(Un)problematic

— Джеффри, будильник. — Будильник — это социальный конструкт. Нет, стой… Удержать в руках вампира сложно. Джонатан ускользает из-под его ладоней ворохом черноты, и Джеффри с трудом поднимает веки, чтобы гневно взглянуть на него. — Он слишком громкий для социального конструкта, — говорит тот, сидя на краю постели с их телефонами в руках. Будильники были заведены на обоих, чтобы наверняка. — Социальный конструкт таким и должен быть, — отвечает Джеффри, следя за Джонатаном одним глазом, который тут же приходится зажмурить, когда тот включает свет в комнате. Шесть вечера — для них это ни свет ни заря, ну, только наоборот. И хочется по-идиотски раскапризничаться и не идти ни на какую работу, где придется общаться с придурками и решать их проблемы. Уснуть бы сейчас обратно, уткнувшись носом в подушку, или — еще лучше — в прохладное плечо. — Пора вставать, Джеффри. — Окей, бумер. Джонатан делает сложное лицо, наклоняя голову вбок. — Ты же знаешь, что я старше, чем… — Да-да, знаю, замолчи уже, — говорит Джеффри скороговоркой и коротко целует его в губы, приподнявшись на локте. Одна и та же лекция каждый раз, лишь бы поумничать. Целоваться оказывается плохой идеей, потому что Джонатан придерживает его под спину, приобняв, и Джеффри сейчас уснет опять. И его даже не волнует, когда острые клыки едва задевают шею, когда он запрокидывает голову. Его кровосос не укусит его без спроса и согласия. — Чур я первый в ванную, — заявляет Джонатан и совершенно подло обращается живой густой тенью. Джеффри, ахнув, падает на кровать спиной, бросая ему вдогонку свое беспомощное: «эй, нечестно!». Чертовы кровососы. Смирившись с судьбой, Джеффри заставляет себя встать с постели. За окном, кажется, метет, и одна только мысль о том, чтобы выбраться из дома, вызывает неприятные мурашки. Джеффри сонно клюет носом, копошась у плиты, пытаясь сварить что-то, хоть отдаленно похожее на кофе. В холодильнике мышь близка к тому, чтобы повеситься, а пакеты с кровью для его кровососа уже не пугают спросонья, и Джеффри давно уже не задается вопросом, как он вообще дошел до жизни такой. Шаги позади — нарочито громкие, чтобы его не напугать — и потом прохладные руки на талии и нос утыкается в шею, и из-за бороды это щекотно, а под кожей привычно тянет от неясного мутного опасения, что в шею сейчас вонзятся зубы. Джонатан никогда его не кусал (без согласия), но Джеффри ничего с собой поделать не может. Профдеформация. У всех нормальных пар в такие моменты говорят «доброе утро». Джеффри же чуть поворачивает голову, прижимаясь виском к макушке Джонатана и бормочет: «добрый вечер», раз уж раньше не сказал. Тот в ответ сдвигается и мажет поцелуем по щеке. — Добрый. Подвинься, я тебе сам сварю, — голос все еще хриплый со сна, бархатный. Джеффри послушно оставляет свои жалкие попытки и уступает место у турки Джонатану, а сам сбегает в ванную комнату. Ванная комната не особо ему помогает, и глаза по-прежнему слипаются, когда он возвращается на кухню. Кофе пахнет так хорошо, что аж в горле сжимает, а кровосос — его кровосос — тоже все еще сонный и встрепанный, в серой футболке и мягких свободных штанах (раньше, до того, как они стали жить вместе, Джеффри бы ни за что не подумал, что вампир может быть сонным, домашним и уютным), и очень хочется обратно в кровать и к нему под бок, и чтобы на работе как-нибудь сами разобрались, но у них обоих сегодня по смене, у Джонатана вообще на двадцать четыре часа. Дожить бы до отпуска. Джеффри сразу же присасывается к кружке, только она оказывается перед ним. Джонатан варит кофе и себе и льет в него кровь из холодильника. Это зрелище за годы перестало вызывать всякое желание поежиться. Разговаривать неохота, и Джеффри только сдвигает ногу под столом так, чтоб касаться его ноги, давя желание просто лечь на столешницу и доспать еще. Его работа предполагает ночные смены — всегда. Так что в этом плане они с Джонатаном отлично синхронизировались, его кровосос работает в ночь — из необходимости, понятное дело. Джеффри живет так уже не просто годами, а десятилетиями, давно уже перестроился, и все-таки без солнечного света тяжело не клевать носом. «Тебе нужно гулять днем хоть иногда, — говорил Джонатан, — у тебя дефицит витамина Д». Вообще-то Джеффри свою работу любил, да и ничего, кроме как охотиться на «антисоциальных» — теперь это так называлось — кровососов он не умел. К тому же, именно работа свела его с Джонатаном. Джеффри в ту ночь сильно подрали, а из свободных хирургов в больнице, куда его доставили, был только доктор Рид. Джеффри сначала очень возмущался, что его будет штопать один из тех, кто его чуть не грохнул за полчаса до того. Отношения у них сначала, конечно, не задались. Доктор Рид был самой вежливостью и тактичностью, Джеффри же совершенно не собирался проникаться симпатией к упырю. После десятка таких встреч в больнице доктор Рид из раздела «гадский упырь» дорос до «а, этот упырь», а потом он как-то предложил Джеффри подвезти его, а на ответ «я живу на другом конце города» обворожительно улыбнулся и сказал «ничего страшного». Джеффри до сих пор не знает, как у него полностью отключило чувство сохранения до того, что он сел упырю в машину. А потом переехал к этому упырю жить. Обозначенный упырь потягивает кофе с кровью, пялясь в телефон, откуда через пару секунд раздаются тихие дурацкие звуки, и Джеффри закатывает глаза. — Господи, ты опять полез в ТикТок? Проклятье человечества. — Я изучаю современную молодежь, — отвечает Джонатан невозмутимо и поворачивает к Джеффри экран телефона, где какой-то смазливый парень с длинными волосами в рубашке с широкими рукавами и дурацким воротом косил под киношную пародию на вампира. — Этот юноша в тегах указал «1900е», но в мое время мужчины так не одевались, — совершенно искренне жалуется Джонатан, возвращая себе телефон. — Доктор Рид, ты же взрослый чело… э, вампир… — У всех могут быть тайные слабости. — Держи свои тайные слабости подальше от меня по вечерам, будь добр. Джонатан фыркает, откладывая телефон, и улыбается так тепло, что под сердцем сворачивает. — Кстати, — говорит он посерьезневшим тоном и выпрямляется на стуле, перестав опираться на спинку. — Мне недавно написала одна хорошая знакомая… подруга то есть, — тон становится мягким, осторожным, и Джеффри приподнимает брови, посмотрев на него. — Она сказала, что скоро будет в Лондоне, и я хотел спросить, не против ли ты, если она остановится у нас на пару дней. Джеффри слегка щурится. — Она тоже из этих ваших? — Она экон, как и я, да, — отвечает Джонатан невозмутимо. — Но уверяю тебя, она очень уважительно относится к людям. Я давно и хорошо ее знаю. — Настолько давно и хорошо, что ни разу даже не упоминал? Джеффри знает многих коллег Джонатана, но все они люди. Он виделся и с некоторыми подопечными Джонатана среди скалей, но его знакомых-эконов не знает совсем. — Когда у вас в распоряжении все время мира, нет никакой нужды в том, чтобы вспоминать друг о друге очень часто, — он наклоняет голову слегка вбок и щурится. — Если ты ревнуешь, я могу показать письма. — С чего бы мне ревновать? — фыркает Джеффри, хотя что-то неприятное под кожей все-таки покалывает, а потом фыркает еще раз, — стой, что, письма? — В бумажной переписке больше души. — Старперы. — Так ты не против? — Да не против, конечно, только если она клыки свои будет при себе держать. — Не изволь беспокоиться. Джеффри закатывает глаза. — Торопиться уже надо, а то опоздаем, — ворчит он, и Джонатан кивает. Для кровососов даже марки машин свои выпускают — с почти черными стеклами с защитным покрытием от ультрафиолета, чтобы те могли перемещаться и днем. Стоят они правда недешево, потому что кровососов в Лондоне не так уж и много, еще меньше тех, которые могут позволить себе потратиться на такую технику. Джонатан вот может. Джеффри еще в самый первый раз в этой машине показалось уютно и удобно, с тех пор обнаружилась еще пара плюсов. Один из них — снаружи совершенно не видно, что происходит внутри. Так что Джеффри чувствует себя свободно, чтобы подтянуть Джонатана к себе за галстук и неторопливо поцеловать. От этого на работу еще меньше хочется. Оторваться от Джонатана тяжело, но приходится. — Хорошей ночи, — говорит тот, улыбаясь, и Джеффри кивает, уже открывая дверь. — И тебе. Работа Джеффри предполагает возможность убийства кровососов на месте, если те откажутся сотрудничать (отказываются они почти всегда). Он как сейчас помнит, какой в результате этого вышел разговор с Джонатаном, и какое идиотское Джеффри для этого разговора выбрал время. Было раннее-раннее утро, дикая лень после хорошо проведенного времени и Джонатан в постели рядом. «Тебя вообще не смущает, что я убиваю кровососов на профессиональной основе?» — спросил Джеффри, запоздало подумав, что очень глупо спрашивать такое у вампира, в чьей постели лежишь без даже трусов. «А тебя не смущает, что я убивал людей?» — спросил его в ответ Джонатан, и Джеффри вздрогнул, повернув к нему голову. Почему-то у него складывалось дурацкое впечатление, что Джонатан, как там говорят, «не такой». Это так глупо, но первый порыв Джеффри был соскочить с кровати и хотя бы трусы надеть. «Чтобы… чтобы есть? Ну, пить? Или что вы там делаете?». Политкорректных терминов в их дни развелось слишком много. Джонатан тогда медленно размеренно вздохнул, а глаза у него сделались ну прямо как у щенка: большие и печальные. «Я убивал на войне, — сказал он. — Еще до того, как меня обратили. Убивал на еще одной войне, потому что иначе было никак. Убивал, чтобы питаться. Я этим не горжусь. Если тебя это успокоит, я выслеживал преступников… и я очень давно не брал в рот человеческой крови». Джеффри не знал, легче ему или нет. Наверное, глупо было возмущаться, когда он сам сказал, что убивал вампиров. Но теперь было как-то тревожно лежать с кем-то, кто людей за еду считал. Но Джеффри же он за еду не считал, так? А Джеффри не считал его за безумного мерзкого упыря с улицы, так? Так что все честно. Так? Странно тревожиться этим после того, как Джонатан штопал его так много раз, подвозил до дома, после того, как они ходили на свидания, танцевали, целовались и занимались сексом. И он ведь знает, прекрасно знает, что не могло просто быть иначе. Кровосос на то и кровосос, и все они одинаковые, но… Но это же Джонатан, и Джеффри пришлось себе признаться в том, что его не вышло воспринимать как очередного «такого» кровососа, даже когда мысли о «не таком» разбились и посыпались. Это же его кровосос. На работе над его кровососом первое время шутили, да и по поводу их отношений подтрунивали тоже, пока Джеффри не пригрозил надавать всем по мордам, потому что кто-то неосторожно отозвался о Джонатане как об упыре. Во-первых, только Джеффри можно так его называть. Во-вторых, ну какой из Джонатана упырь? Не получается называть упырем не-человека, который днем маленькая ложка, а по вечерам смотрит дурацкие видео из ТикТока, приготовив тебе кофе. И ведь не скажешь, что он пережил две мировых войны, особенно когда они по выходным устраиваются за очередным идиотским фильмом про вампиров. Про две войны Джеффри узнал из википедии. Когда их встречи в больнице по… рабочим вопросам стали регулярными, Джеффри стало интересно. Джеффри еще застал времена, когда по запросу «вампир» в Интернете поиск выдавал или очень неполиткорректные по сегодняшним меркам мемы, или сомнительные сайты вроде «как убить упыря», причем если следовать тем советам, то убьют только тебя, а упырю уж точно от горе-охотников ничего не грозит. Сегодня же пишешь «вампир» — первые же ссылки ведут только на статьи о том, проблематично ли встречаться людям и вампирам, ведь разница в возрасте почему-то в любом случае делает вампира педофилом, да и динамика власти в таких отношениях слишком очевидна, и это тоже по мнению интернета плохо. Джеффри же тогда думал, что встречаться с упырем — себя не уважать. Все это, конечно, отдавало каким-то сюром, но про Джонатана Эммета Рида была статья на википедии (до сих пор есть, но когда Джеффри впервые ее упомянул, оказалось, что Джонатан ее ни разу не читал. А когда он все же взялся ее прочесть, то на многих моментах смеялся и говорил, что это вранье или преувеличение). Датой рождения там значился 1886 год. Раздел про «ранние годы жизни» был очень маленький и сжатый, и узнать из него можно мало что, про его семью тоже почти ничего не было (Джонатан потом рассказал ему многое сам, стоило только спросить), зато разделы о медицинских публикациях просто гигантские. Помимо медицинской деятельности Рид, похоже, был правозащитником, причем его деятельность касалась именно скалей, от которых у Джеффри зубы скрипели. До сих пор скрипят, а правозащитную деятельность Джонатан до сих пор не бросил. Он периодически пытается мягко убедить Джеффри, что скали бывают нормальными, и что не от хорошей жизни они дичают и выбираются на улицы с агрессивными намерениями по ночам, но Джеффри не поддается. Джонатан не настаивает, прекрасно зная, почему Джеффри они так бесят. *** — Почитай мне, — требует Джеффри, разваливаясь так, чтобы устроиться на Джонатане полулежа. Так не очень удобно, и все потом болеть будет, если он так заснет, но хрен с ним, у него тут добрый доктор всегда под боком, если что. — Это анамнез. Свободная ладонь Джонатана ложится ему меж лопаток и гладит неторопливо. Опять поди пульс считает, но хоть не сверлит этим своим особым взглядом, от которого волосы дыбом встают. — Ну вот и отлично, знаешь, как под эту нудятину спится хорошо? Джонатан хмыкает и берется читать, Джеффри понимает пять слов из пятнадцати, и это только больше помогает ему утонуть в бархатном голосе и ненормально медленном сердцебиении. У них общий выходной подходит к концу, а этот клыкастый никак работу отложить не может. Нет, конечно, ночь прошла замечательно, и они даже выбрались на недолгую прогулку, ведь погода выдалась на редкость не промозглая. Джонатан — джентльмен хренов — все порывался отдать Джеффри свое пальто, когда ветер начинал задувать сильнее. Сейчас же оставалось только дожить ночь и выспаться. — Кстати, помнишь, я спрашивал, не против ли ты, если у нас остановится моя давняя подруга? Джеффри длинно вздыхает. С того разговора недели две прошло, и он было понадеялся, что вопрос больше не поднимется. — Помню. — Она приедет послезавтра. — Ладно. — Точно ладно? Джеффри закатывает глаза и кусает Джонатана в шею хорошенько. Для профилактики. — Эй. О, кстати, я тут недавно в ТикТоке… — О нет, Джонатан, только не ТикТок, прошу… — … видел видео о ролевых играх… — Еще одно слово, и кто-то ляжет спать в гроб. — У нас нет дома гроба. — Я сколочу его специально для тебя из старых коробок. Джонатан фыркает, его прохладные пальцы зарываются Джеффри в волосы и, слегка потянув, пропускает пряди сквозь пальцы. — Читай-читай давай дальше, — ворчит Джеффри, возясь, чтобы устроиться поудобнее. — Не отвлекайся. Под бархатный монотонный голос засыпается очень быстро, но этот сон долго не длится. С каждым годом кошмары снятся все реже, но не пропадают совсем. Каждый раз одно и то же, и — в последние несколько лет — каждый раз одно и то же пробуждение. Крепкие руки, теплый шепот, обещание, что все-все хорошо и что он в безопасности. Джонатан жутко испугал его в первый такой раз. Джеффри из кошмара дернуло в реальность так резко, что он даже не понял, что где, так что вампирские глаза прямо перед носом его тогда не обрадовали. Джонатан потом долго извинялся. Сейчас же у него это щенячье выражение на лице, от которого как-то уж совсем невыносимо, и Джеффри трет глаза, не смотря на него. Когда Джеффри рассказывал, из-за чего его жрут эти кошмары, то не осторожничал со словами в адрес кровососов, и Джонатан не обиделся. Сказал только потом, что ему очень и очень жаль, что все так. — Принести тебе воды? — спрашивает Джонатан шепотом, боднув Джеффри лбом в висок, и тот встряхивает головой. — Нет. Пошли уже в спальню лучше. Спать пора. — Я могу отнести тебя, если хочешь. — Еще чего, — фыркает Джеффри, торопливо поднимаясь на ноги. Он потягивается, хрустит всем, что только способно хрустеть в человеческом теле, и старается не обращать внимание на то, как неприятно аритмично бьется сердце. — Пошли уже. Вслух они это уже не проговаривают, но после таких снов Джеффри молчаливо соглашается побыть маленькой ложкой в качестве исключения (ему это нужно, иначе он едва может заснуть). Когда они приходят в спальню, посмотрев на кровать, Джеффри оборачивается к Джонатану. — Знаешь… давай лучше сначала секс, потом маленькая ложка. Джонатан приподнимает брови. — Я иначе не усну, — отвечает Джеффри недовольно, принявшись стягивать одежду. Нужно срочно прочистить голову, а делать это лучше всего с другого конца. — Приглашаю вас, доктор Рид, проследовать в мой задний проход. — Господи, Джеффри, ты можешь как-то поизящнее это формулировать? — Джонатан кривится и аж виснет, перестав раздеваться. — А с тобой, кровососом, иначе не получается. Когда Джеффри впервые узнал, что приглашение вампиру нужно для входа не только в дом, то ржал в голос просто до истерики, и секс тогда из-за этого обломался. Джонатан тогда, кажется, чуть ли не впервые на него обиделся. Эту вампирскую особенность Джеффри находит самой, пожалуй, приятной, хоть что-то у этих кровососов нормально работает, лучше, чем у многих, к сожалению, людей. Но он все равно не может перестать над этим подтрунивать. И пользоваться, конечно, в своих коварных целях. *** — Как зовут-то эту твою подружку-кровососку? — Леди Эшбери. Джеффри закатывает глаза. — Элизабет, — уточняет Джонатан. — И, прошу, не зови ее кровосоской. Или упыршей. И любыми другими грубыми словами. По крайней мере в ее присутствии. — Может, ее еще и леди величать? — Мисс будет достаточно. Если тебе так не нравится эта идея, ты мог бы отказаться пускать ее сразу… — Мне не нравится, — соглашается Джеффри, — что тут будет кто-то чужой и кровососущий. — Мой инстинкт самосохранения твердит мне, что это нехорошо, что я могу поделать? Оно само. — Почему ты тогда согласился?.. — Потому что не хотел тебе отказывать. У Джонатана взгляд становится таким мягким, как вата. — О, Джеффри, — и голос тоже такой мягкий, теплый, бархатом по коже. Джеффри дергает головой, вырываясь из этого гипнотизирующего ощущения и отвечает нечленораздельно что-то про гадских кровососов. Но при мисс — еще чего, леди это слишком жирно — Эшбери он действительно ведет себя прилично, когда она появляется. Почему-то Джеффри ждал солидного вида даму в платье исторических фильмов, но на пороге появляется вполне обычная по-современному одетая женщина. В ней и намека на ветхую древность нет, в отличие от Джонатана, который никак не может расстаться со старомодными жилетами и пальто. Одета она в современный бежевый брючный костюм, волосы носит заколотыми в пучок и улыбается Джеффри очень вежливо, когда Джонатан их представляет. И все равно на секунду — только на секунду, но этого достаточно — в ее взгляде мелькает то, что мелькает у всех кровососов из эконов, когда они оказываются с человеком в одном помещении. Что-то хищническое, низменное, оценивающее не как личность, а как добычу. Джеффри очень не любит, когда ему напоминают, что для кого-то он просто еда. Но вообще-то волнует его неожиданно не это. Волнует его то, что когда Джонатан открыл дверь, он назвал ее своей леди и поцеловал руку. Очевидно старомодный жест, и очевидно ничего в этом такого нет, от старперов ожидай старперского этикета, но… Но. Что-то внутри Джеффри коробит. Что-то внутри его коробит от того, как невзначай мисс Эшбери касается плеча Джонатана, как они друг на друга смотрят и как говорят, наклоняясь друг к другу слишком близко. У них есть общие шутки и понимание на уровне взглядов, и у них — история за историей. В 1918 году, в 1925, 1939 и так далее и так далее, и тут до Джеффри впервые доходит кое-что. Джонатан бессмертный. Вернее, конечно, он это всегда знал. Но никогда не придавал особого значения. Вся эта чушь про состариться и умереть в один день Джеффри никогда не волновала, да и не было перед ним такой цели. Мало ли, что может произойти, может, они с Джонатаном разведутся лет через пять и друг про друга забудут. Никто этого не знает. Но сейчас его почему-то коробит. Потому что Джонатан и Эшбери знают друг друга больше ста лет. Буквально больше ста лет. С 1918 года, когда ни Джеффри, ни его родителей, ни даже его бабушек с дедушками не было в планах. И этих двух эконов связывает друг с другом гораздо больше, чем связывает Джонатана с Джеффри. Так что где-то в середине их разговора Джеффри сбегает под предлогом унести ненужную посуду, и от раздражения гудит голова и вибрируют кости. Наверное, его нет слишком долго, потому что сначала за спиной слышатся шаги, а потом прохладные ладони ложатся на бока, и Джонатан утыкается лицом в сгиб плеча и шеи. — Ты ревнуешь. Джеффри закатывает глаза, делая вид, что его оторвали от ужасно важного мытья посуды, и с самым надменным видом закрывает кран. — С чего бы? Джонатан присасывается губами чуть выше. Пульс считает, не иначе. — Я не ревную. — Ага. Джеффри хочется его стукнуть. — Это небеспочвенно. Я понимаю. Джеффри хмурится и разворачивается, смотря на него недовольно и выжидающе, и Джонатан торопливо поясняет, поняв, что выразился не лучшим образом. — Мы знаем друг друга довольно… долго. Ненормально долго по человеческим меркам. Так что я понимаю, что тебе может быть некомфортно. — Может быть, — соглашается Джеффри, выпутываясь из кольца рук. — А может быть и нет. Не ревную я, Джонатан, отстань. Он ревнует. Больше всего его бесит, что кровососы это по пульсу чуют. На следующую ночь Джеффри все еще не нужно на смену, и он впервые так недоволен выходному. Поэтому днем он просыпается пораньше — а пораньше это в четыре вечера — и выбирается на прогулку, пока солнце еще не село. В результате полночи он спит, а когда все же выползает из спальни, то кровососов находит на кухне. Голоса он слышит еще загодя, так что подбирается потише, потому что ему слышится собственное имя. Джеффри не уверен, есть ли вообще смысл подкрадываться, потому что у упырей отличный слух, но голоса не замолкают, и тема разговора не меняется, так что он решает, что ему удается остаться незамеченным. — Я удивлена, Джонатан, — говорит Эшбери, стукнув чашкой о блюдце. — Ты, помнится, говорил, что не хочешь связывать жизнь с людьми. — Это так, — соглашается Джонатан, и Джеффри прилипает к стене, прячась за ней, хотя и без того хорошо слышно. — Но… мир не такой, каким был еще лет пятьдесят или даже тридцать назад, и люди тоже стали другими. С Джеффри так… получилось. Как-то само. Я… не устоял. Я, может, и экон, но в то же время по-прежнему просто мужчина. — О, Джонатан, ты никогда не был просто мужчиной. Они знающе смеются. Какая-то очередная история из прошлого, в котором Джеффри еще в планах не было, не иначе. — Мне показалось, он не слишком жалует вампиров, — добавляет Эшбери. — Ты писал, что он охотник… — Сегодня это не так называется, но да. Нам всем кто-то не нравится. Кто-то не любит вампиров, а тебе, например, не нравятся консерваторы. Эшбери тихонько смеется. — Я люблю его, — продолжает Джонатан мягко. — И не сомневаюсь в том, что он любит меня. Джеффри глубоко вдыхает, отлипая от стены, закусывает губу сильно, отпускает и, топнув погромче, показывается на кухне. — Добрый вечер, — здоровается он скомкано, хотя уже два часа ночи, подходит к Джонатану и прилипает к его боку, получив поцелуй в лоб. Эшбери за столом его немного смущает, но это вообще его дом и его муж-кровосос, так что ничего. — Добрый, — отвечает Джонатан. — Мы хотели сегодня пойти прогуляться по набережной перед отъездом леди, пойдешь с нами? — Еще чего, там такой дубак, — отвечает Джеффри, не собираясь от него отлипать. От Джонатана пахнет кофе. Ну а новость об отъезде его очень радует. — Так что это как-нибудь без меня. С приподнятым настроением Джеффри возвращается в постель, намереваясь проваляться всю ночь, думая о том, как ему повезло со своим кровососом.