***
Заклинатели называют его Ханьгуан-цзюнем. Проходят месяцы, но Лань Ванцзи продолжает идти, прокладывая себе путь мечом и мелодиями гуциня. Несущий Свет. Всегда там, где творится хаос. Лань Ванцзи хочет рассказать другим, что в этом нет ничего сложного. Что за изящными, тонкими, как лист бумаги, ширмами-гармошками, куда ни глянь, — везде хаос. Зайди подальше, присмотрись — и рано или поздно увидишь неравенство и перевес сил. Но ему мало лишь присмотреться, и не стоять в стороне при виде царящей несправедливости, по его мнению, — отнюдь не великий подвиг, достойный похвалы. Но разве не в этом извечная трудность? Что слишком многим легче слепо верить чужим словам и бездействовать, перекладывая вину на других и послушно следуя указаниям? Разве не это в конце концов привело ко всему кровопролитию и смертям в тот день в Безночном городе? — Ванцзи? Лань Ванцзи медленно моргает и скорее чувствует, чем слышит, бряцание фарфора о стол, привычное присутствие брата и слабый приятный аромат сандалового дерева. — Прошу прощения, старший брат, — говорит он. Лань Сичэнь одаривает его кроткой понимающей улыбкой. — Как я сказал, дядя обеспокоен, что ты так редко бываешь в Облачных Глубинах. — Лань Сичэнь тщательно подбирает слова — будто выкладывает камни Го на гобан в безмолвной цзинши. — Составлял донесения о случаях на ночной охоте и план занятий для младших учеников, — невозмутимо произносит Лань Ванцзи. — Дяде не о чем беспокоиться. Лань Сичэнь с легким удивлением вздыхает и поднимает чашу, почти что снисходительно поглядывая из-за неё на Лань Ванцзи. — Я поговорю с дядей еще раз. Но, раз уж ты здесь, думаю, лучше тебе самому навестить его. Чтобы дядя убедился, что с тобой всё в порядке. Когда ты собираешься снова двинуться в путь? — В деревне у границы Аньхоя просят о помощи, а поблизости нет ни одного ордена. Отправлюсь туда на этой неделе. — Ванцзи, — немного погодя говорит Лань Сичэнь — на этот раз мягким и успокаивающим тоном. Этот тон знаком Лань Ванцзи по смутным воспоминаниям из детства и других, не менее расплывчатых времен — после наказания дисциплинарным кнутом. — Я рад, что ты помогаешь людям в своих путешествиях, но не забывай: ты не должен и не обязан заниматься всем этим. Лань Ванцзи хочет возразить. Еще как обязан. «Будь праведен», — слышал он с тех самых пор, как впервые понял, как устроен этот мир. Разве служба своему народу — не обязанность? Не такая же обязанность, как служба своему ордену? — Спасибо, старший брат, — отвечает Лань Ванцзи и слегка наклоняет голову в знак признательности. Его брат знает, как расценивать этот жест. — Я запомню твои слова. Он не навещает дядю.***
Лань Ванцзи видит их, куда бы ни шел. Видит их в доброй улыбке престарелого трактирщика, мелькании пыльных одежд, переливах красных лент в толпе и радостном визге детей, что проносятся мимо. Он видит бабулю и четвертого дядюшку, строгий и вместе с тем добрый взгляд девы Вэнь и лучезарную улыбку А-Юаня. А когда моргает, всё исчезает, и остается лишь идти дальше. Он не находит ни записей о потомках ордена Цишань Вэнь, ни письменных доказательств, что его последние представители, которых так страшились, оказались лишь кучкой обыкновенных людей: врачевателями, стариками и плотниками. И что среди них был ребенок. — Боюсь, после произошедшего в Безночном городе царила такая неразбериха, что все записи потерялись, — сказал Цзинь Гуанъяо, виновато улыбаясь, в глубинах золоченого книгохранилища Башни Золотого Карпа. Лань Ванцзи помнит, как увидел точно такую же улыбку в тот день напротив пещеры Черепахи-Губительницы, когда еще не знал, что Вэй Ину суждено измениться навсегда. Лань Ванцзи хочет знать, как много других вещей так удачно потерялось в те времена. Но были ли они по-настоящему потеряны, если никто и не думал их искать? Если никто, кроме Лань Ванцзи, и не пытался? Он помнит, как вошел в Безночный город, безмолвный и разрушенный, и увидел лишь вывешенные вдоль стен тела, покачивающиеся на промозглом ветру. Одеревеневшие, исхудавшие, истощенные от голода и испещренные следами ран. Лань Ванцзи знакомо каждое из них. Он гадает, успел ли четвертый дядюшка приготовить вино, и думает о том, что сам снискал милосердие, раз тело А-Юаня не вывесили вместе с остальными. Вспоминает, как в последний раз видел настоящую улыбку Вэй Ина, когда они расстались на окраине Илина. И даже сейчас хочет знать: сложилось бы всё иначе, реши он остаться.***
Вот какой урок Лань Ванцзи усваивает во время путешествий: иногда просто-напросто опаздываешь. Иногда, несмотря на все старания, не успеваешь и не видишь суть событий. Время не щадит никого. В своей жизни Лань Ванцзи слишком часто опаздывал, но все равно продолжает идти — ведь больше ничего не остается. В этот раз он опаздывает — не сразу находит оставленную без внимания мольбу о помощи. Ведь куда этому посланию до тонких пергаментов, скрепленных увесистыми печатями? По словам местных, близ их деревень завелось слишком много лютых мертвецов и с каждым днем они подбираются всё ближе и ближе. После падения ордена Цишань Вэнь все окрестности Безночного города стали ничейной землей. В эти края не удосуживаются заглядывать ни кланы заклинателей, ни правящие феодалы, хоть и последние по-прежнему взимают налоги. Некому прийти на помощь бедным людям. Никто и не придет. Лань Ванцзи проходит мимо места кровавого побоища, обращая внимание, что местным удалось завалить несколько лютых мертвецов с помощью земледельческих орудий и скудного оружия. Но вскоре он замечает, что на земле слишком мало людских трупов, а дома пусты. Возможно, в этот раз он вовсе не опоздал. Лань Ванцзи идет по проторенной тропе, залитой кровью, и набредает на очередную опустевшую деревушку. Но на этот раз обнаруживает на земле еще больше лютых мертвецов и видит вокруг одного из самых приметных домов самодельное заграждение. Хоть его явно соорудили в спешке, из подручных материалов, со своей задачей оно справилось — трупов рядом нет. Лютые мертвецы ведут себя особенно оживленно в час петуха… Понятно: жители решили переждать ночь за заграждением и, по-видимому, уже днем перебраться в более безопасное место. После наступления сумерек в следующей деревушке Лань Ванцзи натыкается на толпу лютых мертвецов. Шаркая ногами, они собираются у обнесенного стенами двора — его ворота хорошенько заграждены, а из стен торчат заостренные бамбуковые шесты. Тот, кто приложил к этому руку, постарался на славу, но жители явно не ожидали, что врагов окажется настолько много. Ворота уже угрожающе трещат под напором лютых мертвецов, которые неустанно бросаются вперед, ступая по телам пронзенных собратьев. Лань Ванцзи призывает гуцинь и наигрывает короткую мелодию, хоть в глубине души и понимает, что этих мертвецов в заношенной одежде так просто не упокоить — слишком много затаенной обиды. Они умерли мучительной смертью еще много лет назад и оставили скудные воспоминания о былой жизни в тесной могиле. Бичэнь танцует в воздухе, сверкая серебристым лезвием — лютые мертвецы стекаются со всех сторон. Вскоре Лань Ванцзи понимает, что недооценил число врагов, и призывает себя успокоиться. Наносит удар за ударом, делает выпад за выпадом… А затем, спасая из цепкой хватки, к танцу присоединяется грубая стрела. Вторая, третья… Лань Ванцзи, не отводя взгляда, толкает одного мертвеца в грудь и наносит удар мечом другому. Град стрел не прекращается — каждая попадает точно в цель туда, где не достает меч, и не позволяет врагам зайти со спины. В конце концов Лань Ванцзи оказывается посреди кольца из трупов и рассекает лишь воздух. Теперь вокруг стоит полнейшая тишина. Лань Ванцзи медленно переводит дух и поворачивается к заграждению, желая наконец увидеть загадочного боевого товарища. Наверху, взгромоздившись на стену, сидит Вэй Ин.***
Ошибки быть не может. Лань Ванцзи как никто другой знает каждую линию и изгиб, непослушные пряди, которые вечно лезут в лицо, красивую родинку под самой губой и до боли знакомую улыбку. Подобные вещи запоминаются на всю жизнь, прямо как правила ордена. Лань Ванцзи будто бы знал, что каждая встреча с Вэй Ином могла оказаться последней. — Даочжан! — Вэй Ин нарушает повисшую тишину и энергично машет свободной рукой. — Не бой, а загляденье! Как и не может быть ошибки, что Вэй Ин, который никогда не отводил от него взгляда, совершенно не узнает его. Он назвал его даочжаном. Как какого-то незнакомца. Даочжан — всё равно что мощный удар под дых, от которого Лань Ванцзи едва не спотыкается. В голове роится столько вопросов и мыслей, что он чуть не упускает момент, когда Вэй Ин спрыгивает со стены, и даже замирает, когда слышит его голос лишь в паре шагов. — Даочжан, всё в порядке? Ты не ранен? И вот до Вэй Ина уже буквально рукой подать. Луна озаряет его лицо и отбрасывает тени, и Лань Ванцзи вспоминает одну из давних ночей и как никогда хочет прикоснуться — убедиться, что всё происходит наяву. — Не ранен, — лишь отвечает он, не в силах оторвать беспокойного взгляда от юноши перед собой. Он показывает на стрелы, разбросанные по земле, и говорит: — Благодарю. Вэй Ин раскатисто посмеивается, и даже спустя столько времени этот смех звучит так знакомо, что в груди Лань Ванцзи теплеет и щемит от боли. — Да брось, даочжан. Это мы должны тебя благодарить! Появился как раз кстати, да еще так эффектно! Ты мастерски владеешь мечом — не иначе как посланник самих Небес! На этих словах в улыбке Вэй Ина мелькает тень насмешки, и с губ Лань Ванцзи едва не срывается: «Бесстыдник». — Мгм, — лишь отвечает он. — Жители деревни внутри? Люди из селений по соседству? — Конечно! Пойдем же принесем им добрые вести. Уверен: им не терпится с тобой познакомиться! — Вэй Ин воодушевленно кивает и порывается было схватить Лань Ванцзи за руку, но, словно из опаски, одергивает себя. Лань Ванцзи чувствует, будто вновь чего-то лишился. — Ох, чуть не забыл! Этого простого смертного зовут Сюй Ином! Рад встрече, даочжан! — Вэй Ин отвешивает глубокий, хоть и торопливый, поклон. Лань Ванцзи кивает, а если Вэй Ин и огорчен, что, в свою очередь, не узнаёт его имени, то не подает виду.***
За завтраком на скорую руку Лань Ванцзи узнает, что, судя по всему, мертвецы выбрались из общей могилы, потревоженные жителями деревни, что рубили деревья в соседнем лесу. — Зачем они вырубали лес? — спрашивает он, не в силах оторваться от Вэй Ина. Лань Ванцзи то и дело порывается коснуться — хочет убедиться, что не очнется под крышей незнакомого постоялого двора, что происходящее — не дурной сон. — Как бы тебе сказать… — произносит Вэй Ин заговорщическим тоном, памятуя о селянах, снующих туда-сюда, — они разбирают самодельное заграждение и водружают на повозку тела лютых мертвецов, чтобы сопроводить их в последний путь. — Даочжан, в этом году налоги были… немилосердно высокими. Мы сами едва сводим концы с концами, но многим соседним деревням приходится и того хуже. Мы, простые земледельцы, должны платить налоги и пытаться прокормить себя, хотя в нашем распоряжении лишь крошечный клочок земли. Понимаешь, в чем беда? — Мгм, — невозмутимо хмыкает Лань Ванцзи, несмотря на несколько настороженный взгляд Вэй Ина. — Жители деревни смекнули, что никто не заметит, если они разобьют грядки в чаще леса. Другое дело — сейчас. Кто знает, вдруг чем дальше, тем больше появится лютых мертвецов? Может, мы потревожили захоронение времен войны? Тогда дела плохи. В духовном плане, в смысле. — Вэй Ин вздыхает, приглаживает взлохмаченные волосы и переводит взгляд на Лань Ванцзи. Печально, вымученно улыбается и добавляет: — Думаю, я придумаю что-нибудь еще. Ну в самом деле, должны же мы… — Ты возьмешь меня с собой? Вэй Ин моргает и выглядит не менее удивленным, чем сам Лань Ванцзи, оборвавший его на полуслове. — Туда, где вырубили лес. — Лань Ванцзи продолжает: — Если осмотреть землю и провести ритуал очищения, будущий урожай не пострадает. — Зачем тебе это? — немного погодя интересуется Вэй Ин. — Не хочу тебя обидеть, даочжан, но ты ведь понимаешь, что мы, строго говоря, нарушаем закон? Не хочется доставлять неприятности благородному заклинателю вроде тебя. Сердце Лань Ванцзи болезненно сжимается. Еще пару лет назад он и не рискнул бы предложить подобное. Еще пару лет назад благородство было равносильно следованию законам, даже если из-за этого целая деревня голодала. Но Лань Ванцзи уже столько повидал, исходил столько обезображенных глубокими шрамами земель, что… — Несправедливо требовать столь высокие налоги в вашем положении, — осторожно подбирая слова, неспешно произносит он. — Я твердо верю: покуда лес больше не тревожат, прокормить людей — благородное решение. А затем, словно рассеивая остатки сомнений, что происходящее — лишь сон, Вэй Ин берет Лань Ванцзи за руку. Его прикосновение такое же ласковое и искреннее, как и благодарная улыбка, расцветающая на губах. Все равно что лучи солнца, ласкающие кожу после бесконечно долгой ночи.***
Лань Ванцзи узнает, что Вэй Ин живет в этой деревне с тех самых пор, как его нашла бабушка Сюй — местная врачевательница. — Вот так вот. Взяла и нашла меня. Больше ничего не помню. — Вэй Ин посмеивается — как и всегда, когда отмахивается от своих неудач на тропе жизни шуткой. — Ну, кроме имени. Единственное, что помнит Вэй Ин, — как сидел на спине ослика, добродушный смех отца, нежные руки матери и как она звала его А-Ином. — Вот оно что, — говорит Лань Ванцзи, пусть и в горле встает комок. Так и хочется коснуться, хоть как-то утешить. Правда, Вэй Ин поспешно добавляет, что рад, что бабушка Сюй по доброте душевной дала ему свою фамилию, и его улыбка не меркнет ни на мгновение. Лань Ванцзи узнает, что Вэй Ин живет в доме покойного сына бабушки Сюй и промышляет строительством домов, оград, мостов и причудливых конструкций. Его изобретения разбросаны по внутреннему двору, и Вэй Ин с завидным рвением показывает их. Лань Ванцзи узнает, что тот учит местных ребятишек письму и грамоте и любит всех до единого — и получает такую же любовь в ответ; что даже те, кто живет в нескольких селениях отсюда, приходят к дверям его дома, когда сталкиваются с трудностями. Лань Ванцзи остается — хоронит всех лютых мертвецов с должными почестями и возносит молитвы, в которых им отказали после смерти. Проводит очищение небольшой опушки, облюбованной жителями соседних деревень и нареченной их посевным полем, и развешивает защитные талисманы. Пожалуй, он задерживается гораздо дольше обычного и противится меньше, чем стоило бы, когда Вэй Ин уговаривает его переночевать. Лань Ванцзи ложится в свободную кровать напротив Вэй Ина и не смыкает глаз, даже когда минует час собаки. Как в самый первый раз, он с упоением разглядывает столь знакомые черты лица, которое особенно трепетно выглядит во сне, и ловит каждый вдох и выдох. А его сердце так и поет — настоящий, живой. Спустя несколько дней Лань Ванцзи приходит к мысли: совсем неважно, что Вэй Ин ничего не помнит. Он всё такой же шумный, сообразительный и самоотверженный. Всё так же пренебрегает любыми границами. С ноткой озорства называет его даочжаном, из-за чего обращение звучит почти как ласковое прозвище. И Лань Ванцзи, преисполненный облегчением и тихой радостью, не возражает. Каждый смешок, каждая улыбка мало-помалу рассеивают образ Вэй Ина, который преследовал Лань Ванцзи с момента их последней встречи. Тот Вэй Ин бледен и резок, натужно смеется и вздрагивает от его прикосновений. Нынешний Вэй Ин берет его за руку, неся за собой подобно бурному речному потоку, и смотрит с таким воодушевлением и оживленностью, что Лань Ванцзи боится дышать. Нынешний Вэй Ин счастлив.***
Бабушка Сюй пересекает внутренний двор Вэй Ина, заставленный незаконченными изобретениями и заполненный сворой детишек, и подходит к нему. Какой-то отчаявшийся мужчина — у телеги на полпути сломалось колесо — попросил Вэй Ина помочь, и тот словно испарился. Лань Ванцзи же предложил провести урок на открытом воздухе вместо него. — Спасибо, даочжан! — Юная Го Сян широко улыбается и, маша рукой и неловко откланиваясь, тянет за собой близняшку — Го Полу. Лань Ванцзи кланяется в ответ и встречается взглядом с бабушкой Сюй, которая умиротворенно наблюдает за ним, сидя под магнолиевым деревом возле ворот. — Ты знаешь нашего Сюй Ина, — не спрашивает — утверждает бабушка Сюй, когда они усаживаются на скамью. — И знал прежде. Сердце Лань Ванцзи пропускает удар. — Знал, — соглашается он, потому что не лжет. Да и не смог бы даже спустя столько времени. Некоторое время бабушка Сюй молча смотрит на него, но сложно сказать, что выражает её испещренное морщинами лицо. Лань Ванцзи чувствует себя совершенно беззащитным, словно обнаженным. Мгновение — и некогда успокаивающая тишина уже душит, а воздух будто бы наливается свинцом. — Раньше нам приходилось нелегко, — ровно и спокойно начинает бабушка Сюй, замолкает и наконец снова продолжает: — А затем я нашла нашего Сюй Ина. Мы глазом не успели моргнуть, как мальчишка спас наши посевные поля, смастерил множество вещей и научил детишек письму. Он сражается с разбойниками и даже с лютыми мертвецами. — Вот оно что, — тихо говорит Лань Ванцзи, хотя его сердце наполняется теплом вперемешку с тревогой — должно быть, Вэй Ин не раз подвергал себя опасности. А затем бабушка Сюй поворачивается к нему и окидывает серьезным взглядом — такой бывает только у матерей да старух, успевших многое повидать на своем веку. — Я не знаю, зачем ты здесь и что вас связывало раньше. Я видела его шрамы и, поверь мне, нашла там, откуда живыми не выбираются. Но Сюй Ин — хороший человек, даочжан. Кем бы он ни был, что бы ни натворил, за все время, что я его знаю, он не сделал ничего дурного. — Он всегда был хорошим человеком, — с несвойственной для себя горячностью произносит Лань Ванцзи — и будто бы становится легче дышать. Вот во что он неустанно верил, вот о чем всегда знал, хоть и не мог открыто поведать об этом всему миру, глухому к чужим словам. Лань Ванцзи глубоко вздыхает и повторяет, еще тише и ласковее: — Вэй Ин всегда был хорошим человеком. Долгое мгновение бабушка Сюй изучает его взглядом, а затем осторожно вынимает из одежд небольшой сверток и кладет его на скамью между ними. Лань Ванцзи разворачивает ткань и удивленно распахивает глаза. Внутри свертка лежит Тигриная Печать Преисподней — или, точнее, то, что от неё осталось. Кусочки темного железа постукивают друг о друга, озаренные мягкими лучами закатного солнца. — Вот что я нашла в одеяниях Сюй Ина, — говорит бабушка Сюй. — И хочу спросить, может ли этот предмет навлечь беду на него или на жителей деревни. Лань Ванцзи протягивает руку, направляя поток духовной силы к холодному железу, и не чувствует ровным счетом ничего. Он сразу понимает, в чем дело. Перед ним не более чем кусочки металла, пусть и вошедшие в историю. В голове бешеным роем проносятся всевозможные мысли, предположения и вопросы, но Лань Ванцзи кажется, будто бы вся тяжесть мира упала с его плеч. — Безделушка, — наконец выдает он. — Беды не навлечет. Лань Ванцзи замечает, что плачет, лишь когда слеза скатывается по щеке и падает на кусочек темного железа. Наверное, так выглядят слезы облегчения. Значит, это правда Вэй Ин. Значит, какую бы силу ни таила в себе ужасающая Печать, по какой-то необъяснимой, совершенно невероятной причине она сначала забрала его жизнь, а затем — подарила новую. — Спасибо, — шепчет Лань Ванцзи и на самом деле хочет сказать куда больше этой женщине. Спасибо, что нашли Вэй Ина, спасибо, что дали ему дом и семью. Но вместо этого лишь сдавленно повторяет: — Спасибо. — Ох, даочжан. — На этот раз голос бабушки Сюй звучит ласково, точно летний ночной ветерок или стародавняя колыбельная. — Вы, должно быть, были так юны. Все вы были так юны. Лань Ванцзи чувствует ласковое и успокаивающее прикосновение к голове и, не в силах остановить слезы, вспоминает руки собственной матери. Вспоминает, как Вэй Ин рассказывал о своей матери и о том, как она его убаюкивала. Не передать словами, как он скучает по этому. Лань Ванцзи думает, что если бы позабыл всё на свете, то хотя бы сохранил в памяти руки матери и её голос, зовущий его маленьким А-Чжанем.***
Спустя неделю Лань Ванцзи собирает свои скудные пожитки, вешает гуцинь за спину и позволяет жителям деревни вместе с Вэй Ином проводить его до места, где заканчиваются поля и начинается дорога, ведущая на восток. Вэй Ин идет настолько близко, что их плечи то и дело соприкасаются, и, даже несмотря на слои одежд, чувствуется исходящее тепло. Лань Ванцзи собирался попрощаться, в последний раз увидеть искрящийся взгляд Вэй Ина и морщинки в уголках глаз, когда тот улыбается. Он собирался уйти, не привлекая к себе лишнего внимания. Ведь теперь Вэй Ину ничего не угрожает. Он живет в безымянной, всеми забытой деревушке, где никто не станет требовать возмездия за поступки, о которых он даже не помнит. Но все же… Но все же… Лань Ванцзи исходил великое множество дорог и теперь хочет лишь одного: жить без сожалений. Так что он лишь похлопывает по голове юную Го Сян, стараясь не задеть два хвостика на макушке. Девочка вскидывает взгляд и лучезарно улыбается. — Прилежно учись грамоте, — тихо произносит он, а затем добавляет, обращаясь к остальным ребятам: — Не терпится увидеть, что вы сможете написать в следующий раз. Дети нескладным хором восклицают: «Хорошо, даочжан!» — и Лань Ванцзи улавливает столь знакомый, раскатистый смех Вэй Ина. Уголки его губ невольно ползут вверх. Когда он поднимает взгляд, Вэй Ин улыбается в ответ, и его улыбка — ярче самого солнца.***
Лань Ванцзи возвращается в Гусу и пишет донесения, нигде не упоминая безымянную деревню к югу от Цишани. Он медитирует, водит младших учеников на ночную охоту и сопровождает брата на Совет кланов в Ланьлине. Прогуливаясь по местному рынку, Лань Ванцзи узнает, что в Аньхое засуха. Он так долго путешествовал, что от позолоченных залов Башни Золотого Карпа рябит в глазах. Людям еще повезло — их пощадили. Но, возможно, скоро появятся беженцы и придется повышать цены на крупу, которой и так не хватает. — Мы можем попробовать обсудить этот вопрос на собрании местных управителей завтра, — говорит брат Лань Ванцзи, когда тот заводит об этом разговор. — Но, должен признать, не стоит рассчитывать на многое, Ванцзи. Аньхой не находится под властью какого-либо крупного ордена. Сейчас большинство кланов и вовсе не располагает ни силами, ни средствами — всё уходит на восстановление. Но на деле у кланов в избытке и того, и другого, думает Лань Ванцзи, сидя под золоченым потолком Башни Золотого Карпа. Питье, яства и цветочные лепестки свободно кружат вокруг него. Цзинь Гуаншань высмеивает его прошение, глава ордена Яо отмечает, что засухи — обычное явление, знакомое всем еще с детства. По его словам, люди, как и всегда, со всем справятся, а заклинателям делать тут и нечего. Другое дело — демоны, которых нужно убить, или же беспокойные духи, которые ждут упокоения. Лань Ванцзи сидит под золоченым потолком Башни Золотого Карпа, ничего не делает и чувствует смертельную усталость. Он уходит, как только Совет кланов подходит к завершению, и выдвигается на юго-запад, к границе Аньхоя. По дороге он несколько раз отбивается от разбойников, но быстро понимает, что те слишком неопытны. Всего лишь селяне, которые хотят прокормить семью и выживают как приходится. Лань Ванцзи отдает им всё что есть, серебро да медь, и лишь потом понимает, насколько велика их ценность. Пожалуй, глава ордена Яо кое в чем был прав: мечи и заклинания не принесут тут особой пользы. Лань Ванцзи шагает мимо иссохших полей и селений, где просят о помощи, хоть самой малой, и в какой-то момент не выдерживает. Он встает на меч и летит над Цишанью вдоль знакомой дороги к безымянной деревушке, ютящейся среди деревьев. Дети встречают его восторженным визгом, а жители деревни — добродушными улыбками. Тетушка Сунь сетует на его худобу, а дядя Го сообщает, что Вэй Ин у себя — если даочжану угодно с ним увидеться спустя столько времени. Старик учтиво и вместе с тем проницательно улыбается. Лань Ванцзи находит Вэй Ина во внутреннем дворе под магнолиевым деревом. Он стоит, склонившись над скрепленными между собой деревяшками, и поднимает голову от звука шагов. Узнал. В глазах Вэй Ина столько нежности, что в груди Лань Ванцзи разливается тепло. — Даочжан. — Вэй Ин улыбается. «Даочжан» из его уст звучит полюбовно и удивительно знакомо. Всё равно что ласковое прозвище, напоминание о тех далеких временах, когда его звали: «Лань Чжань, Лань Чжань». — Ты вернулся. И от смертельной усталости не остается и следа.***
Лань Ванцзи видел деревянные каналы, сооруженные Вэй Ином для деревенских полей, и слышал восторженный рассказ дяди Яна о юном Сюй Ине, спасителе урожая, который придумал, как лучше подвести воду к грядкам. Но только сейчас Лань Ванцзи, осененный, останавливается на полпути к дому бабушки Сюй. — А можно ли сделать то же самое в других местах? — Разумеется… Если, конечно, неподалеку есть источник воды. — Вэй Ин пытливо вглядывается, а затем, усмехаясь, легонько подталкивает плечом. — Даочжан, ты что-то задумал? Я могу тебе как-нибудь помочь? Некоторое время Лань Ванцзи просто смотрит на Вэй Ина, тронутый и обеспокоенный готовностью того без раздумий броситься на помощь. — Я бы хотел попросить тебя об услуге, — говорит он. — Разумеется, я достойно заплачу за потраченное время. — Даочжан, к чему все эти условности? Я не позволю тебе платить после спасения нашей деревни от лютых мертвецов! — Улыбка Вэй Ина становится еще шире, хотя куда уж больше, и в ней угадывается столь знакомый налет озорства. — Как насчет… услуги за услугу, м? Еще пару лет назад Лань Ванцзи молча развернулся бы и презрительно фыркнул, считая подобное лишь пустой тратой времени. Но теперь, прожив мучительные, словно путы, годы без улыбки Вэй Ина, Лань Ванцзи всё легче и легче уступать, плыть по течению, имя которому Вэй Ин. Так что он кивает, соглашаясь: — Услуга за услугу.***
— Даочжан, а ты правда уверен, что не уронишь меня? Пожалуй, не стоит удивляться, насколько естественно Вэй Ин умещается на Бичэне. В конце концов, именно он с пятнадцати лет бесстыдно совал свой нос во все аспекты жизни Лань Ванцзи. Должно быть, тело Вэй Ина еще помнит, как балансировать на мече, благодаря чему Лань Ванцзи с легкостью поднимает их над иссохшими полями Аньхоя. — Мгм, — хмыкает Лань Ванцзи, хоть Вэй Ин и ворчит: «Даочжан, ты толком не ответил». — Достаточно высоко? Обхваченный за талию, Вэй Ин пытается удержать в руках раскрытую, клокочущую на ветру карту и соотнести линии чернил с раскинувшимся перед ним пейзажем. Лань Ванцзи даже не нужно бросать взгляд, чтобы представить нахмуренные брови. — Немного левее! И помедленнее! Даочжан, держи меня крепче, я вот-вот упаду! Лань Ванцзи собирается было фыркнуть, но вместо этого сдержанно посмеивается и прижимает кричащего Вэй Ина еще сильнее к своей груди. Он надеется, что тот не слышит гулкое биение его сердца. Под конец дня они намечают наиболее выгодный маршрут между ближайшей рекой и самыми пострадавшими посевными землями, чтобы начать прокладывать небольшую систему каналов. Они располагаются в комнатушке первого попавшегося по пути постоялого двора, раскидав вокруг себя карты и клочки пергамента. — Что до этих деревень… — Вэй Ин тычет пальцем в скопление селений, расположенных сильно к северу от реки. — Нам явно не хватит ни времени, ни ресурсов, чтобы что-то соорудить или прорыть траншеи — слишком далеко. Кроме того, поблизости нет ни рек, ни озер. Если только… — Если?.. — Если только мы не создадим свой источник воды. Вот что. Лань Ванцзи открывает рот, а глаза Вэй Ина, сидящего напротив, уже загораются решимостью и предвкушением. Впрочем, ничего нового. Он нащупывает пустой клочок пергамента и, что-то чертя на нем, по ходу объясняет: — Даочжан, у вас, заклинателей, ведь есть компасы, что ищут темных тварей, верно? И в их основе лежат пять элементов? Я тут подумал, а что, если взять оттуда только элемент воды и с его помощью отыскать водоносную жилу, которая пролегает совсем неглубоко? — Значит, скважина. — Лань Ванцзи кивает и начинает водить кистью, рисуя ту часть круга, которая затрагивает лишь элемент воды. Вэй Ин склоняется над ним, не скрывая своего восторга. Лишь спустя пару дней удается как следует настроить компас и — кто бы мог подумать! — с помощью техники смертельных струн проделать достаточно глубокую дыру под будущую скважину. Вэй Ин берет на себя задачу попроще и наблюдает за строительством каналов — жители деревни воодушевляются и его пламенной речью, и возможностью наконец заняться чем-то полезным после долгих недель тяжкой работы в полях. Когда они заканчивают с последней скважиной в Уху, Лань Ванцзи улучшает точность водного компаса настолько, что сам остается доволен. А когда они испытывают свое изобретение в деле, на лице Вэй Ина расцветает такая лучезарная улыбка, что самым подобающим кажется отвернуться. — Даочжан, мы могли бы помочь стольким людям! Ты воистину умелец! Разве ты не гордишься собой? — Нами, — тихо произносит Лань Ванцзи и, поймав на себе недоумевающий взгляд, глубоко вздыхает. — Мы оба постарались. Изобретение принадлежит мне, а идея — тебе. И если раньше улыбка Вэй Ина была просто лучезарной, то теперь, после слов Лань Ванцзи, видеть его улыбку — всё равно что наблюдать за восходом солнца. — Нам.***
— Твоя услуга, — напоминает Лань Ванцзи, когда они благополучно добираются до дома Вэй Ина. Они раскладывают на обеденном столе безделушки, кульки и другие скудные, но искренние подарки, которые настойчиво им вручили жители деревень Аньхоя. Вэй Ин недоуменно наклоняет голову, не сразу улавливая мысль. — Даочжан. — Он посмеивается, искренне и добродушно. — Я же пошутил! Ты же знаешь: я всегда рад помочь жителям деревни! И, конечно же, Лань Ванцзи об этом знает. Кажется, Вэй Ин всегда довольствовался малым, даже в былые времена. Он только то и делал, что давал — отдавал себя без остатка, не прося ничего взамен. И Лань Ванцзи хочет ответить ему тем же и даже больше. — Я сдержу свое слово, — невозмутимо произносит он. Вэй Ин лишь моргает, откидывается назад и в кои-то веки замолкает. — Даочжан, — наконец говорит он, когда тишина, повисшая в комнате — месте, которое для Лань Ванцзи связано с бесконечной болтовней Вэй Ина, — начинает давить. — Представляешь, ты еще ни разу не называл меня по имени. Дыхание Лань Ванцзи сбивается и слегка ускоряется. Вэй Ин тем временем продолжает размышлять, пусть и непривычно тихо: — Слушай, я понимаю, не всем такое по нраву, но… но мы же друзья, даочжан, разве нет? Лань Ванцзи молча кивает и вспоминает тот же самый вопрос, заданный много лет назад. Вспоминает, как возмутился и толкнул Вэй Ина. А на самом деле еще с момента первой встречи тот глубоко поселился в его сердце. Когда Лань Ванцзи впервые называл его Вэй Ином, это прозвучало совершенно естественно и необъяснимо знакомо. В глубине души он опасался обратиться к Вэй Ину иначе. — Так что окажи мне услугу… Ты не против называть меня А-Ином? Вот как. Дыхание Лань Ванцзи снова сбивается, только на этот раз заметнее. Вот как. — Я ведь однажды рассказывал тебе, что так звала меня мать? Даочжан, просто ты чем-то напоминаешь мне её… Даже не внешностью или характером, но… у меня есть какое-то неуловимое ощущение, понимаешь? Будто бы чего-то не хватает? Впрочем… Прости меня, я лишь… — А-Чжань, — говорит Лань Ванцзи, пока не растерял всю решимость. Вэй Ин, сидящий напротив, замирает, ловит его взгляд и смотрит, словно видит впервые. — Моя мать звала меня А-Чжанем. — Лань Ванцзи кивает, чувствуя, как загораются кончики ушей, а в груди — будто распускаются бутоны. — А-Чжань, — тихо произносит Вэй Ин, ласково и чуть ли не трепетно. Лань Ванцзи нравится, как звучит его имя из чужих уст.***
Во время своих визитов Лань Ванцзи всякий раз помогает бабушке Сюй. Он довольно неплохо разбирается в основах врачевания — спасибо урокам в качестве ученика ордена Гусу Лань, — но всегда есть чему поучиться, особенно у пожилой женщины за работой. А здесь, в их глуши, забот всегда невпроворот. И хотя дело не в снятии проклятий или залечивании ран от меча и травм после ночной охоты, селян тревожат не менее насущные проблемы. В дороге и полях то и дело приключаются неприятности. Иногда нападают дикие звери и злобные духи. Иногда случаются болезни и хвори. Люди рождаются и умирают. Однажды Лань Ванцзи удостоился особой чести — помог новой жизни прийти в этот мир в скромной, хорошенько протопленной лечебнице на окраине деревни. А затем Вэй Ин приводит донельзя бледную, сутулую девушку, еще совсем девчонку, и бережно провожает её к бабушке Сюй. Лань Ванцзи поднимается с места, чтобы помочь, но бабушка Сюй лишь качает головой и закрывает за собой дверь. Вэй Ин сидит молча, но как на иголках. Когда бабушка Сюй наконец выходит наружу, её рука испачкана кровью, а лицо, испещренное морщинами, выглядит мрачнее обычного. Непривычное выражение. — Когда она поправится — возьму её с собой в Дэян. В такой дали её никто не найдет. Там живет моя давняя подруга, швея, которая с радостью приютит её, — наконец произносит Вэй Ин, и бабушка Сюй кивает, тщательно обмывая руки. — Сколько ей? — Шестнадцать, — тихо отвечает Вэй Ин, и бабушка Сюй цедит сквозь зубы: — А кто отец ребенка? — Хозяин дома, где она работала. — Вэй Ин закрывает глаза и небрежно проводит ладонью по растрепанным волосам. — Хотел, чтобы она осталась с ним на случай, если родится мальчик. Понимаете, его жена бесплодна, а сам он, видимо, считал… Ха. — Вэй Ин мрачно, натужно посмеивается. И всё вмиг встает на свои места: и бледное лицо девчушки, и сутулые плечи, и кровь на руках бабушки Сюй. На руках, которые не только дарят жизнь, но и… забирают её. «Я не знаю, почему мама сотворила подобное. Она всегда была очень ласковой женщиной…» — В самом деле, хорошо, что ей удалось сбежать. Только представь: сидеть затворницей в четырех стенах после того, что с ней сотворили, и носить под сердцем нежеланного ребенка… «Ох, А-Чжань, ты ведь знаешь, что я не могу поиграть с тобой на улице…» Лань Ванцзи чувствует накатывающую дурноту. Его настолько остро и явственно охватывают ужас и скорбь, что становится трудно дышать, а грудь болезненно сдавливает. И Лань Ванцзи, не в силах сдержаться, просто… …вскакивает с места и вылетает на улицу. Падает на колени и опустошает желудок. Он слышит, как Вэй Ин зовет его. «В четырех стенах. После того, что с ней сотворили. Носить под сердцем нежеланного ребенка». — А-Чжань. — Голос Вэй Ина доносится будто бы издалека. Единственное, что ощущает Лань Ванцзи, чье сознание затуманено, — это ласковые прикосновения холодных пальцев к охваченной жаром коже. — А-Чжань, что-то случилось? Лань Ванцзи качает головой — или пытается. Сам не знает. Он помнит лишь теплые, робкие объятия и влажную тряпицу, легко прижатую к губам, а затем просыпается в доме Вэй Ина. Тот сидит подле него и одаривает ласковым взглядом и не менее ласковыми прикосновениями, к которым Лань Ванцзи так и льнет. Они не говорят о произошедшем. Лань Ванцзи держится подальше от лечебницы и не уходит до тех пор, пока девчушке не становится лучше. Он отправляется вместе с ней и Вэй Ином в Дэян, отводит в новый дом и прощается. На лице девчушки расцветает улыбка — робкая и нерешительная, будто бутон по весне. — А-Чжань, — негромко произносит Вэй Ин, обращаясь к нему, и берет за руку, точно как мать в детстве. — Пойдем домой, хорошо? Мать называла его А-Чжанем, и Лань Ванцзи верит, хочет верить, что она была для него его опорой и что он для неё, хоть сколько-нибудь, — тоже.***
Отвесив низкий молчаливый поклон дрожащему от ярости дяде, Лань Ванцзи отправляется к дому матери и встает на колени перед дверями, которые уже никогда не откроются, как и много раз до этого. — Разве не всё едино? — спросил дядя с неприкрытыми яростью и негодованием в голосе, когда Лань Ванцзи наконец решился спросить. — Твоя мать убила старейшину, нарушила главное правило нашего ордена и понесла за то наказание. А ведь правда — то, что сотворил старейшина с его матерью… Достаточно было увидеть виноватый, устыженный взгляд дяди. Но, несмотря ни на что, не всё едино. Отнюдь нет. — Несовершенство старейшин не умаляет важности соблюдения наших правил. Так почему же мать осудили по всей строгости, а он избежал той же участи? Лань Ванцзи помнит тридцать три удара дисциплинарного кнута, привкус крови во рту и обувь дяди перед лицом; помнит, как его колени подкосились и коснулись холодной земли. И даже тогда он размышлял, почему никто не спросил о смысле его поступка. Размышлял, равны ли все перед правилами, заученными наизусть, и так ли они важны, раз их суть столь легко исказить. Ему твердили: «Будь праведен». Но теперь кто прав, а кто виноват, решают одним мановением руки. Никто не рискует смотреть дальше своего носа, слепо следуя указаниям других. — Ванцзи, ты должен понимать: зачастую всё не так просто, как кажется, — наконец произнес дядя дрожащим голосом. Лань Ванцзи смотрит в ответ и невольно задумывается, когда только на его лице появилось так много морщин. Лань Ванцзи встает на колени перед дверями дома матери и кланяется, касаясь лбом древней древесины. — Прости, — шепчет он, надеясь, что его слова долетят до неё.***
При следующей встрече Лань Ванцзи рассказывает Вэй Ину о матери. Они сидят бок о бок на деревянной крыше его дома настолько близко, что Лань Ванцзи чувствует тепло, исходящее от чужого плеча. Лань Ванцзи рассказывает об отце и окруженном горечавкой доме, в котором его мать жила затворницей. Рассказывает, как она любила петь и никогда не расспрашивала об учебе. Лишь интересовалась, хорошо ли он кушает и счастлив ли. Рассказывает, как мать укладывала его себе на колени и затягивала колыбельную, как гладила по волосам и звала А-Чжанем, маленьким А-Чжанем. — Я догадался, — наконец говорит Вэй Ин, когда Лань Ванцзи замолкает, а их плечи соприкасаются, — что такого доброго и хорошего человека, как А-Чжань, должно быть, очень любили в детстве. — Вэй Ин улыбается и легонько толкает его плечом. — Выходит, я не ошибся. Лань Ванцзи хочет ему верить.***
На юг Цишани обрушивается наводнение, и Лань Ванцзи докладывает об этом брату за чаепитием в ханьши — интересуется, может ли орден Гусу Лань оказать хоть какую-нибудь помощь. — Ванцзи, тебе ведь известно, что в Цишани мы не властны, — произносит Лань Сичэнь. — Как поступать с землями, оставленными орденом Цишань Вэнь, — вопрос всё еще открытый. Если кто и вправе вмешиваться, так только орден, граничащий с этой территорией. Пожалуй, они оба знают, что в Башне Золотого Карпа не станут утруждаться такими мелочами, да и в Цинхэ не горят желанием выходить за рамки дозволенного. Лань Ванцзи опускает взгляд на чашу и пытается вспомнить уроки, на которых изучал отношения между орденами, границы между землями и баланс сил. Интересно, видел ли хоть один из его учителей последствия потопа? Куда ни глянь, грязные разводы и беспощадный поток, который утягивает за собой всё, что встретит на пути, и уносит на сотни, даже тысячи ли вперед. «Ванцзи, ты должен понимать: зачастую всё не так просто, как кажется». Интересно, когда всё стало так просто, что границы земель и любезности начали цениться сильнее человеческих жизней. Вместо этого Лань Ванцзи откланивается. — Хорошо. В таком случае я осмелюсь удалиться, старший брат. — Ванцзи. — В голосе Лань Сичэня сквозят предупреждающие нотки. Лань Ванцзи не слышал такого тона с тех самых пор, как Вэй Ин окончательно исчез из его жизни. — Люди у границы Юньмэна просят о помощи: там бесчинствуют неупокоенные духи. Их нужно усмирить. Лань Ванцзи отвешивает поклон брату и разворачивается, не дожидаясь одобрения. Он быстро расправляется с духами в Юньмэне и отправляется прямиком в Цишань. Он не лекарь и не строитель, но достаточно силен, чтобы помогать переносить людей да и всё остальное. Он орудует лопатой, поднимает предметы, мастерит, запятнав белые одежды грязью и всем, что нанес бурный поток. Ночью Лань Ванцзи отправляется туда, где больше всего погибших, и играет Песнь Очищения Сердца — усмиряет бессчётное число мертвых, еще не успевших озлобиться. Еще не успевших напитать этой злобой землю и обрушить очередное бедствие на несчастных и обездоленных людей. До чего много голосов… «За что нам это…» «Умоляем, у нас больше ничего нет…» «Где мой малыш?..» «Мамочка, мамочка, почему здесь так темно…» Лань Ванцзи слышит крики, детский плач, шум поднимающейся воды, приглушенный грохот падающей земли. Темная, горькая вода всё опускается и опускается, скользит вниз по горлу… Мелодия обрывается, и гуцинь растворяется в воздухе. Лань Ванцзи падает коленями на размытую землю. Ему никак, просто никак не справиться, а в одиночку — и подавно. Почему он один? Где его доблестный орден? Где все, кто мог бы помочь? Ему никак не… Среди стука дождя раздается хриплый, сдавленный звук, и Лань Ванцзи не сразу понимает, что этот звук — его собственный голос… Что по щекам вперемешку с холодными каплями текут жгучие слезы. — А-Чжань? На мгновение паника пересиливает скорбь, потому что Лань Ванцзи знает этот голос — лишь один человек зовет его А-Чжанем. Вэй Ин как-то очутился здесь. Опасно близко к Башне Золотого Карпа и Цинхэ, опасно близко к тем, кто, скорее всего, знает его в лицо и всё еще жаждет отомстить. И Лань Ванцзи думает лишь об одном: забрать Вэй Ина с собой домой и уберечь. Но только не в Гусу, ни в коем случае. Лань Ванцзи хочет лишь одного: забрать Вэй Ина в его собственный дом — с магнолиевым деревом и внутренним двором, заставленным изобретениями-недоделками. — Догадался, что найду тебя здесь. — Вэй Ин ласково улыбается и подходит ближе, укрывая их обоих под зонтом из промасленной бумаги. — Правда, не ожидал, что ты промокнешь до нитки. Разве из нас двоих не ты — само благоразумие? — А-Ин, — оцепенело, чуть ли не изумленно произносит Лань Ванцзи и поднимается на ноги, стараясь не задеть Вэй Ина мокрыми одеждами. — Здесь небезопасно. Слишком много затаенной злобы. — Но ведь ты здесь? Значит, опасаться нечего. Лань Ванцзи нечего возразить. Он лишь всматривается в добрые серые глаза Вэй Ина и хочет сказать, что… Что Вэй Ин там, куда больше никто не пришел. — Слушай, давай-ка для начала высушим твою одежду? Где ты остановился? Вэй Ин заполняет тишину позаимствованной хижины, пока Лань Ванцзи обсыхает, и рассказывает, что его наняли, чтобы помочь с чертежами и постройкой небольшой плотины в нескольких городках неподалеку отсюда. Тогда-то он и прознал, что в здешние края забрел странствующий заклинатель. — Слушай, раз уж я закончил с плотиной — отправлюсь завтра с тобой. Как говорится, две головы — лучше одной, верно? — А-Ин не обязан, — бормочет Лань Ванцзи, всё еще охваченный страхом. А что, если Вэй Ина найдут, а что, если он снова исчезнет из его жизни… — Ни к чему подвергать себя опасности. — Но я хочу, — еще ласковее и тише прежнего произносит Вэй Ин. — А-Чжань, мне не нравится смотреть, как ты мокнешь один под дождем. Лань Ванцзи толком и не помнит, что говорит потом. Помнит лишь, как Вэй Ин ласково его обнимает, подталкивая к постели, укладывает его голову себе на колени и убаюкивает тихой песней — неизвестной и смутно знакомой. Впервые за долгое время Лань Ванцзи спит крепко и без сновидений.***
Вэй Ин сопровождает Лань Ванцзи весь остаток путешествия. Вместе они восстанавливают всё, что могут: заново отстраивают дома, латают дороги и сооружают ограждения там, где земля вдоль реки особенно податлива. По ночам Лань Ванцзи играет на гуцине, а Вэй Ин идет рядом, придерживает его за руку и отводит в место их ночлега всякий раз, когда голосов становится слишком много. Как ни странно, Вэй Ин всегда понимает, когда именно. Уже позднее Лань Ванцзи с легкостью делит постель с Вэй Ином — даже по возвращении в деревушку. И совсем не противится, когда Вэй Ин предусмотрительно освобождает место возле себя, гася последние свечи, и комната погружается в темноту. Лань Ванцзи с легкостью устраивается у него под боком, будто давным-давно потерянная деталь, что встает в нужный паз, и наконец чувствует себя как дома. Иногда Лань Ванцзи просыпается посреди ночи и прислушивается к мерному дыханию Вэй Ина, который, согревая своим теплом, во сне перебрался чуть ли ему не на грудь. Иногда он сам не верит в реальность происходящего и хочет заплакать, хочет спросить, чем заслужил такое счастье и имеет ли на него право. Но иногда в голову Лань Ванцзи закрадывается предательская мысль: а долго ли продлится его счастье?***
— Ванцзи, ты счастлив? — как бы между делом, совершенно невозмутимо спрашивает Лань Сичэнь за чаем с угощениями и разговорами о последних путешествиях. И все же от Лань Ванцзи не укрывается серьезность заданного вопроса. Он ощущает неизменное беспокойство и бремя ответственности, которое старший брат взвалил на себя еще с ранних лет. — Знаю, в последние годы тебе приходилось нелегко, хоть ты и смог благодаря путешествиям вздохнуть спокойнее. — На этих словах во взгляде брата мелькает тень неуверенности — неподдельной, без толики притворства. До боли редкое зрелище. — Но я хотел спросить… счастлив ли ты. Если я могу хоть чем-то помочь — только дай знать. Лань Ванцзи хочет сказать Лань Сичэню, что тот вряд ли сможет ему помочь. Брату, который приходил к нему, когда он сидел на коленях перед домом матери; который принимал на себя удар и выслушивал гневные тирады дяди в юности; который ночь за ночью оставался с ним после наказания дисциплинарным кнутом; который сделал бы всё возможное в рамках дозволенного, но не более того. В самом деле, как объяснить: дело не в том, что помочь нельзя, а в том, что некоторые вещи уже никак не изменить? — Ты и так слишком добр ко мне, старший брат, — говорит Лань Ванцзи вместо «Прошу, поверь: придет время — и я буду счастлив». Лань Ванцзи легко приподнимает уголки губ в ответ на улыбку брата и откланивается. Тогда-то он и видит, как загораются глаза Лань Сичэня при виде Цзинь Гуанъяо, который проходит мимо и приближается к нему. В этом взгляде — и признательность, и тепло, и воодушевление, и… Лань Ванцзи понимает, что… …его брат счастлив.***
Лань Ванцзи идет по привычному пути вдоль Цишани — через леса и бамбуковые рощи. Пересекает столь знакомые залатанные дороги и никак не может выкинуть из головы вопрос брата — вплоть до крыльца дома Вэй Ина. Тот, по-видимому, стоит в дорожной одежде, закинув на спину небольшой кулек. — А-Чжань, ты как раз вовремя! — Вэй Ин усмехается, подталкивая плечом Лань Ванцзи. — Мой товарищ из деревушки на берегу озера Хэвань попросил починить рыболовные сети, которые я для него соорудил. Что ни день — то какая-то напасть. Возможно, в озере живут больно буйные рыбешки, но вдруг какая-нибудь нечисть… Не хочешь составить компанию на всякий случай? Лань Ванцзи кивает, хоть и удивляется, что Вэй Ин вообще спрашивает. Он запоздало понимает, что дело вовсе не в буйных рыбешках, а в стае водяных гулей. Только вот они уже посреди озера, лодка перевернута вверх дном, а несколько рыбаков плещутся за бортом. Вэй Ин, не теряя времени, спрыгивает в воду и поспешно уводит бедняг в безопасное место, пока Лань Ванцзи расправляется с врагами. А затем последний водяной гуль, уклонившись от лезвия меча, стремительно, будто молния, бросается вперед и… …утягивает за собой ко дну Вэй Ина. Сердце Лань Ванцзи пропускает удар и едва не замирает. А затем он ныряет в мутные воды, освещая путь Бичэнем, и лихорадочно всматривается в кромешную темноту. Лань Ванцзи начинает поддаваться панике, когда улавливает характерное движение под ногами и обрушивает меч, рассекая размытое тело гуля точно пополам. Он молотит руками и, наконец нащупав безвольного Вэй Ина, затаскивает его обратно в лодку. Тот холоден как ледышка и ужасающе бледен. — Вэй Ин! — кричит Лань Ванцзи и, судорожно пытаясь нащупать пульс, прикладывает ухо к неподвижной груди. — Вэй Ин! Вэй Ин разок-другой откашливается и наконец открывает глаза. Лань Ванцзи едва не оседает на землю от облегчения. — А-Чжань. — Вэй Ин хватает ртом воздух. — А-Чжань, всё в порядке? Ты… — Не… — выдавливает из себя Лань Ванцзи, хватает Вэй Ина за грудки и встряхивает — возможно, сильнее, чем стоит, но сейчас не до того. Лань Ванцзи уже однажды потерял Вэй Ина — и больше не собирается. Одного раза оказалось более чем достаточно. — Не смей… Не смей оставлять меня, — наконец договаривает он, прижимает Вэй Ина к груди, совершенно не заботясь ни о людях вокруг, ни о чем бы то ни было, и не отпускает до самого берега.***
Сидеть в полнейшей тишине в стенах дома Вэй Ина — месте, которое для Лань Ванцзи связано со смехом и бесконечной болтовней, — странно. И, пожалуй, вполне закономерно, что именно Вэй Ин нарушает молчание. — Ты тогда назвал меня другим именем. Лань Ванцзи закрывает глаза и глубоко вздыхает. — Назвал, — признает Лань Ванцзи и, не в силах соврать, добавляет: — Я знал тебя под этим именем… раньше. Некоторое время никто из них не произносит и слова, и Лань Ванцзи хочет сказать что-нибудь, что угодно, лишь бы разорвать эту тишину. Он ожидает, что Вэй Ин разозлится, ожидает неминуемой ссоры. Лань Ванцзи, конечно, не соврал, но вместе с тем даже не обмолвился, что всё знал. До чего же низменный, эгоистичный поступок. И, разумеется, в силу непредсказуемого характера — ведь Вэй Ин никогда не изменяет себе, — он лишь спрашивает: — Я оставил А-Чжаня? — Нет, — шепчет Лань Ванцзи, едва не запинаясь. — Как раз наоборот. Я оставил А-Ина. — Но ведь сейчас ты здесь, — произносит Вэй Ин в ответ. В его голосе столько щемящей нежности, что Лань Ванцзи сомневается, заслуживает ли её, но всё равно тянется навстречу. Вэй Ин ненавязчиво увлекает его за собой и усаживает рядом на кровать. — Мне часто снился такой сон, — говорит Вэй Ин, и Лань Ванцзи моргает, утопая во взгляде серых глаз. — Я был земледельцем. Изо дня в день я трудился в полях, а вечером приходил к мужчине, который ждал меня дома. С кухни всегда доносился изумительный аромат, а он неизменно сидел за прялкой. По возвращении он одаривал меня улыбкой и подавал чашу воды, и каждый раз я думал, что не видел никого прекраснее. Помнишь ночь, когда мы встретились? Первое, что пришло мне на ум: этот даочжан выглядит точь-в-точь как незнакомец из моего сна. — Вэй Ин улыбается и проводит пальцем по щеке Лань Ванцзи. — И, кажется, теперь я понимаю почему. — А-Ин… — шепчет Лань Ванцзи, не смея дышать, не смея даже надеяться. — А-Чжань, я не знаю, каким был человеком и кем тебе приходился. По правде, и не страшно, если никогда не узнаю. Но в одном я уверен: что провел бы с тобой всю жизнь. И неважно, что я никак не вспомню, как тебя зовут. Неважно, что я сам ношу другое имя. Разве наши души не остались прежними? И на этих словах Лань Ванцзи, не в силах совладать с собой, всхлипывает и падает в объятия Вэй Ина. Годы невысказанных чувств, безмолвной скорби и мучительного томления рассеиваются подобно туману. Лань Ванцзи целует Вэй Ина, целует так, будто бы сам тонет, летит с обрыва, только… …только на этот раз они ловят друг друга — и никто не падает.***
Лань Ванцзи заглядывает всё чаще и задерживается всё дольше, и в какой-то момент в доме Вэй Ина становится больше его добра, чем в цзинши. Лань Ванцзи замечает, что теперь и у него, окруженного заботой и любовью, куда больше вещей: безделушек, книг, гребней и засушенных цветов. Симпатичный фиолетово-голубой чайный набор, подарок жителей небольшого городка, всегда стоит на низком чайном столике, за которым они коротают вечера. Вместе со старостой Яном Лань Ванцзи просматривает от корки до корки книгу учета и выясняет, что серебра от почти нетронутого жалования ордена хватит, чтобы начать выкупать землю, которую обрабатывали крестьяне, у здешнего магистрата. Вэй Ин воодушевляется, когда узнает, что рано или поздно каждый житель деревни сможет владеть собственным полем. Местные закатывают скромное празднество и пьют за здоровье Лань Ванцзи, а тот краснеет до ушей. Вэй Ин, разумеется, ликует громче всех. Лань Ванцзи учится прясть и познает радости занятий чем-то новым удовольствия, а не нужды ради. Тетушка Сунь дарит ему моток шерсти, а дядя Ню — несколько красителей, и Вэй Ин, радостно смеясь, осыпает его лицо поцелуями. И уже вскоре они забывают о незаконченном полотне на ткацком станке и наспех, исступленно занимаются любовью. Лань Ванцзи привыкает засиживаться допоздна и залеживаться по утрам в постели, плакать над грустными песнями и смеяться до слез. Наслаждаться ленивыми вечерами на природе, лежа на коленях Вэй Ина и размышляя обо всем и ни о чем. — Надо же, — говорит Вэй Ин, игриво пропуская пальцы сквозь его волосы. — У кого-то счастливый вид. Лань Ванцзи моргает и понимает: он и правда счастлив.***
Лань Ванцзи оставляет два письма — дяде и старшему брату. Они разительно отличаются содержанием, но заканчиваются одинаковыми словами: «Прости и спасибо». Лань Ванцзи прибывает в деревню под восторженные возгласы Го Сян, которая рассказывает, что Ин-гэ всё еще в полях — помогает дядюшке Ян с ранним урожаем редиса. Лань Ванцзи прокрадывается в дом Вэй Ина и опускает на пол дорожный кулек. Открывает окна и наводит порядок на заваленном вещами обеденном столе. Находит недоделанное полотно. Оно по-прежнему в ткацком станке и будто бы ожидает своего часа. Будто бы Лань Ванцзи и не уходил. Когда Вэй Ин возвращается, в воздухе витает аромат рыбы, приготовленной на пару, и тихо поскрипывает ткацкий станок. На его лице расцветает улыбка ярче самого солнца. — А-Чжань! — посмеиваясь, говорит Вэй Ин. — Всё точь-в-точь как в… — …в твоем сне, — приглушенно договаривает за него Лань Ванцзи. Он поднимается, берет чашу воды со стола и протягивает её Вэй Ину. Тот ловит каждое его движение и разглядывает значительно потолстевший мешочек Цянькунь, что аккуратно лежит подле гуциня и Бичэня в углу комнаты. — Вот тебе раз, А-Чжань, — медленно произносит Вэй Ин. Его взгляд ласков, полон надежды и подозрительно оживлен. — А что, если я пристращусь и захочу, чтобы так было каждый день? Что тогда? Кажется, присутствие Вэй Ина рядом — нечто совершенно обыденное. Лань Ванцзи улыбается и обхватывает его лицо ладонями — нежно и трепетно, будто бы боится пробудиться ото сна, ставшего явью. — Каждый день — значит каждый день.***
К югу от некогда Безночного города, среди лесов и бамбуковых рощ, пролегает безымянная деревушка. Там спокойно растут дети, всегда собирают богатый урожай, а люди довольны жизнью. Там даже самые немощные чувствуют себя в безопасности и живут как за каменной стеной. Там, под магнолиевым деревом, стоит дом. В его двери стучат, когда приходит беда, когда весь мир закрывает глаза на незавидную участь обездоленных. Там знают: справедливость восторжествует. Там мужчина трудится в полях и строит, а его муж — ткет и пишет. Там они неизменно, каждый день, признаются друг другу в любви. Там Лань Ванцзи остается и живет без сожалений.