В пожелтевших документах

С самого утра коридор становится местом неустанного паломничества логов. Они разномастными группами проходят по нему широкими и шлёпающими шагами, чтобы остановиться у двери с давно отодранной табличкой. Дверь серая, прямоугольник бывшей таблички и вовсе кремовый, хранящий воспоминание о былых временах. Логов такой экскурс в прошлое не пробивает даже на скупую слезу. Вместо этого они переговариваются, попинывают друг друга по плечам и выбирают того, кто дёрнет ручку. Ручка опускается легко, но не сдвигает дело с мертвой точки. — Да нет его там, — заявляет Лэри, когда их дежурная братия отходит как минимум на десяток шагов. Почему-то говорить прямо у двери никто не решается. — Может он уснул? — Ага, вечным сном, — гадко смеётся Конь, довольный своей случайной и частично уместной шуткой. Обычно его отношения с юмором не пересекают границу залежавшихся и заплесневелых анекдотов, которые можно почерпнуть в дешевых журналах из Наружности. Причём анекдоты Конь рассказывает только в случайные моменты, чтобы разбавить повисшую паузу, или получить лживое одобрение от своих товарищей. «Просто выпендривается», если верить Москиту. Москит хромает по другую сторону от правого плеча Лэри, совсем не художественно свисая со своих костылей. Его джинсы, совершенно потрёпанного вида, сейчас не имеют ремня и из-за этого над ними можно увидеть полоску пестрых, полосатых трусов. Москита это, кажется, не волнует вовсе. Куда большей проблемой представляются мокрые полы по которым пятки костылей беспощадно плывут. Через каждые четыре шага Москит подтягивает их к себе и безуспешно пытается придавить весом. — Может он уехал? — Предполагает он, не позволяя Коню урвать минуту славы. — Вернулся в Наружность? Лэри только дергает головой и принимается слишком живо хлопать себя по карманам в поиске сигарет. Разговоры о Наружности нравятся ему не чуть не больше объявленой Паучьей проверки, которую Сфинкс приказал не игнорировать. Слепой инструкций не дал, но и отсутсвие возражений в его случае приравнивалось к очень активной поддержке. К тому же Сфинкс редко проявляет участие в подобных вопросах не обговорив все с вожаком за сигаретой. — Глупости, — Конь отпихивает с дороги пачку спичек. Та оказывается пустой и он досадливо хмурится. — Мы бы знали. Заходит с общих козырей. Так, что Даже Москит приподнимается и выпячивает худощавую грудь гордым колесом. — Конечно знали бы. Принцип владения информацией всегда был главным козырем логов. Основной отличительной чертой кроме ботинок, кожаных курток и болючей россыпи прыщей на подбородках и лбах. Логи знали всех и каждого и посовещавшись, легко могли предоставить точное местоположение нужного человека. Разве что кроме Слепого и сторожа. И если первому невидимкой позволял быть статус, то потеря на общем радаре второго могла стоить репутации глашатаев и внутренней почты. Говоря короче, сторожа терять было нельзя. — Да кому он нужен то был? — Опять продолжает Конь. — Ну есть и есть. А нету — поставят кого-то из Ящиков и дело с концом. — Так может и поставили? Когда вы этого то видели? — Лэри тоже подхватывает нервозную нотку, поддевая указательным пальцем корочку одного из уже заживающих кратеров. Его действия имеют предопределённый результат — корочка срывается, а Лэри недовольно шипит и прижимает палец к округлой ранке. — Глупости не говори, — теперь Конь почти огрызается. Они подходят к Гнезду, а приходить с пустыми руками он не планировал, так что сейчас напускает на себя как можно более занятой и усталый вид. — Все бы знали. Он просовывает пальцы под резинку хвоста, послабляет ее и зачем-то пушит волосы. И так тонкие и сухие, они превращаются в совершенную солому, что торчит вокруг вытянутого лица секущимися лучами. Выглядит не так устало как жалко. — Ну-ну, — Москит осматривает коридор и цепляется за удачно подвернувшуюся фигуру Мертвеца, левым плечом прилипшего к стене. — Кто как, а я пошёл. С утра его пасём, а толку никакого. Москит так спешит к Мертвецу, что теряет всю сноровку и осторожность. Костыли таки скользят, центр тяжести неожиданно оказывается впереди и он только чудом не сшибает обитателя Крысиного логова своим весом. И если худощавого Москита вполне можно пережить, то впившийся в жизненно важный орган шипастый ошейник едва ли. — Ты это, придумай что-то, — аккуратно просит Лэри, все еще усиленно вдавливая палец в своё лицо. — У нас вроде как качество. — Качество, а не количество! — Конь вздыхает так, словно на его плечи упала мысленная работа за все логовское племя. — Вот ты где Рыжий знаешь? — Лэри одаривает его неуверенным кивком. — Табаки? Толстый? — Кивки повторяются более осознанно. — Ну так и перестань чушь пороть! Конь ещё раз вздыхает и пропадает за дверью Гнезда, оставляя за собой только запах просочившейся сырости и удобрений. Слон опять возился со своей фиалкой. * С вечера в Гнезде прошел еще один вечер и одна ночь. Говоря проще и не ориентируясь на времяисчисление Табаки — сутки. Но Джеймс не настаивал на скорости, увлечённый очередными бумажками и перебранкой с Лорой. Ее начало Джен позорно проспала, но на развитие все же успела и наблюдала, попутно допивая холодный и немного вязкий компот. Судя по всему, конфликт был пустяковым, так как ни один из них не соглашался озвучит всем суть, а Лора вообще выбрала за стратегию отрицание его наличия. Потому все были слишком заняты тем, чтобы обратить внимание на то, что мрачный дружок младшего члена команды куда-то пропал. Стервятник не появился на завтраке и обеде, зато для профилактики мелькнул тёмным пятном на ужине, чтобы назначить встречу. И к тому же пообещал облегчить поиски нужной персоны. — Птица спустилась со своего насеста? Они выбирают вечер как время для визита. Тогда у учащихся заканчиваются занятия, учителя спешно разбегаются через портал калитки, а веселые компании незамедлительно стекаются в комнаты для продолжения бесед. Джен держит в руках свернутый в тубус плакат, решив не тащить с собой ничего лишнего. Его приходится дополнительно скрепить резинкой для волос, потому что старая бумага так и норовит развернуться, или загнуть один из свободных краев. — Верно, — Стервятник склоняет голову в учтивом поклоне. — Чтобы пригласить вас на вечерний променад. Он приглашающе подставляет локоть и Джен хватается за него, весело хихикая. Их променад совсем не похож на те литературные чинные прогулки по берегу моря или озера. Они скорее дефилируют по коридору, достаточно ровно попадая в шаги друг друга. Стервятник явно старается скрыть хромоту, или после таблеток ему действительно становится лучше, но Джен почти не ощущает тянущего давления вправо. Может стоит подтолкнуть кого-то к изучению влияния шипучих таблеток кальция на организм? Рубашка Стервятника приятная на ощупь. Плотная, гладкая и не похожа на всю ту синтетику которую принято таскать у его сверстников в Наружности. Аккуратная вышивка тянется по строчке от запястья к плечу и Джен аккуратно оглаживает ее пальцем, надеясь на то, что это окажется незамеченным. Судя по всему, вышивка явно дело чьих-то рук, а не вмешательство машины. — Не могу ручаться, что мы его застанем, — сообщает Стервятник, когда они проходят у окна во внутренний двор. Там суетится один из Ящиков, тщетно стараясь выудить что-то из ливневки. — Логи весь день караулили дверь. Ящик запрокидывает голову вверх и яростно взмахивает руками, проклиная либо окно верхнего этажа, либо злой рок судьбы. Судя по всему, в сток проскользнуло что-то стоящее. — Разве логи не главные сплетники? — Не можешь победить — возглавь, — Стервятник качает головой и сережки в его ушах звенят, ударяясь друг о друга. — Забавно, что подобное продолжает работать. — Забавно, что продолжает работать ваш директор, — оживляется Джен, вспоминая тему прошлого обеда. Саша цедил чай так медленно и со вкусом, что Лора, обычно выпивающая свой ещё перед началом еды, взбунтовалась и потребовала объяснить причины. И вот тогда на общее обсуждение была вынесена тема того, что содержимое их тарелок разительности отличается от тех, что разбросаны по столам. Если гостям выставляют полную сервировку со всем выходящим, то учащиеся радуются гречке и сухой котлете, а иногда скребут размазанное по всей площади тарелки пюре. — Он и внешне то на совестливого человека не похож, — перед ее глазами призраком всплывает хищная улыбка. — Он скорее… — Нужное слово вертится вокруг противной мошкой, но никак не удаётся ее словить. — Жуткий? Нервозный? — Участливо подсказывает Стервятник. Его глаза вспыхивают интересом. — Неприятный, — наконец находится она. — А так все перечисленное тоже при нем. — Благодарю, приятно услышать что-то такое о противостоящем режиме. Она чуть придерживает спутника, когда они оказываются у прямоугольника очередного окна. Оно последнее на этаже и отсюда получается наблюдать очередной акт развернувшейся драмы. Ящик, вооружившись случайной подобранной веткой, описывает вокруг слива круги и овалы, стараясь впихнуть ее сквозь решетки. Получается у него до нелепого плохо. Настолько, что все труды больше похожи на ритуальные пляски. — Разве они не снимаются? — Джен чуть наклоняется вперёд, чтобы отблеск света не помешал рассмотреть картину целиком. — Ну, как обычные люки. — Конечно, — Стервятник щурит глаза, опять приобретая сходство с какой-то птицей. — Вот только, как ты могла заметить, половина должностей тут не сопоставима с умственными возможностями. Ящик не двигается с мертвой точки, так что они следуют дальше, теперь обходя двери бывших учительских кабинетов и спален. Этот коридор по ощущениям совсем не такой длинный как ученический. Пространство здесь не так пестрит новостями и не выбрасывает навстречу примечательных личностей. Создаётся ложное ощущение, что таких коридоров можно найти ещё сотню, если не две. Двери выкрашены небрежно, с потеками и полосами, находящими одна на другую. Джен не читает таблички, только обращает внимание ручки. Вытянутые, круглые и вовсе отсутствующие, они прыгают от двери к двери, оказываясь на разной высоте. Нужная ручка оказывается длинной и нажимной, с круглым вензелем на конце. Дверка к которой она приделана кажется самой обшарпанной и несуразной, но едва ли можно судить о чем-то исключительно по ней. Стервятник позволяет ей забрать руку и Джен опускает ладонь на ручку — Закрыто, — она нажимает ещё раз, в этот раз выжимая из замка нервный щелчок. Дверь все еще непреклонна. — Но разве сторож не должен быть тут постоянно? Неожиданно ручка уходит вниз сама и Джен отдёргивает руку, испуганно таращась на открывающуюся дверь. Она делает это с едва слышным скрипом, который седобородый мужчина обрывает, резко доводя петли до конца. Сторож оказывается мужчиной преклонных лет и плотного телосложения, которое подчеркивает его красная клетчатая рубашка. С первого взгляда он больше похож на добродушного фермера из фильмов чем на кого-то связанного с охраной подобного объекта. — Проходите, — на его губах, почти полностью скрытых щетиной, расцветает пригласительная улыбка. — А я вас все ждал. Вся комнатушка вызывает стойкое ощущение, будто по пути сюда они со Стервятником нырнули в кроличью нору и теперь попали на чаепитие к Льюисовской троице. Стены завешены часами так плотно, что обои приходится только угадывать по отсутствующим уголкам закруглённых рамок. Что-то грязно-желтое? Или болотно-зелёное? В некоторых местах обои имеют почти чёрный цвет, но Джен от чего-то спихивает это на плесень. Но разве может она ползти по стенам в таком количестве? — Коллекционирую, — поясняет старик, словно такое количество нерабочих часов можно объяснить только этим. — Раньше собирал чтобы починить, но как видите все руки не дойдут. Для них с Стервятником освобождают кресло и шаткий стул с одной косой ножкой. Вожак Птиц пару секунд оценивает риски, но взгромождается на стул сам, прислоняя трость к столу. Джен занимает кресло робко, усаживаясь на самый край. Даже сидя на нем одной пятой всего тела, она хорошо ощущает запах пыли исходящий от обивки. Старик, отвернувшийся к посудному шкафу, явно забавляется с подобной картины. — Правильно, лучшее дамам, — соглашается он и опускает на стол три чашки. — Значит целую тоже ей. Нам то колотых чего бояться, верно? — Разумеется, — голос Стервятника становится чуть более скрипучим, а длинные ногти отбивают по затертому столу короткую дробь. Чай в пакетике Стервятник тоже смеряет неодобрительным взглядом, но помалкивает. За пять минут никто не начинает разговор, но Джен не может отделаться от мысли, что этот странный человек знает все и без неё. На тубус он смотрит тоже без должного интереса, только понимающе хмыкает и выставляет на середину стола блюдечко с сухим печеньем. — Я когда был здесь директором, все пытался затащить журналистов, или ещё кого, — наконец делиться он, тоже устраиваясь на стуле. Мебель здесь пусть и есть, но в скудном количестве. — Ну вы же понимаете, финансирование никогда не будет лишним. Да и специалистов не хватало, а тут новости, свежие кадры, — он делает глоток из чашки, не обращая внимания на плотный пар. — Думал не доживу уже до этого момента. А тут вы. — Мы не то чтобы очень собирались, — честно признаётся Джен, ерзая в кресле. Пружины неприятно давят в бедра. — Но у вас тут подвал очень старый. Про Дом за все это время она не слышала ни разу. Конечно и времени то особо не было. Поездки, документы на домашнее обучение, само домашнее обучение, курсы на которых настоял Джеймс. Все это мешалось в сплошной временной завал. — Да, удивительно как он ещё не рухнул к чертовой матери, — мужчина ласково похлопывает рукой выступ стены, а Стервятник явно передумывает делать глоток, замирая с чашкой в руке. — Тогда его бетоном из экономии не дали залить, а сейчас это вроде памятник истории. Джен готова возразить, что обычно к памятникам истории водят экскурсии, или вносят в путеводители. Подвал Дома, в свою очередь, даже при самом удачном ракурсе будет казаться местом неприятным. — Но часть закрыли, — она подхватывает плакат, чтобы показать выделенное место, но старик только отмахивается от него рукой. — Старость пока голову не берет, — он хватает из вазочки печенье и по тому как с него не падают даже крошки, создаётся впечатление, что оно едва не каменное. — Его ещё до меня забили, но доски кто-то вечно пытался то выломать то поджечь, так что пришлось лепить кладку. — Зачем? — Стервятник отзывается впервые за всю тему. — Какой смысл в подобном? — А для вас много смыслов не надо. Но что-то там есть, — старик делает глоток чая, запивая им достаточно скоромную часть печенья. Пауза, повисшая в воздухе, едва не звенит. — Мы же когда журналистам звонили, поднимали документы. Ну, вся нервотрёпка с правами на постройку, паспорт здания, — Джен понимающе кивает. — И вот значит откопал кто-то среди обитателей сказочку о том, что при директрисе, женщине набожной, на интернат тратили меньше чем сейчас. А куда все остальное девали то? Тогда родители приносили ведь не конвертиками, как сейчас таскают, а кто чем мог. Кольца, ожерелья, может даже что покруче. И говорят, что директриса все это почитала в подвале где-то, — он откусывает ещё часть печенья. — Ф фтенах. — Искали драгоценности? — Стервятник недоверчиво дергает нитку чайного пакетика, образуя в чашке маленькую волну. — При желании давно простучали бы кладку. — Да что там с кладкой! И мы ее стучали, — сторож неловко хмыкает и поддевает носком разношенного тапка угол коврика. — Говорят директриса там паронормальщину какую-то стерегла. — На этих словах Джен вздрагивает, но старается скрыть это ухватившись за чашку. — А может глупости. Если там где-то и есть клад, то сама же могла страху и нагонять. Много ли надо, чтобы хоть младших отвадить. Они как котята — больно доверчивые. Стервятник морщится, но продолжает сосредоточенно топить чайный пакетик. Видно, что для него объяснений вовсе недостаточно, но он не решается или не хочет спрашивать ещё. — Так там ничего нет? Тупик? — Джен чувствует как внутри зарождается глубокое разочарование. Если окажется, что часть коридора просто упирается в стену то их работа здесь закончена. Конечно жаль денег, времени и косметического ремонта, но это будет ошибкой заказчиков. Но все это кажется глупостью. Не может же коридор уходить в тупик. — Нет, там комната какая-то, но нам сказали, что внутри всякий хлам, который в баки выбросить нельзя, — мужчина хмурится и морщинки на его лбу собираются в гармошку. — Я уж лично не видел, но кто его знает. Это вселяет надежду. И именно на коротком эмоциональном подъёмке Джен за два глотка осушает чашку до половины и поднимается со скрипнувшего кресла. Совершенно неожиданно небо за окном приобретает насыщенный темный цвет, а точки звёзд вспыхивают на нем россыпью брызг. — Извините, что задержали вас, — она прижимает тубус к груди и переминается с ноги на ногу. — Мы пойдём. Стервятник поднимается со стула аккуратно, придерживаясь рукой о стол. И если Джен старается не замечать подобных деталей то такт сторожа точно подзатерся от времени. — Так и болит? — Бросает он вопрос, стоит Стервятнику обхватить трость когтистой ладонью. — Говорят краденные ростки приживаются лучше, — Стервятник пододвигает стул за ножку, толкая ее носком. — К сожалению с краденными ногами так не работает. Старик не извиняется, вместо этого опять пряча лицо за ободком чашки. Только теперь Джен видит на ней заметную белую щербинку, что треугольником ныряет к рисунку цветов. Фраза о краденных ногах не стыкуется в ее голове, так что Джен пересекает порог скорее благодаря заученности движений. — Заходите ещё, -старик остается в пороге и не пересекает эту черту, опираясь на дверной косяк. — У меня всегда достаточно времени и чая. — Ещё раз спасибо. Они делают около десяти шагов, когда их настигает короткая фраза. — Все, что с тобой, твоё, Рекс. Дверь захлопывается, а Стервятник нервно дергает плечами, прибавляя шаг. На улице вспыхивают уже все фонари и коридор расчерчивает разными по ширине полосками. Где-то уже, а где-то шире, они похожи на зебру пешеходного перехода во все расстояние пути. Джен откровенно спешит, делая нехарактерные для ее роста шаги, чтобы не отставать и пару раз они сбиваются на шаг нога в ногу. Стервятник выглядит недовольным и слегка обескураженным и это идёт вразрез с тем, как он ведёт себя обычно. — Чай был отвратный, — Джен старается выровнять дыхание. — Если ты не занят пойдём ко мне? Это будет что-то вроде ответного визита. — Даже если это подставное гостеприимство, сейчас я склонен к согласию больше чем всегда. Он почему-то не поднимает головы и смотрит четко под ноги. Они поворачивают к лестнице и секундная вспышка машины, или чьего-то карманного фонарика, посылает слишком яркие тени на стену пролёта. И Джен, будто в замедленной съемке видит как тень Стервятника дергается и отшатывается, на секунду колеблясь на расстоянии около полуметра. А затем прыгает обратно. Когда она встречается глазами с настоящим Стервятником, птичьи радужки показываются почти полностью. А потом мир вокруг волнуется и отдаёт в ее груди толчком. Сильным. Она ищет равновесие и оступается, опасно кренясь назад, но не падает. Чужая рука хватает за воротник, на излёте царапает шею и тянет обратно. В нос ударяет странный, но хорошо знакомый запах. Так пахнет мир перед дождем, или грозой. Джен оглядывается чтобы увидеть открытые форточки, но их нет. И окон вокруг нет тоже. * Крыса всегда уходит тихо. Так, что никто не может сказать, когда точно пустеет ее кровать. Просто кто-то, кому выпадает проснуться первым (обычно этим не брезгует Русалка), дежурно отмечает ее отсутсвие. Во всяком случае, это событие почти не меняет привычного утреннего уклада. В комнате все собираются, перебрасываются по утреннему вялыми фразами и спешат на завтрак, вооружившись пакетом для порции Кошатницы. Приходит Крыса тоже беззвучно. Просто материализуется в стенах дома, навьюченная тяжёлой сумкой. И клацает заклёпками только в случае, если поход был слишком утомительным. Обычно это происходит перед праздниками. И если в рекламе Санта Клаус привозит страждущим газировку под стук оленьих копыт, то в Дом дефицитные бутылки попадают под клацанье заклепок и топот тяжёлых ботинок. Обычно Крыса забрасывает свою сумку на верхнюю кровать и долго сортирует что-то, шурша пакетами и бумажными обёртками. Обычно Крыса пахнет наружностью так сильно, что никто не осмеливается ее отвлекать. Но сегодня что-то меняется. Как минимум, Крыса не взгромождается на кровать полностью, а сидит свесив ноги. — Серость, — сипло кряхтит Кошатница. — Принесла пыль и серость. Странно слышать это именно от нее — всегда закутанной в колючие и вылинявшие от жары и солнца пледы. Этот ворох круглогодично пахнет кошачьей мочей, но стирать его удаётся не часто, потому вокруг Кошатницы устанавливается негласная мертвая зона. — Помолчи, — Рыжая цокает на неё раздраженно и устало. Она стоит у шкафа, распахнув дверцы и задумчиво рассматривая содержимое. Он свалено на хлипких полках одним комом, так что сложно понять где здесь нужная футболка. — Иначе твои кошки помрут от голода. Конечно это глупости. Кошки едва не всеядны. Они рады как жирной котлете, так и куску чёрствого хлеба. Но кроме кошек этому рады ещё и муравьи, которых Рыжая систематически топчет носком разношенного кеда, цедя сквозь зубы страшные ругательства. — Глупая, — заявляет Кошатница под грохот. Крыса спрыгивает с верхней полки не боясь задеть стоящий рядом стол. Она всегда оставляет раздачу даров на утро, но сейчас подхватывает шуршащий свёрток и норовит улизнуть, плотно прижимая его к животу. — Твоя еда на столе, — сообщает вдогонку Рыжая, которая так и продолжает только зрительный поиск футболки. Выворачивать вещи на пол не хочется страшно. Рыжая никогда не спрашивает голодна ли Крыса. Просто тащит с ужина пару кусков хлеба и ничейные котлеты к которым прогрессивные красотки отказываются даже прикасаться. Но это не мешает им с аппетитом уплетать тонкие ломтики сыра, которые выдают к вечернему чаю, так что бутерброды Крысы не хитрые и чуть более пустые чем хотелось бы. Крыса знает эти коридоры как свои пять пальцев и четыре пальца Вшивой в дополнение. Комнат в девчальне больше, чем в мужском корпусе. Двери множатся и облепляют стены, словно зубы на чьих-то сероватых дёснах. Зубы тоже сероватые и местами сколотые от времени и эмоциональности жильцов. Некоторые и вовсе закрываются только благодаря тому, что к ручке примотан линялый пояс от халата. В нос бьет неприятный аромат дешевых, приторно сладких духов. Аромат слишком душный и вязкий, такой, что нельзя точно сказать, что в нем вообще звучит. Ваниль? Или может это спелая вишня? Крыса узнаёт его благодаря тому, что другие духи тут спросом не пользуются. Ими можно окатить себя, чтобы перебить запах сигарет. Она толкает дверь без стука, прекрасно зная, что смутить кого-то просто так не выйдет. Муха восседает на кривом стуле, облачившись в растянутые пижамные штаны. Они явно велики на неё по росту и ширине, так что болтаются в районе острых тазовых косточек и полностью скрывают ступни. В дополнение к неподходящему размеру, штаны ещё и вылиняли так, что сложно определить их изначальный цвет. Габи оказывается тоже занята делом. Листает потрёпанный журнальчик мод, на обложке которого позирует полуголая девица. Журнал замусолен и кое-где имеет потёртости от пальцев. И невидимые, но точно более весомые потёртости от взглядов. — Крыса, — удивленно говорит Муха, отрываясь от вышивки. — Привет, ты надолго? Крыса не склонна ходить в гости, с надеждой разжиться чашечкой кофе и хозяйской сигаретой, так что этот вопрос скорее проявление чрезмерной вежливости Мухи. Габи поднимает на неё взгляд. Помада, до этого смытая водой, осталась в уголках ее губ и теперь похожа на зловещие синяки. — Нет. Крыса роняет перед Габи упаковку и кривится так, что тонкие губы становятся совсем незаметными. Зато острые, будто под линейку проведённые линии скул, врезаются в щеки ещё ярче. — Презент? — Габи шуршит упаковкой и являет на свет совершенно похабный пояс для чулок. — От кого? — Не притворяйся идиоткой, — Крыса смотрит на пояс как на чью-то отрубленную голову. Со смесью презрения и сожаления, что держала подобное в руках. Дело сделано, а значит ей тут делать больше нечего. — Пока, Крыса, — неловкий окрик Мухи тонет в протяжном скрипе дверных петель. — Для кого это? — Интересуется она и наклоняется чуть ближе. — А какая разница? Тебе, дорогуша, тоже хочется такой? Муха только возмущённо фыркает и звенит своим золотыми колечками в ушах. Поднимается, зло подтягивает почти свалившиеся штаны и волоча штанины по полу направляется чистить зубы.