Я, Махидевран

      Я не знала, как относиться к тому, чего не было в сериале, и тем более не могло быть в реальности: ни одному мужчине в Османской империи 16 века не могло прийти в голову писать любовные письма Махидевран-султан. Даже если кто-либо оказался настолько безбашенным, что влюбился в неё, хотя она действительно считалась первой красавицей гарема Сулеймана. Поэтому я просто прибрала письмо так, чтобы его никто не нашёл. Да тебе просто жаль было избавляться от таких приятных слов.       Чтобы отвлечься, я принялась готовиться к празднику. И раз уж сама Валиде попросила меня станцевать, я не могла проигнорировать эту просьбу. Но негоже мне, Махидевран-султан, солировать без подтанцовки. А потому я попросила Гюльшах, Нигяр и Гюльнихаль показать танцевальные па, якобы для составления общего танца, а на самом деле чтобы я имела хоть какое-то понятие, что именно надо делать. Мы очень весело (и продуктивно) провели время.       Праздник получился очень пышным: всем невольницам подарили новые платья, всем калфам и тем, кто по рангу был выше — ещё и украшения. Так что, Хюррем получила только платье, а вот её подружка Гюльнихаль (не без моих стараний) — к платью красивые серебряные серьги с жемчугом и бирюзой. Гарем нарядился в обновки, и выглядело всё это собрание «райских гурий» как ожившая сокровищница. Прибыл Сулейман со свитой (включая Ибрагима-куда-ж-без-него-бея), Валиде и Хатидже, все расселись на подушки и ковры у столиков — и начался пир и танцы.       Я не сидела рядом с Сулейманом, но всё время смотрела на него и на Хюррем. Султан сидел между матерью и сестрой и был очень оживлён и весел. Хюррем же я нашла не сразу: не зная, что именно она и есть героиня праздника (по крайней мере, для некоторых из присутствующих), экс-фаворитка пряталась за одной из колонн. Она отнюдь не веселилась, но следила за Сулейманом так же пристально, как и я. Особенно её интересовало его внимание к танцующим девушкам.       Сидя по местам, все девушки и женщины должны были закрывать головы и лица, ведь кроме султана на празднике были и другие мужчины. Но некоторые девы старались обойти обычай, и их головные платки и покрывала были лишь чуть менее прозрачными, чем воздух, позволяя почти беспрепятственно любоваться их красотой. Я нисколько не удивилась, узрев подобное на Хюррем. Моё же покрывало было вполне себе приличным в этом смысле. А вот в танце девушки закрывали лишь нижнюю часть лица, если только платок-вуаль не применялся в танце. Именно такой танец исполняла я с моими служанками. Причём, моя вуаль была также менее прозрачной, чем у них. Таким образом я добивалась двух целей: во-первых, скрывала довольно неловкие собственные движения, хотя я очень старалась, а во-вторых, на фоне других, более откровенно выглядящих танцовщиц, я больше интриговала зрителей. Точнее, одного-единственного важного для меня зрителя.       И я сумела заметить заинтересованный взор Сулеймана во время моего танца. Не сомневаюсь, что это заметила и Хюррем. Конечно, фиолетовый платок сегодня он не бросал (платков бы не хватило), но я поняла, что он хочет узнать, кто это от него прячется. Не думаю, что он совсем не догадывался, что это его Весенняя Роза, но, завершив танец, я подбежала к нему, низко поклонилась и, выпрямляясь, на миг скинула вуаль.       Раньше я думала, что «огонь желания», вспыхивающий в глазах литературных героев, всего лишь фигура речи…       Вернувшись в свои покои, я сначала зашла в комнату Мустафы и поцеловала в лоб моего спящего сына. А потом, крайне довольная удавшимся вечером, вернулась к себе. Отослав спать Нигяр и Гюльшах, я велела остаться Гюльнихаль. Она опять перепугалась. Я уселась на тахту и воззрилась на служанку, переминающуюся передо мной. Я молчала, а она терялась ещё больше.       — Госпожа, — промямлила она трясущимися губами, — я сделала что-то не так? Вы недовольны мной? Простите, ради Аллаха! Она едва не рухнула на колени, но я остановила её, махнув рукой:       — Скажи-ка мне, Гюльнихаль, о чём ты мечтаешь? Девушка вмиг выпрямилась и заморгала в удивлении:       — Ч-что? Вы спрашиваете, о чём я мечтаю?       — Да-да. Скажи мне. Чего бы ты хотела больше всего? Она потупилась и долго молчала. Я не торопила её. Гюльнихаль погладила бирюзовый атлас своего нового платья, поправила серебряные серьги…       — Я хотела бы вернуться домой, госпожа, — сказала она наконец и посмотрела на меня прямо, её нежное милое личико разрумянилось от собственной дерзости.       — Вот как… — сдержала я вздох. Ну, ещё бы! Ты и сама больше всего хотела бы вернуться домой. Хотя тебе, в отличие от этой девочки, это сделать технически гораздо труднее.       — Как ты думаешь, много ли у меня влияния? — продолжила я.       — О, госпожа, влиятельнее вас в гареме только Валиде-султан!       — А Хюррем, твоя подружка? Гюльнихаль задрожала:       — П-почему вы упомянули Хюррем?       — Разве она не подруга тебе? Вы же вместе пришли в гарем. Ты поддерживала её. Даже, говорят, защищала.       — Да, это так, госпожа, но я не понимаю, при чём…       — Ты не менее красивая девушка. И ты успешнее освоила правила гарема. Но именно она стала гёзде-фавориткой, а ты осталась там, где была.       — Т-такова воля Аллаха, госпожа. И нашего Султана.       — Достойный ответ, — кивнула я. — Но поднявшись столь высоко, она, верно, отблагодарила тебя за помощь и поддержку? Она потупилась.       — Тем не менее, когда она вдруг вернулась в гарем, именно ты снова стала её поддерживать и утешать. Ты добрая, честная и преданная, Гюльнихаль. Ценишь дружбу. Умеешь прощать. Теперь представь, что Хюррем каким-то способом вернула себе положение фаворитки. Как думаешь, она вспомнит о тебе? Уверена, что нет. А если вдруг и вспомнит, то самое большее, что она сможет сделать для тебя, своей подруги, это взять тебя служанкой. Чтобы ты ежедневно прислуживала и кланялась ей. Именно так поступают настоящие друзья, верно?       — Зачем вы мне это говорите… — в её голосе отчётливо послышался всхлип.       — Затем, что у тебя есть прекрасная возможность сейчас выбрать служение той, кто будет действительно ценить качества твоего характера. Ценить твою преданность. И быть благодарной. Я даже могу выполнить твоё желание.       — Вы сможете отправить меня домой?! — вскинулась она.       — Возможно. Но сначала ты должна будешь кое-что сделать.       — Всё, что прикажете, госпожа! — вскричала она и всё-таки рухнула на колени, целуя мой подол.       — Кто тебя ждёт дома, Мария?       — Мама. Отец. Сестрёнка и три братика, — она не стала вставать, просто сидела на полу у моих ног.       — Твоя семья богата? Может быть, они смогут заплатить выкуп?       — О нет, что вы! Мой папа — простой пекарь. Мама трудится по дому, мы все ей помогали, особенно я, я же старшая… У нас есть небольшое хозяйство, но это несколько кур и маленький огород…       — Другими словами, если бы ты не попала сюда, в султанский гарем, ты бы только во сне видела такие платья и украшения.       — Верно, — она опять погладила ткань платья и вздохнула. — Но счастливее я тут не стала.       — Но если ты вдруг вернёшься, тебе опять придётся трудиться, и ты лишишься всех этих красивых вещей. А вот если твоя семья сможет переехать сюда, в Стамбул или хотя бы в пригород? Хорошие пекари всюду нужны. У тебя останется и жалование, и все эти платья, но ты сможешь видеться со своей семьёй.       — Госпожа! Да чем же я заслужила, что вы хотите позаботиться обо мне?!       — Пока ничем, Гюльнихаль. Но я уверена, что ты сможешь это сделать.       — Чем же? Скажите скорее, что я должна сделать для вас, моя добрая госпожа?       — Для начала, — усмехнулась я, — хорошенько запомни, что я добрая и твоя госпожа. Я хотела и дальше продолжить обработку Гюльнихаль, но тут вдруг явился евнух и многозначительно улыбаясь сообщил, что султан срочно приказывает мне прийти. ЙЕС-С!       Я улыбнулась, состроила покорное лицо, подхватила вуаль, с которой танцевала — и поспешила к любимому.       Войдя в его покои, увидела, что султан в ночном наряде сидит за своим ювелирным столиком и что-то увлечённо мастерит. Я подошла поближе и замерла, затаив дыхание. Я не знала, стоит ли объявлять о своём приходе, тем более, что охранник уже сказал об этом, но султан не прервал свою работу. Я так залюбовалась Сулейманом, его шеей, подчёркнутой золотым кантом круглого выреза рубахи, его сильными руками в полупрозрачных рукавах… Короче, засмотрелась и не сразу обратила внимание на изделие, над которым он так увлечённо работал. Офигеть, да? На мужика смотрит, а на ювелирку ноль внимания! Вот что любовь-то делает!       Султан трудился над изящным кольцом с крупным изумрудом в форме капли, обрамлённом россыпью бриллиантов. Да-да, тем самым кольцом, которое в сериале Сулейман делал для Махидевран, а подарил Хюррем. Сейчас, похоже, справедливость не будет попрана.       — Повелитель! — наконец прошептала я, кутаясь в вуаль. Об отоплении во дворце Топкапы, естественно, и слыхом не слыхивали, а каменный пол, где не было ковров, оказывается, ночью весьма холодный. Да и надета на мне никак не шуба. — Вы приказали прийти, и вот я здесь.       — Подожди ещё минуту, моя Весенняя Роза, — сказал он не прерывая своей работы и не смотря на меня. — Я уже почти всё завершил… Я начал делать это кольцо, думая о твоих глазах. Хотел завершить его завтра, но твой танец не позволил мне уснуть.       — Повелитель… — потупилась я, пряча довольную улыбку. — Я счастлива, что мой танец доставил вам радость.       — Радость? — рассмеялся Сулейман, вышел из-за столика и приблизился ко мне. — Да я встать не смел! С одного бока матушка, с другого — сестра, а посередине я, такой... радостный. Моя шалунья, не вздумай отрицать, что ты это специально сделала! Он привлёк меня к себе. Я позволила себе посмотреть в его глаза и заулыбалась от счастья. Он взял мою руку и надел кольцо.       — Теперь я хочу видеть всегда это кольцо на твоей руке, моя Махидевран.       — Как прикажет мой повелитель, — прошептала я приникая к его горячей груди.       — О, да ты совсем замёрзла! — воскликнул Сулейман и подхватил меня на руки. — Позволь согреть тебя, владычица моих помыслов! Немного покружив меня, он шагнул к своему ложу.

***

      Возвращаясь утром с внеочередной встречи с Сулейманом, я едва не приплясывала от радости, то и дело ощупывая на пальце кольцо с изумрудом. Коридоры были пусты, но у самой своей двери… Моё сердце замерло: из щели скромно выглядывала какая-то бумажка. Нет. Только не это. Не сейчас! В страхе оглядевшись, я выхватила бумажку — это конечно было опять такое же письмо! — и ворвалась в комнату. Там было тихо и полутемно, лишь мерцали крохотные огоньки ламп. И что же на этот раз написал Аноним-эфенди? «Прекрасная госпожа Махидевран-султан! Сердце вашего ничтожного раба разрывается, не в силах вместить столь огромную любовь. Простите мне жалкие стихи, я никогда в жизни их не сочинял, но ваш танец заставил меня мучить чернильницу.       Луна танцует среди звёзд, смотри, о бедный раб,       Но вьётся облако вокруг и прячет лунный свет.       Никто не видит лик луны, и ты, влюблённый раб,       Но даже в сонме облаков луну найдёт поэт. Да, я узнал вас, хоть вы и скрыли свой дивный лик от всех, кроме нашего султана, но сердце влюблённое сказало мне: «Вот та, что владеет тобой, несчастный раб! Владеет твоими мыслями, твоим сердцем и душой». Восхищаясь вашей красотой и грацией, остаюсь с разбитым сердцем, несчастный, посмевший полюбить луну».       Так, с письмом в руке, я без сил опустилась на постель. Вот что мне теперь делать с этим?!