Когда заговорят деревья

Посвящение: тем, кто был рядом, и тому, кто искал прощения, но так и не успел его получить.

Я начала писать эту историю давно, с тех пор, когда едва не потеряла память. Осознание того, что однажды я могу проснуться в этом теле, возможно, в этом же месте, но совсем другим человеком, будто ударило током. Я всё ещё помнила, как страшно было смотреть одному из прокси в незнакомо-знакомые глаза и молчать, забыв имя. Своё собственное имя. Потерять память для нас — значит утратить свою сущность. Тогда я схватила со стола карандаш и торопливо принялась записывать всё, что считала хоть сколько-нибудь важным. Стоило попытаться запечатлеть себя хотя бы на бумаге. Когда Маски первый раз застал меня за письмом, он лишь грустно улыбнулся и покачал головой. Конечно, не было смысла использовать такую хрупкую вещь как бумага и надеяться, что в случае чего от нее останется хоть что-то. Я и сама это понимала, но продолжала с огромным упорством писать и переписывать, добавлять всё новые детали. В некоторые дни это было едва ли не единственным занятием, помогающим не сойти с ума. Но я ошиблась, когда решила, что Маски счёл мою работу бессмыслицей. В одну из ночей — тех самых ночей, когда до рассвета, кажется, дотянуть невозможно — он протянул мне тонкую книгу с твёрдым переплетом. Я взяла её и покрутила в руках, но название или имя автора не разглядела. Думаю, понятно, почему их не было — мне предлагали самой заполнить белые страницы. » — Спасибо, Тим. Надеюсь, успею её хотя бы начать.» Прокси наигранно зло сощурился и хлопнул меня по руке. » — Попробуй только не успеть.» Он заверил меня, что с книгой ничего не случится, если я сама этого не захочу. И пусть не смущает меня толщина — страницы восполнятся при надобности, нужно только легонько подуть на тёмный корешок. Звучало немного абсурдно, но действительно, стоило дунуть на него, с тихим шелестом новые и безукоризненно чистые страницы, вытягивались из переплета. Сначала маленькие и полупрозрачные, они утолщались и удлинялись. В такие моменты книга казалась мне живой и дрожащей от нетерпения и желания быть заполненной кривоватым подростковым почерком. Может, так оно и было. Почему Тим сам её не заполнил? Увильнуть от вопроса не вышло, так что прокси пришлось признаться, что книга не хочет сохранять его воспоминания. Стирает их, и сама пропадает на некоторое время. Как я предполагаю, дело в отсутствии цельной структуры памяти прокси. Тонкий лишил его почти всех воспоминаний о жизни до Службы. Я записывала многое. Лишнее и очень важное, мысли, чувства, и если первые части не блещут точностью, то это только из-за того, что события в них происходили до начала записей. Сейчас, когда всё закончилось, я собираюсь переписать её. Не для продажи, вовсе нет. Скелеты продолжат пылиться каждый в своём шкафу, постепенно рассыпаясь в прах вместе с владельцами, нашедшими свой последний приют среди молчаливых деревьев. Те не смогут больше ничего поведать случайному путнику — ни одного зелёного, не проржавевшего листа не найдется на их тонких чёрных ветвях. Они ведь мертвы. Я знаю, что должна заново пережить эту историю, отпустить её. Заставить себя наконец отпустить тех людей (людей ли?), которых я уже не увижу. Взглянуть по-новому на тех, кто жив. Теперь я могу дать себе волю.