Bloody petals of Lycoris

      Лань Сичэнь ни на шаг не отходил от своего брата первые дни после смерти Вэй Ин. Он видел, как Ванцзи испуганно расширял глаза при виде мёртвого тела тёмной заклинательницы; помнил, как А-Чжань шептал в бреду её имя и пытался дотянуться рукой, переплести пальцы — пусть это уже было невозможно, невозможно, невозможно… — Я видел её. Я правда видел её, брат. Она улыбалась мне. Она говорила со мной, просила жить… — поток сбивчивых, сумбурных мыслей прерывался редкими всхлипами. Лань Сичэнь никогда не видел Лань Чжаня настолько раздавленным, обиженным жестокостью этого мира, уязвленным. Единственная его надежда на то, что Вэй Ин успела с ним переговорить, рассыпалась в прах — Вэнь Цин, скорбно склонив голову в пол, сказала, что они оба спали, переплетя бессознательно пальцы рук. И по пробуждению в живых оказался только Ванцзи.       Это был сон. Просто сон. Ничего этого не было. Вот глупый — чтобы Вэй Ин перед ним показывала себя беспомощной! Чтобы она умоляла его и взывала к рассудку! Чтобы она беспокоилась об его судьбе! Да быть такого не может. Вэй Ин — гордая. Непреклонная. Независимая. Она не станет ни перед кем преклоняться, не станет вымаливать прощения. Тем более — у него, у Лань Чжаня, который несколько лет бегал от своих чувств, прятался от себя, в моменты, когда было можно всё изменить, трусливо делал шаг назад! Да она смеялась над ним. Всегда смеялась. — Она могла навестить тебя во сне, — успокаивающе воркует над ним Вэнь Цин. С каждым днем Лань Чжань ей становится таким же, как младший брат, — ты мог и правда говорить с ней. Это не сумасшествие. Ты найдешь силы жить дальше, брат поможет тебе.       Но, бросая взгляд на остолбеневшего Лань Сичэня, Вэнь Цин тихо вздыхает очередной раз и неслышно отходит в сторону, оставляя их наедине. Она оплачет своё горе в одиночестве — никто не увидит её слез. «      Она спасла нас всех. Почти никто не спас её? »       Лань Чжань опускается на колени. Не было между ними кровавых ликорисов — только недопонимание, только его недосказанность и непроизнесенное в действительности: «Разве я не пошла бы за тобой?». — Если бы я… Был сильнее. Если бы я не боялся любить. Если бы я действовал, а не молчал, она была бы жива… — на искусанных губах слова оседают сладостной мантрой. Лань Сичэнь зажигает ещё одну свечу в небольшой комнате, молча опускаясь рядом с братом. — Не вини себя, — его тон мягок, как и всегда, — в её смерти — вина каждого из нас.       «Прости, что не успел её спасти, А-Чжань»       Лань Сичэнь не говорит — чувствует боль младшего брата, заставляющую содрогаться и всем нутром кричать о помощи. Вэй Ин, лежащая на постели, ничего уже не почувствует, и смысл держаться за её руку, смысл шептать слова извинения? Но Цзэу-цзюнь понимает, что Ванцзи надо оставить в одиночестве, пока не затухнет свеча. Он нуждается в этом больше, чем в присутствии брата.       Вэнь Цин ждёт за дверью — ей всё ещё не разрешено передвигаться по Гу Су одной. Сейчас она слишком сломлена болью, чтобы высмеивать это показное недоверие — да Облачные Глубины уже явно достигли звания «театр абсурда»! Лань Сичэнь не разминается с ней в дверях: внимательно следит за действиями Ванцзи за приоткрытой дверцей. — Это должно было случиться, но нам так больно, — негромко замечает он. — Вэй Ин слишком много страдала при жизни. Я буду молиться, чтобы хотя бы после смерти её душа нашла покой, — отстраненно отвечает целительница, складывая ладони в молитвенном жесте.       Лань Чжань никогда не чувствовал такого холода. Руки живой и здоровой Вэй Ин он казался единожды, ругая её за проказы в библиотеке. Верни кто те времена, когда ему дела до неё не было, только до правил, осточертевших правил!       Мертвенно-бледное лицо её было похоже на фарфор — изысканный материал, хрупкий, словно самая лёгкая чашка; тонкий, словно крыло бабочки. Чёрные волосы, утратившие прежнюю красоту, у самых концов побелевшие от влияния тёмной энергии, подчеркивали эту устрашающе-неживую белизну. Тонкий веер ресниц — прикрыт. Лань Чжань хотел бы, чтобы всё оказалось донельзя просто: глаз дернулся, открылся, а затем его бы смерили насмешливым взглядом. Посиневшие губы вновь стали бы алыми и нежно прошептали имя. Черты лица при лунном свете, проникающем в комнату, спадающем прямо на Вэй Ин, не казались бы заостренными.       Но не суждено было этому случиться. Дева Вэй не двинулась, ни издала ни единого звука, её пульс, сердце — всё давно остановилось. Лань Чжань молчал. Подавлял рыдания. Последний раз, уходя, поцеловал эти холодные губы — мимолетом, за секунду — и никогда ещё ему так не хотелось, чтобы мертвые имели свойство воскресать на одну жалкую минуту.       Похороны Вэй Ин были скромными — Гу Су Лань не хотел споров с четой Цзян и беспрекословно отдал тело Цзян Ваньиню, выглядящему холодно-спокойным. Но Лань Ванцзи понимал, что кроется за резкими словами, какая боль утаилась в лиловых глазах. Они были квиты в любви к ней, умершей слишком рано и слишком жестоко, девушке.       Ханьгуань-цзюня даже не пригласили на её могилу. Не ответили на письма с одним предложением о ней. Это стало последней каплей — и он решительно заявил, что отныне уходит в уединение. — Я никогда не понимал нашего отца, брат, — внимательно смотря в серые глаза Сичэня, проговорил юноша, — я клялся не быть таким, не разлучаться с девушкой, что полюблю, не делать её несчастной. Я не сдержал обещания. Всё мирское для меня потеряло смысл. Я не хочу жить более, но есть люди, которые огорчатся вести о моей гибели. — Позволь навещать тебя, А-Чжань, — это была единственная просьба Лань Хуаня, смотрящего с ужасным беспокойством во взгляде. Он то и дело сжимал свои руки, прикусывал язык, но не мог справиться с окончательной утратой.       Если бы не Вэнь Цин, из жалости принявшая решение не уходить пока из Облачных Глубин, Цзэу-цзюнь с радостью ушёл бы в уединение с братом.       С девушки были сняты все запреты, несмотря на недовольства старейшин. «Дева Вэнь — мой друг, она такая же гостья в Гу Су, как любой приезжий адепт» — разъяснил он, решив не повторять ошибок Лань Чжаня и умалчивать-умалчивать-умалчивать.       Теперь же, сплоченные общим горем, они пытались найти утешение друг в друге; пили успокаивающий чай вместе, разговаривали, обсуждали ситуацию — и неизменно приходили к тому, что Лань Чжань отречется от всего живого и от своей жизни тоже рано или поздно. Вэнь Цин помнила, насколько была подавлена после смерти А-Нина, старалась находить слова, чтобы смягчить острую боль из открытых ран. Делала это так мягко, насколько позволяла колкая натура.       Они оба не заметили, как чувства перешли предел дружеских отношений. Лань Хуань не мог засыпать, не поговорив вечером с Вэнь Цин, она впадала в меланхоличное состояние, стоило встрече отмениться. Небольшой период свиданий, горько-романтических моментов. Неуверенное: «Хочешь ли ты стать моей женой?» и такое же бесцветное «Да».       Лань Чжань не пришёл даже на их свадебную церемонию. Three years ago-       Крохотный ребенок на руках Лань Цин довольно громко кричал; Лань Ванцзи, не медля, отпер дверь, и в этом резко состарившемся человеке молодая госпожа Лань не сразу узнала того юношу, что занимал лидирующее место по списку самых красивых господ. Его взгляд был устало понурен в землю, огромные синяки под глазами, заторможенные движения — ничто больше не выдавало в нем прежнего величественного Ханьгуань-цзюня. — Пропустишь? Или нам тут мёрзнуть до скончания веков? — в привычной манере интересуется Лань Цин. Снега заметают всё на своем пути. Зима наступила очень рано в этом году.       Лань Чжань, спохватившись, отходит в сторону. Раньше он не позволил бы себе забыть о манерах — сейчас же, сломленный окончательно, ему не было дела не до правил и этикета. Это было отчаяние человека, считающего минуты до естественной смерти, не способного наложить на себя руки.       Лань Сичэнь вошёл следом — он настаивал на том, что его супруге надо отлежаться ещё пару дней, прежде чем покидать дом, но женщина была непреклонна. Она позволила ему взять свою ладонь, и глава Лань подвел её к небольшому креслу, помогая сесть. — Много нового, брат? — тихо спросил Лань Ванцзи, поставив рядом ещё два стула. Лань Сичэнь кивнул и с позволения Лань Цин под её строгим надзором взял хнычущую дочь на руки. — Посмотри на неё, А-Чжань.       Это было не хвастовство отца или главы. Лань Чжань задумчиво посмотрел в серые глаза и будто бы замер в пространстве. Забыл, как дышать. Кислород перестал поступать в лёгкие, а сердце остановилось.       У Лань Сичэня, разумеется, были серые глаза другого оттенка. Оттенка пепла. Вэй Ин имела цвет лунного света, россыпи звезд на ночном небе — и такими были глаза новорожденной племянницы. По детскому личику не скажешь ещё, но Лань Ванцзи думалось, что он смотрит на маленькую Усянь — сходство было поразительным.       И не один он думал так. Иначе бы не пришли сюда Лань Цин с Лань Сичэнем в такую метель. Они были напуганы. — Помоги выбрать имя, Лань Чжань, — мягко развеяла тишину бывшая дева Вэнь, — те, о которых я думала, ей совершенно не идут. — Вэй Ин… — тихо шептал в пустоту второй господин Лань, — это же она. Неужели вы не видите этого?       Переглянувшись с супругой, Лань Сичэнь улыбнулся, сжав руку брата. Его потухшие золотистые глаза впервые за три года возгорелись интересом. Стали живыми. — Вэй Ин больше нет, А-Чжань. Лань Юн. Только Лань Юн.       Лань Ванцзи деловито кивнул ему, осторожно дотрагиваясь своей рукой до А-Юн. Она, смеясь, перехватила его палец и с радостью посмотрела в глаза — так, как смотрела Вэй Ин. И всё внутри него возгорелось нежной любовью к этому крохотному существу. Лань Цин ободряюще улыбнулась. Лань Сичэнь не разжал руку. А фантомный голос вдали, слышимый одному Лань Чжаню, нежно произнёс: — Ты не один.