Loyalty to the end

Время близилось к полуночи. Ким сидел в пижамных штанах в своей домашней студии, попивал кофе и кропотливо листал интернет-ссылки на макбуке. Сна у него не присутствовало ни в одном глазу, а вот лопнувших сосудов было там хоть отбавляй. Вообще Ким всю жизнь был человеком, не склонным большое количество времени проводить во всемирной паутине и социальных сетях в частности. И с возрастом эта привычка в нём не зародилась тоже. Но недавно вышедший сингл обязывал выполнить некий долг перед собой, группой и самой Вселенной. А конкретно задачей Кима стало выяснить, не слили ли благополучно их новую песню вприкуску с ремиксами на какие-нибудь нелегальные сайты. Наивный Ким не понимал, что те же отчаянные русские фэны, коих осталось в мире пять калек с половиной, едва ли сингл засветился в сетях, уже имели на руках около двенадцати вариаций ссылок для скачивания, в том числе во flac-формате. Возможно, оно было у них даже ДО того, как Trisol залили сие творение на спотифаях и других официальных платформах. История это умалчивает. Но вы же знаете. Эти русские... Как бы то ни было, именно с феноменом русскоязычного фанатства Киму предстояло столкнуться сегодня в ночи. Даже можно сказать — врезаться в него на всех парах. Но об этом чуть позже... Сейчас в студию зашла Гюро в домашнем халате и с чашкой какао в руках. Она обеспокоенно смотрела на осунувшееся бледное лицо Кима, подсвеченное холодным светом экрана, и тихо вздыхала. — Дорогой, уже поздно. Не засиживайся слишком, ладно? Я тебя жду. Льюнг, не отрывая взгляда от компа, махнул в её сторону рукой. — Да я быстро. Ты же знаешь, не засну, пока не смогу убедиться, что всё в порядке. Гюро вздохнула ещё глубже прежнего. — О да. Я знаю. Уж если тебе в башку стукнуло... — Что? — Ничего, милый. Жду тебя! И Гюро тихонько прикрыла за собой дверь. Ким с ехидной улыбкой уже поудалял контент со всех пиратских европейских платформ и сейчас искал контрабандные источники своего нежно лелеемого творения через банальнейший гугл-поиск. Вот он добрался до второй страницы результатов. «Ага! Ссылка на кириллице. Обычно это автоматически означает какую-то нелегальную хрень. Ficbook, что за странное название...» И ничего не подозревающий Ким прошёл по вышеозначенной ссылке. Он недоумённо уставился на представший перед его глазами текст. Оного текста было весьма немало. Неужели кто-то накатал такой крупный и подробный обзор на едва-едва вышедшие песни? Да ещё и на русском? Хм, это казалось как минимум любопытным. Ким автопереводчиком затранслэйтил страничку на английский и приступил к чтению первых абзацев. Нет. Это не было похоже на обзор. В начале Ким увидел собственную же цитату, а далее всё разворачивалось... в обыкновенный рассказ. Или не совсем обыкновенный. Ким припомнил, как такое называется. Это был... фанфик! Кто-то написал про них фанфик? Кто-то из русских?! За всю свою тридцатилетнюю с гаком карьеру Ким ни разу не сталкивался с этим феноменом. Хотя и слышал, что про некоторые другие группы фанаты пишут подобное гораздо чаще. Льюнг примерно прикидывал, что оно собой представляет. Он по-дедовски пощёлкал языком, но это не отменяло того факта, что любопытство его усилилось в разы. Он продолжил читать текст, не обращая внимание на несовершенства автоперевода. И чем дальше вчитывался, тем сильнее расширялись его глаза. «Это про меня. И про Алекса. Про нас с Алексом... О Господи...» Перед внутренним взором Кима очень живо нарисовалось изнурённое бородатое лицо его товарища по группе. Картина эта, ярко отразившаяся в сознании, невольно вновь расшевелила в душе привычное беспокойство. Алекс уже две недели лежал в ревматологическом отделении, восстанавливаясь после очередной операции. На протяжении всего этого времени он не выходил с Кимом на связь и не светился в социальных сетях, но через Мари Льюнг знал, что с ним всё относительно в порядке. И только нынче утром Ким получил короткое сообщение с предложением встретиться послезавтра и выпить вместе кофе. Преодолев свои не самые приятные ощущения, он продолжил чтение. И вскоре пожалел, что не додумался взять в свою микростудию напиток покрепче. Лицо Кима вспыхнуло от нахлынувших чувств, главным из которых оставалось возмущение. Он прикрыл рот сжатой ладонью, и продолжил поражённо скользить глазами по строчкам, не в силах прерваться. В проклятом воображении всё воспроизводилось в живейших красках, пробуждая внутри острый микс из полустёршихся воспоминаний и больных фантазий. В тексте не было лишней пошлости и минимум физиологии, но повествование разворачивалось в настолько интимном ключе и было прописано так правдоподобно, как будто автор пребывал в твёрдой уверенности, что в реальности было так и не иначе, и даже более того — стоял рядом со свечкой в руках и видел всё своими же глазами. Ким не понимал, как можно писать такое о существующих живых людях, которых ты совсем не знаешь, и у которых к тому же есть семьи. В то же время он не мог не заметить с лёгкой паникой, что тело его отзывалось на воображаемые сцены весьма не многозначно. Дочитав до конца, Ким чертыхнулся и прикрыл глаза, пытаясь выровнять дыхание. В памяти его всплыли события очень далёкого прошлого, к которым на протяжении всех этих лет он старался лишний раз не возвращаться, ибо давно всё для себя определил и принял решение идти только вперёд, не оглядываясь. Но сейчас, по прочтении этой возмутительной зарисовки, барьеры Кима не могли не ослабнуть. Они прорвались в нём, затопив сознание воспоминаниями полностью. Разудалые пьяные «оргии» Seigmen в девяностых, в которых они все сблизились настолько сильно, что коснулись самой грани дозволенного, практически её перейдя. И ранние годы Зеро, когда парни в составе новоиспечённой группы колесили по Штатам, пробуя на пути всё нелегальное, до чего только могли дорваться. Перед глазами стоял Алекс, молодой и счастливый, согласившийся покинуть родной дом и последовать за Кимом и его американской мечтой хоть к чёрту на рога. Именно в то время они стали друг для друга самыми близкими из всех людей. Льюнг вспомнил и наиболее старательно игнорируемый эпизод о том, как впервые они пересекли эту «границу» по-настоящему. В полуразрушенной после ночного афтерпати комнате Villa Carlotta, когда остальные участники погнали продолжать банкет в ближайший бар, а они остались с Алексом вдвоём — пьяные, вымотанные и почти обезумевшие от алкоголя, наркотиков и бесконечных выступлений, но ловящие при этом неописуемый кайф от своей молодости, бьющей через край энергии, этого бешеного «звёздного» образа жизни и друг от друга. В ту ночь, после того, как всё случилось, Ким прижимал к себе улыбающегося во сне Алекса, гладил его умиротворённое красивое лицо — такое красивое, что умри всё живое — и срывающимся голосом шептал в спутанные тёмные волосы первые в своей жизни признания в любви. Никогда и никому до сих пор он не говорил таких слов. Он клялся, что не отпустит его, и молился про себя всем известным и неизвестным богам о том, чтобы этот момент никогда не заканчивался. Ким глубоко вздохнул. К нему пришло понимание, что заснуть сегодня будет ох как непросто. Он закрыл крышку ноута и направился в комнату к жене. — Милая, я сегодня устроюсь на диване, хорошо? Голова опять... Голос Гюро прозвучал сонно. — Конечно... Ложись. Ким стянул с кровати подушку, взял плед и поплёлся в гостиную. Он был будто бы немного не в себе, его мозг разрывался от ретроспектив, а ожесточённое желание, скопившееся в теле, просило о скорейшей разрядке. Льюнг улёгся на спину и вскоре уделил этому должное внимание. Он позволил себе отпустить свою фантазию окончательно, проигнорировал острый стыд и колкое чувство вины перед семьёй и перед самим Алексом — с трудом отстранился от этих мыслей. В сознании не осталось ничего, кроме бурной смеси из недавно прочитанных сцен и реальных воспоминаний. Чувственный голос Алекса из прошлого практически на уровне слуховой галлюцинации звучал в его ушах, перекрывая привычный стоящий там тиннитус, и Ким ясно воображал себе его — юного, сгорающего от вожделения и готового буквально на всё. Когда всё кончилось, расслабленный Ким, глубоко дыша, уставился в потолок. Он давно, очень давно не разрешал себе подобного, боясь пробудить старые чувства и исказить ими те здоровые, практически братские отношения, которые установились за последние несколько лет у них с Алексом. И как бы хреново это ни звучало, их общее единение стало особенно ощутимым после того, как Ким узнал о его болезни. В течение шести лет она развивалась довольно стремительно и уносила очень многое из жизни Алекса, но в то же время заметно улучшила его отношения с близкими — и с Кимом в частности. Боль по-настоящему сплотила их, и за это время Льюнг стал смотреть на Алекса совсем иначе. Страшный недуг не испортил его характера, не озлобил, а напротив: проявил в нём такую глубину и силу духа, о которой Ким прежде не подозревал. Вокалист соглашался пить любые жёсткие лекарства и терпеть побочки, чтобы продолжать выступления, он никогда не жаловался, хранил достоинство, а на любые вопросы о самочувствии привычно отшучивался. Хотя невооружённым глазом было видно, как трудно ему это даётся. Ким нахмурился и закрыл глаза, его губы сжались при мыслях обо всём этом. Живущий сам со своей постоянной болью, разрушающей его самого и в то же время созидающей в творческом плане, он готов был многое отдать, чтобы в жизни близкого ему человека никогда подобного не случалось. Ким сел на диване, низко опустив голову. В этот момент его сердце вдруг переполнилось огромным, тёплым и чистым чувством, и было оно таким сильным и пронзительным, что Киму захотелось срочно дать ему выход. Не важно как: через музыку, слова, какой-то жест — оно нуждалось в том, чтобы незамедлительно попасть в мир. Льюнг разблокировал смартфон и открыл заметки. После небольшой паузы он начал писать. Он ощутил, как в горле встал ком, но это не мешало словам приходить к нему свободно и искренне, рождаться под похолодевшими пальцами прямо на ярком экране. Это были слова, которые он хотел сказать уже давно. «Личная записка. Бро. Хотел написать тебе и сказать несколько слов. Уже в третий раз за немногим больше года тебе делают операцию по поводу артрита. Вся эта боль и страдания кажутся нескончаемыми. Снова это будут месяцы на скамье запасных. Не могу выразить, как много восхищения я испытываю к тебе. Ты держишь голову высоко. Никогда не жалуешься. С нетерпением жду завтра, чтобы увидеть тебя и выпить вместе чашечку кофе. Прошла уже пара недель твоего отсутствия. Будет здорово поболтать про следующий сингл, о новых идеях, стаффе и последних сплетнях. Мне так повезло, что ты мой товарищ по группе. Не остается ничего, кроме уважения к тебе, дорогой Алекс. Вместе во всём этом, бро. Навсегда. Верность до конца. Ким»