Потом он кидает взгляд в сторону чертежей и будто бы храбрится. — Идем, — твердо и без нотки сомнения. После Хром берет друга за руку и тянет на себя, призывая встать, но ноги все еще отказываются выполнять единственное, для чего существуют, поэтому приходится брать дело в руки буквально. Сенку поднять и перенести было делом нелегким, но выполнимым, а вот заставить сотрудничать в обычных обстоятельствах было бы еще той задачкой, но сейчас он плотно прижимается к Хрому, как щенок к матери, и это настораживало. Это насколько сильно он устал? Сенку не знает, куда его несут. Не знает, что видит, чувствует себя слепым, хотя свет все еще попадает на сетчатку, хотя технически он все еще воспринимает информацию, но, видимо, на ее обработку уйдет слишком много сил. Да и все равно единственное, что он хочет знать, это то, что он не в руках врага. Он будет сопротивляться сну сколько потребуется, но хотя бы не будет делать это из животного страха. Так, мера предосторожности. Спина выпрямляется под воздействием прямой поверхности, на которую его положили. Боль слегка отступает, становится мягче, а веки уже слишком тяжелые, чтобы он и дальше забывал о естественных потребностях несовершенного человеческого тела. Счет возобновляется, тело напрягается, ему видится гигант с длинными темными волосами. Он один, он снова один, он снова должен выживать совершенно один… Теплая ладонь хватает его за предплечье. — Спокойно, — Сенку слышит в его голосе заботливую улыбку. — Я рядом. Ты можешь отдохнуть. Голос успокаивает, и, хотя это необычно, странная внушаемость самого Сенку не удивляет. Он поступает так, как ему предлагают. Следующие сутки он провел в полной тишине, не думая абсолютно ни о чем.