Шанс

Руки, которые я отпустила теперь преследуют меня во сне и гладят по волосам. Еще вчера, кажется, я смеялась так звонко, что на мой голос оборачивались прохожие, а сегодня будто пуста изнутри. Запихиваю в себя пищу, даже не пробуя на вкус, а в зеркале вижу вовсе не отражение, а скорее, немую просьбу — «только дотяни до вечера». Теперь я была точно уверенна, что депрессия не всегда настигает в три часа ночи, когда меня накрывает волна недосказанности и не понимая, но и в три часа дня, когда я громко смеюсь в шумной компании, но вдруг останавливаюсь. Дима ловит мой растерянный взгляд, тут же пересаживаясь со своего кресла на подлокотник и кладет свою теплую ладонь сверху. Пожалуй, он один из немногих, кто всегда считывает мое состояние по одному лишь взгляду и может понять, что со мной происходит. Мой шторм накрывает всегда неожиданно. Не в том месте, не с теми людьми, и не в то время. У него, кажется, никогда не бывает точного времени и расписания. — Так что, друзья мои, напоминаю, что пора бы уже начать готовиться к нокаутам, — Володя быстро пробегает глазами по красному блокноту и снова возвращается к нам. — Олег, ты уже подумал, кого возьмешь к себе в помощники? — Володь, мы еще слепые не отсняли, а ты уже сводишь нас с ума с этими нокаутами, — Винник устало трет переносицу, периодически поглядывая в свой гаджет. — Может мы уже вернемся к съемкам? — Хорошо, конечно, сидим, но как-то хочется уже домой, — Димка крепче сжимает мою ладонь, периодически бросая на меня свой взгляд. Мгновенно приходит осознания, что я не здесь. У меня просто не остается сил, и лишь дикая усталость выбивает меня из нормальной жизни. Хочется прижаться к первой прохладной стене и дико завыть от мыслей, которые с каждый днем накрывают хлеще любого урагана. Безвольное тело делает то, что положено, а мой одинокий островок тонет в пучине отчаяния, накрывая с головой без видимых шансов на выживания. Хочется чувствовать себя живой, но только вот без него не знаю как. — Подумайте на досуге об этом, пожалуйста, — мужчина громко захлопывает блокнот, разворачиваясь на прямых ногах. — А на сегодня давайте все. Увидимся на выходных. С Монатиком мы встречаемся уже на выходе из павильона, столкнувшись в дверях здания. Он галантно тянет на себя дверь, пропуская меня вперед и останавливается рядом, закуривая последнюю сигарету из пачки. — Хочешь поговорить об этом? — он смотрит куда-то в даль, обращаясь ко мне, а потом тянет новую запечатанную картонку, накрывая сверху зажигалкой. — Мы часто одни, даже если с кем-то. — Да, иллюзия счастья очень быстро испаряется, если на самом деле ты несчастна. — Но я же видел, что твои глаза светились, — мужчина оборачивается ко мне, медленно втягивая воздух до самого фильтра. — Мне хорошо с ним, — шепчу тихо и останавливаюсь. — Но ему от этого только больно. — Перестань множить скорбь, Тин, — слабо улыбается, обхватывая меня за плечи. — Когда боли заживают — это, конечно, страшно. А что, если вы родные души, которые искали всю жизнь именно друг друга? — Он хороший парень, Дим… — Нет, не хороший, — глубоко выдыхает, перебивая меня и согревает своим дыханием мою щеку. — Хороший он только с тобой. Рано или поздно все сложится в красивый узел, и ты узнаешь, для чего все это было нужно, а сейчас не отпускай его из-за своих страхов, иначе тебе придется до конца дней искать того, что ты однажды нашла, но испугалась и не сумела полюбить. И пока я складывала мысли воедино, Дима покинул мою скромную компанию, прыгнув на переднее сидение черного мерса. Неожиданно становится так страшно, что единственным спасением становятся слезы — вырвавшиеся наружу эмоции, переполняющие изнутри. Они точно так же ищут выход, как и я, но только вот со временем его находят, а я навсегда остаюсь с этой нуждой одна. — Тина Григорьевна, мы едем? Водитель подъезжает к самому центру павильона, приоткрывая металлическую дверь. Сильнее кутаюсь в теплый шарф и неуклюже заваливаюсь на заднее сиденье машины, попутно обнаруживая в глубоком карме свой мобильный. — Нам куда? — Домой, Виталик, — выдыхаю тихо. — Мы едем домой. Жалкий замок входной двери, на удивление, поддается с первого раза и я устало приземляюсь на пуфик прямо у входа, лениво обхватывая отекшие стопы. Вытягиваю из кармана телефон, который безжалостно разрывает от входящих сообщений и не сразу замечаю вторую пару обуви, аккуратно сложенную у шкафчика в коридоре. Поднимаюсь в спальню, облокачиваясь на дверной косяк и замечаю на застеленной кровати своего мужчину. Уголки губ непроизвольно тянутся вверх. Он что-то тихо бормочет во сне, смешно морщит нос и сильнее тянет плед на себя, укутываюсь почти по горло. Подхожу ближе, едва касаясь продрогшими пальцами его щеки и он тут же ловит их в свои объятия, подкладывая каждый под разгоряченную щеку. — Я тебя ждал, — говорит тихо, но так и не открывает глаза, поправляя слегла взъерошенные каштановые волосы, изгибаясь в легкой усмешке. Улыбаюсь в ответ и сама ложусь рядом, рассматривая каждый изгиб на его лице. Я его люблю. И как бы я не противилась, он значит для меня гораздо больше, чем все, кто был до него. Он принёс в мою жизнь множество новых красок, чувств и ощущений. Уничтожил все стены, что я так старательно выстраивала вокруг себя долгие годы. Он разрушил мой мир до основания и собрал его заново. По кусочкам. По — своему. Его любовь лечила все раны во мне, и у меня нет больше других вариантов, если не любит его, ведь он сделал мне самый дорогой подарок — подарил мне меня. Вот он, наш шанс, милый. Спасай меня от самой себя, ведь большего врага у меня нет. Я проиграла в этой борьбе, но я так рада, что вселенная позволила мне встретиться с тобой. — Простит ли нас Бог, за то, что мы творим друг с другом? — шепчу тихо, обхватывая ладошками его шею и притягиваю ближе. — Где я тебя нашла такого? И за что я тебя заслужила? — Жизнь, конечно, будет не легкой, наоборот, очень трудной, но я готов бороться с этим, потому что ты нужна мне, — он вежливо улыбается, утыкаясь лицом в длинные светлые волосы и вдыхает родной запах. — В глубине души ты хочешь, чтобы тебя полюбили и никогда не отпускали. Ведь так? Он говорит всего пару слов, и, сам того не понимая, касается ими до дна моего сердца, где десятки осколков вдруг склеиваются, снова становясь единым целым. Что может дать один человек другому, кроме капли тепла? И что может быть больше этого? Мне больше не хочется быть сильной и смелой. С ним я становлюсь маленькой, хрупкой и слабой, спрятавшись за широкую спину большого, могучего и бесстрашного. Он позволяет мне раствориться, быть нежной, уступчивой и послушной, и я на минуту прикрываю глаза, вдыхая воздух абсолютного счастья, витающего этой ночью в нашей спальне. Томящее тепло пробегает по коже, и я выше запрокидываю голову, шумно выдыхая от тактильных прикосновений. Дан пробирается под низ футболки, слегка сжимая вздымающую грудь и резко целует в губы, надавливая пальцы сильнее. С трудом сдерживаю крик удовольствия и глубоко вздыхаю, утыкаясь носом в его предплечье, пока он накрывает мой рот своим, глуша звуки. Его руки спускаются ниже на талию, сжимая бока. Рывком дергает завязки от бюстгальтера и стягивает его вниз, закидывая ногу на свое бедро. Поддерживая меня одной рукой, он проделывает тоже самое со второй ногой, приподнимая меня и вдавливая в кровать. — Д-а-а-н, подожди, — прикусываю его нижнюю губу, пробираясь рукой между склеенными телами. — Если я вдруг позову тебя на нокауты со мной, ты согласишься?

***

Через месяц появляемся вместе в павильоне, деля одну гримерку на двоих. Монатик вежливо пожимает его руку, не скрывая радости, что сегодня он с нами и косо поглядывает на меня исподлобья, сообщая Дану, что его тут не хватало. Подхожу к ним ближе, целуя его в щеку и лишь когда мы остаемся одни, шепчу ему тихое «спасибо», понимающе прикрывая глаза. Он целует меня в висок, в смешную родинку на подбородке и между лопаток. Обнимает, когда я ненавижу весь мир и жутко трясусь от волнения в стенах павильона между бесконечными съемками, контролируя мои эмоции. Он — как вернуться домой в сорок пятом году. И теперь можно с точностью сказать — я дома.