Сейчас.
Андреа Кэмпбелл впервые проснулась ровно за семь минут до первого будильника, случайно разорвав порочный круг грозных выговоров, заглушавших ее глупые и неестественные оправдания. Ветер за минувшую ночь только усилился. Тонкая и некогда белоснежная занавесь, пожелтевшая от бесконечных перекуров в замкнутом пространстве, раздувалась точно парус. Похолодало. То и дело ежась от холода, она выскользнула из-под одеяла, спешно накинула грязный махровый халат на обнаженное тело и в два шага пересекла комнату. Хлипкая оконная конструкция без труда поддалась, прощально взвыла симфония разболтавшихся оконных петель. Еще один день. Неделя выдалась на редкость отвратительная. Не позволяя себе ни минуты беспечной меланхолии, в готовности обрубить всякое бессмысленное действие на корню, Андреа спешно прошла на кухню и в два щелчка озарила комнату светом — ярко-желтым под потолком и нежно-голубым исходившим от большой круглой кнопки кофе-машины. Сегодня не следовало опаздывать. Хорошо б приехать раньше, минут так на пятнадцать и смахнуть тонкий слой пыли, покрывший уродливый стол в недавно отремонтированной комнате для переговоров. Несмотря на старания клининговой службы, уже в полдень при нужном ракурсе с легкостью различались частички строительной пыли, кружившие в воздухе. Такие неуместные замечания вовсе не делали её лучшим сотрудником, напротив, открыто демонстрировали, как много свободного времени в распоряжении младших ассистентов директора. Выкрутив вентиль горячей воды до предела, Андреа осторожно ступила ногой на ледяную эмаль ванной и крепко зажмурившись, подставила заспанное лицо под струю воды. Вот бы провести так вечность! Она нехотя потянулась рукой к вентилю, регулируя температуру, и вслепую надавила на мыльный дозатор, расплескивая добрую часть шампуня на мутный кафель. Волосы после ночи нещадно спутались, обломанные акриловые ногти, нуждающиеся в срочном маникюре, царапали кожу головы, цепляясь за редкие пряди, нещадно вырываясь их с корнем. Стиснув зубы, Андреа разлепила глаза, учащенно заморгала и неряшливо размазала по лицу пенящийся мусс для умывания. Последствия ночной истерики — выпавшие пучки наспех приклеенных ресниц, жирная линия стрелки, протянувшейся от века до скулы — никак не желали исчезать. Второй будильник зловещим воплем раздался в глубине квартиры. Утренние сборы затянулись, а новая перспектива выговора уже не казалась нереальной. Обернувшись в одно полотенце, не заботясь об еще мокрых волосах, что так неприятно щекотали шею, Андреа забежала на кухню, плеснув в грязную кружку горячий кофе. Телефонная трель действовала на нервы. Время играло с ней злую шутку и к уведомлению о пропущенном будильнике добавилось новое сообщение в мессенджере, отправленное пять минут назад: «Вчера немножко вспылил, прости». Глупая улыбка мелькнула на губах. Он все-таки думал об этом инциденте! Сожалел! Не открывая еще сообщение, Андреа сделала скриншот и мысленно вписала новое задание в ежедневник — отправить Кэтрин и Лиз подтверждение того, что эти отношения еще не исчерпали себя. Следовало вернуть контакту маленькое сердечко и сократить полное имя до буквы «М». Утро снова приобрело краски. Взъерошив волосы, Андреа побежала к шкафу и радостно залязгала вешалками. Красное платье — не то, брючный костюм — надевала дважды, черное — не подходит для пятницы, белое — невинное и наивное, эдакий наряд жертвы. Идеальное. Не решив тратить время на завтрак, она побежала за феном, на ходу забрасывая косметичку в громоздкую сумку-тоут. Сегодня день должен складываться как нельзя лучше. Уже будучи в такси, высыпав содержимое косметички на колени, Андреа насвистывала под нос что-то незамысловато итальянское, представляя, как вечером обсудит события прошедшей недели с кем-то из подруг в компании чего-то безалкогольного. Последовательность была не столь важна. Скорее бы уже вечер!***
Андреа сутулилась над столом, подпирая подбородок рукой. Время в больничном крыле тянулось непозволительно медленно. Безжалостно испорченный плащ болтался на казенной трехногой вешалке, а некогда белое платье едва покрывало по-детски разбитые коленки. Тонкие чулки покоились на дне мусорного ведра женского туалета. За последние четыре часа она трижды обошла больничное крыло по часовой стрелке, заглядывая в каждый угол, стратегически запоминая, где был тот или иной автомат со снеками или растворимым кофе. Официальное время посещения больных закончилось тридцать минут назад, и ей не оставалось ничего кроме как ждать, изредка отписываясь секретарше и генеральному директору о своих успехах. Возвращаться на работу не позволял ни внешний вид, ни протокол, согласно которому ее несчастный случай вписался чудом в производственную травму и предусматривал три дня отдыха. Сегодня пятница, а следовательно два последующих выходных оплачены не будут. Ей пришлось трижды соврать, сославшись на нерасторопных медсестер, утомительное ожидание ненужного снимка вывернутой голени и сильную мигрень, будто бы при падении, нелепо приложилась затылком об асфальт. Ничего из перечисленного с ней не случилось и врач скорой еще на месте аварии определил её, как здоровую, и открестился, ринувшись к тем, кого следовало соскребать с пыльной дороги. Висок пронзила тупая боль. Все было не так. Андреа поежилась и потерла ледяные запястья. Последние часы, казавшиеся вечностью, разделили мир, сделали каким-то черно-белым, сгущая краски, обвиняя ее в легкомыслии. Она снова и снова пыталась воскресить в памяти лицо того, кто её так нелепо спас. Почему он кинулся под колёса внедорожника? Почему решил пожертвовать собой? Во имя благой цели? А если он умрет? Что если его семья подаст в суд и запросит записи с камер видеонаблюдения? Кэмпбелл поежилась. Циничная часть разума брала верх. В её глазах незнакомец был беспечным экспатриантом, которому и терять-то нечего. Никому бы и в голову не пришлось броситься на спасение, пожертвовать своей жизнью во имя иллюзорной цели или смазливой мордашки. За бессмысленными размышлениями прошел еще час. Она прогулялась до стойки регистратуры и обратно, в попытке уточнить судьбу господина Доу. Кряхтя от злости, медсестра пригрозила выставить её за дверь и приказала ждать. Если бы умер, то её бы уже уведомили, а он, неизвестный герой, попросту ушел в тень, провалился в забытие и, возможно, проходил тот же круг испытаний, в надежде не подтвердить сотрясение мозга или перелом какой-то жизненно важной кости. Рядом равнодушно чиркал зажигалкой мужчина средних лет. Андреа сделала еще небольшой кружок для видимости, заглянув в неизменный угол с кофейными аппаратами, манерно приложила мобильный телефон к уху и искоса посмотрела на мужчину снова. В угольно-черных волосах поблескивали первые серебряные пряди, а под глазами прочно залегла сеточка морщин. Поймав пристальный взгляд, давно вышедший за рамки приличия, он бегло оценил её внешний вид, поджал и без того тонкие губы и отвернулся. Кэмпбелл на мгновение стало стыдно за фривольность и явное посягательство на личное пространство, но тут же пренебрежительно фыркнула. Что этот незнакомец себе позволял? Может у нее горе? И за этими створками двуполых матовых дверей сейчас несколько хирургов отчаянно борются за спасение дорогого ей человека? А она так отчаялась, что готова была кинуться на шею первому встречному и разразиться потоком слез в безмолвной надежде почувствовать чужое тепло. От собственных фантазий Андреа поежилась, прочистила горло и смахнув театральные слезы, осторожно подсела к незнакомцу. — Простите, — голос как нельзя лучше захрипел от подкрадывающейся истерики, — у Вас не найдется сигареты? Незнакомец молча вынул из нагрудного кармана премилый посеребренный портсигар. Прижатые друг к другу сигареты «Мальборо» чередовались ментоловыми «Ньюпорт». Андреа осторожно вытянула ментоловую сигарету и робко улыбнулась, возвращая гладкий портсигар владельцу. Следовало бы произнести что-то еще и завязать разговор. Незнакомец ей понравился. — А зажигалки у Вас не найдется? Он протянул и зажигалку, ту самую, которую нервно вертел в руке все это время. — Я верну, честно, — заверила Кэмпбелл и улыбнулась снова. В этот раз улыбка вышла наигранной и какой-то вымученной. Застучав тонкими каблуками, она спешно последовала к пассажирскому лифту, не найдя в себе силы спускаться по лестнице, пропахшей моющими средствами. — Пять минут! За стенами больницы дышалось чуть легче. Не чувствуя радости, лишь свинец ожидания и тоски, Андреа быстро пересекла улицу и завернула за угол, где курил и медперсонал, и те, кто уже покинул зал ожидания или душные палаты. Чужая зажигалка блеснула синим пламенем, а рот наполнился вязкой слюной с химическим мятным привкусом. Шмыгнув носом, Кэмпбелл опустила взгляд на собственные туфли. На лаковой коже остались уродливые следы. Плохо. Эти туфли ей нравились. Развернув сумку, болтающейся грузом на сгибе локтя, она снова шмыгнула. И сумка безвозвратно испорчена. Выудив из внутреннего кармашка мобильный, Андреа открыла последний чат. Быстро напечатала невнятный ответ, стерла и снова напечатала. Снова стерла. «Только сейчас вышла подышать… Увидела, что вещи испорчены». Зажав зубами сигарету, Андреа покрутилась вокруг своей оси, выбирая удачный ракурс. Плохо, если в кадр попадут чужие мужские руки и очень плохо, если между её пальцами окажется чужая сигарета. Быстро сделав наиболее удачный кадр, она отправила фото нужному адресату и усмехнулась. Положительный ответ с глупым красным сердечком последовал незамедлительно. Утреннее воодушевление вернулось к ней с прежней силой. Не менее изящно затушив сигарету о подошву собственных туфель, Андреа засеменила к главному входу, вертя в руках чужую зажигалку. Может, следовало оставить её себе в качестве талисмана? Бегло осмотрев зал ожидания и не найдя незнакомца, Кэмпбелл подошла к кофейному аппарату и выбрала первую же комбинацию, что пришла ей на ум. Чудо-машина радостно загудела, а на специальную подставку выпал маленький стаканчик, который вот-вот должен был заполниться до краев двойным эспрессо и порошковым молоком. Справа показалось какое-то движение и Андреа нервно обернулась — маленькая девочка выбрала в соседнем вендинговом аппарате жестяную баночку газировки. «Пепси» с грохотом упала на дно пластмассового ящика и детская ладошка цепко впилась в ярко-синюю банку. К удивлению Кэмпбелл, характерное шипение не раздалось, девочка отбежала к свободной кушетке и прислонила прохладный металл к глубокой царапине на лодыжке. Экая умница. Картина почему-то показалась знакомой, будто бы сама Андреа проворачивала такой же финт некоторое время назад. В мгновение лодыжку пронзила тупая боль, отчего Кэмпбелл пошатнулась и раздраженно зашипела. Крепко сжав стаканчик в руке, чуть морщась не то от внезапного прилива боли, не то от жара, опалявшего нежную кожу ладони, Андреа приметила недовольную медсестру со знакомой стойки информации. — Неужели разминулись? — вместо привычной реплики об окончании приёма съязвила женщина. — Только что заполнил документы, — она демонстративно потрясла в руке двумя стандартными бланками. — Еще догонишь. Вряд ли он далеко ушел. — А, да-да, — несколько испуганно пробормотала Андреа, — конечно. А как его зовут? Он представился? Недовольно цокнув (едва не закатив глаза), медсестра махнула перед её лицом бланком. Кривые круглые буквы складывались в невозможно глупое имя — Мёрфи О. Спаситель со столь невыразительным именем обессиленно откинулся в кресле, аккурат на том месте, где коротала уморительные часы сама Кэмпбелл. Скрыв лицо ладонями, точно в попытке огородиться от внешних раздражителей (или всего мира?), он выглядел еще хуже, чем в дорожной пыли на носилках скорой помощи. В несколько шагов преодолев расстояние между креслом и казенной стеной Андреа с осторожностью дотронулась до его плеча. Прячась за маской дружелюбия, она расплылась в глупой дружелюбной улыбке и судорожно попыталась вспомнить правила приличия, взболтнув первое, что пришло в голову. То, что этот невыразительный мистер О был приезжим — очевидно, а вот продемонстрировать свою образованность парой-тройкой ходов наигранной вежливости — необходимо. Протянув двумя руками стаканчик некогда горячего кофе, она склонила голову, как делала всегда во время совещания и интервью с будущими кандидатами на роль младших помощников и техников. Это должно располагать незнакомцев (по-крайней мере, так писали в одном из выпусков «Гламура»). Этот странный азиат, Мёрфи, под определённым ракурсом показался знакомым. Не то виной было переутомление, не то все азиаты (спонсоры «Хэйдс Групп» и текущий партнер Кэтрин — Тейт Маршалл в том числе) были на одно лицо. В этом изучающем прищуре болезненных и отливающим чем-то желтым глаз, высоких скулах с алеющей ссадиной, протянувшейся почти до виска, отчетливо читалось что-то. знакомое. Она бы определенно списала всё на некого мальчика из параллели в промежуточной школе, но за пределами Нью-Йорка не так часто встретишь корейцев или китайцев или кем-он-там-был. Андреа сболтнула что-то о преследуемом с самого утра дежавю. Конечно, это было лукавство в чисто виде, но она надеялась, что этот Мёрфи О возьмет инициативу в свои руки и напомнит, где они встречались, а не переймёт её правила игры. Он работал в «Сириусе», что, конечно, выставляло его вовсе не в лучшем свете. Великовозрастный повеса, который не нашел места во взрослой жизни, и видел свое будущее в мутном отблеске наполированных бокалов. С-к-у-к-а. Еще и эта дурацкая сережка в ухе — анх. Ключ к мертвым и бессмертию? Разрешив ему воспользоваться мобильным телефоном — такая малость, если сравнивать с ценой её собственной шкуры! — Андреа решила взять еще один кофе. Все-таки распивать один на двоих с незнакомцем — не лучшее занятие. Робко оглядываясь назад, она каждый раз сталкивалась с его пристальным взглядом, и недоуменно поднимала бровь, будто бы задавала немой вопрос: «Что?». Может, он жалел? Жалел, что чуть было не остался калекой из-за такой глупой девчонки? Жалел, что не умер и хотел войти в историю первой страницы главных вестей Нью-Йорка как доблестный рыцарь? За размышлениями Кэмпбелл не заметила как вернулась к нему снова. Мобильный телефон вернулся к ней на колени. — Вы работаете в «Хэйдс Групп», да? — не то спрашивая, не то утверждая очевидное, поинтересовался Мёрфи и тут же потупил взгляд на собственные руки. Костяшки пальцев оказались стерты, а кожа вся покрыта мелкими царапинами. — Да, я там работаю, — подтвердила Андреа и с ужасом посмотрела на три пропущенных звонка. Как же она не заметила их? Не расслышала телефонную трель в паре футов от автомата? Нехитрой комбинацией разблокировав экран, она быстро напечатала стандартную фразу, которую использовала в таких случаях, как этот. Сегодня к ней должна быть применима функция помилования — сильное нервное потрясение и и всё такое прочее. — А вы? Ах, да. «Сириус», вспомнила. — Вам нужно тщательнее скрывать подробности своего романа, — невесело хмыкнул он и кивнул на вспыхнувший экран смартфона. На фоне незакрытого диалога вспыхнули знакомые цифры, а еще следы вечерней агрессии, когда сентиментальное «М» приукрашенное алым сердцем превратилось в строгое «Малкольм» и только в толчеи кофейни удостоилось нового розовенького сердечка. — Крейн же генеральный директор? Андреа согласно кивнула. От прежнего веселья не осталось и следа. Помрачнев подстать Нью-Йорку, она пробормотала себе под нос: «Мистер Крейн исполняет обязанности главного инженера». — Вы с ним знакомы? — Я? — в почти-что-мертвых глазах собеседника блеснуло что-то злобное, придавшее ему больше жизни. Вот так каламбур. — Помилуй. Просто слышал, что ваша компания, — он ненамеренно подчеркнул голосом «ваша», — реконструировала театр и, кажется, мосты или больницу? Я не слежу за новостями в мире строительства, извини…те. — Вы об этом кому-нибудь расскажете? Пожалуйста, — взбудораженная больше своими фантазиями, нежели реальным положением дел, Андреа накрыла его сухую ладонь своей и примирительно сжала, — никому не говорите. Это убьет меня. Мёрфи усмехнулся и невинно поднял ладонь. — Мне казалось, что девушки в таком положении должны быть готовы к такого рода конфузам, — как можно мягче и завуалированней произнес он. — Твой секрет умрет со мной, Энди. Кэмпбелл неуверенно улыбнулась, нервно заправила светлую прядь за ухо и с неохотой поднесла мобильный телефон к уху. Из динамика различался знакомый властный голос, прерываемый гулом дороги и рычанием мотора. Не в силах зацепиться взглядом ни за один предмет, Андреа облизнула пересохшие вмиг полные губы, затрясла ногой и покосилась в сторону. Безымянный незнакомец — любитель крепких и ментоловых сигарет покачивался в углу, потирая пульсирующие виски. Его глаза были красными, а пальцы энергично сминали бумажное заключение врача. Истину этой истории, которая, кажется, совпадала с той выдумкой, что некогда промелькнула в ее больном воображении, знать не хотелось. Не в силах больше сопереживать кому-то кроме себя, Андреа мысленно понадеялась, что и у этого незнакомца есть кто-то, кто сможет разделить его боль. — За мной скоро приедут, — она вновь повернулась к Мёрфи. Теперь его лицо не казалось таким уж обычным, напротив, он походил на самого настоящего злодея. Змеиный прищур, высокие скулы, опущенные уголки губ вниз. — А вы? Хотите я вызову такси? — Меня обещала перехватить Марисса, — Мёрфи опустил взгляд на запястье, где вероятнее всего должен быть браслет часов. — Вы знакомы? — Бессменная официантка в «Сириусе», — кивнула Кэмпбелл. Конечно, эта крашеная девка была ей знакома и не понаслышке. — Твоя девушка? Она как-то глупо балансировала на этих нелепых формах вежливости, но не могла сдержать в себе эту шпильку. Этот повеса-мигрант и твердящая о самовыражении официантка с мышиным лицом идеально друг друга дополняли. — Нет, не моя, — веселее прежнего усмехнулся Мёрфи. — Я ей не расскажу, не волнуйся. Говорю же, твой секрет умрет вместе со мной. — Я надеюсь, — вяло согласилась она и тут же одернула себя. — То есть, я имела ввиду, что ты никому не расскажешь об этом и вообще… — Андреа вслепую отправила два заготовленных сообщения и уверенно выпрямилась. — Я сегодня плохая собеседница и вместо благодарности пару раз ненамеренно оскорбила, а ведь твой поступок… Давай-ка как-нибудь встретимся в «Сириусе», выпьем и обсудим случившееся. — Хорошо, — Мёрфи выпрямился следом за ней. Сними она туфли и они были бы одного роста. — Я буду там в следующую пятницу. Всё за счет заведения, — Андреа искренне улыбнулась впервые за всё время их вынужденного общения. — Я провожу. — Не стоит, — запротестовала она и тут же покачала головой. — М… Мой… молодой человек очень ревнив и боюсь, что мне предстоит оправдываться весь вечер. А он жуть как не любит таких… как ты. В общем, я знаю, где тебя искать, а ты знаешь, где я работаю. — Хотя бы до лифта. Я спущусь по лестнице, не волнуйся. Превозмогая явную боль в ноге, Мёрфи преградил ей путь к отступлению и любезно нажал на серебристую кнопку вызова. Следовало быть с ним осторожнее, неизвестно, что за мысли роились в его голове и какую игру он мог вести.***
Тогда.
Дорогу до Трезена Мёрфи не помнил. Охваченный огнем разум рисовал чудные картины и все, что было реальным почему-то теряло свой смысл. Веселящая мысль, что две женщины не переносившие друг друга прилагали не малые усилия, чтоб вытащить его из-под завалов. Мир рушился, выворачивался наизнанку, в попытке выжать из себя что-то новое или схлопнутся вовеки. Так ли говорили на монотонных уроках физики? Понятия Вселенной, ненужная терминология, подслушанная из научпоп телепрограмм, которые играли на кухне мачехи за ланчем. Едва волоча ноги, сбивая пальцы в кровь, выплевывая сгустки кровавой слюны, он хотел было воззвать к разуму одной из трех женщин, так заботливо не желавших оставить его под завалами на верную смерть. Когда расщелина осталась позади и последний камень обрушился у бывшего прохода в самую Преисподнюю, Аида обессиленно упала на колени, откашливаясь от пыли и пепла. Сибил оказалась чуть крепче — согнувшись пополам, обхватив себя руками, она жадно глотала воздух, беззвучно шевеля губами. Мёрфи не помнил, как опустился на корточки, загреб пальцами сырую землю, а после запрокинул влажную голову, в тщетной попытке различить полумесяц в кромешной тьме. Ночь сегодня безлунная. Крепче сжимая последний дар Аиды — уродливую диадему правительницы подземного мира, Айса пружинистым шагом ходила из стороны в сторону, будто бы не веря своему счастью. Без лишних препирательств, Госпожа лишила жизни двоих близких людей, позволила Фабиану остаться узником, бесплотным духом, лишенным свободы и права выбора, и под конец отдала последнее, что было в её полном распоряжении — власть над мёртвыми. По правилам престолонаследия Ад и все его чудовища принадлежали Эдриану, но эта мелочь, никчемный бюрократический факт, ни сколько не печалил самонадеянную Мойру. Ей не прельщала перспектива разбираться с теми, чья жизнь уже прервалась благодаря ее стараниям. Номинальный статус и корона — вот её цена. — Путь до Олимпа займет несколько дней, — прохрипела Аида. — С учетом Хаоса это может растянуться до недели. — Я никуда не пойду, — пробормотал Цербер и повернул голову в сторону. — Мне льстит то, что вы меня отчаянно пытаетесь спасти, но со мной путь займет две недели. — У вас их нет, — вмешалась Айса. — И недели тоже, Аида. Где же твоя чудесная колесница? Единственный выход — добраться верхом. — Я не вижу лошадей, — тонком подметила Сибил. Выпрямившись, она осторожно подошла к нему, надавила ладонями на плечи, будто бы в попытке избавить от страданий, разделить их на двоих. — Прекращай говорить загадками. — Нет! — чуть ли не взревел Мёрфи и сам удивился, откуда в нем оказалось столько сил для сопротивления. Не так он хотел закончить свое жалкое существование, не так провести последние минуты перед тем, как сознание навсегда покинет его. Сбросив цепкие девичьи ладони с плеч, Цербер подался вперед в детской готовности брыкаться и сопротивляться до последнего. Он так долго подавлял в себе это, смиренно принял все метаморфозы и проклятие Хаоса, лишь бы оставаться человеком до самого конца. Остро как никогда, ощущая собственную беспомощность, Мёрфи попытался отползти вперед, укрыться от остальных под сухими ветвями ивы. На глаза навернулись слёзы обиды, совсем как раньше, в детстве, когда Фабиан отпускал оплеуху за оплеухой и обвинял во всём; как в тот раз, когда Боги высмеяли его в Миккенах. Время быть одному подошло к концу. Тонкие ветви ивы колыхнулись, послышался шелест тяжелого платья и Аида опустилась на колени перед ним. Как это было в детстве, как мать, которой у него никогда и не было. Протянув руки к его лицу, осторожно стирая горькие слёзы, она тихо пробормотала что-то нечленораздельное. — Так нужно, мой дорогой мальчик, — от позабытого обращения вкупе с интонацией из далекого прошлого, Мёрфи поморщился и ребячески подтянул колени к себе. Увидь его кто сейчас — поднял насмех, но всё веселье прошло. Детство вернулось вновь, и похороненное под толщею снега, почерневшей осенней листвой, прошлое заискрило, закружилось яркими красками. Аида всегда его находила, шелестела полами своих длинных чужеземных юбок и многоярусных хитонов, склонялась ниже и не смотрела сверху вниз. Он вспомнил и Ехидну, родную мать, которая с легкостью оттолкнула его, поморщилась и напомнила, что всё на свете имеет цену. И дети в том числе. — Я хочу быть человеком, — в унисон воспоминаниям, неугомонным голосам в голове и собственной воле, твердой как никогда, по слогам произнес Мёрфи. Спасения не было, затылок упирался в шершавую кору раскидистой ивы, а дорога от Трезена до Олимпа хоть и была знакома, но одолеть уже было не под силу. — Я — человек, не монстр. — Ты и останешься человеком. Боюсь, что ты единственный, кто еще достоин себя так называть. Цербер отрицательно покачал головой. Мир рухнет — сегодня или завтра — не столь важно, а то, что ему предстояло пожертвовать собой и своими принципами ради Олимпа… Снова. — Если ты будешь упрямиться, — не совсем педагогично и почему-то ядовито пробормотала Сибил, — Артемида умрет. Ты разве хочешь, чтоб она умерла? С момента их последней встречи Мёрфи практически не думал об этом. Они всё равно будут мертвы. Если не по вине Хаоса, то друг друга, а очередность смертей был уже не так и важен. Размытый образ Ехидны и Миккены снова перестали существовать, а вот Андреа… Он вспомнил как тяжело приподнималась её грудь, живой блеск глаз и улыбку, на которую грешно было не ответить. Неужели призрачные воспоминания были весомей настоящей Артемиды — сломленной, разбитой и поверженной главным врагом — собственными амбициями. Ежась, точно от холода, дернув плечами в бессмысленной попытке избавиться от паутины сомнений, Мёрфи крепко зажмурился. Вот она, Андреа, живая, громко смеющаяся на переднем сидении Ньюмановской тачки, вот она краснеющая над его граничащими с чистой пошлостью комплиментами в искусственном свете ресторана… Конечно, это никогда и не повторить, но позволить ей так глупо сдохнуть? — Прими это, — Аида обхватила ладонями его разгоряченное лицо. — Прими как неизбежное, как последнее испытание и мою просьбу. Отныне ты будешь свободен и никто, никто ни на Земле, ни под Землей не сможет тебе приказывать. «Я больше не буду человеком», — прошептал он в первую очередь для самого себя. Эта мысль, огонь который сжигал изнутри, подпитывая ярость борьбы угас. Голос Госпожи сломил его последнюю волю. Хриплый крик медленно становился гортанным рычанием, боль разом пронзила всё тело. Хруст тонких человеческих костей, шрамы разгорелись и хотелось вопить, умолять, чтоб не пришлось испытать это вновь. Тьма чернее безлунной, лишенной всякого звездного отблеска, ночи, словно кто-то накинул ему на глаза плотную повязку, лошадиные шоры и всё ради глупой забавы! Все чувства — нежные и хрупкие обернулись в прах, для чудовища не существовало ничего приземленного и человечного. То, самое ценное, единственное важное, что жило в душе проталкивалось, молило о пощаде, пробираясь сквозь огонь инстинктивно. Собственный голос стих и в висках в унисон с кровью различался крик Аиды, команды и распоряжения. Она снова вернула себе могущество, пусть и на непродолжительное время. Склонив головы пред хозяйкой, ее блеклой тенью, Цербер подставил лапы, позволив взобраться к себе на загривок. Чужой вес — не тяжелее перины и один удар в холку сопровождаемый короткой командой: «На Олимп».