***
«Мне так нравится на это смотреть», — жеманно произнесла Артемида, скучающе подпирая щеку рукой. «Я, как и вы, юная Артемида, нахожу это вполне забавным», — Гефест криво улыбнулся, обнажая ряд мелких желтоватых зубов. Она хмыкнула и перевела взгляд на театральное представление, предшествующее очередному турниру с вполне себе очевидным исходом. Поначалу ее изрядно веселила торжественная месса и слова: «с благословения Божия начинается всякое дело, тем более настоящее», нашептывались в такт с духовными лицами; а также нравилось делать негласные ставки, втайне посылая ленты фавориту, которые по окончанию пропитывались кровью поражения. «Какая же я юная, Гефест», — вполголоса произнесла она, сжав свободную руку на деревянном поручне трибуны до побелевших костяшек. «Юность осталась в далеком прошлом. Причем для нас обоих». «Так и есть, но это дело прибыльное. Кузница никогда не пустует, а мое дело, я полагаю, будет жить и после моей погибели». Вздрогнув, Артемида с тоской покосилась на него, поджав и без того тонкие губы. Зачем этот хромоногий кузнец напомнил о том, что ее время на исходе? Еще два восхода солнца и сердце перестанет биться, а потом… Она снова родится, будет жить обычной жизнью, пока не сляжет с лихорадкой до очередного возвращения памяти. Что если следующего раза не будет? Или она так никого и не встретит, будет бредить, ее остригут и отправят куда подальше? В одно мгновение ее глаза наполнились слезами страха за грядущее будущее. «Вы плачете? Неужели так расстроила мысль, что мне осталось недолго?» Дрожащей рукой Артемида вытерла выступившие слезы и ехидно улыбнулась. Ее взгляд замер на затоптанных кустах роз. Что за унылое зрелище. Лицедеев и жонглеров* разогнали по сторонам, уступая дорогу герольдам** и судьям. Выпрямившись, Артемида без всякого интереса посмотрела вокруг себя. Все было как прежде: синее небо, пестрые платья, бледные лица собравшейся знати и землистые простонародья, заполонившего территорию по кругу. Все они жаждали пошлого психоза при виде игры со смертью, выкрикивая как один: «Бей! Бей!». Когда-то и она разделяла их возбуждение, радостно хлопая, когда ее рыцарь удерживался в седле при очередной стычке. Жажда жестокости сменилась пеленой гнева и раздражительности. Еще с утра она не думала, что жить ей осталось считанные дни, а этот человек напомнил ей о проказе, которую не вылечить ни одним средством, о близости небытия и грядущей тьмой. Гефест все еще выжидающе смотрел на нее, изредка переводя взгляд на толпу, выискивая знакомые лица, превращавшиеся в одну размытую точку. «Ну что вы. Я просто увидела эти розы, — она махнула рукой в противоположную сторону от несчастных кустов. — Их так жалко. Думаю, вам лучше уйти, сейчас начнется турнир, а эта смотровая площадка не так уж и удачна». «Я обязательно подарю вам розу, которая никогда не завянет». Артемида сдержанно улыбнулась, проглатывая ядовитое уточнение о металле, из которого ей пообещали сделать вечный цветок. Удивительно. Роза никогда не увянет, а она умрет через пару дней. Гефест откланялся и с трудом спустился с лестницы, прихрамывая на левую ногу. Сегодня лента ее фаворита не была орошена кровью. Декорации трибун сложились карточным домиком, ветер трепал траву, опаленную солнцем, пропитанную кровью врагов. «Турнир». Андреа проговорила одними губами, улавливая короткий кивок напротив. Неужели когда-то ее забавляло смотреть на чужую почти-что-насильственную смерть? Ее заражало волнение и возбуждение тех, кто собирался ради хлеба и зрелищ? Может, не стоило копаться в подобных воспоминаниях? Что окажется следующим пунктом в постыдном списке современной Артемиды? — Принцесса? — голос Цербера прозвучал подавленно откуда-то рядом. У него есть имя — Мёрфи. Она учащенно заморгала, прогоняя очередные пугающие образы, страшась новой правды. В первую очередь, о самой себе. Мёрфи неподвижно сидел подле нее, крепко держа за руку, будто должно было произойти что-то страшное. Удивительно, но она и не ощущала его прикосновений, пока не опустила глаза, всматриваясь в каждую деталь, которая теперь казалась ярче прежнего. Андреа неуверенно принялась рассматривать чужие пальцы, медленно поднимая взгляд к татуировке, (уж теперь-то змея имела смысл!), застывая на незнакомом обеспокоенном лице. Это был не тот весельчак, который подсказывал на уроке испано-французского языка, не тот парень, который пригласил ее потанцевать в клубе, когда непрерывное время замедлило свой ход и все вокруг перестало быть таким значимым, облачаясь в серость. — Мальчик. Мёрфи дернулся. В его глазах читался испуг и стыд того прошлого, которое хотел бы вычеркнуть навсегда. Он покорно склонил голову, как и тогда, в тихом ожидании, что сейчас схватят за холку и подчинят себе. Хотелось разрыдаться, а если и нет, то позволить промокнуть выступившие слезы, но это было чересчур (доставлять Коре такое-то удовольствие) — расплакаться как мальчишка при тех, кому обязан служить свою вечность. Он отпустил горячую ладонь, нежно коснувшись на прощание, и сделал шаг назад, не позволяя поднять голову. Не в силах сделать глубокий вдох, пробужденная Артемида, чуть приоткрыв рот, смотрела на глубокую царапину в наполированной столешнице круглого стола. Воспоминания о турнире показались детским лепетом — нелепым и наивным. Фраза о нелюбви и смирении с этим фактом теперь приобрела смысл, точно пыльный витраж, заигравший красками при солнечном свете. У них не было будущего и это очевидно. Андреа казалось, что она постарела на все эти годы, которые упали на плечи неподъемным грузом. Вот они в ресторане, между пальцев зажат бокал с шампанским, руки старика (не этого мальчика!) поглаживают предплечья и этот, на первый взгляд, интимный жест похож на крик отчаяния, сожаления об утраченной юности, которую они бы не провели вместе при всем желании. Вот пальцы утопают во влажном песке, светло-желтое небо в ожидании восхода и на узких улицах ни одной машины. Да и откуда бы им взяться? Они выглядят такими старомодными, — да, это более подходящее слово, — когда хочешь сравнить прошлое и настоящее. Она кашляет и кашляет, хватается рукой за горло, отгоняя такие же чертовы блики, но вызванные новым приступом удушья. Теперь не было ни шумного ресторана, ни разбивающихся волн, догонявших друг друга в игре, правила которой известны были только им. Большая пропасть, пустота, почти-что-мать-вашу небытие — это их настоящее. Смущенные переглядывания, презрение, раздражение, отвращение и так бесчисленное количество раз, пока замкнутый круг не прерывался смертью одного из них. Увы, роль почившей всегда выпадала Артемиде. Андреа отрицательно покачала головой, ощущая, как слезы предательски брызнули из глаз, как и пару часов назад в автомобиле. Ей хотелось крепко зажмуриться и кричать, пока пелена воспоминаний не растворилась бы в воздухе, не оставила ее в покое. Невыносимая тяжесть того, что хотелось бы изменить переплеталось с горькой тоской по тем дням, которые они могли бы провести вместе, вспомни она чуть раньше или будь он чуть смелее. Теперь же их дни сочтены, а встретятся ли они снова, будучи подростками из разных слоев или, как и в прошлый раз в музее, переглядываясь у статуй, похожих на хранителей времен, пересекающихся в настоящем. «Пусть принесут воды, — Эдриан, дорогой и заботливый Эдриан, суетливо надавил горячими ладонями на ее плечи, — Андреа следует отдохнуть. Обычно Они без сознания, когда сталкиваются с воспоминаниями». Его порывистые движения вывели окружающих из ступора, а два коротких хлопка и громкий возглас: «Брейк!», очевидно, принадлежавший Тому, заставили стрелки часов побежать быстрее. Кора с характерным скрипом отодвинула стул, стараясь исчезнуть с глаз, не желая видеть эту приторную возню двух очарованных ничтожеством слуг, один из которых все еще являлся ее с-ы-н-о-м, позабывшим всякую гордость. «Ты идти сможешь? — не унимался Ньюман, подхватывая под руку бывшую девушку. — Я могу сопроводить тебя до кабинета матери». Вероятно, ему хотелось внести предложение «донести на руках», но несвойственно смутившись пристальных взглядов и осознания, что это означало «перейти черту» и воспользоваться положением, Эдриан продолжал оказывать поддержку. Кэмпбелл отрицательно промычала, сторонясь чужих прикосновений и повышенного внимания, медленно делала шаг за шагом туда, где, по словам н-е-з-н-а-к-о-м-ц-е-в должно быть безопаснее. Ей, в самом деле, необходимо прилечь и унять эту, кхм, божественную мигрень. Привалившись плечом к холодной стене, Андреа устало прислонилась виском к бетону, прикрывая глаза. Грудь, казалось, сдавили тиски. Чувство лжи, непролазного одиночества, смешавшегося с отчаянием, вонзившего острые клыки куда-то в шею. Невыносимо. Силы окончательно покинули ее под протяжный крик, растворившийся в какофонии звуков.***
— Принцесса! Артемида нервно дернулась и воровато оглянулась назад. Ее новый (это слово было неуместно) знакомый спешно спускался по прогнившим доскам, ведущим к песчаному берегу. Запыхавшийся и не опрятный Цербер тяжело выдохнул, унимая учащенное сердцебиение, а после шумно сглотнул подступившую легкую тошноту. Не думая о собственных пыльных брюках, как и о нормах приличия, он расплылся в глупой и неуместной улыбке. — Разве Ваше Высочество не должно находиться в замке? — Иди к черту, — она отмахнулась от этого фальшиво напыщенного, сквозящего ядом, вопроса и отвернулась, добавляя, — какая из меня принцесса? Это все осталось в прошлом, далеком-далеком прошлом. Сейчас уже и титулов-то нет. — Это не мешает мне называть тебя именно так. — Какое панибратство! — вспыхнула Артемида, не оборачиваясь на голос. — Ты плохо на меня влияешь. Мы ведем себя не так, где наши ма-не-ры! Она специально произнесла это удручающее слово по слогам, вглядываясь в сумрак. В этой тьме Цербер выглядел органично, можно сказать, вписался бы в любую эпоху, ведь во мраке все напоминало Тартар. Девушка хмыкнула собственному остроумному замечанию, устало прикрывая глаза. Столкнувшись пару дней назад на мощеной мостовой, она испытала невероятное облегчение от этой случайной встречи. Надо же! Знакомое лицо спустя столько лет одиночества. Конечно, случай (или в их случае неумолимый рок) сталкивал ее с братом, некогда фрейлинами, что в прошлом были нимфами, Афродитой — всегда веселящейся и легкомысленной, но истинного родства, которое когда-то было между ней и Орионом, а позднее Гефестом никогда не наблюдалось. Пару, кхм, жизней назад пригляделся и Цербер, что все это время прибивался к ноге, старался сопутствовать и оказывать некую поддержку, но.… Между ними всегда было это неравенство. Оно витало в воздухе, подобно туману и никогда не рассеивалось. — Я думал, что ты была рада нашей встрече, — несколько обиженно подметил Цербер, заведя обе руки за спину. — Тебе ведь одиноко. — Ни на грош. — Ради разнообразия можно и сбросить спесь. Артемида смерила его хмурым взглядом и обиженно поджала губы. Для видимости. — Тебе никто не говорил, что ты с годами становишься черствой и невыносимой? — продолжил он гнуть свою линию. – Иногда мы могли бы разговаривать и на равных, учитывая, что вокруг никого нет. — Тебе никто не говорил, — она попыталась повторить его тембр голоса, — что Артемида это кровожадная богиня-охотница, помешанная на чувстве справедливости, облегчающая деторождение? Цербер прыснул, сдерживая неуместный смешок. — Может ты и богиня охоты, но время сыграло с тобой злую шутку. Ты больше не похожа на ту воительницу из детских книжек. Бо-ги-ня сделала шаг в сторону и неуклюже присела на холодный песок. В паре футов от нее блаженные волны невесомо касались берега и уступали назад. Не спрашивая разрешения, Цербер присел на корточки, а после также неуклюже, почти по-детски уместился подле нее, вытягивая длинные ноги вперед. Его нечищеные, наверное, с вечность ботинки хранили комья грязи, показывающиеся за пределами изношенной подошвы. Это могло бы послужить еще одним поводом для шпильки, но Артемида сдержалась и ограничилась еще одним тяжелым вздохом. Скоро и этим непонятным диалогам придет конец. — Я совсем забыл, — Цербер первый нарушил тишину, принимаясь похлопывать себя по карманам «коммивояжерского» костюма. – У меня есть кое-что для тебя, протяни руку. — Уж не кольцо ли это, — хмыкнула она и с осторожностью вытянула ладонь. Кожу обожгло что-то холодное — вечная роза, выкованная на вечную память. — Ты сохранил это? Какая прелесть. Я думала, что это уже кануло в Лету.*** Спасибо, Цербер. Он радушно улыбнулся, прекрасно осознавая, что сумрак поглотил и этот жест, учитывая, что Артемида вряд ли примется рассматривать выражение его лица. В молчании крепла ее отстраненность, усиливалось осознание неизбежного конца, который ни он, ни кто-либо еще был не в силах исправить. Понимание их беспомощности перед безжалостным временем вынудило его шмыгнуть носом, перенимая все внимание на себя. — Говорят, — хриплым голосом начала Артемида, устроив розу в складках пышного платья, — что ты обменял свою бессмертную душу для того, чтобы якшаться с кем-то из нас. Это правда? — Не такую уж и бессмертную, — невесело усмехнулся Цербер и потер замершие ладони. — Надо же. Кто это сказал? — Когда-то Аполлон. Ну. Так и ради кого же ты решил взвалить на себя столь мучительное бремя? Она сказала это со всем присущим кокетством, игриво вскинув голову назад, отчего волосы рассыпались по плечам. Должно быть, ей нравилось играть в эту игру, прикидываясь наивной маленькой девочкой, случайно оказавшейся в теле некогда мудрой женщины. Ничего не ответив, Цербер выпрямился и мгновенно принялся отряхиваться от налипшего на брюки песка. Привязавшаяся собака — вот какого мнения все, кому он вынужден прислуживать. Вдали послышался раскат грома. Он протянул ей руку, усмиряя острую боль, что в один миг сковала все тело. Зачем только ему пришло в голову последовать за ней, проследить и составить компанию? Очевидно же, что она бежала от общества, желая быть покинутой, не одинокой. Горячая ладонь коснулась его руки, принимая предложение, что повисло в воздухе, прибавилось к тому напряжению, что и так витало между ними. Артемида выпрямилась и с неким вызовом, несвойственным д-е-в-у-ш-к-а-м ее положения посмотрела в глаза, точно старалась найти очевидный ответ на вопрос. Роза бесшумно соскользнула по складкам платья и упала на песок. — Иногда мне кажется, что твоя кожа светится ночью, — невпопад тихо произнес Цербер, не отпуская изящную девичью ладошку. — И это при том, что Луна даже не светит. Нежные черты ее лица разгладились, а на глаза, казалось, навернулись слезы. Прежде чем Артемида озвучила бы страшные слова, которые он не решался сказать самому себе, Цербер наклонился ниже и еле ощутимо коснулся губами ее горячего лба. — Я проведу тебя домой. Богиня Луны послушно кивнула, скрывая лукавую улыбку на губах, и прикрыла глаза, жадно поглощая этот момент, оставив наслаждение на потом. Цербер крепко зажмурился. Спешно следуя за ней, он был одержим единственной мыслью — если оставит ее сегодня вечером, то больше не увидит. Никогда.