*
Макс отличался от него ещё в детстве, хотя многие из этих отличий не бросались всем в глаза. Конечно, они были худыми, острыми, с копной сухих соломенных волос. Их путали старшие и воспитатели, и именно поэтому приходилось носить два потертых жетона, что скользили за воротники маек. Но у Макса нога была ненастоящая. Средненькая фальшивка, которой было свойственно натирать и мешаться, вызывая короткие вспышки недовольства. А ещё в Максе не было жестокости. Даже той капли, что могла испортить бочку мёда. Рекс забрал себе все. Макс не бросал камнями в кошек, не нападал на малышню, вместо этого постоянно строча письма с сотнями подписей. «Когда завидуешь кровати», «Когда завидуешь соковыжималке», «Когда завидуешь ноге». Эти письма нашли уже после того, как Макса не стало. Вытащили из-под шкафа, одним сплошным коробком тихой зависти. Коробок был тяжёлым, тянул руки и иррационально давил на плечи. Письма не отдали, хотя Акула, брызжа ядовитой слюной, кричал, что будет проводиться расследование и он лично укажет пальцем на тех, кто забрал улики. Наружность нависла над ними бетонной плитой, которая больно ударила по затылку и заставляла голову раскалываться от напряжения. От «улик» избавились ночью, как настоящие преступники. Спалили в кастрюле, одолженной из Четвёртой. Кастрюля была глубокой и ушастой, с глупым рисунком грязных цветов, но едва вместила всю бумагу. Из-за костра поднимался едкий дым, что щипал глаза и нос, заставляя всех распахнуть окна и ежесекундно шмыгать, утирая пекущие слезы. Письма тлели медленно, открывались и били Стервятнику в глаза строками. Жалостливыми и утешающими самого себя. Стервятник не винил его. Он любил Макса так, как не мог любить никого другого. Он простил ему зависть только от того, что завидовал сильнее. Потому что Макс, не имея ноги, ходил туда, куда Рекс не мог дойти двумя. И это больно ударяло в грудь, сбивало дыхание и заставляло с сожалением принимать правду, подобно горькой паучьей пилюле. Макс должен был быть вожаком. Только он и никто больше. Рекс знает об этом. И Дом тоже хорошо осведомлён. Наверное, из-за этого он приносит ему боль в искалеченной ноге. Каждый раз ожидаемо, но все равно неожиданно. Рекс давно понимает, что к этой боли нельзя быть готовым.*
Она выдерживает чужой взгляд из-под припухших век, что скрывают глаза почти на треть. Сегодня Джен уже дважды оказывается в нелепом положении, перед распахнутой дверью. Но в этот раз никто не спешит пускать ее внутрь. Из Гнезда веет прохладой и сыростью, что растекается по открытым запястьям и ныряет за шиворот, пробегаясь мурашками по позвонкам. Но даже это чувство всяко лучше, чем выражение лица худощавого паренька, что смотрит на неё с несказанным раздражением. — Извини, Папа занят, — отрезает он, в явной попытке быстрее спровадить гостью. Незнакомец говорит в нос, от чего его голос кажется ниже и неприятнее. Словно он не ее предполагаемый ровесник, а дряхлый старик, что с юности не отрывался от трубки, плотно набитой табаком. — Это не займёт много времени, — Джен успела запомнить, что в Доме любят торги. Он опять окидывает ее недовольным взглядом и вцепляется в ручку. Кажется, непонятливость гостьи раздражает одного из птенцов. Конечно, в другой момент, дверь точно благополучно захлопнулась бы у неё перед носом, не втяни кто-то воздух так громко и шипяще, что паренёк вздрогнул. — Все нормально? — она привстает на носках, в попытке рассмотреть что-то за чужой спиной. Словно в насмешку, посреди белого дня, ее взгляд натыкается только на полумрак комнаты, в котором выделяется силуэт одинокой стремянки. — Кто там? — Вырывается за хрипом, почти истерический оклик. — Не держи дверь открытой! Джен пользуется чужим замешательством и бесцеремонно подныривает под руку собеседника. Тот оказывается не готов к подобному кульбиту, как морально, так и физически, так что пораженно хватает воздух ртом, поворачивая к ней только голову. В воздухе удушливо пахнет какими-то травами и крепким, давно остывшим чёрным чаем. Только оказавшись в Гнезде, Джен осознаёт, что понятия не имеет, что делать дальше. Ее вторжение начинает выглядеть ещё более нелепо, если учитывать то, что пять пар глаз устремляются на неё с явным вопросом. — Папа сказал никого не пускать, — тихо уточняет парень колясочник, чьё лицо украшают огромные, голубые глаза. Он сидит у стола, держа в руках стеклянную банку из-под кофе. Кофе давно выпит, но сейчас банка на добрую половину забита какими-то сухими листьями, отдаленно похожими на мяту. Джен все еще стоит посреди комнаты, когда ее взгляд падает на кровать, вокруг которой царит мертвая зона. Стервятник лежит просто на матрасе, сорвав с него простынь. Матрас серый, покрытый пятнами пролитого кофе и чая, но лицо Стервятника все равно выделяется на нем побелевшим пятном. Джен делает шаг вперёд, с ужасом замечая, что грудная клетка остается без движения. Сейчас, когда на Стервятнике полинявшая чёрная футболка, можно сказать, насколько он действительно худой. — Уходи, — другой парень, тоже колясник, раздраженно машет на неё руками. — Нельзя врываться без приглашения. Нельзя приносить Наружность. Он преграждает проход между кроватями и выглядит так, словно готов костьми лечь, чтобы не дать ей пройти мимо. — Что с ним такое? — Джен не волнует чужое недовольство. Куда больше ее беспокоит то, что Стервятник не открывает глаза и не шевелится. Дом все еще кажется ей слегка странным местом, в котором поддерживают не менее странные обычаи. Что, если люди здесь руководствуются принципом «Спасение утопающих — дело рук самих утопающих»? Стервятник не выглядит так, будто может себя спасти. — Я из Четвёртой, — Джен старается добавить в голос как можно больше уверенности. — И мне нужен Стервятник, чтобы закончить важное дело. Но я вполне могу уйти и передать, что он не подаёт признаков жизни. Во всяком случае, она говорит частичную правду. Ведь это Табаки отправил ее для выяснения деталей. Правда не в Гнездо, но такие детали вполне себе можно скрыть. Мальчик хлопает глазами, что становятся похожими на полные чайные блюдца. — Кто? Парень, до этого державший ее в дверях, теперь щёлкает щеколдой и поворачивается к ней. В полумраке, его фигура выглядит устрашающе. И это подстегивает думать. Табаки, по понятным причинам, не пользовался угрожающим авторитетом. Лэри отпадал тоже. Лорд, что выглядел словно эльфийской король, оставался фигурой неоднозначной и малознакомой. — Узнай сам, — Джен фыркает и пожимает плечами, искренне надеясь, чтобы сработало. — Тише, — мальчик, что возился у стола, бросает обеспокоенный взгляд на кровать. — У нас теперь пусто. Джен не понимает, в чем дело, но пользуется очередной возможностью, чтобы подойти ближе. Стервятник кажется вымотанным. Его волосы, подобно кривым змеям, расползаются в разные стороны, в тщетной попытке сбежать. Несколько коротких и тонкий прядей, прилипли к его взмокшей шее. Ей приходится коснуться его, чтобы успокоенно вздохнуть. Стервятник дышит, пусть делает это поверхностно и хрипло. — Что с ним? Сейчас, когда эффект неожиданности спадает, она может здраво оценить всю обстановку, обращая внимание на детали. Таз с водой оказывается на опасном расстоянии от ее локтя, заняв собой всю тумбу. В нем полощутся маленькие отрезы ткани, обмётанные по краям тонким швом. — Погода, — колясник, до этого враждебный, идёт на диалог уже более охотно. — Так всегда из-за погоды. — И из-за холода, и без таблеток тоже, — отзывается мальчик у стола. Джен неожиданно ловит себя на том, что никогда не задумывалась над тем, чем обходится Стервятнику его хромота. Конечно, работая с людьми старше, она давно привыкла к жалобам на ломоту в коленях и тяжесть в ногах. Но чаще всего, это было следствием переработки, а не надвигающейся старости, или болезни. Чаще всего, такую боль можно было контролировать. Но вот контролировать боль Стервятника, вероятно, было почти нельзя. — Он давно спит? — Джен нащупывается на чужой руке пульсирующую венку. Конечно, на шее это было бы намного легче, но трогать Стервятника без его разрешения кажется неправильным. Ее едва можно назвать смыслящей в медицине. Но оказываясь в экспедициях, нельзя не иметь минимальных навыков. Пульс, дыхание, сознание. Все это Джен может оттараторить с закрытыми глазами. — Это от таблетки, — паренёк ловко ныряет от подзатыльника, который обрушивается на него сзади. Банка в его руках подпрыгивает и на стол рассыпается половина содержимого. — Дракон! Охранник двери поджимает губы, всем своим видом демонстрируя недовольство. И Джен может его понять. Учитывая то, что в Доме целый корпус являет собой сплошной медицинский кабинет, воспитанников обязывают являться туда с любой проблемой. Самолечение тут явно не одобряют. Но запретный плод оказывается сладок, даже если это горстка противных пилюль. — Я никому не скажу, — она спешит вступится за птенца, над которым все еще нависает Дракон. — Это ваше дело. Неожиданно, Стервятник возится и хмурится. Джен не успевает радостно заключить, что он все же вполне в сознании, как ее прерывает хриплый вдох. Стервятник корчится, обхватывает колено, прижимая его к груди и все еще не открывая глаз. Это выглядит жутко. Настолько, что что-то в ее собственной коленке тоже ноет, болезненно стукнув изнутри. — Я говорил, что будет мало, — колясник, что возле нее, лихо отъезжает к столу. В его руках мелькает коробка от печенья. Обычно в такие складывают нитки и иголки, щедро приправив пуговицами. Но из этой жестянки сыпятся пластиковые блистеры, с аккуратными круглыми выемками. Как один — пустые. — Нужно в Крысятник, — он обеспокоено смотрит на вожака. — У Рыжего есть. — Нету, — Дракон опирается руками о стол, осматривая бесполезное богатство. — Янус его теперь ими едва не с рук кормит. И проглатывать заставляет в кабинете. Стервятник опять морщится, демонстрируя ей размытые тени, что теперь пятном очерчивают его глаз вокруг, вытягиваясь к вискам. Он болезненно поджимает губы и опять хмурится. Испарина не его лбу похожа на мелкие блестящие бусины, что ловят случайные отблески света. Она ловит себя на желании встряхнуть его, чтобы привести в чувство. Опять заставить говорить и рассказывать странные истории об этом месте. Джен отступает от кровати на шаг, потом на ещё один, едва не врезаясь в тумбу. Подходит к столу и хватает один из блистеров, пробегая по названию взглядом. Затем вчитывается в ещё один, чуть больше и новее. На дне ячеек ещё сохранились беловатые разводы от пыльных таблеток. Средненькие анальгетики, которые при желании можно найти в аптеке. — Я сейчас вернусь, — Джен бросает блистеры обратно на стол. — Не нужно к Рыжему. Они все провожают ее удивленными взглядами, не имея возможности рвануть следом. Джен проявляет достаточно прыти, потому что лестница появляется перед ее ногами совсем неожиданно. На первой ступеньке, кривоватыми буквами выведено несколько слов. Маркер, которым писал неизвестный, видимо доживал свои последние дни, так что линии букв то становились толще, теряя контур, то утолщались настолько, что нельзя было точно утверждать, какая из них занимает определённое место. Вдвоём дорога легче. Отправляясь в лес, берите попутчика!*
Джен потягивает сладковатый чай из щербатой чашки. Она явно старая и горячо кем-то любимая. Об этом свидетельствует целая череда сколов и сеточка трещин, покрывшая эмаль изнутри. Старая, порядком облезшая голова лампы, поставленная на длинную, гнущуюся шею, освещает стол желтоватым светом. Ангел возится с коробкой, укладывая вниз аккуратные, разрезанные блистеры. Каждому из них присваивается номер, который Ангел заносит в небольшую тетрадку. — У нас бывают проверки, — коротко обьясняет он. Джен кивает и прислушивается к щёлканью спиц, что навевает на неё некоторую дремоту. Она проводит в Гнезде целый день, понемногу разговаривая своих собеседников. Это становится возможно ещё и потому что она сгружает на стол свою импровизированную аптечку, которую Ангел частично опустошает. Вероятно, в Доме это просто сказочное подношение, так что ей предлагают чай и даже приносят тёплый бутерброд с обеда. Бутерброд являет собой два ломтика хлеба, между которых оказывается маслянистая котлета. Джен марает руки, но с аппетитом уминает бутерброд. Она думает о том, что встретится со сторожем завтра. Что-то подсказывает ей, что идея идти туда одной — глупое занятие. Она хочет спросить об этом у Ангела, когда опять слышится копошение. Пружины кровати надсадно скрипят, когда Стервятник приводит себя в горизонтальное положение. На его лице вырисовывается явный вопрос, когда он ловит ее лицо в круге тёплого света. — У тебя отличный чай, — Джен улыбается, наблюдая за тем, как он убирает с плеча сползшую мокрую тряпку. По футболке расползлось пятно. — Ребята, к слову, тоже отличные. Красавица, сидящий в углу, смущённо улыбается, опустив взгляд на свои острые, непослушные коленки. — Да, — Стервятник критично осматривает кровать и себя. Трёт глаза, размазывая тени ещё сильнее. — Обычно у нас не бывает гостей в это время, — он многозначительно смотрит на Дракона, который едва не давится дымом очередной сигареты. — Я вломилась без приглашения, — Джен опять мягко улыбается. — Попрала рамки приличия. Стервятник опять по птичьи крутит головой, придерживая свой висок. В желтоватом свете лампы, радужки его глаз отливают тёплой охрой. — Ты была здесь весь день? — Интересуется он, отодвигая руку Дракона, что предлагает ему сигарету. — Да, — Джен кивает. — Ты против? Видно, что Стервятник колеблется, для себя решая, что должен сказать. Он явно недоволен тому, что кто-то застал его в момент слабости, но хорошие манеры не дают ему заявить об этом прямо. Дракон, видимо все еще нервничающий из-за того, что охранял Гнездо недостаточно тщательно, сует Стервятнику стакан воды, на дне которого шипит и пузырится большая круглая таблетка. — Кальций, — поясняет Джен на очередной озадаченный взгляд. — Прописали, когда я ломала палец. Говорят, что полезно. Стервятник осушает стакан несколькими большими глотками.