serpentin

Джемин просыпается с щебетом птиц за окном, которые решили прилететь на подоконник и напеть свою песню. Оказывается, Донхёк иногда их подкармливает, подсыпая различные вкусности через форточку. Потому они и заглядывают сюда время от времени в поисках пищи: иногда искать что-то самим жутко лениво, даже несмотря на наступление весны, одаривающей повылезавшими жучками и крошками от мучной еды, сыплющимися с губ людей на землю или асфальт. Их щебет раздаётся сильнее, когда тот снова насыпает им крошки от какого-то печенья. Джемин слегка закатывает глаза, смотря на погрустневшее со вчерашнего вечера лицо Донхёка. Они до сих пор особо не разговаривают, лишь изредка обмениваются парой слов, как сейчас о птицах, и расходятся по углам (точно так же и ночью по возвращению в общежитие). Им не хочется, потому что мысли у обоих забиты своими заморочками. И Донхёк каждую минуту возвращается в те моменты, когда Минхён пропускал его сквозь себя — только совсем не так, как хочется на самом деле. И воспоминания бьют по нему, оголяют, разрывая нитки, заплатки, красующиеся глубоко внутри. Солнце слепит слишком ярко, и Джемин жалеет обо всём, чём только может: у него — ни очков, ни лёгких рубашек, ни денег, ни телефона, чтобы как-то скоротать время. Он здесь — потерянный, сам не свой, не знающий причину пребывания в этом времени, обёрнутом вокруг его шеи. Ему хочется запереться и никого не видеть, но Донхёк упорно старается выбить из него частички жизни, окрасить их в перламутр и заставить сиять. Только Джемину не интересно, что тот пытается сделать, ему важнее оказаться дома в своей постели и начать смотреть очередной сериал. И ещё Джено настойчиво лезет в голову, отголосками образуя в картину вчерашние воспоминания: чёрные хрустали, нежно смотрящие в его глаза, воздушная тёплая улыбка и трепет, возникший из-за всех спонтанных обстоятельств. Джемин мотает головой и выходит из комнаты, спускается по лестнице и выходит на улицу, закуривая сигарету под палящим солнцем. Донхёк, заметив пропажу, плетётся следом за ним и отмечает, что тот совсем не обращает ни на что внимания. — Ты только что столкнулся с человеком, — бубнит он, держа дистанцию от табачного дыма. — И? — Джемину хочется специально выдохнуть на него, чтобы не болтал слишком много. — Мог бы и извиниться, — Донхёк фыркает и дует губы, словно по плечу получил он, а не какой-то парень с не пойми какого факультета. Молчание долбит по вискам. Джемин ничего не отвечает ему, предпочтя заглянуть в свои мысли. Но больше всего ему хочется избавиться от одного человека в них. Он не знает, как вернуться домой, чтобы слушать рассказы Джисона о сериалах, нытьё Ренджуна, с которым бывает забавно устроить очередную перепалку, и забыть обо всех, кого тут встретил. Донхёк его в данный момент раздражает, хоть и не сделал ничего для такого отношения. Иногда при плохом настроении людей бесит малейшая деталь, способная вывести из себя, сорваться и потеряться в агрессии. Но Джемин сдерживается, понимая, что никто не виноват в его проблемах. Единственная, кто может ему помочь, неизвестно где находится и как её искать — тоже. Он слишком тянет, когда уже давно пора принять какие-то шаги к цели, чтобы вернуться в своё время — в свою жизнь! Его больше раздражает своя же беспечность и беспомощность. И Джемин наконец-таки решается сдвинуться с мёртвой точки, несмотря на манящие чёрные хрустали, будто не хотящие, чтобы он исчезал с радаров. — Сейчас не проходят какие-нибудь выставки? — По живописи? — уточняет Донхёк, резко округляя глаза, отчего ресницы вмиг вспархивают, словно крылья испугавшейся бабочки. Тот кивает, и он задумывается, опуская взгляд. — Не уверен, нужно узнать у преподавателя Ли. Обычно все любители культурного отдыха узнают о выставках у него. Хоть Донхёк вряд ли имеет ввиду Минхёна, знакомое словосочетание больно ударяет под рёбра, ломая все крылья и не позволяя лететь дальше. Внутри бушует шторм негодования и разочарования в самом себе. Почему бы ему просто не сдаться, опустить руки и оставить всё плыть по течению? Ведь никакой отдачи он не получает: ни единой капли — те лишь стекают изредка по щекам и совсем не радуют. Джемин выдыхает. Ему придётся идти к Джено, чьи глаза заставляют его биться в сердечных конвульсиях. Он впервые испытывает подобное чувство: манящее, сводящее с ума и заставляющее прыгнуть в омут с головой. Под рёбрами что-то упорно ноет, но так приятно и тепло, даря успокоение и глоток свежего воздуха, словно в невыносимо жаркий летний день прохладный ветер ласкает кожу, нежно теребит волосы и дарит лёгкость. Они продолжают молчать, каждый раздумывая о своём. Никто из них не знает, насколько схожи переживания, колеблющие души обоих. Сегодня только пара занятий в районе обеда, и одно из — как раз литература. Но Джемин, кажется, всё ещё не готов переступить через себя и подойти ближе, — лишь ловить мимолётные моменты, когда они встречаются взглядами или обмениваются парой слов. И тут его осеняет — есть то, что поможет начать разговор по делу, и лишь потом он сойдёт на нет, перекрываясь другим волнующим вопросом. Донхёк, приободрившись, бросает на него неоднозначный взгляд, будто спрашивая, что они будут делать дальше. Единение на мгновение согревает их, обнимая за плечи и даря улыбку. Остаётся Джемину только набраться смелости, чтобы позволить чёрным хрусталям опустить его на самое дно — в себя. Они могут вобрать глубоко, показать все закоулочки души, которые будут позволены открыться. Но, кажется, он не очень-то и против ненадолго утонуть в Джено, расслабляясь от взаимного трепета, о котором никто не знает (и никогда, Джемин обещает сам себе, не узнает). Донхёк ободряюще хлопает его по плечу, и пухлые губы расплываются в заботливой улыбке. Он хочет успокоить нового друга, даже не зная, что с ним происходит. Джемин со вчерашнего вечера другой, ещё более странный и отрешённый. И Донхёку страшно — тот может уйти от него. А ему совсем неохота терять только обретённого человека, который его как-то слушает и поддерживает идеи куда-то сходить, ведь на фестивале он тоже мог быть один, как и в старые времена. — Нам ещё не пора? — Джемин поворачивается к нему и быстро окидывает взглядом, стараясь не задерживаться: чувство вины, сидящее где-то в печёнках, всё-таки даёт о себе знать. — Можно пройтись окольными путями до университета, — Донхёк улыбается шире и радостно хлопает ресницами. — Ты же совсем не видел Сеул! Наверное, отличия очень большие, в сравнении со Штатами? Кстати, в каком городе ты жил? — Идём, — Джемин изображает что-то наподобие улыбки, скользнувшей по губам слишком быстро и почти моментом исчезнувшей, и проходит вперёд. Он не знает, что ответить на этот вопрос, не понимает, сколько ещё придётся выкручиваться и жить не собой. А Донхёк думает, что его новый друг самый искренний из всех, кого когда-либо встречал. Наверное, потому, что тот никогда не говорит, если не хочет; поступает так, как считает нужным; и не улыбается натянуто, когда что-то не нравится. И такие люди притягивают его, западают в душу и отпускать их потом очень больно. Донхёк думает, что мог бы стать для Джемина опорой и поддержкой, если они оба будут готовы перейти на новую стадию отношений. Он правда слишком быстро привязывается к хорошим людям. Из-за этого бывает невыносимо больно: когда приходит момент расставания, кровь скручивается тысячу раз, вызывая ломку во всём теле. И в подобные моменты ему кажется — ничего не вернуть, ничего не спасти, ни от чего нельзя убежать. И Донхёк закрывается, выдавливает из себя последние улыбки, зажигает давно потухшие искры в глазах — ведь зачем-то он этому научился! — и отпускает себя: чувства, привычку, лёгкость и радость, связанные с человеком. Так проще, спокойнее. Ему хочется так считать. Джемин спокойно его слушает, пока они проходят по улочкам районов, которые кажутся нереальными, даже если когда-то он видел их на фото. Донхёк болтает без умолку, рассказывая обо всех понравившихся лавках с мороженым и различной едой. Им нужно скоротать время. Кому-то необходимо расслабиться, а кто-то просто плетётся рядом, не глядя под ноги. Для Донхёка не имеет значения, куда держать путь, намного важнее — с кем. По пути Джемин замечает лавку с похожими пирожками, которые Джено купил вчера для них. Чёрные хрустали не выходят из головы, впиваются глубоко-глубоко, щекоча нервы. Он не может перестать думать о них. Такие чувства для него впервые: неосознанные, неизведанные, мнимые и не пойми откуда взявшиеся. Ведь Джемин совсем ничего не знает о нём, но притягивается по призрачной нити ближе, как магнитом. Всю прогулку он думает только о Джено, пропуская гул толпы и болтовню Донхёка, словно находясь в прострации. Мысли затуманены чем-то особенным, воздушным, о чём не хочется никому говорить, но возникает желание поделиться со всем миром. Однако одновременно Джемин злится на самого себя за вольность, которая — ещё чуть-чуть, и — будет красоваться жгучей ошибкой где-то в груди. Когда они доходят до университета, он поднимает взгляд на фасады здания, осматривая каждый сантиметр и сравнивая с настоящим. Совсем разные, — и осознание реальности бьёт по ушам. — Ты идёшь? — Донхёк оглядывает его и вдыхает глубже, стараясь побороть неизвестно откуда взявшееся раздражение. Когда-нибудь он точно сойдёт с ума от своего нового друга, если тот и дальше продолжит чудачить. Джемин кивает и подходит к нему, проскальзывая внутрь здания. Стены и всё, находящееся на них, давит на него, закапывая реальность глубже. Он не замечает, как пролетает первое занятие. Время утекает сквозь пальцы, и его не поймать. Интересно, в его реальности оно всё так же бежит? Джемин слегка крутит головой, отгоняя ненужные мысли. Самое важное сейчас — узнать у Джено про выставки, чтобы зацепиться за любую возможность. Но, когда новое занятие начинается, тот опаздывает, лишая возможности спросить в самом начале. — Что с тобой такое?! — не выдерживает Донхёк, стуча пальцами одной руки по столу, другая же придерживает его голову для лучшего наблюдения за источником раздражения. И с каких только пор он так печётся о нём? — Разве? — Джемин вскидывает удивлённо брови и улыбается: привык строить из себя дурачка, когда оно того требует. Только с Донхёком такое не прокатит. — Да что ты? — он иронично пищит на него, прищуривая глаза и двигаясь ближе, и пытается что-то высмотреть. Джемин лишь выдыхает и, упираясь щекой о ладонь, устремляет взгляд в сторону доски. Хотя смотрит, конечно же, вовсе не на неё. В голове словно испаряются все проблемы и вопросы, мучающие его последние дни. Скоро пройдёт неделя, а он так ничего и не знает: куда ему идти, что делать, чтобы вернуться домой, и — самое главное! — как не влюбиться в Ли Джено. Джемин вспоминает вчерашний день и расстёгнутую на верхние пуговицы рубашку (эта картина слишком сильно крутится перед глазами до сих пор). Он замечает разницу в одежде: в университет тот одевается как полагается самому прилежному преподавателю, а на обычные прогулки — как простой парень, который любит свободу выбора (расстегнуть чёртовы пуговицы на рубашке, видимо, самая главная цель в его жизни). Так думается Джемину. Ему лучше бы не зацикливаться на лишнем, а искать выход из восьмидесятых годов в свои родные двадцатые следующего века. Он так сильно выделяет последние слова в мыслях, будто это чем-то поможет. Донхёк всё ещё бросает изредка косые взгляды в его сторону, беспокоясь о том, что происходит. Он не понимает до сих пор, как человек мог прилететь в другую страну безо всего. У него не укладывается в голове. Неужели вещи могут так просто выпасть из самолёта? Донхёк впервые сталкивается с таким положением дел, и оно кажется очень странным, необъяснимым, но — возможно, фактом. Не мог же Джемин соврать ему. Кому захочется быть без денег, одежды и прочих вещей первой надобности. Он вздыхает, надеясь, что на него обратят внимание, но ничего не происходит. Донхёк укладывает перед собой руки и ложится на них, прекрасно зная — его никто не побеспокоит. Он же — никому не нужен, верно? И когда занятие заканчивается, Джемин даже не успевает за Джено, как тот моментом скрывается за дверьми, сверкая макушкой. Чёрт подери! Он перебирает сотни ругательств, ведь не видит его даже при выходе из аудитории. — Какого чёрта так быстро… — М? — Донхёк потягивается, пытаясь побороть зевок, но не получается. — Я это у тебя хотел спросить, куда ты так шустро собрался. — Узнать о выставках, — бурчит Джемин, теряя последнюю надежду на сегодняшний день. — А! Можно сходить к нашему физруку, может, преподаватель Ли у него. Или в кабинете, где обычно они забирают какие-то общие документы. Но на него не особо похоже. — Не похоже что? — Так быстро свинтить сразу после занятия. Наверное, что-то случилось, — Донхёк внимательно разглядывает каждую эмоцию на лице Джемина, надеясь найти хоть какую-нибудь зацепку, но тот — закрытая книга, и каждое переживание сокрыто за сотнями страниц, которые нужно прочесть. На улице ветер ласкает их лица, приводя в чувства и освежая. Они идут вдоль дороги, ведущей к самому центру города. — Почему мы ушли? — Донхёк переживает, даже если у того на лице сплошное спокойствие, окутанное дымом сигареты. — Занятия закончились, разве нет? — Джемин улыбается. И только он один знает, насколько улыбка натянутая и выжатая. Единственный знает, потому что тренировал её очень долго, чтобы она получилась самой настоящей. Донхёк не отвечает. Он мирится внутри себя с мыслью, что не стоит лезть не в свои дела. Хотя очень хочется! Ему может выпасть возможность поговорить с кем-то по душам, а такие разговоры слишком ценные и запоминающиеся, греющие где-то под рёбрами, когда становится слишком паршиво. Но Донхёк не настаивает, утыкаясь взглядом в ноги, рассматривая носы ботинок и грустно улыбаясь. — Не хочешь сходить в кофейню? Мама прислала мне немного карманных денег, и мы могли бы потратить их на кофе и что-нибудь сладкое, м? Сладкое. Джемин обожает всё, что с ним связано. И как он может отказаться от такого заманчивого предложения? Конечно же, никак! Именно поэтому они заходят в ближайшую кофейню, чьи красные тёплые оттенки бьют в глаза. Джемин, наверное, никогда к ним не привыкнет, скучая по холодным спокойным оттенкам своей спальни. Они садятся за свободный столик у окна, через которое можно наблюдать за прохожими и текучкой жизни. Донхёк смотрит меню и заказывает себе кофе с молоком и какой-то десерт с клубникой. Джемин просит двойной американо и вишнёвый пирог. — Знаешь, было бы отлично, полети ты на Чеджу со мной. Моя мама готовит такие вкусные пироги, тебе точно бы понравились! — Донхёк радостный и возбуждённый. В его глазах горят яркие искры, которые, кажется, ничем сейчас не потушить. Джемин улыбается и молча кивает, вглядываясь в картинку за окном. Он знает, что никогда никуда не полетит: ни в этом времени, ни с Донхёком. Наверное, ему немного обидно. Самую малость. Может, какая-то его часть и хочет путешествий, чего-то нового и беззаботного. Но слишком не подходящий момент, и здесь он никогда таким не будет. Кофе аккуратно ставят на стол вместе с десертами, и девушка мило им улыбается, желая приятного времяпрепровождения. — Знаешь, — начинает Донхёк, не спеша отламывая вилкой свой десерт. — Если тебе не комфортно со мной, то скажи. Я не буду тебя доставать. Не хочу, чтобы ты думал, что я прилип к тебе и не отстаю. Иногда мне кажется, что я правда готов купить твою дружбу. Но какой в этом толк? — он пожимает плечами, и первый кусок отправляется в рот. Джемин не знает, что ему ответить. У него нет в планах оставаться здесь долго и дружить с кем-то, заводить отношения и вливаться в жизнь восьмидесятых. Он хочет остаться сам по себе, да только не получается при таком раскладе, как отсутствие денег. Но как ему сказать Донхёку? Тот не поверит ни единому слову. Наверное, Джемин и не против с ним подружиться, если бы петля времени не давила так сильно на шею. — Ты спрашиваешь у меня об этом, когда купил мне кофе и пирог? — его брови немного приподнимаются в удивлении. — Ну, — Донхёк смеётся, только как-то печально; а в глазах искры горят уже не от радости: в них тлеет надежда. — Как прощальный подарок? — и он снова улыбается, да так, что даже у Джемина что-то сводит в груди. Дальше они сидят в тишине. Один не торопится отвечать на сказанные слова, режущие где-то под рёбрами. А второй боится услышать правду, поэтому ничего более не говорит. Донхёк разглядывает линии на своей руке, думая, стоит ли сходить к гадалке, которую так рьяно до сих пор советует его мама. Внутри всё трещит по швам — снова. Кажется, лоскутки дают трещину. Ещё чуть-чуть, и они разорвутся на сотни мелких ошмётков. Сможет ли он их сшить в очередной грёбаный раз? Донхёк уже ни в чём не уверен. А ему всего лишь хочется согреться в чьих-то словах, шуршащих меж листвы тёплым летом. И он знает, что согреется ими даже в самую холодную зиму (только бы эти слова были ему сказаны). — Я когда-нибудь уеду, — Джемин наконец-то нарушает давящую тишину. — И тебе будет, наверное, больнее, — кажется, он впервые говорит вот так искренне. И Донхёк готов поверить всему, что тот скажет. — Ничто не вечно, — он улыбается, и улыбка становится светлее. — Лучше дарить приятные воспоминания, пока есть момент, чем жалеть об упущенных возможностях. Ведь важно иметь теплоту, что сможет согреть тебя в грустные вечера. Даже если это и было, оно навсегда останется в нас. Искренность мгновений никуда не уходит. — Правда? — Джемин усмехается: по-весеннему ярко, словно спустя тысячу зим он наконец-то почувствовал теплоту. Донхёк кивает. — Тогда давай плыть по весеннему течению вместе, пока не разойдёмся по исходу времени. Джемин встаёт, не в силах смотреть ему в глаза, и выходит из кафе, чтобы закурить. А у Донхёка в глазах — целая вселенная, собранная по крупицам из таких важных слов. И в груди загорается что-то новое, обёрнутое мягким пледом, с ароматом кофе и вишнёвого пирога. То, что останется с ним навсегда. Он подрывается, быстро достаёт деньги из кошелька, кладя их на стол, и выбегает на улицу. Волосы Донхёка слегка колышутся на ветру, позволяя ему играться с ними. Джемин не поворачивается на него, выдыхая дым из лёгких и устремляя взгляд куда-то высоко в небо, словно желая найти ответ на только что произошедшее. Тяжело вздохнув, он наконец-то смотрит на него, обернувшись. — Не вздумай потом реветь, философ, — и усмехается, туша окурок о подошву. — Я бы в твоём положении поберёг единственную обувь, а не раздавал советы, — Донхёк открыто фыркает ему в лицо, когда тот подходит ближе. — Спасибо за кофе, — Джемин хлопает его по плечу и едва заметно улыбается уголками губ. — О! Ты знаешь, что такое благодарность?! — Не язви, пока я не взял свои слова обратно. — Ладно, — Донхёк быстро мирится сам с собой и тепло посмеивается, вприпрыжку следуя за другом. Друг. Он, возможно, не верит до сих пор в происходящее, ведь думал, что Джемин не будет возиться с ним, когда совсем надоест. А теперь можно бесить его сколько угодно, и они никуда друг от друга не денутся, правда? Пока не придёт время, которое Донхёк уже ненавидит. Однако теперь его может согреть одно осознание — у него есть друг! Чёрт возьми, человек, который будет с ним рядом! — Обалдеть… — он шепчет себе под нос, чтобы никто не услышал, всё ещё борясь с осознанием такого знаменательного события. Донхёк не верит своему счастью, но греет искры в глазах: не хочет, чтобы те когда-нибудь потухли. Джемин медленно шагает в неизвестном направлении, не зная, куда дорога его приведёт. Он надеется, что в нужное место, где можно найти хоть какой-нибудь знак. Сердце щиплет от навязчивых мыслей о возвращении, ведь они с Донхёком пару минут назад стали друзьями. Но Джемин не останется здесь на вечность, любой день может стать решающим для него в той реальности, откуда он пришёл. Дома ждут Ренджун и Джисон. И этого должно быть достаточно, чтобы оказаться на своём месте. — Эй, смотри! — Донхёк тычет его локтем в бок, указывая подбородком в сторону какого-то ресторана. — Там преподаватель Ли. Видать, бежал на свидание. Джемина передёргивает. Ему как можно скорее нужно вернуться домой. — И что ты мне предлагаешь? Сорвать им встречу? — он нелепо смеётся, совсем не замечая, как позволяет печали проскользнуть во взгляд. С каких пор? — Ну, ты хотел так срочно узнать про выставки… — но изначально задуманное Донхёк не договаривает, прерывая и снова тыча несчастный бок. — О, они уходят! Давай подождём, может, им в разные стороны. — Разве в ваше время джентльмены не провожают девушек после свиданий до дома? — Джемин скептически приподнимает брови. — В наше время?! А ты из какого, из пятидесятых? — Донхёк корчит недовольную гримасу и закатывает глаза. — Они же не в романтической сладкой мелодраме, мой друг. К тому же, если он не пойдёт её провожать, возможно, и не свидание это вовсе! Тут дело наблюдений… Джемин не знает, что отвечать. Ему хочется, чтобы последнее оказалось правдой. И сам не понимает, почему так отчаянно надеется на то, что слова Донхёка подтвердятся. Внутри всё вмиг переворачивается, останавливается, и взгляд устремляется лишь в одну точку. Джено улыбается, отчего — Джемин уверен — вокруг его глаз образуются небольшие морщинки, а сами они формируются дугой в виде полумесяца. Девушка неловко заправляет волосы за ухо и кивает на прощание. Они расходятся. — Я же говорил, — Донхёк победоносно скрещивает руки на груди. — Вряд ли это было свиданием, иначе преподаватель Ли бы точно пошёл провожать её хоть до ближайшего угла автобусной остановки. Так романтично… — он почему-то кривится, словно завидует влюблённым парочкам на всём белом свете. — Ой-ой, — иронизирует Джемин сквозь смех. — Зависть — плохое чувство. — Ну так что, догонять будем? — Донхёк внимательно смотрит на него, вскидывая вопросительно бровь. — Я похож на дурака? — Немного. — Какой же ты честный! — вскрикивает Джемин, сам не ожидая от себя такой громкости. Только он понимает — Донхёк ничего не знает: почему у него такое поведение и чем забита голова. Именно из-за всех обстоятельств Джемин и правда выглядит как дурак. И его ужасно бесит этот фактор. — То есть ты хочешь сказать, мы не будем выглядеть как идиоты, если побежим за ним? — Я? Ни в коем случае! Но кого это волнует? — Донхёк смеётся и берёт его за руку, потянув за собой. А Джемин моргнуть не успевает, как они уже бегут в сторону Джено. Именно поэтому он никогда не общается с такими экспрессивными людьми, вытягивающими из него все эмоции и признаки жизни за один вечер. Ему чертовски не нравится притворяться тем, кем не является на самом деле. Но сейчас Джемин бежит вслед за Донхёком, пытаясь не сгореть от стыда, несмотря на то, что тот полностью прав: им должно быть плевать, кто и что о них подумает. Только точно ли такое мышление сработает в восьмидесятых? Из головы улетучиваются все мысли, за которые он как-то держался до нынешнего момента. И сейчас хочется насладиться свободой, проскальзывающей сквозь пальцы. — Преподаватель Ли! — Донхёк кричит тому вслед, весь запыхавшийся, и останавливается, не в силах продолжать движение. Джено оборачивается на голос и застывает в лёгком недоумении (что эти двое делают?). Он выдыхает и добродушно усмехается, ожидая, пока те доползут до него и отдышатся. — Еле успели, — Донхёк хнычет так, будто они опаздывали на самолёт. Однако билет в будущее, возможно, стоит прямо перед Джемином, но никто не узнает о нём. — Непривычно встретиться с вами вне университета, — Джено посмеивается и одаривает их тёплой улыбкой. — Если Вас можно было бы перехватить сегодня в нём, — Донхёк улыбается в ответ. — Но, кажется, у Вас были дела поважнее. Джемин удивляется его прямолинейности, ведь их никак не должны касаться встречи преподавателей вне рабочего времени. Да слишком уж интересно, что на самом деле происходит у Джено после занятий. Наверное, он мог бы даже остаться после них… Джемин тут же одёргивает себя и старается не думать о странных мыслях, лезущих в голову. Его должно сейчас волновать только одно — всевозможные выставки, где он сможет узнать хоть что-нибудь, дабы сдвинуться с мёртвой точки, пока разум не увязнет в более привлекательных вещицах. — Я продаю второй дом, — Джено переводит взгляд на Джемина. — Девушка всего лишь работник, что поможет мне. — Не думал, что Вы богатый! — Донхёк пытается всеми силами поддержать столь нелепый разговор, пока его друг наконец-таки соизволит спросить о выставках (не ему же они нужны, в конце-то концов!). — Может, будете помогать с деньгами Джемину вместо меня? Я лишь бедный студент, — и он разводит руками, опуская уголки губ вниз, да так, что ему может позавидовать любой актёр. Тот шустро бьёт его в бок, прося заткнуться. — Я подал заявку на стипендию для тебя, — Джено почти не отрывает от него взгляда, хотя самих глаз почти не видно за улыбающимися полумесяцами. — Придётся, правда, немного подождать. — Да? Спасибо, — Джемин старается держать себя в руках, но почему-то начинает немного нервничать. Однако он решает — поиграть будет намного увлекательнее, нежели упускать такую хорошую возможность. — Значит, отказываетесь брать за меня ответственность, — и его улыбка становится широкой и сияющей. — Ох, я должен? — Джено заметно удивляется, но лицо его совсем не выглядит злым, скорее загнанным в тупик. Глаза всё ещё прищурены, значит — он улыбается. Джемин следит, когда тот откроет их, чтобы понять хоть что-нибудь (только сам не знает, зачем), заглянуть глубже, чем позволено другим. Удивляется даже Донхёк, но виду не подаёт, сохраняя прежнюю позицию, а к ней добавляется и ещё одна — наблюдателя. Ему становится безумно интересно, чем всё закончится. — Не хотите? — Джемин резко дёргает бровью, да так игриво, что Джено опускает взгляд от его напора. — Вы подошли просто поболтать? — он принимает спокойное выражение лица, отчего становится немного не по себе. У Донхёка аж мурашки бегут от пяток до самой макушки. Им сильно влетит, если произойдёт что-то за гранью дозволенного (правда, они уже давно её перешли). И кажется, Джено не станет терпеть больше. — Мне сказали, Вы знаете почти о всех художественных выставках в ближайшие дни, — Джемин же игриво улыбаться не перестаёт. Тот лишь кивает, опуская свои чёрные хрустали прямо в его глаза. — Сможете подсказать мне, как на них попасть? — На все? — Джено удивлённо вскидывает брови, забывая даже до конца сомкнуть губы. — Да. Я не знаю, может, где-то можно достать расписание, если бы была какая-то бюллетень, например, — Джемин заглядывает глубже. Наконец-то. — Ему очень хочется проникнуться живописью Кореи, — подначивает Донхёк, обильно кивая. — Что же, — Джено задумчиво трёт переносицу, — на этой неделе ничего не будет, так что можешь подойти на следующей… — Следующей?! — Джемин не замечает, как разочарование выбивается из груди. Внутри всё переворачивается с ног на голову, опускаясь огромным камнем вниз. — Да, в любом случае завтра я не работаю, а потом идут выходные. Буду ждать тебя в понедельник, хотя занятий литературы у вас нет. Джено остаётся серьёзным, оглядывая улицу и словно теряясь. — И, — он тут же смягчается, улыбаясь и направляя взгляд на Джемина, — дай мне знать, если понадобится что-то ещё. Тот выдаёт лишь какое-то еле внятное мычание, опешив от всего сразу. Следующая неделя. Сколько ему здесь снова находиться? Однако последние слова сильнее оседают в груди. Джено принимает его игру? Джемин сглатывает, успевая услышать прощание и не глядя провожая его кивком. Чёрт подери! Ему лишь остаётся ждать ещё неизвестно сколько, чтобы узнать хоть что-нибудь. Но он не собирается сидеть на месте все выходные. Донхёк вырывает его из раздумий. — Ты что, только что флиртовал с ним?! Лицо Джемина озаряет задумчивая улыбка, в которой словно разжигаются искры маленькой победы. — Я? Ни в коем случае.