△·□·×·◯
Их каюта размещена в пятом модуле, но по полу уже бегут студёные ручейки. Снаружи действительно что-то наподобие северно-ледовитого океана, потому что температура воды вряд ли выше одного градуса Цельсия. Она моментально морозит ступни, но у тиммейтов есть проблема чуточку весомее. Есть хронометраж одной серии Тома и Джерри, чтобы каким-то фантастическим способом отменить неминуемое. - Что экипаж делает в таких ситуациях?! - срываясь с места, в горячке выпаливает младший. - Молится и воскрешает в памяти самые счастливые события со своими любимыми или семьёй? - А поэффективнее что-нибудь? Раз у нас пробоина, то её надо залатать, чтобы течь прекратилась, так? - не заражаясь чужой обречённостью, Чон вновь нападает на запертую дверь, намереваясь с корнем выкорчевать упрямую ручку. - Доставай свой пистолет и фигачь по проёму в районе замка, вдруг удастся сломать! С чудовищной трясучкой Тэ лезет в карман и выуживает оружие. Неумело вынимает магазин и смачно матерится: - Блять! Ну блять же! Тут всего один патрон. А на подобных судах обычно секции блокируются вентилями и засовами, их с другой стороны не повредить. Беспрепятственный поток, процеживающийся через шов люка, уже подбирается к щиколоткам. Стопы стынут как от колючего инея, первым окоченением сковывая мышцы. Из-за разницы в тяжести весь корабль накреняется вперёд, клювом метя в фатальную глубину. - Тебе же не нужно объяснять, что всё это отвратительное положение означает? - тигровый взор обращает на себя чёрносмородиновый. - Нам отсюда не выйти, скоро лодка поздоровается со дном, а у нас в запасе одна пуля. И всё меньше времени, чтобы решить... - Решить что? - вопрос риторический, чисто для того, чтобы оттянуть неизбежное. - Кто умрёт просто и быстро, а кто утонет. Несмотря на плещущийся по голеням, хаотичный жидкий азот, пространство словно замирает. Не отвлекает децибельная какофония, клокотание голодного, обгладывающего добычу по косточкам моря. Жестокий выбор застревает между двумя ошалелыми, никудышными напарниками. - Ну, раз уж тебе, удачливому читеру, повезло его найти, то "приз" твой, - без подвоха, искренне, но вяло улыбается брюнет. - Хотя, подарочек такой себе, конечно. - Ты серьёзно? - Разве это я - обладатель звания "почётный клоун"? - Ой, да заткнись! - ворчание звучит растерянно. - Я ведь, всё-таки, твой хён... - Тэ-хён. Не путай, - цитирует донсен. Наклон постепенно растёт, но даже так персональный зимний пруд почти кусает колени. Гук безвозмездно жертвует возможностью лёгкого отбытия из этой ловушки, прекрасно представляя, что в итоге ждёт его самого. Дыра в черепе - странная награда, но в подобных условиях - великодушный и ценный шанс. Длинные пальцы впиваются в рукоятку, снимают предохранитель, подушечка указательного каменеет напротив курка. Ладонь сперва безрассудно подносит дуло к виску, но затем канал ствола начинает ходить ходуном: инстинкт самосохранения вонзается в мозг. Волны и завихрения от попадающейся на пути мебели уже лижут бёдра. Штанины пропитываются до последней ниточки, нижняя часть конечностей не ощущается, будто их ампутировали. Старший весь штормится, как одинокая липка под вьюгой в поле, размазывает языком клюквенный морс из прокушенной губы, мотает головой, но так и не может себя пересилить. - Ну же, давай, это всего лишь мгновение. Вспышка, секундная боль и всё. Никакого барахтанья и удушения в криогенной жиже. - Ты так считаешь? - с сарказмом клиента онкологического госпиталя ухмыляется васильковый не-жилец. - Я же совсем не суицидник... - Но мы оба уже не всплывём. Смысл в отсрочке? - Сукаааа! - кисть яростно давит сталью на родной котелок, но сжать спусковой крючок до летального упора не может. - А ты? Ты так смело принял худший вариант? Если даже уговаривать стараешься? - Смело?! Да мне страшно сейчас до усрачки! Это мой жутчайший кошмар! - от январской "контрастной" ванны, парализующей уже по пояс, у юноши зуб на зуб не попадает. Ким после честных фраз, словно только их и ждал, экстренно бросается вперёд и суёт в опешившие пятерни свой трофей с чокнутым ором: - Тогда забирай! - Нет, не надо! - Гу, я правда не могу! - всхлипывает парень и стирает покатившиеся по щекам слёзы. Сумасшедше переводя взгляд то на втюхнутый кольт, то на еле-еле отшагнувшего от него в подвижной, мёрзлой толще спутника, брюнет падает в абсолютное смятение. Нет, перед ним не возникает дилемма "кому достанется более милосердная участь". Ответ не меняется. Но теперь бремя палача лежит на плечах, которые к такому точно не были готовы: - Хён, перестань! Возьми обратно! - попытка вернуть камень преткновения проваливается: соратник шарахается как от огня. - Не глупи! - океан, окольцовывающий Антарктидой рёбра, превращает низкий голос в хрип. - И не медли: намочишь порох - механизм не сработает! В кардинальнейшем раздрае макнэ вцепляется обеими покрасневшими и скрюченными от переохлаждения руками в пистолет, окуная локти в вышедшую из берегов реку. Та практически на весь объём огибает грудную клетку, отчего диафрагма скукоживается комком нервов, а вдохи и выдохи становятся неритмичными, недостаточными и рваными. Тело обманывает владельца: в венах лейкоциты и эритроциты будто вязнут в анестетике, лишая динамики весь организм. Пальцы не слушаются, только на третий раз отыскивая курок, в естестве беснуется натуральная, эмоциональная буря. - Ты справишься, Мелкий. У тебя не осталось времени, - убеждающе кивает Тэ, а следом изумлённо замолкает. Ему в лоб направлено зияющее чернотой, спасительное жерло Браунинга. Обсидианы не мигают, тоже умывшись собственной солью: - Глаза закрой, - чеканит Чон, и как только просьбу исполняют, громыхает выстрел. Внутренне содрогаясь от залпа и отдачи, вибрацией прошившей фаланги, младший зажмуривается, не сделав этого ранее исключительно для того, чтобы не промахнуться. Поэтому воспринимает лишь грузный "плюх" от бывшего компаньона, но не наблюдает, как того заглатывает индивидуально разверзнувшийся в полу, мерцающий перламутром портал. Угол почти в сорок пять градусов заставляет брешь всасывать айс-коктейль ещё стремительнее. Не успевшего сморгнуть личную, моральную катастрофу - убийство человека, пусть и понарошку, размалывает нравственность и совесть - последнего пассажира субмарины с кодовым названием "Камикадзе" топят финальные морские литры. Ледяным колье опутывают шею, ядовитым лидокаином впрыскиваются в сосуды. Дыхание перехватывает беспощадной, могильной клешнёй, выкопавшейся из вечной тундровой мерзлоты. - Чим-аа, мы, вероятно, скоро вне виртуального ада увидимся. И, знаешь, это единственное, что помогает мне совсем не свихнуться. - Ты о чём вообще?! - в высоких нотках молниеносно звенит нехорошее подозрение. - Квест завершается. Как и весь ТИОН. К несчастью, не в мою пользу. - Что? Каким образом?! - Мы тонем. Точнее, я. Один, - шпарящий антипод кипятка обжигает кожу подбородка и нижней челюсти. - Я не понимаю ничего! Нормально скажи: что там происходит? С крейсера же можно спрыгнуть, выкарабкаться! Вплавь выиграть себе немного времени! Ну же, соберись! - Это подлодка. Надо мной четыреста метров, хотя, наверное, уже больше. И времени осталось только на этот наш диалог. Не обещаю, что он будет долгим и суперинформативным. Камерный океан всё продолжает прибывать, поднимая вместе с собой пока не опустившегося ко дну, неосторожного муравьишку, ненароком плюхнувшегося в лесной родник. На самых крохотных крупицах воли юноша задирает кверху лицо, чтобы урвать себе напоследок чуточку уменьшающегося воздушного пространства. Разум отказывается адекватно думать в такой лютой пытке. Да и жить уже тоже не особо желает. - Но... Как?! А где твой тиммейт?! - в звериной панике как у мамы-львицы, у которой детёнышей отобрали ублюдочные браконьеры, рычит Пак. - Надеюсь, в лучших, по сравнению с моими, обстоятельствах. Я его застрелил. - Блять, какого хрена ты связался со мной только сейчас?! Тебе плохо? Больно? Боже, я даже не представляю, что говорить... - Терпимо. Волны, поглощающие смехотворные пять сантиметров от длины стен, смыкаются над смольной макушкой, ввергая все биологические системы в тотальный шок. Голову сдавливает чугунным, гудящим обручем, пульс галопирует загнанными лошадьми на ипподроме. Артерии прессуются резко вылившейся в них субстанцией вплоть до лопающихся на коньюктиве капилляров. Межрёберные и косые мышцы живота, повинуясь рефлексу, сокращаются, непроизвольно вынуждая сделать ошибочный выдох и критически аварийный вдох. Но брюнет ведь не касатка или дельфин. У него нет жаберных щелей, и вокруг - не природная среда обитания. Он не дышит водой. Он ею захлёбывается. Даже мысли не способны на мизерную концентрацию. Рассудок кусочком рафинада растворяется в пышущем паром чае температурой не выше нуля, и у его обладателя есть семь или восемь шестидесятых минуты на то, чтобы просипеть: - До встречи на той стороне. И, если вдруг что, то я теб... Отмеренного промежутка не хватает. Вольтами и амперами мышцы долбит судорога. Она же разом цементирует гортань, что мешает жидким минералам попасть внутрь. Сознание ныряет в личный, чернильный колодец. Обморок снимает спазм, и аш-два-о победно затекает в лёгкие, заменяя о-два. Под тряпичной тушкой тоже вспыхивает белое свечение, запоздало утягивая её в арку.△·□·×·◯
Портал с оранжево-голубым индикатором над ним ожил, заискрил и выплюнул перепуганного Кима в единственном числе. Другая, уже снова восстановившая состав часть их команды мгновенно вперилась тревожными зрачками в гостя. Тот, весь сырой и крупно дрожащий, не способный стоять на своих двоих, шлёпнулся на пятую точку, лихорадочно ощупывая область между надбровных дуг, где буквально только что осязал сумасшедшую резь и вполне материальное пулевое отверстие. - Оу, а вот это маленько пиздец. Ну как маленько? Дохрененько, вообще-то... - озадаченно крякнул Юнги, разом выпав из нирванного настроения. - Где Чонгук? - вмиг сменив привычный оптимизм на суровость, предостерегающе нахмурился Хоби, изучая облик незабудковолосой иллюстрации слова "аффект". Та всё никак не могла определиться, во что поверить сложнее: в свою целостность и сохранность, или в то, что младший сейчас бьётся в бескислородной агонии на роковом корабле, избавив от этой муки её. - Повторяю вопрос. Где. Мать твою. Чонгук? - кофейный лазер, даже не догадываясь, прожигал в чужом лбу красную мишень там же, куда прежде вонзился симуляционный огневой снаряд. - Да не наседай ты так, дай ему очухаться хотя бы немного, - пацифистично произнёс Джин. Мин невесело хмыкнул: - А ты полагаешь, что с большим количеством времени на оценку ситуации он получше отмазку или алиби сочинит? Кроля с ним нет - факт. И это говорит лишь об одном: наш цыплёнок выбыл. Не уберегли. - По-моему, мы все забыли о сути игры. И она не в том, чтобы сколотить дружный бойзбенд. Если никто не будет вылетать, мы тут до киберспортсменовой пенсии проторчим. Чон сменил фокусировку: испепеляюще воззрился уже на лиловый источник чёрствых, но трезвых изречений: - И почему этим кто-то стал самый невинный игрок? Кандидаты и более подходящие имеются! Разгоревшуюся перепалку между двумя взвинченными и практически симметрично расстроенными соратниками погасил тихий, хриплый, посаженный баритон: - У нас не было опции "выбраться". В наглухо запечатанной каюте, на подводной лодке, идущей ко дну где-то в четверти мили от поверхности Баренцева моря... С одним, сука, грёбанным патроном. Я самостоятельно выпилиться не смог - храбрости не наскреблось. Эта мелкая героическая задница нашла в себе достаточно мужества, чтобы помочь, - раскаяние в карих глазах предназначалось полу, боясь подняться. - Если ты схлопотал огнестрел, тогда какого фига делаешь здесь? - закономерно удивился пепельный блондин. - Наверно, это и был выход... - Стоп! - спустя паузу на анализирование, ужаснулся Хосок. - Получается, ГуГу там в ледяной пучине утонул? Со всеми симптомами и ощущениями? В шоколадных озёрах заблестели жгучие сочувствие и отчаяние. Лобби закуталось в скорбное, обоюдное безмолвие. Никто не хотел даже на секунду задумываться о том, какой пиздец испытал на своей шкуре их макнэ. Но мышлению разрешения не требовалось. Оно автоматически малевало жуткие, яркие картинки. Вдруг за опущенными, понурыми лопатками Тэхёна вновь разрослось сияние. Он, интуитивно обернувшись, поражённо различил в мутной, серебряной взвеси силуэт, и с прытью, из ниоткуда взявшейся, выставил руки, в которые рухнуло бездыханное тельце. К нему сиганули все, абсолютно охреневшие от этого внезапного появления парни. Самый впечатлительный и прикипевший к донсену хён категорично выдернул того из чужого захвата и аккуратно разместил антрацитовый затылок у себя на коленях. Брюнет напоминал воробушка, не сумевшего успешно пережить жестокий декабрь. В одну из ночей убаюканного вечным сном под снежным одеялом на зябком водостоке и с первыми лучами марта оттаявшего из морозного су-гроба. Оттаявшего недвижимыми лапками, крыльями и хвостом. Но не оттаявшего печальным, птичьим сердечком. Копна пёрышковых прядей, мокрая и спутанная, разметалась по заляпанным кислотными кляксами штанам. Родная шея её удерживать не могла, поэтому опорой выступала сильная ладонь Хо. Юноша казался Каем с бледной, близкой к белому кожей, бескровными губами и не трепещущими ресницами, которого Герда так и не отогрела. Сокджин, как и в прошлый раз уже раздобывший аптечку, плюхнулся рядом и со сноровкой медбрата скорой помощи обраслетил тонкое запястье, ища подушечками заветные удары. Те обнаруживаться не торопились. Его импровизированный коллега свободными пальцами убрал угольную чёлку, налипшую на прикрытые веки, внутренне обмирая: тактильно Гук походил на посетителя холодильной камеры в морге при госпитале. - Ты же и сам видишь? - угрюмо пробурчал лавандовый "врач", ни через минуту, ни через две не дождавшийся даже слабой пульсации вены. - Он не дышит.△·□·×·◯
- ...я люблю! Вокруг царило всеобъемлющее ничего. То ничего, где нет запахов, сигналов, изображений. Рецепторам не на что было реагировать. Никаких раздражителей. Необъятная, невесомая, но непроницаемая мгла. Мозг никак не мог зацепиться хоть за что-то за пределами его ментального пространства, будто наружи вообще никогда не существовало. Будто маленькая клеточка с набором самых основных функций бороздила вакуумный космос, в котором схлопнулись и уничтожились все галактики, даже щепотки звёздной пыли не осталось. Собственное я, лишившись привычного фундамента в качестве реальной «оболочки», потерялось в пустоте и темноте. Чонгук ясно определял, кто он, и что с ним произошло несколькими мгновениями ранее. Но теперь восприятие попросту не работало. Руки и ноги словно отсутствовали, колоссальная, инквизиционная боль исчезла, а вместе с ней и всё физическое, хоть сколько-нибудь вещественное. Осколок последней фразы эхом отражался в сознании. Чон попытался снова облачить в речь самое важное имя, но банально не смог. В мыслях оно выделялось жирным шрифтом и чётким портретом, но больше не воплощалось. И это страшило масштабнее повсеместного, трясинного мазута. Непоколебимый и обнадёживающий маяк для брюнета потух подсолнушьим фонарём. Луч, служивший главным ориентиром, пропал, вверяя измочаленный штормом парусник беснующемуся океану. Их связью, кручёным телефонным проводом, алой нитью были слова, которые младший элементарно не способен был воспроизвести. И сокровенных, ищущих, окликающих с другой стороны, тоже не слышал. Ему из полного ничего достались только свои эмоции, и юноша в дичайшем смятении принялся беззвучно кричать, просить, звать, ругаться, умолять и проклинать. Ответа не было. Прежняя темнота не реагировала на чужака. Невозмутимо клубилась, преспокойно игнорируя. Так примерно и обитало в безжалостном мире самое одинокое млекопитающее - самка белого кита, по коварной прихоти матушки-фауны научившись петь свои песни на неправильной частоте. Её грустные серенады уносились в никуда, другие особи не улавливали дефектных герц. На целой гигантской планете не имелось ни одной родственной души. Истощившись в немой, бесполезной истерике, так и не достучавшись до кого бы то ни было, Гук сдулся. Выпустил разреженные стремления, будто миниатюрные молекулы гелия через трещинки в резиновых, шариковых стенках. Окончательно сдался, сливаясь с тьмой, чёрной, как кладбищенская земля.