Луна такая светлая

Я уже сам не понимал то ли эта неугомонная вьюга выла, заставляя съёживаться каждый раз от её порыва, или же кто-то из парней всё-таки, чудом уцелев, зовёт меня от куда-то из леса. Но выдавать свои желания за действительность дело гиблое, загоняющее тебя в ещё более депрессивное состояние, а в моём случае хотелось пустить себе пулю в висок от безысходности, хотя если бы я и решился на этот отчаянный шаг, то куда лучше будет забрать с собой пару немцев, чтобы смерть была не напрасна. Невзирая на тревожные мысли, то и дело заглушаемые снежным свистом, я всё ещё волочил продрогшие конечности, пытаясь разглядеть хоть что-то похожее на жилище в этом белом мареве. Но что больше всего волновало так это парни, смогли ли они прорваться или остался только я? Вроде как Андрюха был где-то рядом, а потом из-за взрывов и он куда-то ушёл, остальные в рассыпную пустились, чтобы больше немцев положить. Да вот кто же знал что их так много окажется, заранее что ли готовились гады, хотя это уже не так важно. Сглупил. Думал пара выстрелов да дальше двинемся, а нет. Угробил своих же, столько молодых ещё было, толком то не пожили, а уже со смертью и оружием знакомы не хуже кого-либо... Ладно, надежда ещё есть, может вышли к какой-нибудь деревеньке или на худой конец партизан встретили, прокантуются пока, а там может нелёгкая и сведёт нас. Метель стихать так и не желала, словно с каждым часом пока я здесь брожу становилась всё злее и злее. Благо полушубок, уже покрытый приличным слоем снежной крупы хоть как-то грел, но тепло со временем уходило как вода сквозь решето. С другой стороны немцы наверняка не стали бы в такой буран начинать преследование. Помню как мать ещё говорила: «Нам ничего не страшно здесь, а коль и придёт кто-то, так Генерал Мороз быстро с ними разберётся» Я бы пожалуй согласился, что это олицетворение лютых морозов не раз играло на руку нашей армии, да вот только жутко он неразборчив, что мы, что враг по полной огребает от зимней стужи. Да уж, сколько так уже иду, что начал уже про всякие сказки вспоминать. Энтузиазма прибавляло лишь отсутствия немецкой нечисти, что давало возможность хоть немного отдышаться у подвернувшейся сосны. Но стоять тут как лёгкая мишень тоже нельзя, нужно было двигаться и идти хоть куда-то, надеясь лишь на свои стремительно иссякающие силы.

☽

Прошло наверное ещё около часа, как я заметил вдалеке занесённые толстым слоем снега деревянные строения. От нахлынувшей радости и надежды на спасительное тепло, я направился к этой как я понял деревне. Приблизившись к одному из домов, закралась мысль что жилище это уже давно простаивает без хозяина, что оказалось правдой. В такую погоду пристально рассмотреть строение не представлялось возможным, да и в принципе без надобности. Направившись ко входной двери, попутно проваливаясь валенками в рыхлый снег я всё ещё питал надежды встретить здесь живого человека, но достигнув дубовой двери мои ожидания быстро растаяли, после того как я без труда отворил никем не запертую дверь. Войдя во внутрь в нос сразу ударил запах затхлости и сырой древесины, плюс к тому темнота помещения не давала мне разглядеть что где лежит и что вообще здесь осталось, благо хоть в коробке нашлись несколько спичек. Пройдя дальше в комнату можно было различить очертания небольшой кровати и перевёрнутого рядом с ней шкафчика. Спички были очень недолговечны, начиная меньше чем за минуту обжигать пальцы, оставляя меня ориентироваться лишь на слабое ночное освещение из окна. Я надеялся найти какую-нибудь лампу или хотя бы свечи, но невезение никак не хотело меня покидать. Со светом разберусь позже, может удастся найти что-то в других домах, хотя куда более важным вопросом являлись мои дальнейшие действия. Нужно было найти остальных, если вообще кто-то остался помимо меня, а вот дальше... связаться с кем-то перво наперво и ждать дальнейших указаний. Да вот только как я найду ребят, с чего начать и где? А радиоустановка это вообще отдельный пункт. В этой глуши где нам «посчастливилось» оказаться только заброшенные деревни и есть, а идти до железной дороге в такую погоду ровнялось самоубийству. В любом случае нужно дождаться утра, а там видно будет. Пока нужно позаботится хотя бы о насущных проблемах, например закинуть что-нибудь в изнывающее брюхо, благо в закромах имелся скудный набор из пары ломтей хлеба и трофейной немецкой тушёнки, но её лучше пока припрятать на чёрный день. Хотя куда ещё чернее, чем в такое время. На ощупь доставая кусок хлеба, хоть глаза уже лучше ориентировались в темноте, можно было разглядеть очертания некоторых вещей в помещении. На деле дом был более менее обжит, чем казался на первый взгляд, разве что добрая часть мебели была перевёрнута, становясь невидимым препятствием в темноте. С одной стороны бытовые вещи находящиеся здесь могли бы в разы облегчить моё пребывание здесь, но в глубине души всё же тревога давала о себе знать. Всем сердцем хотелось верить что люди жившие здесь, ушли по своей воле, спасаясь от скорейшего наступления противника о котором заранее их предупредили. Но реальность как показывает жизнь, бывает жестока. Могли придти они, вытащить жителей на улицу, да расстрелять всех на месте не щадя ни детей, ни женщин. Но могли и просто увезти, либо в Германию свою, либо ещё чёрт знает куда. Хотя какой вариант хуже ещё нужно подумать. Не могу сказать что смерть пугала меня... напротив, она стала моей практически единственной спутницей в это нелёгкое время, да и многое я повидал в свои то тридцать лет. Да вот только количество мразей которые встречались у нас на пути, ни с чем сравнить не могу. Неужели эти люди могли настолько питать ненависть к нам, приправляя всё это зачастую ненужной жестокостью и превознося себя хозяевами чьих-то жизней. Конечно и среди наших было немало таких, рвавшихся с особой жестокостью прикончить немчуру, но это рвение было оправдано желанием отомстить за тех кого безвозвратно отняли и за многие другие ужасы творимые руками фашистов. Хотелось верить что малая часть из тех с кем нам не посчастливилось воевать, имели хоть каплю души или хотя бы просто человечность. Помнится мне немец один, не могу его назвать солдатом, так как был он явно из той категории, коих только вот недавно из-за парт выпустили, а уже оружие, да гранаты в руки и в бой. Тонкий весь был, запуганный что-ли, ну и не удивительно. Тот что с ним рядом шёл, постарше да понаглей был, за что и выхватил фатальный для него выстрел. Какой-либо жалости я к нему не питал, ведь он перед взятием в плен успел и по нам пройтись, да и толку с него как с козла молока. Потом до мальчишки дошли, такая же картина. Ни нужной информации, ни каких либо сведений, помимо его кроличьего взгляда уставившегося на змеиный взор перед неизбежной кончиной. Не допросы, не рукоприкладство результата не возымели. Признаюсь честно, проскальзывали искры жалости к нему, ведь такой же как и многие наши, ребёнок совсем. Но к сожалению жестокость ведёт лишь к жестокости. На утро, так ничего не разузнав, один из моих сослуживцев оформил ему билет в мир иной. Но как мне тогда казалось такому как он там будет намного лучше, успеет пожить, успеет ещё порадоваться, только здесь не суждено... как и многим. Гнетущие мысли были прерваны чересчур громким порывом ветра проскальзывающий в щели оконной рамы, обдувая колючим холодом. Украдкой взглянув через стекло в белую пучину, то и дело заворачиваемая в снежные вихри, надежда на улучшение погоды стала ниже чем была. Ну в отличии от сварливой метелицы, судьба подкинула мне спасительный кров, который хоть как-то да улучшил моё положение. Ноги порядком промёрзшие от холода и усталости мало-помалу начали отходить, да и заиндевевшее лицо с одеждой тоже оттаивали. Жутко хотелось спать... и есть тоже, ведь одним кусочком хлеба первым за пару дней сыт не будешь, но делать нечего, лучше завтра что-нибудь придумать, чтобы в запасах хоть что-то оставалось на всякий случай. Как бы не хотелось снимать нагретые элементы одежды, ложится на кровать в таком виде было не в моих правилах, благо ушедшие жильцы оставили подушку и пару одеял с покрывалом, чего мне за глаза хватило. Сняв валенки вместе с полушубком кинув их на перевёрнутый шкафчик, я немного заторможено залез на кровать. Немного полежав и почувствовав холод под тонким одеялом, я всё-таки настелил на себя покрывало и ещё тёплый полушубок в придачу. От разморившего тепла, сон стал сильнее обволакивать, пока окончательно не погрузил меня в спокойную темноту сознания. Ветер всё также пел свою песню тысячами тонких голосов, иногда издавая тоскливый стон, затихал. После чего опять заводил свою печальную песню.