Десять оттенков рыжего

Когда первый шок прошёл, Слепой ощупал сам себя на предмет жив-мёртв. Вроде бы все на месте. Он дышит, слышит, чувствует и… видит. Оказалось, что смотреть это очень больно. Слишком много света, слишком много деталей, слишком много того, что не имеет имен и названий. Обрушившийся на него мир пугал и сбивал с толку. Может, он все-таки спит, и это сон такой? Но таких ярких и болезненных снов он еще не видел. Он вообще во сне никогда «не видел». Ему всегда снились только звуки, эмоции, ощущения и голоса. Больно — значит живой. Значит, он не в каком-то там раю, а в… А вот хороший вопрос. Где же он? Первое время приходилось все время сверяться со своим привычным, тактильно-слуховым и обонятельным опытом. Допустим, это земля или асфальт? Чтобы определить, надо закрыть глаза и провести тонкими длинными пальцами (тоже впервые их увидел, долго разглядывал) по поверхности. Шершавое, твердое, пыльное, с трещинками, мелкими камушками, которые больно колются под босыми ступнями и царапают подушечки пальцев. Значит асфальт. Теперь открываем глаза — сверяемся. Вот трещинки, они расползаются мелкими бороздками. Какого цвета асфальт? Новые глаза не сообщали ему никакой информации. У цвета не было имени. Это тоже стало открытием, оказывается, цвет всегда был привязан к какому-то названию. Слепому пришлось вспоминать устойчивые словосочетания со словом «асфальт». Чаще всего используется определение «серый». Это и есть серый? Серый асфальт. Хорошо. Вернее совсем не хорошо. На территории общины не было асфальтированных дорожек — это он знал абсолютно точно. Асфальт заканчивался за час до приезда в деревню. Он это тоже знал. Значит он не в общине. Вот только где? Сочетание запаха еды, кофе и табака подсказало Слепому, что он зашел, скорее всего, в кафе. Он был голоден, к счастью, оказалось, что здесь кормят бесплатно и без объяснений. Съев какую-то незнакомую пеструю бурду, на вкус оказавшуюся салатом и супом, Слепой думал, что ему делать дальше. Надо было как можно быстрее выбираться отсюда, к отцу, к Рыжему и его семье. Кроме барменши обратиться было не к кому. Первый двуногий, которого Слепой увидел собственными глазами, оказался женщиной. Людей идентифицировать оказалось проще, чем неодушевленные предметы, они двигались и обладали достаточно большим количеством типовых признаков. Каштановые подкрашенные волосы торчали из-под наколки, в коралловых губах торчал дымящийся бычок. Женщину Слепой опознал все-таки по голосу. —  Куда ведет эта дорога? — глупый вопрос, но ничего другого он не придумал. На вопрос Барменша отреагировала соответственно: — Смотря в каком направлении идти. Ты на Границе, пацан, а здесь о карте не спрашивают. — Мне не нужна карта. Мне надо домой. Как отсюда до города добраться? Тетка вытерла руки о грязный фартук, пожала плечами и уточнила:  — Так в город или домой? Слепой не любил, когда собеседники его разыгрывали или держали за идиота. Он всегда определял, когда говорящие с ним начинали за его спиной подавать друг другу какие-то знаки, считая, что он не заметит, не понимая, как предательски меняются их голоса. Он пока не умел считывать нюансы человеческого лица, и по выражению теткиной физиономии, не мог понять, она шутит, издевается или ей все равно. Но интонация у нее была ироничная, как у Черширского подлюки в сказке про Алису в Стране чудес. — В город. Домой. Барменша впервые посмотрела на него с интересом. Неожиданно он вспомнил важное: — А можно я от вас позвоню? — он помнил наизусть телефон Рыжего и отца. Как же он сразу не сообразил! — Бойся своих желаний, мальчик. Значит, тебе нужен транспорт? — прищурив вымазанный тушью глаз, спросила женщина. Не почуяв никакого подвоха, Слепой кивнул. И добавил:  — И позвонить. — Ну смотри. Посиди тогда, к тебе подойдут. Посидев для порядка минут десять, Слепой быстро соскучился и решил для разнообразия зайти в уборную. Войдя в тесную кабинку, чуть ли не сразу уперевшись коленками в толчок, мальчик повернулся и вздрогнул. В кабинке он находился не один. Через небольшое окно на него смотрел такой же невысокий, как он, черноволосый парень примерно одного с ним возраста. У того, другого, были очень светлые, почти белесые голубые глаза, тонкий рот, и он подозрительно точно копировал все движения Слепого. Только через пару минут до него дошло, что он впервые в жизни видит собственное отражение. Он замер. Не понятно, нравится ли ему его лицо. Для верности даже провел по нему рукой. Слепота избавляла его от целого ряда рефлексий, связанных с телом. Тысячу раз он слышал от ровесников и взрослых рассуждения на тему «красивый-некрасивый», «симпатичный-уродливый». И хотя ему в лицо никто такого не говорил, но он знал, что любое физическое увечье и вообще любое нарушение здоровья, в человеческом мире именуется уродством. Он знал, что некоторые его даже побаиваются. Избегают общения и лишний раз не приближаются. Рыжая рассказывала, что некоторые дети даже не могут смотреть на него, потому что не знают, куда он "глядит", и вообще глаза у него "потусторонние". Ну не знаю, по-моему, обычные глаза. Но я других и не видел в общем-то. Я страшный? Но отражение в зеркале не было пугающим. Сравнивать было особо не с кем, но вроде он ничего. Нет, не страшный. Я красивый? Он рассматривал себя так долго, что даже забыл, зачем сюда пришел, а потом в кабинку постучали, требуя освободить, и он вернулся в зал. Там его уже ждали двое. Один какой-то скособоченный (голова его была свернула влево, и он припадал на правую ногу), второй криво улыбался. — Это тебе нужен транспорт, пацан? Ухмылка растянулась в оскале, во рту сверкнули металлические зубы. Когда его дотащили до фургона, Слепой уже почти перестал сопротивляться, болели ребра, скособоченный больно ударил поддых и скрутил руки, его бросили лицом в пол. — Кому тут до города?! — железнозубый хрипло хохотал, нависая на подростком, изо рта у него отвратительно воняло какой-то гнилью, — люблю новеньких прыгунчиков, знаешь ли. Нежных и глупых. Сейчас мы с тобой прокатимся с ветерком, родной. Прямо до города. Продолжая удерживать, и зажимать рот, Скособоченный приподнял Слепого и усадил рядом с собой. Затем железнозубый задрал ему рукав рубашки (вот, вот это — страшный человек, зубы страшные — краем сознания умудрялся делать мысленные пометки Слепой) перетянул руку выше локтя резиновым жгутом и достал невиданный еще, блестящий предмет. Касание тонкой иглы к коже, знакомая боль - шприц. Вместе с бесцветной отравой по телу пошла дрожь, Слепой последний раз предпринял отчаянную попытку вырваться и что есть силы вцепился зубами в удерживающую его руку, вспышка агрессии внезапно пробила парализующий страх и освободила неведомую ранее лютую звериную ярость. Он еще успел увидеть замах грязного кулака, продолжавшего сжимать шприц, когда стены фургона неожиданно стали растекаться, а его самого сдернуло куда-то в сторону. Кулак лупил пустоту.