Bloody petals of Lycoris

      — Вэй Ин, ты меня слышишь? Вэй Ин!       Впервые в жизни пустые глаза Лань Чжаня будто загорелись. Он вбежал в комнату будто не в себе и безостановочно наблюдал за тем, как его возлюбленная самостоятельно сидит на кровати, хотя раньше не могла даже встать. Лицо Вэй Ин закрывали нерасчесанные волосы, а сама она была будто куклой, которую поставили в одном положении. Девушка так же не реагировала на слова Ванцзи, но в его сердце всё ещё теплилась надежда — может, она его просто разыгрывает так? Сейчас он подойдет к ней, осторожно посмотрит в такие озорные серые глаза, а Усянь рассмеется, обхватит руками его лицо и скажет, что просто притворялась, чтобы посмотреть на реакцию. — Господин Лань, не надо.       Голос Вэнь Цин, только вошедшей, обрушивает иллюзии с немым треском. Лань Чжань видит, как устало выглядит целительница, какая боль отражается в её глазах, когда она изредка бросает тоскливый взгляд на Вэй Ин. И его пробивает дрожь. — Но она жива, верно? У неё получилось подняться, и это забрало много сил… — шепчет он, дотрагиваясь рукой до бледной руке Вэй Ин, украшенной линиями-порезами. Лань Чжань в панике не нащупывает пульс, отмечает ужасную бледность кожи, при которой у человека точно нет шанса.       Но она и не совсем человек.Тёмный заклинатель, которому подвластно всё, от владения мертвецами до чужих судеб. Вэй Ин вставала, когда все думали, что она умерла, пала окончательно. Вэй Ин поднималась из глубин Ада, чтобы вновь увидеть свою семью, поесть суп из лотоса, поддразнить Лань Чжаня разок-другой и вновь раствориться в толпе знакомых адептов. Вэй Ин улыбалась, когда теряла всё, когда весь мир стоял против неё и пророчил скорую смерть.       Лань Чжань любил её. Любил её самоотверженность и доброту. Каждую линию на ладони, каждую царапину на руке, каждое слово, произнесенное с ласковой интонацией. Он не находил в себе сил признать это и сказать об этом самой Вэй Ин, потому что судьба неутомимо разгоняла их обоих по разным сторонам, разным людям, разным путям.       Лань Чжань, помнится, в детстве очень осуждал то, что отец запер мать в одном доме, а сам уединился в другом. Ему казалось, что это было ужасно по отношению к ней. Когда Лань Цижэнь спросил маленького А-Чжаня, чем он недоволен, ребенок храбро ответил, что если бы у него была супруга и потребность в уединении, они бы заперлись в одном доме и наслаждались друг другом до конца дней. Пока старейшины умилялись этой детской наивности, Лань Цижэнь приказал принять наказание за непочтение к родителям и их выбору.       Почему-то взрослые говорили, что его мама была плохой; что она убивала людей, и даже Цинхэн-цзюнь не смог приструнить её гнев, потому и запер, чтобы хотя бы сохранить жизнь. Старейшины за небольшую провинность заявили Лань Чжаню, что он слишком похож на мать, и этот мятежный дух в нем надо искоренять. Им было нужно, чтобы второй наследник искал утешение в книгах, строгом следовании правил, последовании аскетизма и уничтожении своих эмоций, напоминающих мадам Лань.       И Лань Ванцзи думал, что это правильно. Что он наследник, а значит, должен безукоризненно делать то, что ему говорят. Что взрослые знают лучше, что он действительно обязан стать идеальным. Он соглашался с каждым их словом, но только не с тем, что его мать — плохая.       И сейчас юноша невольно проводил параллели между ней и Вэй Ин. Отвергнутые обществом, убившие людей, оставшиеся одни в конце-концов. А теперь ещё и жившие в одном доме. Он бы всё отдал, лишь бы не пришлось оставлять тут Вэй Усянь навечно, но постепенно начал понимать отца, которому ничего не оставалось. Уединение — единственное, чем Цинхэн-цзюнь мог спасти свою возлюбленную. Хэй, Лань Чжань, разве ты не приложишь все усилия для того, чтобы помочь Вэй Ин? Разве тебе… Много вариантов остаётся? — Господин Лань, она без сознания. И оно уже вряд ли к ней вернётся, — со скорбью шепчет Вэнь Цин, садясь на самый край кровати и обнимая безвольно поникшую Вэй Ин, — я уже говорила, что её душа распалась на осколки? Сегодня она покинула тело окончательно. — Но она жива! — почти срывается на крик Лань Чжань, нервно заламывая руки, — она смогла подняться! Будь она мёртвой, разве не упала бы? — Да, это странно. Я думаю, это за счёт тёмной энергии, живущей в её сердце. Можно сказать, что Вэй Ин жива… Физически. Но вряд ли заговорит и послушает тебя.       Слова приговором рассекают недавно оживленное надеждой сердце. Лань Чжань никогда не кричал и не плакал от боли и отчаяния, но сейчас давно сдерживаемые эмоции вырвались наружу. Он помнил только то, как горячие слёзы катились по его щекам, а Вэнь Цин шептала успокаивающие слова, словно перед ней сидел её младший брат.

***

      Лань Сичэнь слышал тихую игру на гуцине, когда зашёл в дом. Мелодия была печальная, разрывающая сердце своими тонкими и грустными нотами — и он сразу понял, что что-то не так. В другие дни Лань Чжань предпочитал тишину, спокойствие и молчание, просиживая с Вэй Ин рядом дотемна и не рассекая словами воцарившуюся тишину. Теперь же казалось, что всю боль он вымешивал в музыке, что она способна исцелить его раны (Вэй Ин) — с таким отчаянием Ванцзи перебирал тонкие струны.        Кровавые капли с мягких пальцев спадали на инструмент. Упрямство, виднеющееся в золотистых глазах, смешалось с бесконечной скорбью. Он даже не поднял глаза на вошедшего брата, и Сичэню пришлось осторожно прерывать его, чтобы спросить о происходящем.       …дева Вэй сидела спиной к Лань Чжаню, замершая в выражении бесконечного спокойствия — такая, какой её сделали Могильные Курганы. Опустошили, вырвали с корнем жизнь. Она не шелохнулась, не сделала ни единого движения и не сказала ни одного слова, и Лань Хуань не знал, что из всего этого напугало его больше. — Ванцзи, — негромко спросил он, с беспокойством переводя взгляд с него на Вэй Усянь, — неужели это всё же случилось?       Путь тьмы разрушает тело и душу — истина, известная всем. Вэй Ин ступила на тёмную дорожку, потеряла контроль и оказалась разбита своими же чувствами, эмоциями и желаниями. Её напрасно предостерегали: впитав Тьму однажды, назад не воротишься. И если бы кто дал вовремя дельный совет, этого сейчас бы не происходило… — Да, — совсем тихо ответил Лань Чжань, и в одном слове было столько же скорби, сколько слышал от него Лань Сичэнь после смерти матери.       Но глава Лань знал, что Ванцзи не оставит Вэй Ин. Знал, что будет навещать её и приходить тогда, когда сочтет нужным, а точнее — всегда. Знал, что брат скорее запрется в уединении, чем позволит чужому человеку увидеть Вэй Ин в таком состоянии. Знал, что это навсегда, а в Гу Су любят лишь раз.

***

— Я не могу ничего сделать с этим. Лишь поддерживать физическую оболочку — да какой в этом смысл? Она больше не ответит, не скажет ни слова, не встанет по своей воле. Вести её будет тьма, а душу уже не вернуть. Ваш брат будет гнаться за ускользающей тенью вечно, но в итоге останется опустошенным. Это скорее пытка, чем надежда на спокойное сосуществование.       Игла выскальзывает из рук, и Вэнь Цин устало вздыхает. Она уже несколько дней пытается привести в порядок свои старые одежды — традиционно-белое ханьфу Гу Су Лань и правда красивое настолько, насколько его описывали, но ей неудобно. У неё не получилось ничего сделать, не получилось спасти Вэй Ин, и в этом ордене её терпят лишь из жалости. А Вэнь Цин ненавидела жалость. Она предпочитала, чтобы людям воздавалось по заслугам. Не могла терпеть несправедливость. И это чувство привело её сюда.       Ещё до войны их с Лань Хуанем связывали дружеские узы: когда А-Цин была маленькой, Гу Су и Ци Шань крепко дружили, и пару раз ей выпадала честь ездить с Вэнь Жоханем в Облачные Глубины. Когда-то они с главой Лань были детьми, которые терпеливо ели пресную пищу за одним столом и учились фехтованию вдвоём. Судьба разбросала пешки, возвела мосты, поставила их по разные стороны — и вновь им суждено было сойтись, вот только уже как главе полуразрушенного ордена и девушке, едва ли не приговоренной к смерти.       Лань Хуань был с ней в начале её пути, он и останется в конце. Вэнь Цин уверена, что долго ей в Гу Су не прожить, и она лучше отдастся огню, чем будет существовать здесь на правах, которых нет. — Ванцзи очень любит деву Вэй. Его чувства были похожи на эмоциональную одержимость. Вы не знаете, как он искал её, когда никто не предполагал об её местонахождении. Всё это время мой брат жил смутной надеждой на то, что она поправится, что мы поставим её на ноги, но этого не произойдет более. Единственное, что я могу предпринять, дабы помочь ему — оставить Вэй Усянь увядать в доме нашей покойной матушки на его глазах. Ванцзи не задержится в мире, где нет её — он так мне и сказал. Вы же уже потеряли своего брата? Я понимаю, какую боль Вы испытали и не хочу её повторить, — неторопливо отвечает Лань Сичэнь. В его серых глазах — безысходность от возможности ещё одной потери. Вэнь Цин понимает и даже не злится за упоминание о Вэнь Нине: может ли она жаловаться, когда ему даже вернули сознание? — Вэй Ин не продержится долго — её тело, единственное, что осталось, сгубит тёмная энергия, а Лань Ванцзи может лишь отсрочить момент игрой на гуцине. До момента, пока она не умерла окончательно, он может довольствоваться лишь её бессознательным присутствием. Вы не хотите, чтобы Ваш брат покидал этот мир? — Конечно, не хочу. Никакой брат бы не захочет такой судьбы, и ни один человек её не заслуживает. — А будет ли ему легче, если он будет жить с болью потери? Успокоится ли его душа? Не перестанет ли он искать ту, в которую был влюблён, до конца своей жизни?       Вэнь Цин всегда была прямолинейна, не сглаживала острые углы своей резкости до этого момента, а сейчас между ними в цзинши повисло молчание, безысходность и молчаливое согласие друг с другом. Их встречи всё чаще проходили в комнате Лань Хуаня, где уж точно не могло быть посторонних, где никто не услышал бы разговор, и всё чаще Вэнь Цин ловила себя на непозволительной мысли сбежать обратно на Луанцзан, ждать, пока и её не погубит тёмная энергия, а потом принять смерть. Единственное, что удерживает — Вэнь Нин, но он… Справится и без неё, так? — Я не знаю, — Лань Хуань с болью смотрит на свою давнюю подругу, — я не знаю, дева Вэнь. Я сейчас ничего не знаю. Раньше всё было так просто — на каждый случай найдётся нужное правило, на каждый вопрос — ответ. Мы вчетвером впутали себя и друг друга в неразрывные сети — и из нас мертва только Вэй Ин. Я никогда бы не подумал, что на этой хрупкой девушке будут держаться наши жизни и судьбы. Она сама вряд ли об этом думала.       Он беспомощен. Он беззащитен. Он напоминает ребенка, которого бросили в воду с задорным «плыви!», не объяснив, как это делается. Вэнь Цин понимает отчасти. Гу Су Лань слишком помешан на правилах и их соблюдении. Настолько, что когда возникает непредвиденная ситуация, адепты теряются, не зная, что делать. А Лань Сичэнь — один из самых образцовых последователей. — Всё слишком сложно сложилось, — замечает девушка, опустив взгляд в пол, — как думаете, глава Лань, если бы войны не было… Как бы всё изменилось? — Нет смысла говорить об этом. Всё было бы ужасно хорошо, но сейчас… Сейчас не до грёз, — Лань Сичэнь устало качает головой в ответ, — мой брат был бы счастлив видеть, что дева Вэй хотя бы жива. Я не представляю, что будет, если она умрёт, точнее, когда она умрёт. Не смогу посмотреть в его глаза, точно не смогу…       Он прерывается, а после с явной благодарностью переходит на другую тему. — Спасибо Вам огромное, дева Вэнь. Вы — единственная, кто разделяет мои чувства. По правде говоря, моему дяде и старейшинам нет никакого дела до жизни Вэй Усянь — они недальновидны и не смотрят на то, что будет после её смерти. Меня впервые кто-то выслушивает так, как Вы. — Не льстите мне, глава Лань, я тоже скоро покину Облачные Глубины, — с прищуром замечает Вэнь Цин, проводя тонким пальцем по деревянной поверхности стола, — нам с братом не оставаться здесь надолго в качестве непрошенных гостей. — Что вы будете делать потом? — с ожившим интересом спрашивает Лань Сичэнь.       Вэнь Цин хмурится. Об этом она ещё сама не знает. Примерный план в голове выстроен, конечно, но осуществить его получится с трудом. — Будем убивать мертвецов. Обоснуемся в какой-нибудь деревеньке. Я проживу остаток своей жизни в практическом уединении, зарабатывая целительством. Мой брат… Не знаю, умрёт ли он когда-нибудь, встретимся ли мы после моей кончины. Это не та жизнь, которую мы оба хотели. Если бы мы встретились в другой раз, в других обстоятельствах, всё было бы иначе. — Дева Вэнь, позвольте попросить Вас. Не уходите до смерти Вэй Усянь.       И снова, снова, снова он останется один.       Лань Сичэнь ненавидит себя за свою мягкость и нерешительность. Он не справится, когда увидит брата опустошенным и дезорганизованным. Им обоим всегда было интересно, чувствовал ли что-нибудь отец, когда умерла их мать. Цинхэн-цзюнь не видел её в течении многих лет, но весть о смерти супруги должна была дойти и до него. —…или вообще не уходите, — срывается с языка, — я позабочусь о том, чтобы никто не смел сказать о Вас плохое слово. Вы… Сможете помогать целителям. Что угодно, дева Вэнь, что угодно! Мы с Ванцзи обязаны Вам — где бы была сейчас дева Вэй, не находитесь Вы рядом с ней эти годы! Где были бы мы! Это самая малость, которую я могу для Вас сделать — просить остаться. — Спасибо, глава Лань, — пытаясь улыбнуться, отвечает Вэнь Цин.

****

      Эта белая ночь отличалась от других. Ветер качал склоняющиеся к земле белоснежные цветы, в воздухе витал свежий аромат зелени. Не было тьмы, не было страха заблудиться. Лань Чжань не шёл — бежал — по этим непротоптанным дорогам. Вэй Ин всегда была впереди. Только вот выбрала она тернистый путь, бессознательно бредя по непроходимой тропе. Её серое ханьфу виднелось издалека, и Ванцзи всеми силами старался догнать. — Вэй Ин! — крик растворяется в пустоте. Она не слышит. Не обернётся больше, не скажет насмешливо что-то весёлое.       Но — о, чудо! Молитвы были услышаны, донеслись-таки до богов. Лань Чжань опускается на траву, склоняет голову вниз, сраженный своими чувствами к ней, пока узкая женская ладонь гладит по распущенным чёрным волосам. — Это последняя наша встреча, Лань Чжань… Ох, сколько я не успела тебе сказать… Сколько осталось позади, — ему кажется, что мелодичный голос разносится по всему лесу. Он не находит в себе сил поднять голову, — если бы ты был настойчивей… Ох, разве я бы не осталась? Разве я бы променяла спокойную жизнь на такую смерть? Ну же, подними взгляд. Ты видишь меня в последний раз, неужели не хочешь взглянуть?       Против воли Лань Ванцзи встаёт с колен. Мертвенно-бледный облик Вэй Ин, любимый всем сердцем, нежно хранимый в памяти, ласково гладит по голове, тонкие губы изогнуты в измученной улыбке. Её волосы поднимает ветер, и они окутывают пространство между ними, длинное-длинное. — Мы виноваты, Лань Чжань, мы так виноваты… Прости, что была такой дурочкой, что дразнила тебя и никак не могла понять твои чувства. Прости, что накричала тогда и ушла в Юн Мэн, а ведь стоило проститься, как старым друзьям… — Это ты прости! — восклицает он, будто не в себе. И содрогается звездное небо, — если бы я был настойчивей, если бы показывал эмоции, ты сейчас бы смеялась в своём ордене. Цзян Ваньинь так искал тебя. Он корил себя за беспомощность, он тебя никогда не ненавидел, Вэй Ин! — Приятно знать… — тихим шелестом отзывается она, — а что насчет тебя? Ты любил меня? Любишь до сих пор? Исполнишь последнюю просьбу?       Вэй Ин кричит. Её глаза прорастают алыми ликорисами, до крови царапая нежную кожу. Она падает, но Лань Чжань успевает поймать — и видит, что его руки запятнаны по локоть. Сдавленный смех вырывается из груди девушки. — Лань Чжань… Ох… Лань Чжань… Не боишься запятнать себя? — Мне всё равно, — упрямо шепчет он. Тело Вэй Ин невесомо, и она — прозрачна. Но у него есть хоть такой шанс подержать её на руках. Так, как не мог… — Мне пора, — бледная ладонь смахивает с его щеки слезу, — клянись, что не умрёшь за мной. Пообещай, что не станешь искать меня. Проживи счастливую жизнь. Найди более достойную жену, помогай брату. Не оставляй Вэней — я так любила их… И Цзян Чэну передай, что люблю его очень сильно. И сам это помни… — хриплый смех затихает в воздухе. Смутное ощущение чужой ладони на щеке рассеивается. Лань Чжань вновь кричит. — Вэй Ин!!!       И в ответ раздаётся скорбное: — Она мертва. На этот раз — навсегда. Я ничего не смогла сделать. Прости меня.