Я, Махидевран

      Затолкав письмо под матрас, я всё-таки заставила себя лечь спать. Вертелась, вертелась под бархатным одеялом — да и уснула незаметно. Наутро я позавтракала вместе с Мустафой, а потом мы пошли гулять в сад. Мой сын играл со служанками, а я, немного побегав вместе с ними, уселась на скамейку.       Я не хотела об этом думать, но мои мысли то и дело возвращались к этим посланиям. Я просто кожей чувствовала, насколько они могут быть опасны. Кто бы ни был автором. Но какое всё-таки странное совпадение: эти злосчастные письма начали приходить именно после того, как я взяла из гарема Гюльнихаль, подружку Хюррем. Может, конечно, у меня паранойя, но не Хюррем ли всё-таки приложила к этому свои шаловливые ручонки? Даже если у тебя паранойя, это не значит, что за тобой не следят. А применимо к твоей ситуации — это не значит, что тебе не хотят навредить. Несмотря на то, что я велела Гюльнихаль найти ту девушку, что передала первое письмо, она конечно никого не привела, оправдываясь, что девушка была с головой замотана в плащ и она её никак не сможет узнать. Второе письмо вообще неизвестно кто подбросил. Ну, и что я таким образом узнала? Да ничего! Как было, так и есть два варианта: или это всё-таки козни Хюррем, и она таким способом хочет меня подставить перед султаном, или это реальный мужчина, который действительно влюблён и пишет м… Махидевран письма. И в том, и в другом случае хранить письма — чистейшее безумие.       Признаюсь, мне действительно было жалко, но я пересилила себя и сожгла письма. Но не прошло и недели, как Гюльшах принесла ещё одно.       — Госпожа! — озадаченно вертела она в руках запечатанный листок. — Посмотрите-ка, тут ваше имя…       — Откуда ты это взяла, Гюльшах?! — взвизгнула я.       — Я только из дверей вышла, а оно лежит… прямо у порога.       — Аллах, Аллах! Никого не видела в коридоре?       — Нет-нет, госпожа, никого не было, никто меня не видел.       — Ладно, давай сюда, и не вздумай никому сказать об этом!       — Ну, что вы, госпожа, я буду нема как могила, никто не узнает, что вы с кем-то пе…       — Сгинь с моих глаз, Гюльшах! — заорала я, выходя из себя. Она послушно испарилась, а я… Да, я опять стала читать очередное признание в любви. Простые, безыскусные строки, подкупающие своей искренностью. Мне всё меньше верится, что их писала исходящая злобой и завистью Хюррем.       …Наступила среда, и султан пригласил меня в свои покои. Всё было неплохо, но я заметила, что мой возлюбленный чем-то озабочен. И не в том смысле, в каком хотелось бы мне. Но как я ни старалась узнать, в чём причина такого его настроения, он лишь отмахивался и говорил, чтобы я не забивала себе голову, что это мужские дела. Вот так всё и шло, своим чередом. В точности по сериалу. Да только недолго. Произошло то, чего я втайне боялась. Впрочем, насколько я в курсе гаремной жизни, этого боялись все до единой наложницы, включая даже Хюррем-хатун. Не к ночи будь помянута.       Вообще-то в реальной жизни, в отличие от сериальной, обитательницы гарема Сулеймана Великолепного много чего боялись. И Хюррем не была их главным страхом. Больше всего они боялись лишиться места в этом самом гареме, а попросту, оказаться за его воротами. На самом деле, даже самая малая ступень в гаремной иерархии уже означала стабильность. Собственный ежедневный заработок, крыша над головой, одежда и еда. И именно нестабильности боялись жители не только Османской империи, а любого государства того времени. Мужчины имели больше возможностей для обеспечения необходимыми условиями для жизни себя и своих близких, а у женщин таких возможностей было значительно меньше. А именно, всего одна: удачно найти мужчину, который согласится её обеспечивать. И это совсем не обязательно мог быть законный муж. Кончай лекцию, давай к делу. Ну, так вот. Все рабыни в гареме боялись потерять свою внешнюю привлекательность, что как раз и означало быть выкинутой за ворота. А привлекательность потерять можно было не только в результате козней завистниц, но и в результате обыкновеннейшей болезни. Ну, да, какая там привлекательность, если прохватила рвота или там понос… А в 16 веке мухи переносили дизентерию ровно так же, как в 21. И даже ещё эффективнее. И не обязательно это могла быть дизентерия. Простуда тоже не несла ничего хорошего: насморк был нисколько не лучше. Так что, моё беганье по ночному Топкапы не прошло-таки даром: я заболела и слегла. Жар, насморк, слабость, опухший нос и глаза — вот вам и красавица Махидевран… Конечно, Сулейман тут же прислал ко мне дюжину всяких лекарш и знахарок. Но сам не появился ни разу. На самом деле, в то время мужики боялись заболеть нисколько не меньше. А у него ответственность, как-никак, ему болеть нельзя. Да я понимаю. Он правитель огромной империи. Но поскольку я выбыла из претенденток на монаршью постель, этим немедленно воспользовалась моя врагиня.       …Как говорится, при должном лечении простуда проходит всего за неделю, а без лечения — длится целых семь дней. Неделю спустя я уже была здорова, но за это время Хюррем опять воцарилась на этаже фавориток. Из грязи в князи. Второй сезон. У неё опять была её комната, и хоть кроме неё на этаже были и другие гёзде, меня напрягала именно она. Что ж, один раз она уже грохнулась со своего пьедестала, я постараюсь чтобы это стало традицией.       — Я Хюррем, я вернула себе силу и власть, и очень скоро все здесь будут кланяться мне и подчиняться! — проорала она с балкона гаремным девушкам, едва только служанки перенесли её вещи снизу наверх.       — Очень интересно, — раздался за её спиной спокойный голос. — Скажи-ка, пожалуйста, а «все здесь» — это кто? Хюррем обернулась как ужаленная: позади неё стояла Валиде, гордо вскинув голову. Хюррем пришлось склонить свою.       — Я говорила о девушках гарема, Валиде-султан. Они смеялись надо мной, когда я лишилась ранга гёзде.       — Может быть, твоё пренебрежение к ним и послужило причиной такого к тебе отношения? Не уважаешь ты — не уважают и тебя. Не подумала об этом?       — За что мне уважать их? Они простые рабыни!       — А ты, значит, не простая? Хюррем выпрямилась и вздёрнула нос.       — Я огонь, я пламя и свет. Все убедились, султан жить без меня не может. Даже если прогонит — опять возвращается в мои объятия. Аллах создал нас друг для друга и никому нас не разлучить!       — Ну, это ты так думаешь, — покачала головой мать султана.       Через какое-то время не только я, но все во дворце узнали, почему султан хмурился. Венгерский король Лайош казнил османского посланника. И султан Сулейман отправился в поход, чтобы наказать непокорного. Конечно, не один отправился, со своим войском и Ибрагимом (куда-ж-без-него-беем).       Теперь главным моим занятием стало подносить платки для вытирания слёз безутешно рыдающей Хатидже. Что интересно, всеведающая Валиде считала причиной её слёз страх за любимого брата — и только. Похоже, одна я знала, по кому на самом деле рыдала султанша, даже Гюльфем не была в курсе. И со всеми этими страданиями я как-то выпустила из поля зрения Хюррем. Но Валиде стояла на страже интересов гарема и в отсутствие хюрремкиного защитника, нашего Повелителя, приняла гениальное решение: спихнуть рыжую красотку замуж. И быстренько подыскала ей жениха. Было бы идеально, если бы это дело выгорело. Но нет. Хюррем по сценарию завопила, что беременна. Вмиг позвали повитуху, и — какой сюрприз! — она подтвердила, что это правда. Ох, что тут началось! Задранный нос Хюррем теперь едва потолки не царапал, она даже по нужде не ходила одна, её всё время под руки водили две служанки. Валиде кривилась при виде неё, хмурилась и сжимала губы — но что теперь она могла поделать…       Чтобы поменьше мозолить свои глаза зрелищем торжествующей Хюррем, я ещё больше времени уделяла Хатидже. Теперь то я торчала у неё в комнате, то она у меня, благо, наши покои были рядом. Вот и сейчас, отослав наших служанок, она принялась жаловаться.       — И что же мне теперь делать, Махидевран? Я вздохнула, думая о своём. И слова «напиши ему письмо» сами собой сорвались с моих губ.       — Что? Письмо? — распахнутые глаза Хатидже уставились на меня.       — Ну, да. Письмо, — пришлось мне уже в который раз выкручиваться. — А почему бы и нет?       — Но… Это же неприлично, самой признаваться…       — Так и не признавайся. Твоя матушка ведь в любом случае напишет Повелителю, что тут происходит. Что Хюррем беременна. Вот и ты напиши письмо султану. И Ибрагим-бею заодно. В тех же словах, что беспокоишься за них… То есть, мы все беспокоимся. И ждём их скорейшего возвращения с победой. Гонцу же дай денег, чтобы он официально передал письма Повелителю, а неофициально, тайком, сунул письмо Ибрагим-бею. Ибрагим-бей умный мужчина, он должен всё понять даже без прямого признания.       — Как это ты ловко придумала, Махидевран! — восхищённо глянула она на меня. — А если… Если Ибрагим не поймёт?       — Ну, как же не поймёт? Обязательно поймёт! Даже не сомневайся, — очень убедительным голосом воскликнула я. Ага. Сестра султана пишет письмо слуге. Что ещё это может значить? Ибрагимушка кто угодно, но не дурак, чтобы не понять, что поймал удачу за хвост!       — А если он… меня не любит?       — Аллах, Аллах! Да как же тебя можно не любить, Хатидже?! Ты ведь такая красавица, машалла! — так же убедительно продолжила я. «Когда не льёшь слёзы, как бахчисарайский фонтан», — прибавь ещё.       — Ты правда считаешь, что я красивая и могу понравиться Ибрагиму?       — Аллах свидетель, Хатидже!       — Иншалла, Махидевран! Хорошо, я напишу, — она вздохнула. Помолчав, она вдруг остро взглянула на меня: — Мы же с тобой подруги, Махидевран?       — Конечно, — кивнула я с удивлением.       — Я открыла тебе свою тайну. Теперь твоя очередь. Расскажи мне, что ты скрываешь, Махидевран? «Неужели Хатидже узнала про письма? — в панике подумала я. — Но как?! Где я прокололась?!»       — П-почем-му ты думаешь, что я что-то скрываю?       — Да ты на себя не похожа вот уже третий день. «Если бы третий!»       — …Еле ходишь, постоянно бледная… Шекер-ага пожаловался матушке, что ты почти ничего не ешь. Бедняга так боится, что Повелитель его накажет за то, что он плохо кормит мать шехзаде! Ты не больна? А может… ты беременна?!