***
Через три дня, когда Сатору откровенно утомился сидеть дома в четырех стенах, смог уговорить Тодзи на обед вне дома. Пообещал хорошее место с прекрасным дизайном, хорошим обслуживанием и разнообразным меню. Замануха была хороша, Тодзи оценил, когда Сатору привел его в японский фастфуд. Это когда дохрена риса, дохрена всякого масла, жирного мяса, маринованных куриных яиц и очень мало овощей. А Тодзи, не секрет для шкета, за фигурой следит и не позволяет себе разбежаться во вредностях. Поэтому скучает, попивая довольно неплохой кофе, пока Сатору ест, как самая настоящая свинья, огромную тарелку донбури. Да так быстро, жадно, словно с самого голодного края прибежал и бросился подобию исхудавшему волку. Только и тратит салфетки и протирает подбородок. Видимо, надоела здоровая пища Фушигуро. Местечко не особо людное, играет простая музыка и позволяет себе расслабиться: глубоко вдыхает, откидывает голову на руку и закрывает глаза. Где-то сбоку Сатору стучит палочками, жуя капустой, но делает это ненавязчиво, — это когда не хочется опрокинуть тарелку на голову. Как раз должен вот-вот доесть и они поедут к клану Годжо, потому что там начинается какое-то чересчур важное собрание. Фушигуро надеется — собираются по поводу абсолютно ахуевшего характера Сатору. Потому что Тодзи, блядь, не в том возрасте, чтобы трахать мальчишку во всех возможных позах, пока у того сочатся гормоны, как из фонтана. — Ты совсем не голоден? — доносится до его ушей, и Тодзи не раскрывая глаза, отвечает: — Молча ешь. — Я просто поинтересовался. — А я просто попросил. Ну, попросил и попросил. Хули бубнить? — Ты ведь качаешься. Тебе наверняка белок нужен. Конечно, в этом не шарю, но хочешь мяса и овощей оставлю? Тодзи вспоминает детские считалочки, которые ни черта не помогают, чтобы не перевернуть стол вверх дном. Почему нельзя молча поесть и оставить в покое? Что в этом сложного? — Если бы хотел — я бы заказал. Логично? — Ты меню хоть смотрел? — Смотрел. — И что увидел? — Черным по белому «Сатору Годжо должен заткнуться» Сатору засмеялся, жуя лапшу вперемешку с бульоном. Общение с Тодзи — это как секс: нужно еще заставить его захотеть поговорить с тобой. Все остальное — чертово насилие. И говорить с Сатору с закрытыми глазами гораздо проще. — Да ну? Прям так и написано? — Ага. — Не врешь? — Ни капли, — видимо, смысл слов Годжо до сих пор и не понял. — Но ты должен поесть. Ты проспал завтрак. А с тобой, Сатору, адекватно прям поешь. Тодзи измученно выдыхает, будто нянчится с пятилетним ребенком, а не с двадцатилетним кретином, и открывает глаза. Сатору увидел даже с расстояния стола как у Тодзи сузились зрачки из-за резкой смены света. — Какой-то ты гиперзаботливый. Донбури уже в кровь всосался? — Тебе необязательно к каждому моему слову придираться. Ты злой, потому что голоден. Может быть да, а может быть и нет. Тодзи косится на него и показывает, что стоит завалить хлеборезку и жрать быстрее, и осушает свой кофе в четыре больших глотка, дождавшись, когда достаточно остынет. Щелкает безразлично мелкой официантке с каре, делая понятливый жест, и через время девка приносит счет. Оплачивает счет и встает со стола, не дожидаясь Сатору с его недоеденной чашей харчей. За него тоже надо платить. А то, видите ли, клану не нравится, что пацан много пропадает и в качестве наказания перестал давать деньги. Фушигуро превратился в ебаного бойфренда. Достает из заднего кармана сигареты и закуривает, откидываясь на высокий капот задницей. Судя по тучам сверху — уходить далеко ливень не собирается, а даже наоборот, кучкуется. Прогноз видел — Сатору по утрам включает тупой ящик раньше завтрака. Надо после дождей помыть машину. Тодзи признает: немного расслабился с Сатору. Просто смиренно ждет, когда его гипотезы воплотятся и принесет свою зубную щетку. И тогда эту проблему надо решать по мере поступления. — Ну и ну, — знает, чей это голос, и даже не обернулся. — Ты же курил час назад. — И что? — Ничего, — пародирует тембр Сатору, становясь напротив. — Обычно хорошие люди не курят. — Занятно ты придумал, — смеется Тодзи огрубевшим голосом, смотря на дылду предвзято. — Расскажи еще что-то, а то я прям не устал уже за утро от тебя. Сатору демонстративно закрыл лицо в руки, выдыхая в ладони. — И что я уже успел сделать? — Завалить меня тупыми вопросами и заманить в фастфуд. И шляться рядом, как баба. — Вообще-то, и без вот «всего этого» ты был бы рядом со мной постоянно, потому что ты нанят. — Ага. — Так что ты уже не отвертишься от меня, как ни крути. — Ого. Прям, что? Совсем никак? — Не-а, никак, папочка. Тодзи случайно прокусил сигарету, вдохнул больше желаемого никотина и… ахуел. Этого он, блядь, на учебе набрался? — Я тебя понял. Дальше даже не пытался поддержать разговор: отнекивался, просил закрыть хлебало и сесть в машину, потому что пошел дождь. Докуривать было поспокойнее под небольшую морось и гул трассы. Прокушенный фильтр испортил весь кайф от курения. То, что у Сатору встает на постарше — это само собой разумеется. Но какой к черту папочка? Сатору пиздец какая проблема. И эта проблема начала создавать другие проблемы. Потому что беда никогда не приходит одна — с ней приходит Сатору.***
Клубок дерьма наматывается и выливается прямо на красном: Сатору пересел на переднее место и открыто домогается, пока по обе стороны также ждут водители. — Ты мне надоел. — Врешь. — Нет, ты мне реально надоел, — прекращает изучать секундомер и оборачивается на Сатору, который отпячил задницу к окну и мучается с ремнем Фушигуро. Голубые глаза гипнотизируют. — У тебя, что, предел мечты потрахаться со мной, где только можно и нельзя? — И да, и нет, — Сатору задумался над этим вопросом и отложил в темный ящик. — Я могу тебе отсосать прямо сейчас, и ты перестанешь на меня дуться. — А я злюсь? — Ну да. Я ведь сломал твой блендер. В основном, пацан прав. И Фушигуро, взвешивая все за и против, сжимая руль до бела, проклял бетонное упорство Сатору, и подозвал пальцем. Годжо уже в предвкушении облизывает губы, но из омута его вытаскивает рука в волосах. — Учти: я специально буду резко давить на тормоз. — Хорошо, папочка. Тодзи понял, что ничего не понял.***
Круговорот проблем стартует снова и снова, раз за разом напоминая о себе, когда Тодзи решает проанализировать всю сложность их взаимоотношений, потому что раскусил пацана полторы недели назад. Само собой, без всяких сомнений, Сатору та еще заноза, которую вытащить из задницы будет мало. Но это переходит все границы: перетащил свою сменную одежду и теперь переодевается, когда приходит к нему. Тодзи в первый раз, когда увидел это, решил промолчать и пустить на самотек, во что это все перерастет. Догадается ли тащить уже свою зубную щетку, шампунь, носки кидать по всей квартире и спорить за место хозяйки на кухне. Пока что, на спокойствие Тодзи, его хватает только на сменную одежду и ночевки. В принципе, Тодзи не особо расстроен этим, и даже перестал пацану трахать мозг по поводу «не садись в уличной одежде». Но это же Годжо и взаимно высушить мозги — обязательное условие в их… сожительстве. И сейчас Тодзи, вновь отшив Сатору с его дебильным поведением и, как в личном раю, сидит курит на кухне и пьет кофе. Занавески до сих пор не купил, потому что не хочет ничего выбирать, и невольно стал следовать за Сатору: тоже начал обращать внимание на соседа. Тодзи, с его послужным списком, не доставило труда за двое суток понять все его вредные привычки: грызть ногти, громко высмаркиваться, много жестикулировать. А потом до ушей доносится музыка. И ее громкость повышается секунду за секунду, и теперь ее слышно даже на кухне. Тодзи только поморщился и отпил. Вообще не колышет, что там шкет умудрил со своей громкой музыкой. Кофе и хорошая сигарета — лучшие успокоительные, уступая отличной тренировке и хорошо выполненной работе. Лишь бы танцевать и крушить ничего не начал… потому что тогда придется выбросить с окна. Делает затяжку, переминает ноги, запивает кофе. До ушей доносится рок. Западный, что ли… не разбирается. Фушигуро некогда проверять новинки и давно такое перестал слушать, еще в юности. А Годжо как раз сейчас в том возрасте, когда простительны любые ошибки, капризы, прихоти. Ну, Тодзи уверяет: громкая музыка — ебаные цветочки, как может нашалить Сатору у него в квартире. Которую, судя по всему, перестал презирать. А потом за секунду врывается Сатору на кухню, как ебаная галлюцинация, проскользнув по полу в носках с очками на глазах. И стал танцевать. Двигает бедрами, щелкает пальцами, бьет пятками в басы. Тодзи смотрит — на такое нереально не смотреть — с абсолютно беспристрастным лицом, держа между пальцев сигарету. Годжо стал приближаться еще ближе, скользит по паркету, и Тодзи задержал взгляд на его плавных движениях бедер, талии, широких плеч, будто был рожден под эту песню. Выглядит вообще недурно. Годжо игриво защелкал пальцами под барабаны, и сокращает расстояние, когда слышит бас-гитару. Рост Годжо, конечно, для таких танцев то ли не подходит, то ли он танцует, как конь на задних лапах, но ему это простительно. Почему-то. Тодзи загляделся. Не успел уловить, как Сатору приблизился к нему и озорно сверкнул глазами из-под очков. И лучезарно улыбался. Эту улыбку можно пускать внутривенно. Музыка доиграла до конца, и когда все инструменты ударили воедино, Сатору хитро убрал кофе и заполз на стол, прямо перед его лицом. Тодзи пришлось облокотиться назад, чтобы тот своими длинными ногами ничего не задел. — Что делаем? — Курим, — в такой же манере парировал Тодзи. — А поделиться не хотим? — Не хотим. И заиграл на всю квартиру другой трек. Который Тодзи с самого начала понравился. Сатору закидывает очки на макушку, а вторая рука тянется к сигарете Фушигуро; ни за что не даст покурить, так еще и не оставит это безнаказанным. Тодзи вольно-невольно ознакомился с разведенными ногами, с длинными костлявыми руками, которые тянутся к его лицу, с длинной шеей, с кадыком, с тонкими губами. Годжо почти дотронулся до сигареты — и Тодзи одернул руку, кивая отрицательно головой. Музыка бьет в такт сердцебиению. Сатору напрашивается, чтобы его нагнули на этом столе. Тодзи скалится. Сатору тоже скалится. Тушит сигарету об пепельницу, резко встает и роняет шкета спиной на стол. Очки свалились, упали на пол. Сатору поморщился от неожиданности. — Чего такое, Тодзи? Терпенья нет? — лисой выдавил, перекрещивая ноги у него на спине. — Ты меня бесишь, — эти ноги слишком длинные. — Но ты чертовски хорошо двигаешься. — Действовал по наитию. Вдохновение накрыло, — приподнялся, хватая Тодзи за плечи. — И у меня резко появилось дикое желание с тобой переспать, папочка. Тодзи сжал зубы. Постарался сделать вид, что у него не привстал. Уловил одну незаметную деталь в характере Годжо: тот придет в твои фантазии, мысли, в твою жизнь, даже если ты его не зовешь. Сам решит, когда заявиться и покажет, как жить. Сатору давит ему на плечи, чувствуя на своей ляжке сильную ладонь, и тянет в поцелуй. Наверное, теперь и поцеловаться можно. А то у Фушигуро на все найдутся отмазки. Сатору вообще не ожидал, что Тодзи поддастся в поцелуй и ответит. Из легких стрелой вылетел кислород, а горло накрыл мандраж, стоило губам встретиться. Его губы с привкусом кофе, сигарет. Шрам не мешается. Руки переместились к Тодзи на затылок, слегка сжимает мягкие черные волосы и не дает отстраниться. Не думал, что Тодзи поцелуется в небольшой дымке при распахнутом окне и с громкой музыкой из соседней комнаты. Не сразу сомкнул глаза, убеждаясь, что они действительно жарко целуются, и только потом стал мять, кусать и жрать губы Фушигуро, как сочный помидор. Тодзи пытается отстраниться, чтобы прекратил целоваться как в последний, но тот в сотый раз делает по-своему и скользит по губам. Сатору целуется так, будто убивает. Фушигуро приоткрывает рот, косит головой в сторону, чтобы не мешались носы, и углубляет поцелуй, позволяя языку изучать его нижнюю губу и кончик языка. Тодзи чувствует, как язык выкручивает от судорог, стоило Сатору надавить еще сильнее и с громким чмоком отстраниться, чтобы выдохнуть и заблистать ярче звезды. В понимании Сатору, Тодзи — лучший. Сатору снимает футболку, окончательно потеряв связь с явью из-за головокружительного поцелуя. — Тодзи… а нас стол выдержит? — ненароком спросил. — А что такое? Боишься грохнуться? — Ну… да. Тем более, ты меня прибьешь, если стол наверну. — Ага. Убью. Поэтому не дергайся. — Я такое не могу обещать. — А ты постарайся. Эта чертова квартира пропиталась Годжо. Он притягивает Фушигуро, кратко целует, а второй рукой заползает ему в штаны и приступил равномерно ласкать. Тодзи рвано выдохнул от длинных пальцев на члене, и шипение сквозь зубы спалило чувствительные точки. Прикусил нижнюю губу шкета, оттягивая и зализывая. Так быстрее пройдет боль. — Постараюсь не разочаровать своего папочку. Внутренне коротнуло как при скачке электричества. Сатору спалил, как еле заметно сменились эмоции одна за другой, как заходили скулы, напряглись плечи. Тодзи никогда этого не слышал. Особенно от гребаного шкета. Но это завело вполоборота, мгновенно, как по приказу, и даже разминаться долго не приходится. Сатору медленно вздрочнул, и внутренности Тодзи скрутились в ебаный узел, и уперся одной рукой об стол у ляжки. — Я делаю своему папочке приятно? — вновь грязно шепчет. Будто в этом вся правда. — Где ты этого дерьма начитался? — пытается абстрагироваться. Надо додавить прочность Фушигуро: проводит языком по губам, заканчивая на кончике носа. Тодзи на грани убить его. — Мне так нравится, как ты не ломаешься, папочка. Еще одна доза крови в член. Сатору не прекращает дрочить, как на зло. — Я хочу, чтобы мой папочка не злился на меня. Убить. Трахнуть. Убить. — У меня самый сильный папочка. И я хочу ему отсосать и показать рай. — Ты такая сука, Сатору. Тодзи не может укротить голод трахнуть это тело и срывается: закидывает тупицу на плечо и уносит в спальную комнату, и Годжо качался в такт музыке. Тощее тело упало на кровать, как бездуховная кукла, запичканная вожделением и похотью. Тодзи выпрямился, немного отрезвел, и поглядел на тощий живот Сатору и как он разводит ноги в стороны, как самая дешевая сука. — Не смей заигрываться. Сатору озадачен, как Фушигуро разговаривает с четко поставленной речью. — А у папочки все плохо с выдержкой, когда Сатору разводит ноги, да? И Сатору, поудобнее примостившись, засовывает себе в штаны руку и дрочит. Фушигуро видит эти движения через ткань, как дразнит, не дает посмотреть, а говорит своей перекошенной от страсти мордой «смотри и вспоминай». Шкет слюнявит пальцы и дрочит себе, а второй рукой оттягивает игриво брюки, открывая тазобедренные косточки. Годжо явно принца не ждет. Тодзи, удивляясь с самого себя, хватается за остатки самообладания и сам приближается к кровати равномерно, маня шкета пальцем. Сатору помогает снять черную майку и, не теряя шанса, гуляет языком по точеному прессу, косым мышцам, груди, соскам. От Тодзи пасет сигаретами и сексом. Хоть так покурит. Годжо в плену помешательства удобно устраивается коленями на кровати и стискивает с Фушигуро брюки. Давно, блядь, пора, — взял в руки и подарил продолжение ласки, размазывая слюни по возбужденной коже языком. Тодзи убьет его. Убьет. И выгонит из квартиры. — Папочка недоволен мной? — Тодзи не может привыкнуть. — Твой папочка пиздец злится сейчас, Сатору. — Мне придется сосать, чтобы папочка не злился? — Да, сука. Соси. И Сатору сосет. Прекратил бесить свое возбуждение и обхватил член губами. Совсем не дурак, чтобы не замечать, как Фушигуро ведет от каждого брошенного папочки в его адрес. У Тодзи вылетают все извилины и искрится серое вещество, стоило Сатору издевательски от яиц до головки медленно мазнуть языком. Эти новые ощущения атаковали Фушигуро и вместо того, чтобы их победить — решает распробовать и понять их природу. Сатору довел его и разбаловал; обычно, Тодзи было все равно на секс. В плане, не возбуждался как идиот от каждой прошедшей мимо задницы и облизыванию ручки. Годжо сам его заводил: то делал имитацию минета, стуча языком по щекам, то сам садился на колени, то невзначай включал громко порно вместо ютуба. Тодзи, по началу, не хило так угарал, а потом… акклиматизировался. Когда им приходилось вдвоем быть на собраниях в штабе, идиот разворачивался к нему и просовывал язык между указательным и средним. Так Фушигуро выебал Сатору у клана перед носом. Фушигуро заставляет засосать по самые не хочу, держит за волосы и отпускает, в унисон застонав. От губ до члена тянется пару нитей, Сатору небрежно слизывает и громко дышит, пытаясь унять жжение в груди. Минет для них — всего лишь жалкая прелюдия. Тодзи не особо разговорчив во время секса. Годжо же наоборот: — Тодзи, я считаю своим долгом тебе признаться… Тодзи подозревает, что сейчас вбросит, и поэтому немножко напрягается. — Но ты просто ахуенный. — пронесло. Признаваться в любви, только оторвавшись от минета, довольно своеобразно, и Тодзи нехотя поддался вновь в жаркий поцелуй. Сатору знает, что такие кешбеки не любит, и поэтому из принципа дает распробовать, специально накопив слюны и естественной смазки. Тодзи почувствовал разницу не сразу, и грубо пихает от себя — тот падает на спину, лукаво улыбаясь и впопыхах раздеваясь. До сих пор из зала играет музыка. Заиграли басы. Тодзи сжал зубы от их резкости, пытаясь абстрагироваться от въевшегося в мозг «папочка да, папочка мм, папочка такой злой» Заползает на кровать и тянет тощую задницу за лодыжки, разводит ноги и просто дает себе увязнуть в очень сомнительной эстетике Сатору: весь белый, как мраморная статуя, голубые глаза, красный от трения рот и сбитое дыхание; как это безотказное, трепетное тело лежит под ним, доверяет целиком и полностью, целует с упоением, говорит грязь, смотрит в глаза. Годжо готовит ему, блядь, завтраки. Проводит рукой по его солнечному сплетению, будто пытаясь запомнить, где у него кончаются ребра, которые и так видит, и чувствует вздрагивания, прерывистые выдохи. Сатору сейчас, как на ладони, и нихера этого не стесняется. Не боится, а даже наоборот, любит. Фушигуро, лизнув трепетную шею, чтобы парень сошел с ума, решил: надо разломать свою броню и позволить Сатору уйти в это с головой. Дать это хотя бы в постели, в сексе, если в рутине такое невозможно. Наверное, Сатору заслуживает любви. Но какую только? Проводит рукой от диафрагмы к кадыку, и Тодзи притягивает парня ближе, чтобы чувствовать всего Сатору, как самого себя. Его тепло чувствует всеми инстинктами. Сердцебиение скачет, как больное. И целует сам. Потому что сам захотел. Никто не потакал. Прикладывает руку ему на скулу, ведет головой в сторону, регулирует положение головы. Сатору не понимает, что происходит, и елозит по покрывалу, которое называет «не модным», в ответ закрывая скулы Тодзи руками. Тодзи теплый. Горячий. Обжигающий, пьянящий, обаятельный. Мокрый язык гуляет по губе, потом по верхнему небу, зубам, будто пытаясь запомнить все до мельчайших подробностей, никогда раньше не позволяя Сатору себя поцеловать. Сатору милый, хороший, грязный, наглый, ахуевший. И плевать абсолютно, что минуту назад отшил его поцелуй с кешбеком. Сатору не знает, когда успел потерять голову. Когда успел… влюбиться. Не просто влюбился, когда начинается конфетно-букетный, всякие фразочки-обещалочки «люблю-куплю», а стал его страшно уважать внутри себя, считаться с его мнением, даже если идет вразрез собственному; прекратил бесить так часто, не наседать, не надоедать больше прежнего, что и дается с большим трудом. Понимает, для чего вообще Тодзи все еще тусуется с ним. Но, во-первых, кто им запретит нарушать контракты? Не пойман — не вор. И когда до них доходит резкий удар барабанов, Тодзи разорвал поцелуй, выходя из оцепенения. Пиздец… ну и накрыло. Потянулся к прикроватной тумбе, вспоминая, в каком разделе презервативы — смазку шкет случайно выбросил, когда убирался в квартире в качестве наказания за неполитые цветы, — и его перехватил Сатору, вынуждая обратить на себя еще больше внимания. — Без резинки. — С хера ли? — Потому что я хочу чувствовать своего папочку целиком. Если малец хочет без резинки — папочка даст ему это. Выпрямляется, удобнее располагает ноги Сатору на себе, и протягивает два пальца. Тодзи пиздец как ненавидит слюну в качестве смазки. Но прихоть шкета — закон. — Плюй. Сатору приподнимается, ерзает клыками по щекам и смачно плюет Фушигуро на пальцы. Тодзи делает то же самое, обволок пальцы и погрузил в парнишку. Сатору застонал, будто его выпотрошили, и рефлекторно дернулся вверх. Сколько бы они не трахались, но это никуда не уйдет. Главное — не сжимать стенки. Выучил уже. Тодзи, не по своей воле, выучил эту мягкую и уступчивую задницу наизусть. Вдоль и поперек. Даже не волновался, с кем у Сатору был первый раз, а тот даже сам завел тему, но как-то все улетучилось в ссору и «мне посрать, с кем ты спал, шкет. я уверен, что стонешь так только со мной» Это было в самое яблочко. — Ты просто ахуенный. Знает. — Я обожаю тебя. Это тоже. — И ты мне пиздец как нравишься, Фушигуро. И, к несчастью, это тоже. Не пронесло. Тодзи сжал зубы и погрузил пальцы еще глубже, будто наказывает Сатору за паршивое признание в любви в такой момент, и второй рукой ухватился за его шею, контролируя поток кислорода. Тот заливается еще сильнее краской, редеет по щелчку пальца, а уши — тлеть. — Повтори, сопляк. — Что именно, папочка? — сжимает сильнее шею. — Кто тебе нравится больше всего. Проверка на прочность. — Ты мне нравишься. Тодзи в наказание скользнул по простате по-особенному, — пацана вывернуло в чертову дугу и хрустнул позвонок. — Еще. — Я хочу тебя. Голубые глаза залились слезами, на голове — сущий бардак. — Недостаточно. — Тодзи, ты мне пиздец как нравишься! А вот это было от души. Вытащил пальцы и полностью убедился в своей сообразительности, смазал член и грубо вошел, ни о чем не заботясь. В одно движение без отпора. В Сатору слишком блядь приторно. Сатору не знает за что браться: то ли за мощную удушающую руку, то ли за ненавистные простыни, которые давно надо заменить модными. Стимуляция отправляет его в поднебесье: Тодзи не жалеет его, берет все под контроль, делая так, как прекрасно двоим. На языке ни одно приличное слово не может образоваться. — Папочка… — Тодзи смотрит ему в лицо, будто так каждая буква пройдет сквозь фибры. — Ты… о боги… у меня нет сил говорить тебе это постоянно. Тодзи фыркает, сжимая его бедро ногтями. — Тебе прям свербит меня невпопад папочкой называть? — Хорошо звучит, да? — Из твоих уст прям гармоничнее некуда. Отпустил шею. На ней остался очень четкий красный след, и Сатору приподнимается на локтях, смотря вниз, жадно хапая воздух. Фушигуро перекидывает одну его ногу себе на сгиб локтя, а второй приступил Сатору дрочить. Мальчишка выгнулся и заорал на всю комнату, и только тупая музыка смогла заглушить его низкие тона. Сатору прошиб жар, озноб, все сразу. Бедные соседи… Тодзи чувствует, как ходит по тонкому льду и вот-вот кончит в худосочное тело, но его остановил визгом Сатору. Тот ловко вырвался из-под него, еле блокируя волну оргазма. Тодзи еще не решил: холодное оружие или огнестрел. — Какого х… — Не спеши, — Сатору давит Тодзи в грудь и спускается на уровень его колен. — Я обязан папочке помочь с оргазмом. — Не беси… — Позволь мне. Сатору вытягивается как кошка, которая проспала сутки. Одну руку ему на пресс, а вторую — на член, и вновь приступил сосать, опускаясь в такт музыке. Тодзи в полумраке и уже в желании кончить видит эту скачущую белую голову туда-сюда миражем, и эта душная глотка доводит его до оргазма, отсрочив буквально пару секунд, — Сатору открыл рот и дал кончить себе на язык. И заодно довел себя до оргазма, выворачиваясь наизнанку, закатывая небесные глаза, истекая соплями. Тодзи сначала откинул голову на кровать, убирая челку с глаз и дабы прийти в сознание, а потом вновь поднимается и видит, как Годжо смешал на пальцах спермы и все это слизал. Кадык дернулся, — проглотил. Фушигуро в ужасе. В ахуе. — Было вкусно. — Фушигуро все еще в ахуе. — Ты просто конченый. — сказал, как отрезал. Мышцы ноют и просятся в душ, когда Тодзи в темпе встает с кровати. Опять он ему отвратен после секса. В полумраке ориентируется и протирает губы. Вид Сатору со спермой на языке — тот еще кошмар. — Эй! Я, если ты до сих пор не понял, для тебя стараюсь! — заныл Сатору в своей идиотской манере. — Что за реакция?! — А я тебя прошу, что ли? — будто бы Тодзи действительно от него что-то требует, помимо прекратить быть тупым и упрямым. — Будто бы тебя в этой спальне принуждают. — Нет… но я хочу тебе угодить. Ну… понимаешь меня? — Нет, не понимаю, — поднял шмотье Сатору и бросил ему в лицо. Трусы сползли по плечу. — И я не хочу именно сейчас выяснять отношения. — Ладно… я и не хотел. Мрачно взглянул на Тодзи и сел на кровать. Они так сильно увлеклись друг другом, что и не заметили играющую взрывную музыку. Надо, все-таки, немного громкость убавить. — И не смей меня публично папочкой назвать. Усек? — Ну, раз ты попросил… теперь буду. — Шкет. — Чего такое? Ну, публично привстанет. С кем не бывает. Тодзи резко оборачивается на него, косит голову и делает лицо из разряда «да ты что? настолько самоуверенный, что ли?» И из щеки с громким хлопком достает фак, показывая Сатору, зная, что это не останется без внимания: Годжо в ответ делает тоже фак и нарочито облизывает его. Тодзи понял, что проиграл в этой битве, закатил глаза и ушел в душ. В этот же день понял: Сатору купил два разных шампуня.***
И через три дня у них случилась ссора. Все началось с сущего пустяка, и закончилось тем, что Тодзи обвинили в неискренности. По иронии судьбы и по мнению Фушигуро, зачинщиком является сам шкет и не считает себя виноватым, потому что в тот день они весь день были в разъездах по поводу наследников. Было не до мозгоебли. Тодзи даже Сатору не слушал, просто кивая ему в ответ и махая рукой. Потому что он сыт им по горло. Тодзи на пробежке в шесть километров и пытается наверстать упущенное. Абсолютно потный, уставший, хотевший поесть и покурить завершает свою тренировку и остались завершающие круги, и как замечает на финишной прямой двухметровое недовольное тело. Годжо по-детски стучит носком по красному покрытию стадиона. Встал прямо на дорожке Фушигуро. Замечает: в одной руке жонглирует его бутылку с водой, а вторую — согнул на талию с каким-то магазинным пакетом. Тодзи останавливается, сбавляя скорость, и из-за немного сбитого дыхания не успевает первый начать разговор: — Ты должен был вернуться домой два часа назад, — довольно строго начал Сатору, думая, что он здесь главная мамка. — А ты должен сидеть дома и не выползать, — в своей манере, отразил Фушигуро. — Мне надоело тебя ждать. Я хотел поесть. Ты опоздал. — Ты слепой и не видишь, чем я занят? — То есть, для тебя нормально бегать три часа подряд? — недоверчиво нахмурил брови шкет. — Я марафонные расстояния бегаю, Сатору. К чему ты теперь приебываешься? — Ты опоздал. И Тодзи устало выдыхает полной грудью, чтобы не сойти с ума. Чертов ребенок влился в его жизнь уже с костями, раз уж стоит посреди стадиона вечером, угрожающе перебрасывает воду и заявляет о своих правах. Видите ли, Сатору не нравится, когда его надолго оставляют одного. Как же Тодзи заебался футболить этот ебучий характер. Решает проигнорировать и протягивает ладонь у бутылки воды. Сатору из принципа не прекращает ее подбрасывать. — Воду дал. — А ты признаешь свою неправоту? — Воду дал говорю. Живо. — Нет. Тодзи недоуменно покосился, сгибая и разгибая трижды пальцы. — Пока вину не признаешь — не получишь. — Ясно. Не отдаст, так отберет. В два непредвиденных счета отобрал воду, предугадав падение воды и маневр Сатору от руки. Годжо злобно шипит, как кот, наступившему на лапу. Тодзи делает большой глоток, и засмеялся: — Как же меня радует, что ты спокойно даже посидеть не можешь, пока не доебешься, — Сатору обиженно косится, раздув ноздри. — И я тебе сказал сидеть дома, пока движения с кланом не успокоятся. Зачем вышел? — Я хотел сладкого. — И все? — Нет. Меня бесит твое упрямство. — Мм. Упертый упертому рознь, — быстро парирует Фушигуро, и вновь бросает бутылку воды куда-то рядом с финишной чертой. — Пошли, развеешься. — Куда? — Пробежишь со мной. Насколько сил хватит. Сказать, что Сатору впал впросак — ничего не сказать. — Нет. — Тодзи увидел резкую смену настроения и рассмеялся с такого Сатору. — Ты не помрешь. — Нет. — Я помогу с дыханием. — Нет. — Ладно. Я тебя понял. Фушигуро разворачивается, зная, что Годжо его просто так не отпустит и был прав: мальчишка обогнул его, бросился на руки и повис, как гребаная мартышка, скрещивая ноги на пояснице. От Тодзи чересчур сильно пахнет мускусом, и Сатору, будто соскучившись за эти часы, успевает насладиться вынужденными объятиями. Наверное, ругаться с Тодзи — отдельный вид мозгового штурма. Пакет с чем-то пару раз ударил по мощному плечу и Фушигуро подхватывает Сатору за задницу, чтобы прекратил тянуть вниз. Тощий Сатору и мускулистый Тодзи — пиздец сюр. Чертова проблема никогда не приходит одна. Ладно. Тодзи расценил это как примирение. — Я купил апельсины, — сказал Сатору ему в шею спокойно, хотя внутри бешеный шторм. — Вкусные и очень хорошие апельсины. — И на чьи деньги, если не секрет? — намек, чтобы шел, бля, работать. — Угадай с трех раз. — ну, Тодзи понял, что явно не свои Сатору потратил, и решил к этому не придираться: — Хорошо, а апельсины зачем? — Да так… прочитал кое-что интересненькое. Думаю, тебе понравится. Тодзи в миллионный раз закатывает глаза. — И что ты прочитал?.. Годжо же в ответ истерически захихикал, как девочка-припевочка, и устроился поудобней в крепких мужских руках. — Цитрусы меняют вкус спермы. Хочу испытать. — Ты больной? — Нет. Я — энтузиаст! И ты чертовски горячий после тренировки… придем, и мы обязаны потрахаться. — Отвали. — Отказы не принимаются. — Я сказал нет. — Ты тоже мне как-то сказал нет. И к чему это привело? — Не начинай. Я даже это вспоминать не хочу. — Ха-ха! Фушигуро в ответ помотал усталой головой, как пес, и в легком азарте ударил Сатору по заднице. Тот аж подпрыгнул в его руках. Сатору отстранился от плеча и смотрит на него прямо в глаза, и целует в губы, кратко, невинно, не грязно. Просто нежный поцелуй без намека на еблю под трибунами. Наверное, Тодзи давно все понял, и просто не хочет на это смотреть напрямую. Сатору влюблен, и Фушигуро еще не может ответить тем же. Но невзаимностью это не назвать. Это что-то очень… сложное, запутанное, и им двоим это не доставляет жуткий дискомфорт, пока у Сатору не начнутся открытые претензии и желание нарастить скандал, будто они, блядь, в браке тридцать лет и на плечах ипотека. Тодзи убежден — он умрет от Сатору. Морально или физически — неважно.***
Фушигуро не помнит, когда нормально отдыхал. Теперь секс для него — та еще работенка. Жутко хочет спать после двенадцати часов слежки за пацаном, пока они были в штабе Годжо. На удивление, в клане не до конца понимают, что этих двоих связывает помимо служебных. Также интересно, почему все время Сатору пропадает и не появляется дома. Конечно, все в курсе, что белобрысый с головой не дружит, и абсолютно не прикапываются к его тупым ответам, которые даже не состыковываются с реальностью: «я? ну, гулял. у меня, вообще-то, есть друзья и учеба, а еще личная жизнь. и да — тодзи шугает от меня всех» Тодзи никого не шугает — это его все шугаются. Веки лениво закрываются, видит на потолке созвездие медведицы, таблицу менделеева, завтрашний план на день. Голова залита свинцом, шея — не поворачивается, а ощущения, будто роялем отпиздили. Где-то сбоку бубнит Сатору. Умолял Тодзи весь день посмотреть какой-то «ну очень крутой культовый фильм ты должен его знать ты же старый» Потолок, оказывается, ужас какой занимательный. — Знаешь этого актера? — Да. — И как он? — Нормальный. — А мне не нравится. — Мне тогда тоже. — Я знаю, что ты не смотришь. — Шкет, я хочу спать. — Ну тут осталось… минут двадцать. Как раз самое интересное началось! — Я помню этот фильм. Видел давно. — Не сомневался. Но посмотри со мной. — Нет, я хочу спать. — Досмотри со мной и пойдешь! Не бурчи. Тодзи от гнева, ярости, злобы, ненависти к этому миру и к существованию Годжо фыркает, стиснув зубы до крошки, и прекратил плевать в потолок. — Тебя походу вообще не волнует, что я с тобой тусовался больше десяти часов, да? — Ты и больше со мной времени проводишь. — и правда. — Какой ужас… какой ужас… — Не, это боевик. Тодзи держался молодцом еще минут пять, но потом уже чисто физически не мог сопротивляться сну: сложил руки на груди, широко развел ноги для опоры, и голова сама скатилась по дивану к Годжо, который ест пачку моти, полулежа раскинувшись. У кретина кариес, а Тодзи даже не станет ему за это говорить. Он ему, блядь, не мамка. Сатору следил за фильмом взахлеб, и немного дрогнул, когда почувствовал тяжесть на плече. Покосился — черные мягкие волосы разлились по плечу и футболке. Тодзи равномерно задышал через нос, и с каждой секундой руки расслаблялись, как и тело. Сатору почти сразу же услышал тихое, мирное сопение через нос. Тодзи уснул на плече Сатору без задних ног. Сатору же, не изменяя себе, досмотрел покорно фильм до сцены после титров, при этом делая своему бесценному легкий массаж головы, перебирая тонкие и темные, как уголь, волосы. Словно любит. Словно благодарит за оплаченные моти, за позволение жить вместе с ним, за игнорирование чемодана в коридоре. Фушигуро молча это принял. Молча и без лишних вопросов. Сатору отбросил пакет недоеденных моти на пол и удобно лег рядом, скрестив их головы, лежа у друг друга на плече. Сатору долго не мог уснуть и найти удобную позу, чтобы Фушигуро не разбудить, но вскоре уснул вместе с ним в уличной одежде при абсолютном сраче в комнате. Спокойное дыхание Фушигуро убаюкало неугомонного Сатору, как ребенка. Любить и заботиться — лучше секса. Фушигуро разрешил себе отдохнуть, и дал Сатору решить все за двоих. Это было вполне легко и просто.