Артик & Асти – Истеричка Бузова – Грустный трек
Следующим днём Киммиху пришлось услышать от бесхитростного Рюдигера любопытствующее "э, а ты куда, ты же не с нами больше?". Шлепнув как следует явно расслабившегося верзилу спортивной сумкой, Йозуа, копошась и отплевываясь, пошёл в подтрибунку к тренеру. Самое странное, что полузащитник и через неделю не сумел переварить: шедший со стороны раздевалок как у себя дома Марко сообщил ему то же самое. Киммиха повело; пускай в его глазах ты, Ройс, и близко не герой, но что ты ещё и крыса — вообще открытие, супер, класс, вот бывший капитан твой, называется. Блондин ершился и расстраивался; Марко молча слушал, стараясь не слышать и прогоняя взгляд по разминавшимся Тимо и Кевину. Отчего-то Йозуа всё же прикусил язык, подавившись пылкими обвинениями. Вышедший от Лёва вскоре после Ройса Матс сжал плечо друга, помогая чуть встряхнуться. Киммих присмирел и встретил галантное хуммельсово "на две недели, кстати: полуфинал и финал" задолбавшимся, серым "пошёл к чёрту". Но Марко-то знал, что его бывший капитан в таких направлениях не уходит, и благодарно пожал кончики смуглых пальцев. За участие, вмешательство, которое добавило веса произошедшему в глазах Лёва.***
— Ты что-то не ешь особо, — нечитаемо прищурился тер Штеген, достаточно долго уже смотревший, как Марко чинно журчил шампанское. И пялился в пол, прокручивая в голове по второму кругу их вчерашнюю операцию. Он рад; ему спокойно, что все по справедливости. — Горло, — Ройс очень натурально посипел, — побаливает. — Эклеры ведь, твои любимые, — зазывно протянул один, лимонный, другу Марк-Андре. — Да, и ты бы не налягал так на шампусик на голодный желудок, — косо посмотрел на Ройса Тони. — Прогуляйся лучше до пунша, — встрял, подхихикивая, с хилой улыбкой Дракслер. — Чё-то они там с рецептом намудрили... — Так! — растерявшийся от всех нападок, и без того непрочно стоявший на ногах Марко вскинул руки. Шампанское выскользнуло из его бокала, описав низкий полукруг, и забрызгало открытое плечико девчонки из параллели. На автомате проглатывая фырчания в ответ, Марко на скорую руку извинился. Ещё три дня назад Ройс много думал о выпускном, купил пиджак и брюки, сомневался, делать ли укладку. Сегодня вечером, стоя в спортзале гимназии под шквалом света стробоскопа, кажется, рассорившийся с Леви, который не его вовсе и отродясь не был, который шляется по их старбаксам с ухоженными девушками, а от Марка ему нужен только его рот... Ройс покрылся холодным потом, вечно рыскал глазами и озяб, вспотевший, у открытой двери, и настраивал себя лишь на то, что терять ему нечего. Меж оголенных плеч, цветастых лямок и чёрных пиджаков, отчего-то позволяя великолепной улыбке Лукаша освещать свои глаза, промелькнул Левандовский. Пищек так заливисто смеялся, очевидно цепляя всё внимание поляка и вызывая, — Марко до этого был убеждён, что это была только и лишь его фишка, — ленивую полусдержанную улыбочку против воли, что времени на промедление не осталось. Ройс закинулся остатками шампанского, чуть машинально не всучив бокал стоявшему справа Тони, как официанту. Но, ощущая возрастающий мандраж и потерю чувства реальности, остерегся привлекать лишние вопросы. Задвинув шампанское в глубь столика с десертами позади, выдвинулся, как на абордаж. Подоспевшие Хуммельс со Шмельцером, однако, всё равно проворными глазами латентных сплетников проследили его дефиле в центр зала. — Куда это он? — потёр шею Марсель, немного мнительно прорабатывая в голове сырую версию, что Ройс ушёл сразу, как они подошли. С удвоенным усердием в спину уплывавшего с какими-то пьяняще-неразумным вайбами Марко всмотрелись тер Штеген и Юлиан. — Роберт, — вывалилось капризно-сварливо по закону подлости, ведь Ройс хотел прозвучать совсем по-другому. — Чего? — Левандовский улыбался небрежно, как будто они продолжали получасовой разговор; но они заговорили первый раз за вечер. Марко всё понимал и всё же желал одновременно зажмуриться и выругаться. Галстук-бабочка вульгарно болтался вокруг шеи, дотрагиваясь до декольтированной на две пуговицы груди. Роберт смотрелся неопрятно, что было совершенно не в его духе, и в целом как парень из старых клипов Кэтти Пэрри. Которого бросит на темно-розовые простыни какая-нибудь красотка и проведёт при помощи него головокружительную ночь. Неизвестно, чего ждал Левандовский, но он выглядел именно как та сторона, которую поимеют. — Есть сигареты? — немец как можно легкомысленнее нахмурил брови, будто в самом деле озабочен уровнем никотина в крови. — Ну, — распахнул глаза Роберт, пытаясь не подать виду, но вдруг морально присобравшись. — И прикурить? — фыркнул, не собираясь отставать, как знающая себе цену девушка перед неудачливым ухажером. — Разумеется, — сквозь зубы и улыбку для замолкшего Лукаша, приобнимавшего за плечо, сказал поляк. У него ещё хватало самообладания быть чем-то недовольным. — Так идём курить, — с внушением поглядел снизу вверх карамельно-ушлыми Марко. "— Ты серьёзен? Хочешь этого? Сейчас, здесь? Я тебе не верю, это нелогично и не имеет ничего общего с тем, как ты покинул мою машину тогда, лисеныш." Это, пожалуй, и хотел, и должен был бы рубануть Роберт. Но именно он последний бы выдал свою растерянность, равно как и озабоченность другим. — Окей, пошли, — Левандовский нарочито небрежно хмыкнул, чтобы отметить складку-молнию, выползшую на бледный лоб немца. Они строили друг другу покер фейс, как спесивые семиклассники: по принципу "чем меньше любим — тем больше нравимся". И пускай Марко хотелось рвануть друга за руку, лишь бы он скорее выпутался из надёжных и топких объятий Лукаша, старшеклассник с железной выдержкой дал всему идти своим чередом. — Ангажируют? — прекрасный в неверном, томном свете дискотеки Пищек с шутливой ласкающей улыбкой отпускал Роберта. — Этому можно, — поляк ходил по ахово тонкому льду, цепляя и провоцируя, зная, что у любого вызывают только одобрительный смех их трогательные побеги на перекур. — Курить пошли, — просмотрев всю сцену для сторонних наблюдателей куда более шуточного и идиотского, чем для участников, сериала, пожал плечом Марк-Андре, отвернувшись. Матс слушал фоном по-деревенски ленивые, старые как мир хохмы о сладкой парочке курильщиков. И смотрел на открытую из-за духоты дверь спортзала, в которую почему-то никто не вышел. Наглеж. Совсем не типичный ни для Ройса, ни для Левандовского. Даже если вдруг они резко повзрослели на выпускном и осмелились это продемонстрировать, курить в туалете сейчас — совсем моветон. Роберт скорым шагом поспевал за нервно скорым Марко, вытирая липкие ладони о брюки. Не верил, что может и стóит надеяться на нечто, и, по правде, готов к чудесам от Ройса не был. У поворота в сортир последний ожидаемо властно, поторапливающе дёрнул поляка за руку, на себя. Марко оглядел его хищно — на самом деле, в проекте не имея, что сейчас делать. То есть, он знал и долго себя готовил, но... Это другое. Левандовский кисло повёл уголком губ, ощущая, что его тело солидарно с разумом — как обычно, — и там он также не готов. На такое унижение, пускай лишь в свои девятнадцать, он не подписывался. Но Марко проредил волосы пальцами, как расчёской, оттянув назад; супер сосредоточенный, развязал галстук-бабочку, снял пиджак и старательно уложил себе под ноги... Ройс умилял, и у Роберта появилась надежда на искру. Немец сжал зубы, что было в корне неверной техникой для того, зачем он по обыкновению преклонял колено перед Левандовским. Негромко, очень тяжко выдохнул. — Погоди! — в по-настоящему диком для себя смущении решился таки остановить его поляк. — Я... — агрессивно расстегивая брюки, мямлил Роберт, —... чёрт, извини. Ройс медленно взмахнул ресницами, также тяжеловесно-неспешно прикрыл веки. Отвёл глаза, покорно, равнодушно оставаясь на коленях, пока друг приводил себя в товарный вид. — Марко, — позвал, хотя не до конца подготовился. Почему-то страх опозориться заглушался почти благоговейным нежеланием заставлять Ройса ждать. — Надень, — без обиняков, как ждавший сигнала, всучил ему что-то в руку немец, не произнеся больше и слова и практически не глядя. Ненужной болью и взаимным разочарованием в памяти отозвался их последний толковый разговор. К грустной усмешке Ройса, Роберт не стал ни ехидничать, ни артачиться. Приторный, как от детской жвачки, запах "садовой земляники" ударил Марко в нос, до припадочной дрожи в коленях, на которых ещё устоять. — Это прощальный отсос? — требовательно вскинул глаза, призывающие молчать в ответ, старшеклассник. Левандовский почувствовал, как нервно пересохло в горле, и, как и предупреждал влажный взгляд снизу, приберег свои комментарии. Ройс сжал почти возбужденный орган в руке, погладив пальцами тёплую кожу. Поляк, обычно с наслаждением улетавший и оставлявший Марко там хорошо делать свое дело, удержался и не запрокинул голову. Почему-то на этот раз он не мог позволить себе не смотреть. Юный немец прилежно взял член в рот, сомкнув влажные от шампанского губы и положив ладонь Роберту на пах. Всё как и весь год, и даже появившийся между Левандовским и вечно обветренными губами латексный посредник не сделал большой разницы. Марко начал поводить головой из стороны в сторону, иногда вспоминая оглаживать языком. Поляк, цокнув, поблагодарил презерватив, спасавший хотя бы малость от зубов забывавшегося Ройса. Прикрывший всегда так преданно, карамельно смотревшие на Роберта глаза парень обхватил пальцами основание члена. Сосредоточивший всё внимание и силы на изучении рыжих немного выцветших локонов, чтобы отвлекаться и не быть громким, Роберт вдруг ощутил, как головка члена уперлась в стенку горла. Ройс оперся вытянутыми пальцами свободной руки о пиджак на полу, чуть запрокинул голову, и рот с гортанью образовали ровную линию. Левандовский покраснел от хлопнувшего по затылку наслаждения и неожиданности, едва ли не испуга, когда Марко продолжил. Головка оказалась в ещё более горячей тесноте, а язык немца стал работать систематичнее, проталкивая Роберта глубже. Поляк высоко простонал, вообще ничего не сумев с собой поделать, — это слишком чувствительно, жарко, туго. Кадык Ройса дёрнулся, и тот закашлял. Он закашлялся. Зазеленевшие ужасом глаза покорно-испуганно обратились к Роберту. Нет же, чёрт побери, нет! Он... Они только начали, и Марко не может запороть свой последний план в зачатке. Или он сыграет камео и сумеет, как и всегда? Немец почувствовал, что отвлёкся, потерял концентрацию, напряг горло. И худшее, чего Марко так старался избежать, ради чего умер от страха и стыда в пункте выдачи, забирая заказанный через интернет фаллоимитатор, на котором потом четыре дня тренировался, а из них два не мог есть без болевых ощущений. Секунды кашля сменились рвотным рефлексом. Марко упёрто попытался перетерпеть, кивнуть к себе... но он и на игрушке так и не успел наловчиться, добиться стопроцентной реализации. Левандовский успел увидеть раскрасневшееся пятнами лицо и очертания своего члена, когда Ройс сглотнул, наполовину вошедшего в горло. И всё случилось слишком суматошно. Немец, буквально давясь лаящим кашлем, резким движением вытащил член изо рта, завалившись вперёд. По коридору пробежали легкие праздничные туфли. Роберт с бесконечным, безжалостным сожалением и возвышающимся взглядом начал делать то, что умел в десятки раз лучше, чем чувствовать, — соображать, крутиться, действовать. Приглушенно вжикнула молния на брюках, натянувшихся по не до конца опавшему возбуждению. Подхватив Марко сзади под руки, Левандовский едва успел оттащить его к ближайшей кабинке. — Леви, у вас всё пут..? — ойкнул посередине фразы Тони, застыв, как на пороге дамской комнаты. — Да-да-да, — издевательски оскалившись через плечо, Левандовский подтолкнул немца, помог упереться руками в унитаз. — Видишь, его хоть сейчас на общую фотку, — Марко попытался, отходя от приступа рвоты, отплеваться. — Боже, ужас какой, — манерно поморщил лоб Кроос. — Ма-а-арко, — склонил голову набок, взглянув поближе на его лицо. — Он перебрал, — придерживая потерянного, смущенного Ройса, проговорил Роберт. Отметил запоздало валявшийся посреди сортира пиджак Марко. Почувствовал, что уже мог поворачиваться к Тони лицом. — Я говорил ему, — к облегчению поляка, нравоучительно обрадовался, несильно удивившись, Тони. Видимо, Марко Ройс сегодня побывал на ты с пуншем или шампанским. Хоть это и было мало похоже на парня. — Но офигеть, всё равно. Матс отправил меня, приглядеть за вами. Мне кажется, боялся, морды бьёте. Кроос изящно сложил руки на груди, качнул налакированной шевелюрой. Не похоже, чтобы он боялся, что Хуммельс попал в яблочко. Да и сдавать того с потрохами не особо смущался. — Тони, твою мать! — стирая с губ привязчиво-земляничную смазку, огрызнулся поднявшийся с колен Ройс. — Я здесь, вообще-то, и живой. Нахрена он мне сдался, — подсекая Роберта на выходе из туалетов, изобразил дружеский тычок под ребра. Не улыбаясь даже губами, не то что глазами. — А-а-а, — Кроос в смущении потер висок, — а разве это не твой, Марко? Левандовский у зеркала еле заметно закатил глаза, коротко выругавшись. Очередной фейл, типичный Марко. Рыжеволосый немец упрятал глаза, смахнув рассыпавшиеся из укладки волосы, и вернулся. Негнущимися пальцами резко поднял с пола напоминание о том, как только что потерял последние шансы в лице парня, который нравился. Все разы вместе взятые, когда Ройс царапал его зубами, не стоили и половины позора начать давиться во время минета и рвотных позывов. Левандовский задержался в сортире: на приход Крооса он среагировал, спору нет, как спецназовец, только снять кондом таки не успел. Марко не понимал, зачем людям интуиция, если у Матса её очевидно нет. Сидел тогда как плюшевая игрушка с Марселем, который сейчас на вечере уже как новенький. А мог бы напроситься к Ройсу в гости и вытирать ему большим пальцем аккуратно, бережно слёзы в уголках глаз от якобы эмоционального приступа. Зато сегодня послал гонца, чтобы помешать дурацкой, нерабочей и откровенно отчаянной, последней попытке Марко зацепить и урвать Роберта Левандовского. В общем, немец корил Хуммельса за промедление. Что бы он там, за мрачностью и взаимным игнором бывших не разлей вода друзей, себе ни удумал. — Анто-о-онио! Маркиньо! — упомянутый всуе парень поторапливающе, властно подозвал их рукой. — Наконец-то, вся наша латиноамериканская тусовка в сборе. Марко зашуганным щенком потупил взгляд, опустил голову, но тело встретило широкую ладонь на талии, поверх тонкой рубашки, приятной теплотой-истомой. Хуммельс потряс его беспардонно, затянув в объятия поглубже, проминая сильными пальцами ройсову талию. — Так, Марко, почему вернулись только вы двое? — жарко зашептал в ухо, так что как в воду опущенный Ройс не выдержал: хихикнул, дернув плечом от щекотки. — Где третий мушкетёр? Ушёл по-польски?¹ — Обещал вернуться, — буркнул Марко и почувствовал, что на телефон в кармане брюк пришло сообщение. — Прости, я отвечу. — Давай-давай, — миловидно, до одури невинно улыбаясь, Матс цепким взглядом проследил за ним до дальнего столика с канапе. Вообще, Марко не сильно удивился, что Левандовский запропостился фиг знает где, и чувствовал, что это не он пишет. Голосовое, от Юли. Ройс чертыхнулся, вознес глаза к потолку. Пережить бы решение наверняка высосанных из пальца проблем Юлиана. Hе потому что музыка льёт в уши и встряхивает столы и слушать будет напряжно. А потому что это Cascada, это Every time we touch: времена такие далёкие, что он ещё не чах по Леви, а истории разбитых сердец казались романтичными, потому что заканчивались — непременно — как в "Интуиции" с Джоном Кьюсаком. Несправедливое раздражение на Брандта, правда, скоро утихло. Ни один Роберт Левандовский не заставит Ройса обесценивать друзей, их заботы и жизни, а белокурый десятиклассник вообще один из первых в списке. Немец с яростной готовностью включил воспроизведение. Юли: Марко, ох... Я, кажется... Нет. Фак, Марко, я только что поцеловал человека, которого безумно люблю. Вот ведь чёрт. Я на седьмом небе, Марко. Позвони, как сможешь. Я не усну, в любом случае. Немец оторопело отнял трубку от уха. Посмотрел замыленным, невидящим взглядом на сияющую физиономию на аватарке звонившего с поразительными ямочками на розоватых щеках. Брандт никогда, ничего, ни разу не говорил о том, что положил глаз на какую-то девушку. Неужто такой сердечный секрет? И, боже, при всем самокопании и жалости к себе сегодняшним вечером, Марко ощутил невероятную лёгкость, почти облегчение: как же здорово, что Юли обскакал его. Счастливый Юлиан Брандт. Сперва старшеклассник хотел сразу же отзвониться. Но почувствовал, что в своём сейчашнем состоянии рискует всё испортить. Значит, стоит извиниться и послать голосовуху... Которая выдаст его с потрохами, наведёт Юлиана на нехорошие подозрения и испортит момент. Итого, Марко сторговался сам с собой на сообщение. Вы: Юли, чертов тихушник! Потом всё расскажешь. Она осталась довольна? Атмосферы ради, Ройс с каменным выражением лица добавил пóшло улыбающийся смайлик. Удивительно, что даже ради друга ложь о собственных противоречиях, буре внутри давалась ой как тяжело. По-видимому, Брандт валялся там у себя на кровати, в полной прострации, мусоля воспоминания о пухлых розовых губках бантиком. Ибо тут же начался набор ответа. Очевидно, не в состоянии проявлять терпение и печатать сообщение, очередное голосовое. Юли: Он не целовался раньше... Он, тот человек, которого я поцеловал сегодня. Это был её первый поцелуй. Настала очередь Ройса на короткое время выйти из кокона. Он реально офигел. Если только возлюбленная Юлиана не сильно младше, что вряд ли, то его первопроходчество — поразительный случай. Пусть он лишь на два года старше, но Марко не раз убеждался: девяти-, десятиклассники уже такие ранние по сравнению с ними. Но счастливо, от нервов слегка подорванный голос Юли... Возможно, ему лучше позвонить той девушке, а не домогаться комментариев Ройса, никому не советчика сегодня. Немец отошёл к открытой прохладе летнего вечера двери спортзала, наговорив самым капризно-сварливым, дурашливым тоном, каким только мог сейчас. Вы: Ю-ю-юли Бра-а-а-андт, кончай мне названивать, как сопливая девчонка. Руки в ноги, будь мужчиной и набери ту девушку. Не сомневайся: она рада будет обсудить всё на берегу, а не завтра, глупо подхихикивая тебе в коридоре и тоже не зная, кто вы друг другу. Последняя фраза оказалась каким-то заклинанием. Интуитивно, озираясь, Марко скосил глаза в поисках беззаботного Матса, но вместо этого поздно заметил крайне недвусмысленно подогребавшего к нему Левандовского. Дверь была слишком близкой и открытой, и немец никогда в жизни не был так готов позорно сбежать. Точнее, из двух позоров он выбрал бы меньший. Гораздо меньший. — Марко, Марко, Марко Ройс, — осторожничая, — походкой ветерана войны бочком подступался к нему поляк. Чуть ли не шептал. — Не несись. Все смотрят. И на йоту не поверив, Марко наивно обежал взглядом толпу перед собой. Встретился с темно-карими Хуммельса, замершим с телефоном у уха Марком-Андре, неловко переглянувшимися Кроосом и Дракслером — Левандовский снова прав. Ройс принужденно вздохнул, роняя руки по швам. — Марко, я не знаю, как подготовить тебя к такому, — брюнет подобрался уже на удивление близко, деликатно сжав кончики холодных пальцев Ройса. — И не хочу ходить вокруг да около, — с лёгким раздражением мотнул подбородком. — Маркиньо, нам надо порвать с этими отношениями. Немец уронил голову, задержал взгляд на крупных светлых ногтях Роберта. Просторный зал закружился в пурпурном ливне стробоскопа, опустел, будто вся параллель двенадцатых скрылась в мрачных кулуарах. Марко думал, что настолько пошлые расставания остались привилегией молодёжных фильмов начала двухтысячных. — Да, — невнятно выговорил, перестав молчать, только чтобы не выглядеть дураком. — О, боже, — ещё тише, внезапно ощутив, что голова загудела, виски зажглись самбукой. — Если ты уже состоишь в отношениях, — немец с нездоровой дерзостью усмехнулся, всё так же пряча горячие влажные глаза, — я дам тебе время, если ты ещё не пересмотрел свои планы на меня... — Роберт начинал говорить всё тише, с всё более явным польским в его немецком. — Я хочу, я готов начать всё с нуля. Без этих... минетов горловых и кафеля в туалете. По-настоящему. Ройс зарделся на "минетах", но, с трудом собирая мысли в кучу, потихоньку начал складывать слова Роберта в предложения. Ощущая мягкие, нервные поглаживания пальцев поляка на своих, Марко поднял немой взгляд, охаживающий кристалльно-голубые глаза и мимические морщинки от лёгкой улыбки. — В смысле... ты хочешь быть парой? — тонкие губы дрогнули застенчиво, недоверчиво. — Я сделал наконец то, что доказало, что я люб... — Марко вяло ковырялся в словах, погибая на глазах от их жалкости. — Ты сделал много того, чего совершенно не должен был, — потянул его ладони на себя Левандовский. — Я вёл себя по-свински, я трус, но ты... Ты, Марко, слишком соблазнителен. Это не твоя вина и не моё оправдание. Но, когда я понял, что могу ответить тебе — взаимностью, — мне показалось, что это конец. Лучше перевести всё в разврат и эксперименты, чтобы никто и ты в том числе... — Я купился, — опережая его, жёстко выдохнул игнорирующий взгляд глаза в глаза Ройс. — Ты ведь не с этой планеты, Леви, — поляк вскинул растерянно брови, — ты не ошибаешься. Вот, опять и снова прав. Я решил, что обязан суметь удержать тебя хотя бы на уровне резинки трусов. Я смирился, Роберт. Краем глаза уловив, что их путающиеся, пылко сцепленные меж собой руки начинают вызывать недоумение и мало приятное внимание, Левандовский отпустил Ройса, разгладив складки на лацканах его пиджака. — Марко, я за этот год пал на самое дно, — глаза Роберта отяжелели синевой, когда он стал отчитывать самого себя. — Прости меня, я был убеждён, что это заведомо проигранный матч. Но сегодня, после твоего... поступка, — поляк щадил Марко, был джентльменом с ним, — я укрепился в одном мнении, которое посетило меня после нашего последнего разговора. — В каком же? — с холодком кинул немец, неуютно поведя глазами. Что у него гордость без привязи: выслуживаться, извращаясь всё сильнее, для человека, с которым они даже и не любовники? — Никто ещё не заслужил, — Левандовский оперся локтями о плечо Марко, не пересекаясь взглядами, — чтобы ты делал для него подобное. Ройс беспокойно передернул плечом, стрельнув в брюнета глазами, но не смея более шевелиться. — Это только первый тайм, Маркиньо. Я принял решение, которое поможет нам выйти максимально сухими. Дай мне обнять тебя, если любишь ещё, — поляк самоуничижительно, выдавая всё притворство своей бравады, усмехнулся, но расставил руки, — и мы будем вместе. Марко мял пересохшие губы, поджимая настывшие на сквозняке ладони под мышками, бросал шустрые взгляды исподлобья. Сердце Ройса казалось необъятным, в нём всегда хватало места друзьям — старым, проверенным и совсем новым, — но Роберт, со всей их непохожестью, был роднее и понятнее многих. Первая такая ройсова страсть, по закону — самая непреодолимая, иррациональная и долговечная. Им было волшебно вдвоём даже в статусе друзей. На раздумья Ройс не взял и десяти секунд, горячий и на все готовый. Поляк только и успел, что подхватить Марко, бросившегося ему на шею, аккуратно под бедра, отклонившись назад под его весом. — И что это было? — обхватив подбородок, как эстет в Лувре, склонил голову набок озадаченно Марсель. — Слишком уж контрастно, — хмыкнул подошедший и потягивавший пунш через коктейльную трубочку Хуммельс. Систематизировав жару и холод в отношениях этих двоих, которую он ненароком отметил на вечере, Матс мог бы заняться составлением занимательного дневника погоды. — Поссорились, может, — филигранно выгнул бровь Тони. — А эти умеют? — со скепсисом, как о каких-то зелёных стажёрах в скандалах, высказался Дракслер. — Брось, — сладко улыбнулся, с тенью пустой, меланхоличной грусти Кроос, — все умеют. — Из-за того, что Роберт уезжает? — со всей простотой сделал точнейшее предположение Шмельцер, обратившись как будто к одному Матсу. — Кажется, — а прозвучало как "боюсь", — Марко ещё не совсем осознал, — тактично закруглил углы Пищек, посмурнев. Он не был уверен, что Левандовский вообще на серьёзных щах уже прояснил этот вопрос с Ройсом. Поляк осторожно снял руки с бёдер Ройса, призывая того спускаться с небес, — слезть с себя. — Пищек говорил, что ты искал меня тогда во вторник в Старбаксе, — только отпустив, Левандовский изящным движением притянул парня за плечо к себе, став нашептывать, немного сбиваясь. — Мне не нужно ничего знать, — стиснул зубы Марко, ощетинившись. — Ты готов был ждать, если у меня кто-то есть, — в поисках поддержки и ментального равновесия, немец нащупал пальцами полы пиджака друга, начал их мять. — Я тоже... Я готов... Это взаимно, Роберт. Несмотря на всю сладкую, льстящую и собственническую интимность "Леви", полное и настоящее имя Левандовского просто звенело, как хрустальное, на языке Марко. Благородное, как отлитое из чистого золота, и сейчас оно прозвучало преданно и взволнованно наповал. — Не мели чепуху, — скривился Роберт, — я сказал сгоряча. Не потерпел бы никого рядом с тобой. День — и вы расходитесь, точка. — И я, — с облегчением возможности не скрывать свои истинные чувства, влажно выдохнул Ройс. Нахмурился и провел ладонью по животу поляка, разглаживая бессмысленно складки белой рубашки. — Анна — давняя подруга, — Левандовский практически незаметно для оккупировавших их взглядов пальцем приподнял подбородок Марко. — Знаю, как звучит, — усмехнулся, с опозданием костеря себя за этот пошлый комментарий вслух. — Вам всё равно не было бы интересно вместе... Но нет, я должен вас познакомить. Должен был. — Поступай, как хочешь, — совершенно осчастливленный, не горел малодушным желанием выслушивать очевидное раскаяние Роберта. Поляк улыбнулся тому, какой же Ройс рыжий принципиальный лжец. Это казалось ужасным и ободряющим одновременно. — Подожди! — перехватил его за рукав Марко, когда Левандовский развернулся было идти к ребятам. — Как мы выйдем на второй тайм? Что ты придумал, чтобы мы... — немец слабо скривил рот, и в глазах отразилась позабытая огромная печаль, —.... чтобы можно? — Не надо, Марко, — потрепал его свойски-собственнически по уложенным волосам. — Вернёмся к этому завтра. — Ну-у-у! — совсем как обычно канючил, если Юлиан, на его взгляд, начинал нудеть, протянул Ройс. — Я не усну, мне кажется, — пролепетал, уже менее ретиво, куда-то себе под нос. — И за руку взять тебя хочется, — выдохнул безнадёжно, почти виновато. Роберт опять расхохотался — не белозубо, но солнечно, вольно и очень по-родному. Так, что его немец смог наконец расслабить плечи и, смущенный от им одним известной гордости, зашагал в ногу, как верный пёс. Вероятно, Леви прав, и нет нужды травить вечер, ставший для них уже волшебным и знаменательным, серьёзными разговорами. — Ну, вы ещё пососитесь, — прогоркло решил пошутить с дерзостью Дракслер, когда друзья с загадочными сияющими улыбками присоединились к компании. — Иди ты, — не переставая тянуть, — до боли, наверное, — бесячую улыбку и смотреть исподволь на Марко, мелодично вывалил Роберт. — У кого что болит, — красиво, — на вкус поляка, — слабо покраснел Ройс, выпалив с вызовом в роли самообороны. — Лучше слушайте сюда, — мигом привлёк общее внимание и перевёл тему Хуммельс, отметивший, как погрустнели большие добрые глаза Марселя. Каждый в себе, и все легко позабыли, что он только-только расстался с девушкой, которую, вообще-то, любил. — Мы с Марко на днях такую военную операцию провернули, что можно потомкам рассказывать. — Только, — успел вскрикнуть, взяв умоляюще руки Матса в свои, — без деталей, прошу! Роберт косо, погодя не успевая снять ушлую предовольную улыбку, задумчиво словил этот кадр со стиснутыми в тонких белых пальчиках смуглыми кулаками. — Я тебя услышал, Маркиньо, — добродушно подмигнул Хуммельс, похлопав его по рукам, снимая их. Вероятно, парень и не собирался палить всю отвратительную кулстори с сорвавшимся с цепи ревнивцем-Киммихом и чудом ставшим "разлучником" Каем, но лучше было подстраховаться. — Ну ты, блин, — расфыркался наигранно манерно Кроос, складывая руки на груди, — как сказал "без деталей", так всю подноготную узнать захотелось. — На самом деле, всё довольно скромно, — не обнажая зубов, расслабленно улыбнулся Матс. — Подкрутили гайки. — Ой, господи ты боже, — разворчался Шмельцер, — скажи ты по-человечески. — Не позерствуй. Хуммельс, конечно, как всегда беззаботно рассмеялся, намереваясь потрепать лучшего друга за плечо и выводя его этим ещё сильнее. — Марко и я, мы узнали о кое-каком неблаговидном поступке — мерзком, проще говоря, — одного товарища из нашей Боруссии. В сухом остатке, мы убедили Лёва дать делу ход и снять красавчика с оставшихся этапов. Полуфинала и финала, по удачному стечению. — Спортивное поведение идёт первым, — даже без кривой от неправильного прикуса ухмылки, сдержанно кивнул Томас. — Финалы, — задумчиво хмыкнул тер Штеген, — это болезненно. — Убедили, — громко подавился сарказмом Марсель, выпучив глаза, — Лёва? За это надо выпить. — Вечно ты утрируешь, — развернулся к другу, патетично потрясая руками, Матс. — Земля пуховиком его упертости, — без сожалений пожал плечами Ройс, чокнувшись с Марселем, но не добравшись до Мюллера, увернувшегося в последний момент. — Не чокаясь, — раззадоренно и боевито сверкнули хохочущие глаза Томаса, скрывшись за бокалом шнапса.