Сраный парадокс

Мерное постукивание колес и тихое покачивание Хогвартс-экспресса создавало в купе уют и спокойствие. Высокие облака неторопливо проплывали по ярко-голубому небу. Пейзажи, проносящиеся за окном, были еще по-летнему живыми, но чувствовалось в них неуклонимое приближение осени. Девушка у окна на узком диванчике оторвалась от созерцания местности и подняла взгляд на своих соседей. Два парня с одинаково взлохмаченными волосами, имеющими отличие только в цвете, сидели на диванчике рядом и спорили о так любимом ими квиддиче, пытаясь угадать, какими будут составы команд и итоги матчей в этом, последнем для них, учебном году. Напротив долговязый паренек держал на коленях горшок с едва различимым ростком и каждые 5 минут делал пометки в потрепанном блокноте с пятнами земли и неприятного вида удобрений на обложке. Длинноволосые девушки, расположившиеся вместе с любителем горшочных растений, листали журнал и иногда, прошептав что-то друг другу на ушко, тихо хихикали, окидывая все купе заговорщицкими взглядами. Кудрявая девушка улыбнулась с грустью во взгляде. Казалось, вокруг витала беззаботная радость, присущая, пожалуй, только этому чудесному возрасту, когда ты по праву пользуешься всеми дарами юности. Но Гермиона знала, что кроется за этой чарующей иллюзией. Джинни до сих пор кричала во сне, раз за разом видя смерть брата. Потеря Фреда стала тяжелым ударом для всей семьи Уизли. Гермиона до сих пор содрогалась, вспоминая помпезные похороны, устроенные министерством для павших героев. Миссис Уизли в голос рыдающую у могилы сына, ее мужа Артура, который неведомыми силами держался сам и удерживал всю семью. Гарри с прямой напряженной спиной и тяжелым взглядом. Тихого и потерянного Джорджа, который постоянно вздрагивал и оборачивался, словно пытаясь кого-то отыскать. Рона, который рвал и метал. Уже в конце церемонии, когда заместитель министра взял слово и вскользь заметил, что они постарались, ведь таких похорон не было даже у Дамблдора, милый и веселый Рональд набросился на минестерских работников с кулаками и криками. Когда братья его оттащили он все продолжал повторять: «где были вы?». А Гарри, добрый и самоотверженный Гарри, винил себя. Никакие доводы об угрозе всему магическому миру не доходили до его лохматой головы. Он был уверен, что эта битва была только его и он не имел права допускать до нее дорогих ему людей. Несколько раз за время, проведенное в Норе, Гермиона просыпалась от его взгляда. Проснувшись ночью, Гарри Поттер обходил комнаты своих друзей, подолгу стоя в дверях, словно безмолвный страж. Ему казалось, что они могут исчезнуть, раствориться в утреннем тумане, словно призраки. Время от времени Поттер ловил себя на мысли, а что, если это все мираж? А он лежит в Большом Зале Хогвартса, умирая в окружении уже бездыханных тел своих самых дорогих и любимых? Своей обретенной семьи? Но он быстро одергивал себя, ведь тогда бы в его фантазии маленький Тедди Люпин не остался сиротой без обоих родителей, улыбчивый Колин Криви не остался жить лишь в его фотоснимках, а хохотушка Лаванда Браун не была покрыта уродливыми шрамами… Сама Гермиона отделалась легким испугом, как любил ей в детстве говорить отец. Ее семья была жива. Она все сделала для их защиты. Память, отнятая у них в начале войны, еще не вернулась полностью, но колдомедики из госпиталя Святого Мунго давали благоприятные прогнозы. Иногда девушке казалось, что вот-вот и все станет как раньше. Солнце будет ярко светить, люди громко и искренне смеяться, любимые просыпаться вместе, а семьи отмечать рождение, а не смерти детей. Но это вот-вот ощущалось, как что-то непреодолимо далекое. В груди поселилась и плотно обосновалась тягучая и ноющая тоска. Она просыпалась в минуты спокойствия и уединения. Эта тоска открывала глаза ночью в тихой комнате, вставала у открытого окна под легкую развевающуюся на ветру тюль и смотрела в самую душу юной девушке под холодным светом звезд и тусклой луны. Война на всех оставила шрамы. Ее отголоски еще долго не затихнут в только начавшем восстанавливаться послевоенном магическом мире. Если они вообще когда-нибудь затихнут. *** В соседнем вагоне, ближе к концу поезда, еще одна компания обосновалась в таком же купе с узкими диванчиками по бокам от двери. Такие же подростки с поломанными судьбами и неподъемными испытаниями, выпавшими на их долю. — …поверить не могу, что они заставили нас это сделать! Едем туда как тупицы второгодники! — Не голоси, Панс. Мы ведь это уже обсуждали, — устало выдохнул Блейз, откидываясь на мягкую спинку, — Министерство во главе с Бруствером аннулировало все прошлогоднее обучение. И твои визги в мои чувствительные ушки этого никак не изменят. Драко поднял на друзей взгляд и поморщился. У него тоже не вызывала восторга идея заново проходить седьмой курс, но здравый смысл говорил, что те обрывки знаний, которые они вопреки всему успели ухватить за прошлый военный год, мало похожи на полноценное окончание магического образования. — Да ладно вам, старички мои, лучше представьте насколько хуже первокурсникам или вообще вторым курсам, нет перевода на третий курс — нет походов в Хогсмид, — весело пропел Нотт. Он как всегда являлся оптимистичным антогонистом нытью Паркинсон. Этакий слизеринский комик. — Это ведь для них прицепили этот жуткий вагон, да? — неуверенно, но при этом утвердительно проговорила Миллисента, как умела только она. На этих словах все неосознанно бросили взгляды в окно, на хвост поезда, как раз проходившего поворот за холмом. Последний вагон не был жутким, как окрестила его Булстроуд. Он просто был другим, новым. Конечно его пытались замаскировать или скорее стилизовать под весь Хогвартс-экспресс, но ему все равно не хватало аутентичности и уютности старого поезда. — Скажи спасибо, что в нем едут первачи, если бы нас заставили туда залезть, то даже Тео растерял бы весь свой юмор. Надо же было додуматься заколдовать магловский вагон, — фыркнул Забини. — Ты прав, дружище, — хохотнул Нотт, — Ведь было бы сложно сохранять оптимизм под оглушающий ор Панси. — Ах, ты, мерзкий… — начала было заводиться Паркинсон, но ее грубо прервали. — Здесь стало шумно. Пойду подышу свежим воздухом. Один, — произнес Малфой, поднимаясь. Последнее явно было обращено к Панс. Которая надула губы от обиды, сверкнув в спину уходящего Малфоя зелёными глазами. — Только дыши подальше от хвоста, детям вреден твой свежий воздух, — понимающе произнес Забини в спину друга. Драко едва заметно кивнул и вышел в коридор. В этот раз малышня не носилась мимо, всех самых мелких согнали в дальний вагон, а остальные курсы чувствовали себя слишком взрослыми для суетливой беготни. Все стремились провести время в купе с друзьями в ожидании тележки со сладостями. Все, кроме Малфоя. Он и так все летние месяцы провел в компании Блейза, Тео, Панс, Милли, Грега и изредка присоединявшейся к ним Даф. Точнее ту их часть, что не находился в камерах под Министерством. Его передернуло от мимолетного воспоминания сырой камеры с каменными стенами и деревянными подобиями кроватей на ржавых цепях, висящих на полусгнивших креплениях в вековой кладке. В те дни Драко чувствовал себя таким же сгнившим, словно это не доски, а его жизнь подвешена была на ненадежных штырьках. Малфой шел по коридору в сторону тамбура, в стотысячный раз прокручивая в голове события, произошедшие после Битвы за Хогвартс. В тот день, второго мая, когда пал Темный Лорд, Люциус, не долго размышляя, увел их с Нарциссой подальше от начавших прибывать авроров и выживших орденовцев, стремившихся схватить оставшихся егерей и пожирателей. Выйдя на дорогу в Хогсмид, семья Малфоев не сговариваясь аппарировала в родовой особняк. Вот только оказавшись на подъездной дорожке у главного входа в Малфой — мэнор, они поняли, что их дом давно перестал быть их домом. Слишком много видели эти стены и их обитатели за последние годы. И хоть самого Темного Лорда не стало, тень его деяний непоколебимо лежала на этих камнях и душах их хозяев. Повернувшись к родителям, Драко стоял и словно во сне смотрел, как подкашиваются ноги Нарциссы, а по щекам тонкими ручейками смывая копоть и пыль боя, струятся кристально чистые, совсем не аристократичные слезы. Как Люциус подхватывает свою жену, не давая ей свалиться на грубый камень дорожки, и сидя прямо на земле раскачивает, баюкает и гладит по волосам любимую женщину, как маленького ребенка. Драко впервые видел их такими. Он знал, что его надменный и холодный отец любит его прекрасную не по годам мать. Знал, что его заботливая и нежная мама не разделяла до конца взглядов мужа, но оставалась с ним всегда и везде. Знал, что его родители искренне и преданно любят друг друга, хоть и выглядят как ледяные статуи в глазах окружающих. Знал, что и он сам так же любит и так же любим родителями, хотя иногда воспитание Люциуса и бывало жестоко. В тот же момент, он не видел перед собой главу древнего рода аристократов, не видел хозяйку древнего поместья. Перед ним сидели молодой Люциус Малфой и юная Нарцисса Блэк, оплакивающие свои и его сломанные судьбы. У представителей рода Малфоев не было заблуждений, они прекрасно понимали, что вернулись в бывшее семейное гнездо на считанные дни, а может и вовсе часы, пока о них не вспомнят. Дальше воспоминания расплывались и скакали, как бешеные соплохвосты. Горящий камин в малой гостиной восточного крыла, молчаливая тишина, три последних суетившихся домовых, до которых не добрался Волдеморт и его слуги. Какой-то безвкусный чай с травами, кажется, они даже что-то ели. Индейка? Кролик? Мордред разбери. Уснули они прямо там, у камина. Никому не хотелось расходиться по холодным комнатам пустого поместья. А утром… утром за ними уже пришли. Было шумно, авроры отчего-то решили брать мэнор штурмом и залихватски выбивали двери и опрокидывали мебель. Никто не оказывал сопротивления, но седеющий толстоватый аврор, вязавший руки Драко, несколько раз ударил его в живот с неподдельной ненавистью. Моложавый мужчина с рассеченной бровью тащил Нарциссу за волосы, как дворовую девку. А уж про главу семейства не стоит и говорить, плюющего кровью и хрипящего Люциуса не пнул только старый аврор с грустными глазами, возглавлявший операцию по задержанию. Но ребят своих не останавливал, стоял в стороне. Понимал бывалый боец с высоты своего опыта, что невозможно остановить израненного горем, когда он чувствует близость возмездия. Он понимал каждого из своих бойцов, многие лишились близких и целых семей, а эти надменный ублюдки — аристократы, вон гляди, все живы-здоровы, сидят в своём поместье, чаи распивают… Драко вынырнул из своих мыслей, только когда почувствовал боль. Она всегда отрезвляла. Отец давно научил его не бояться боли. Исключением было разве что круцио от Лорда или любимой тетушки. Опустил глаза, с рассеченной костяшки медленно тянулась кровь. Капля за каплей. — Как глупо, — тихо проговорил и брезгливо поморщился слизеринец. Глупо. Глупо бить стекла. Злиться. Кричать. Реветь раненным зверем. Все глупо, — И проливать кровь, из-за которой проливалась кровь, — снова тихо себе под нос, — Репаро. Окно снова целое, а рука заживет. Как всегда.