Пожирающая ярость

      Мёрфи беспокойно метался вокруг собственного дома, не находя в себе сил ни вернуться назад, ни свернуть на противоположную улицу. Голова шла кругом от происходящего. То, что еще в школьные годы казалось вполне разумным, теперь недостижимый фантом. Хоть что-то роднило его с Эдрианом, свято убежденного, что они проживут «ч е л о в е ч е с к и е» жизни, состарятся и умрут в неведении.       «Ну и дел мы натворили, старина», — усмешливо раздался знакомый голос в сознании.       Кто эти «мы»? Не было никаких «мы». Мёрфи хватало общества самого себя, чтобы все превращать в руины. Запыхавшись от быстрой ходьбы, он прислонился к ближайшему фонарному столбу и косо посмотрел на мрачную многоэтажную постройку. Возможно, Андреа уже воспользовалась «запасным» выходом и выбежала на улицу, как только его силуэт скрылся за углом, и уже яростно строчила сообщение Эдриану о случившемся. А может, красавица Сибил со своим начальником Пирсом заглянула к ненавистным Мойрам, и заранее знала, чем закончится их небольшая перепалка, поджидая этажами ниже.       Вариантов развития событий было предостаточно, и ни один из них не устраивал его.       Экран смартфона, гревшего карман брюк, ярко вспыхнул, уведомляя об отсутствии пропущенных звонков и новых сообщений. Мёрфи разочарованно хмыкнул — конечно, до него никому не было дела. На мгновение он подумал о мачехе, о которой старался никогда не вспоминать. Чужая (во всех смыслах) женщина, которая не имела ничего общего с ним, и даже человеческое нутро не разрешало и в мыслях назвать ее «матерью» или кем-то вроде этого. Чтобы она сказала ему? Мёрфи равнодушно провел пальцем в сторону, прикладывая телефон к уху, готовый вслушиваться в череду непрерывных гудков.       В тот момент, когда он приготовился раздраженно нажать на «сброс», послышалось кряхтенье, а затем бодрый женский голос произнес:       — Привет, солнышко.       — Хм, привет, — прочистив горло, отозвался Мёрфи, ощутив себя уязвленным таким обращением к себе. Кто его так звал? Да, никто. — М, я, знаешь, задумался и не туда позвонил.       — Я вообще сомневалась, что мой номер есть в списке твоих контактов. Это лестно, дорогой. Что-то случилось? Нужны деньги?       Деньги, деньги, деньги. Неужели, таким его и видят окружающие? Корыстным уродцем, которому кроме пачки долларовых купюр ничего не нужно? Вот же мерзость.       — М, — он снова замычал, подбирая слова, чтобы в очередной раз не сказать какую-то колкость, о которой будет жалеть спустя время. — Просто хотел узнать как вы там. Может, я скучаю. Причем тут деньги.       Молчание, усмешка, характерное мычание. Хоть в чем-то они похожи!       — Солнышко, кажется, еще пару месяцев назад ты пожелал нам с твоим отцом сдохнуть в один день, а сейчас соскучился? Ты не заболел?       Последняя фраза так и сочилась сарказмом. Мёрфи тяжело выдохнул, прикусив язык, в глупой надежде, что сейчас небеса разверзнутся, и молнии попадут в его пустую голову. Некрасиво, блядь, вышло. Он уже совсем забыл про августовский юбилей отца, как налакался еще в мини-баре и испортил очередной семейный ужин, а потом проспал смену на работе, поставив «рыжую» главной. Опять.       За все время своего жалкого существования Мёрфи еще никогда не был так близок к нервному срыву и истощению, никогда еще не был настолько человеком.       — Ладно, прости, — буркнул он, — давай забудем.       Вечно легкомысленная пассия отца должна была согласиться с его приглашением, отшутиться или добавить еще пару раз обращение «солнышко», но вместо этого на другом конце трубки послышалось радостное:       — До рождества, — мачеха первая прервала звонок, не продлившийся больше полутора минут.       «До рождества».       Еще несколько удручающих месяцев, которые, кажется, не сулили ничего, блядь, хорошего. В какой из этих дней он снова потеряет Артемиду? Когда звериная сущность возьмет верх над личиной мальчика-подростка с задетым детским эго?       Мёрфи удрученно вздохнул и снова покосился на собственное мрачное прибежище. Пора бы и домой. Он медленно засеменил к парадному входу, чувствуя, как желание напиться водки возрастает только от одной мысли о количестве этажей этой многоквартирной тюрьмы. Как только пугающие алые цифры покажут выше десятки — во рту пересохнет, а кончики пальцев предательски задрожат.       Выйдя на своем этаже, Мёрфи нервно сжал пальцы рук в кулаки и неуверенно подошел к собственной двери. Ни какой утешительной полоски искусственного света, ни каких голосов или громкой музыки, которая могла бы разноситься черт-пойми-откуда. Он неуверенно коснулся холодного металла и резко потянул ручку вниз. Не заперто.       Студия встретила недружелюбной тьмой, заполонившей собой все пространство. Мёрфи неторопливо потянулся к выключателю с внутренней готовностью, пожалуй, ко всему и ко всем. Узкий холл озарился теплым искусственным светом, вступившим в некую схватку с внутренним мраком. Все оставалось на своих местах, никакого погрома.       Он повернулся обратно к двери, поворачивая ключ, что так и болтался в скважине на два оборота, которые вряд ли бы спасли от чудовищ. Глупо бояться кого-то еще, когда главное зверье это ты сам.       Еще раз, провернув ключ до характерного скрежета, Мёрфи тяжело выдохнул. Безумие. Никогда бы и в голову не приходило закрывать дверь изнутри. Кому бы захотелось постучаться к нему под покровом ночи?       Развернувшись на каблуках, он сделал шаг и случайно задел чужую пару обуви. Андреа. Пара черных потертых кроссовок «Fila» аккуратно стоящая в стороне оказалась завалена на бок, обнажая пыльную массивную подошву. Андреа. Она все еще была здесь, осталась здесь, может, даже ждала его в угнетающей тишине, всматриваясь в мельтешащие силуэты за окном не умолкающей улицы.       Тихо разувшись, Мёрфи прошел в слабо освещенную комнату, ощущая волну облегчения, облизнувшую его черствое сердце и сломленный разум. Каштановые волосы разметались по подушке, часть белоснежного одеяла зажата между ногами, другая смята в руке. На девичьем лице читалась умиротворенность, разве что веки немного подрагивали.       Желание прикоснуться, вдохнуть р-о-д-н-о-й запах, прижать ближе к себе и защитить от самого себя.       Он осторожно устроился на самом краю кровати, надеясь, что ни одним движением не заденет и не потревожит ее, казалось бы, спокойного сна. Что ей снилось? О чем она думала, когда решила остаться здесь, когда решила уйти из больницы и поверить его россказням? Мёрфи облизнул пересохшие губы и перевел взгляд на Андреа, правая рука невольно потянулась к ее волосам, но застыла в воздухе, так и не коснувшись ни одной пряди. Нет. Хватит уже пытаться проявить собственника, навязывать свою любовь и вообще все это дерьмо. Никому оно не нужно.       Подмяв под себя подушку, Мёрфи прикрыл глаза, судорожно напоминая себе, что все еще человек, которому необходимо, хоть изредка спать. Может, если бы он и раньше не злоупотреблял отсутствием сна, то голова бы работала лучше? Например, не было бы череды необдуманных поступков, включая это бешенство матки у Коры. Ведь эта его жизнь складывалась, будто бы по черновикам из прошлого, когда засыпая старцем, он представлял себя юнцом, бросившим вызов судьбе или древнему проклятью. Не имело значения.       Лю-би-ма-я девушка — ровесница, с которой они могли прожить все моменты вместе. Например, поучаствовать в конкурсах самой красивой пары школы или стать королем и королевой любого бала. Они могли бы быть счастливы с первой же встречи, если бы он, Мёрфи, в этой жизни не был бы таким дураком, не подарил бы единственную любовь своего существования лучшему другу.       Приоткрыв один глаз, он покосился на ничего не подозревавшую Кэмпбелл, изнемогая от желания разбудить, вывести на разговор, за который будет корить себя долгое время. Чувствовала ли она хоть что-то к нему сейчас? Кроме жалости, конечно. Раньше же испытывала.       Мёрфи снова прикрыл глаза. Лучше подумать о прошлом и разбить себе сердце.       Когда началось это безумие, нелепая одержимость зверя самой воинственной и уверенной в себе богиней? Может, детские книжки не считали ее воинственной, навесив ярлык кровожадной охотницы-девственницы, но для него Артемида была всегда «самой».       Должно быть, все началось с подвига Геракла, исполнявшего поручения трусливого правителя, который, если верить сказкам, считался десятым или одиннадцатым по счету. Усмирения ужаса Ада, верного прислужника — лучшее, что могла выдумать Гера. Тогда впервые дала трещину его верность — для Аиды происходящее показалось забавным, и с легкой руки владычица Ада позволила преломить своего слугу, выставить его посмешищем, правда, без использования стрел. Только грубая сила и ум.       Кора улыбалась. Впервые за вечность.       Выведенный из преисподней, Цербер изнывал от непривычного яркого света, и из всех трех глоток раздавался оглушающий вой, сопровождаемый капающей ядовитой пеной. Таким он запомнился поверхности, пока в его памяти навечно отпечатывались и висячие сады, и статуи, которым поклонялись, и то, о чем так тосковала Кора — голубое небо и солнце. Если бы она знала, что земные радости открылись его взору, то с радостью бы заняла и его место — униженного, почти задушенного слуги. Но и небо, и солнце, и зеленые отравленные поля, и все увиденное потеряло всякий блеск, когда Геракл остановился у подножия храма, приклонив голову в приветственном жесте перед Богиней, что равнодушно следила за суетливыми нимфами. Ничто и никто не выглядел также великолепно.       — Что это? — брезгливо произнесла она, указав жестом на Цербера, отвлекаясь от собственных забот. Полумесяц диадемы поблескивал в обрамлении волос, убранных назад.       Геракл бросился в объяснения, бахвалясь своей находчивостью, вызвав в ответ кривую улыбку.       — С твоего позволения, — самоуверенно поинтересовалась она, протянув руку ближе к зверю. — Я думаю, что без стрел и особых умений, я бы смогла повторить твой подвиг.       «Артемида, это может быть небезопасно», — раздался мужской мелодичный голос.       Она знала, что делала. В трех парах его глаз блеснуло божественное отражение, заинтересованное не в нем, только в укрощении яростного чудовища. С грубой хваткой бледная рука вцепилась в его шею, усмиряя змей внутри и снаружи.       — Я так и думала, что совладать с ним просто, — нахально произнесла Артемида. — Я бы обменяла с десяток ланей на одного такого, но… чудовища должны оставаться в Аду. Делай то, зачем пришел. Я не выношу такую бессмысленную охоту.       Она отступила и освободила путь дальше, который закончился в этот же момент. Лишь зализывая раны, сглаживая в воспоминаниях тот ужас на лице царя, умолявшего вернуть чудище назад, Цербер осознал всю ничтожность своего положения. Всякий дурак, обошедший выдумки Аиды, мог схватить его за шею и вызволить наверх, выставляя посмешищем.       — И что, — не унималась Кора, расхаживая вокруг собственного трона. Рубины поблескивали в ее ушах, покачиваясь в такт неспокойным движениям богини. — Кого же ты встретил, кто там был, там, должно быть, всегда… иначе, чем здесь.       — Артемиду, — хмуро произнес Цербер, вернувшись к приближенному человеческому облику, который теперь хотелось сохранить навсегда. — И брата ее, Аполлона.       — Артемида, — многозначительно протянула Аида, покручивая на указательном пальце перстень. — Упрямая девственница, покровительница всего, что только можно. В избытке мстительность и уверенность, помню ее. Слишком много внимания придают к ее важности на Олимпе.       Разумеется, у него не было шансов в таком обличии. Если бы он возомнил себя лучшим охотником и бросил ей вызов, то нарвался только на гнев, ненависть. Лучше уж обойтись презрением и непринятием. В конце концов, его предназначение быть сторожем, окруженным безликой массой скитальцев.       Смахнув скупую слезу по прошлому, отравленную обидой и злобой, Мёрфи отогнал от себя и это. Безумство было всегда, сохранялось и крепло в их очеловеченных судьбах, навеки изгнанных с Олимпа.       А когда не осталось ничего прежнего, слишком человечный и проклятый за измену, Цербер скитался всюду, выискивая только смысл. Ярость научила его всему, чему люди обучались долгие годы, живя сообща. Он мог думать, как они, выглядеть, как они, овладел какой-то грамотой, но никогда тем, что имели настоящие люди, созданные наподобие тех, кому они поклонялись, также лишенных этого внутреннего света.       Он свершил первый грех, за который ему не было прощения, а затем последовали следующие.       У него менялось имя, иногда лицо, с уродством которого, казалось бы, уже и свыкся. Неизменным оставалось одиночество.       Впервые Артемида попалась ему в вишневом саду. Теперь ее звали иначе, на голове не блестела диадема, а волосы были такими светлыми, что от солнечных лучей казались и вовсе прозрачными.       — Я тебя знаю, — вдруг произнесла она, голос ее прозвучал лучше любого пения птиц. На загорелом лице просияла улыбка. — Ты тот мальчик, который часто ворует еду, да?       Мальчик. Ворует. Еду.       Тогда ему нечего было возразить, ведь попадание было в самое сердце. Он был беден, грязен, страдал от каких-то паразитов, поселившихся в его смоляных волосах, и не находил другого занятия, кроме воровства. Со временем, наверное, это могло бы войти в привычку.       Артемида из воспоминаний внезапно помрачнела. Розовые лепестки облетели, оставив ветви нагими, издалека напоминающими лапы мертвецов. Бледные губы безмолвно зашевелились, всегда полные жизни глаза потухли, свет в них сменился тьмой, в которых можно было разглядеть трехголовое чудище.       «Я так и не смогла выбраться. Помоги».       Воды Леты поглотили ее. Снова. Смыли все воспоминания, ведь умереть — значит забыть.       Мёрфи вздрогнул и широко распахнул глаза. Всего лишь сон. Он уже и забыл, что ему тоже что-то снится, слишком много поддавался размышлениям о прошлом. С трудом отдышавшись, он взглянул на Андреа, что так по-детски сопела в подушку. Не справившись с искушением, Мёрфи невесомо коснулся ее волос, пропуская между пальцев прядь за прядью. Пусть хоть эта мелочь, еще одно жалкое воспоминание останется с ним навсегда.       Тьма не отступала. Он уже жалел, что не обзавелся ночником, который мог бы успокоить разбушевавшуюся память и воображение. Вновь воспользовавшись мобильным телефоном, Мёрфи убедился в своей ненужности большинству и поддался очередному всплеску эмоций, открывая не удаленный чат с миссис Ньюман. Беспокойная, взбалмошная женщина, кажется, никогда не выпускала телефона из рук.       «Нам надо завершить начатое», — быстро напечатал Мёрфи и, не задумываясь над уточнениями, отправил сообщение.       Аида прочла практически сразу, но не затруднила себя спешным ответом. Сука.       Желание провести еще пару часов в пустых грезах отпустило. Теперь уже хотелось наполнить свою жизнь какими-то действиями, которые зачастую оказывались еще более бессмысленными. Постоянные размышления над тем, какой могла бы жизнь, действовали на нервы. Мёрфи свесил босые ноги с кровати и вгляделся в глухие сумерки, видневшиеся сквозь мутное оконное стекло. Сколько еще дней в запасе? Будет ли скучать по тем, кого уже не спасти?       Он написал еще одно сообщение для Аиды, а после переслал все Эдриану, надеясь, что ответ не заставит себя долго ждать. Протеиновый мальчик должен был снизойти со своего трона и ответить ему. Речь же шла не о каком-то слуге, а о тех, кем они дорожили, кого любили.       Занятий после того, как Мёрфи в сердцах крикнул, что и в клуб не явится, больше не было. Можно было бы поинтересоваться у «Рыжей» обо всем, спросить про обстановку и что-то еще. Сколько бокалов было разбито за последние сутки? Как много скользких типов попросили подмешать что-то в коктейль своим спутницам? Какая нелепость пытаться удержать девушку насильно! Чем не поступок мальчика с задетым детским эго?       А разве не этим он занимался сам?       Он обернулся на спящую девушку и подумал над той сотней, тысячей способов удержать ее, сблизиться с ней, которые рождались в его расколотом разуме. Унести в самое надежное место, святилище ее имени, где никто не помешает, не нарушит его иллюзию счастья. Нет, это никуда не годится.       Не может же он, Мёрфи, быть настолько омерзительным? Даже самому себе.       Устроившись обратно на кровати, которая в одночасье стала жутко неудобной, а эти пружины отвратительно впились в позвоночник, Мёрфи прикрыл глаза, представляя, как с наступлением рассвета его мысли наполнятся чистыми помыслами и действиями. Привезет А-р-т-е-м-и-д-у к Ньюманам, обсудят, что им делать дальше (обычно этот момент сопровождался криками и отменной бранью в каждого участника дискуссии), раскроет правду о нахождении Тома и обязательно покажет свое истинное обличие.       Зажатый в руке мобильный телефон завибрировал в такт его мыслям, точно соглашался с надежностью этого плана.       «Да, так и следует поступить. Умереть я всегда успею».