***
Чуя не знает, сколько кругов он намотал по своей комнате, и начинать их считать не собирается. Уже глубоко за полночь, а сна ни в одном глазу. Хотя, постойте, о каком сне может идти речь, если он весь день не мог найти себе места?! Проживать всё так, как он давно когда-то жил, вспоминая свои действия, о которых в скором времени позабудет. Даже о горячо любимой курице, что они сегодня продали на рынке. Весь день ожидал подвоха, хоть и не понимал какого. Даже мать поинтересовалась, чего это он дёрганный такой. А что он ей мог сказать? — Мамочка, я переместился на двадцать лет назад после своей смерти. К слову, зарезал меня сынуля мужика, за которого ты скоро выйдешь! Но что это я всё о себе, как ты поживаешь? Ну или так: — Мамуля, я тут хотел бы тебя попросить курить поменьше, да не трахаться на морозе, а то такими темпами через пару лет ты подохнешь и оставишь меня с придурошными! Спасибо, очень признателен, кстати, можно мне уехать из этого города к чертям, м? А то мне дорога моя голова, знаешь ли! Чуя был готов прокричать это в голосину, поднимая на уши не то что соседей и котов, а саму её величество, кое наверняка видит сон в столице. Но он лишь бессильно мотал головой и активно размахивал руками. В какой-то момент Чуя действительно ожидал остановки времени или появления страшного существа, которое ему всё объяснило бы. Знаете, как в книжках. Мол, ты умер, добро пожаловать в ад. Но ничего такого не произошло. Даже намёка. И Чуя просто обессиленно поплыл по течению. Пока что лучше так. Но затем резко передумал, возвращаясь в комнату. Нужно что-то делать. Где бы он ни оказался, это место действует по реальной логике. Это раз. Два. Чертовски похоже на его прошлое. Даже слишком, учитывая, что многих вещей он не помнил. Чуя извлёк из ящика несколько карандашей и листок бумаги, разбрасывая все на полу. Так лучше думается. Может, бог смилостивился над ним? Или всё, что он видел до этого, было видением? Болезненным, но вещим сном? Что бы сейчас ни происходило, терять головы он не намерен. И в переносном, и в прямом смысле. — Давай ещё раз. Чуя приказал сам себе, после чего упал маленькой детской попой на пол рядом с карандашами. Вот только начать было трудно: мысли то стопорились, то волной захлёстывали, что за ними не поспеть. Да и не нужно было. Мысли попросту утонут в разнообразии, а иногда — и в повторах. Тяжкий вздох. Стоило собраться и разложить все по полочкам. За свой опыт в двадцать пять лет Накахара усвоил одно правило: ничего не бывает просто так. Потому не мог бросить эту ситуацию, надеясь, что все разрешится само собой. Нет. Не разрешится. — Семнадцатое июня, — пробормотал рыжий, выводя число на бумаге, рядом спешно прибавляя ещё одно. — Убит в мае, — дело было на севере, а морозы там держатся до самого лета. Чуя не побоялся произнести это устрашающее заключение. Давно привык называть вещи своими именами. — Чёртов Дазай, — рядом с датой смерти появилась причина. Рука машинально потянулась к горлу со страхом наткнуться на разрез. Но кожа по-прежнему была чиста. — Перерезал горло в половину десятого утра, на границе. В том, что это произошло, нет никаких сомнений. Нож глубоко вошёл, оставив широкий порез и пустив водопад крови. — Нас было восемь человек, — для ясности Чуя поставил несколько черточек, символизируя людей. Все же рассуждать вслух намного проще. — Плюс командующий. На каждого по лошади и две гончие. Они выставили это как революционное нападение, но, судя по поведению гниды, он пришёл не для поддержания переворота. Наш отряд не нёс важных задач, мы возвращались с объезда и должны были примкнуть к королевской гвардии к концу недели. От восьми человек погода лучше не станет, да и дорога, по которой мы ехали, была доступна для всех. Значит, он действительно пришел за мной. Почему? Я последний из его живой родни. Да, вроде как, он застрелил своего папашу. Не могу винить его за это. Чуя дал себе пощечину. Оправдывать своего убийцу! Человека, что переметнулся на сторону революционеров, восставших, предал царскую семью! Оправдывать того, кто собственными руками хладнокровно унёс жизни многих людей! Даже всю старую прислугу собственного дома! Да он впервые перерезал глотку девчонке в свои сопливые четырнадцать, когда та прилюдно отказала ему на приёме! Да такого монстра четвертовать лучше, а не… — Успокойся! — шикнул на себя Накахара. — Нет смысла отрицать. Ему жаль. Жаль этого Осаму. Жаль, что жизнь так над ним поглумилась. Но он тут ни при чём! Ни он! Ни кто-либо другой! Это всё воля случая, история, что сделала Дазая таким ненавидящим, испытывающим презрение ко всем. — Двадцать третье июня, — тогда-то Накахара впервые познакомился с ним — он навсегда запомнил этот день. Мать никогда не говорила, куда уходит и где пропадает. Она могла не появляться дома неделями, оставляя его с экономкой. Старушка тоже не рассказывала и, по скромному мнению рыжего, даже не догадывалась о происходящем. Всё же у его мамаши было одно неплохое правило: счастье любит тишину. Та вечно боялась что-то сглазить, потому о хорошем часто молчала, выставляя взамен на всеобщее обозрение свои неудачи, скверный характер, ядовитые высказывания и сумбурные речи. И тогда тоже. Чутьё подсказывало, что грядут перемены, вот только маленький Накахара не знал, откуда и чего ожидать. Но пребывал в напряжённом состоянии, насколько напряжённым вообще мог быть ребёнок. Очнулся только тогда, когда трясся в карете на мягком сиденье в своём лучшем наряде и с горсткой вещей. «— У тебя будет новый папа». Это всё, что сказала мать, не задумываясь о том, как объяснять такие вещи ребёнку. Не то чтобы Чуя желал, чтобы мать оставалась верна отцу, он ещё тогда понимал, что эта женщина не способна жить одна, но все же… Он чувствовал себя не преданным, а даже в какой-то степени… радостным? Да, наверное. Даже счастливым. А кто не будет счастлив, узнай, что твой будущий папа какой-никакой аристократ, и что жить вы будете в большом имении, и что у тебя будет старший братик. Конечно, всё не так радужно, как хотел бы помнить Накахара. Он всё же ощущал себя покинутым. Его не предупредили и увезли куда-то далеко, принудив оставить свою старую жизнь где-то там, внизу, заставили взобраться на ступень, на которую он никогда не хотел. Но по своей природе рыжий всё же был оптимистом, потому принял новости сносно и не стал рубить с горяча. Вот только… лучше бы он выпрыгнул в окно кареты и не ввязывался в это. Его отчим действительно был знатных кровей. Не господин всего и вся, но и не сапожник без сапог. Так. Золотая середина. Хочешь подниматься выше — вперёд. Хочешь упасть — давай, никто не удивится. Это и подкупало. Спокойная жизнь всегда подкупает. Только было в этой спокойной жизни одно маленькое недоразумение. Дазай. Хотя его сложно назвать недоразумением. Как потом оказалось, будущий супруг матери, с которой они тайно встречались почти год, был не совсем в ладах с собой или же с его методами воспитания имелись проблемы. Дазай Осаму был единственным сыном, и то, насколько рыжий помнит, — бастард от какой-то проходящей девушки, что видать, хотела выманить из «папочки» денег, но неудачно родила, дав имя и оставив мальчика сиротой. Отец же, не пребывающий в восторге от подобного, не дал мальчику даже свою фамилию, но нормы морали оказались выше, потому не смог выкинуть пацана на улицу. Со временем даже завещал всё имущество единственному наследнику. Но это не оправдывало тех действий, из-за которых Дазай и сломался. Чуя в этом уверен. Скажем так, детство у мальчишки было несладким, о чём можно было догадаться по внешнему виду. Никогда Чуя не забудет, как однажды перепугался. Как испугался своего брата, пускай и не подал виду. Дазай был старше всего на год, ходил с бинтами по всему телу и стрелял взглядом, способным убить. Так не смотрят дети. Так не смотрят люди. Так смотрят те, кто ненавидят всё и вся. Так смотрят пустые. А Осаму казался пустым, безэмоциональным мальчиком с единственным глазом, пока второй укрывался белой марлей. Когда ему впервые представили сводного брата, рыжий пришёл в ужас. Хуже стало, когда он узнал, что скрывается под почти что чистыми бинтами. Мама всегда говорила, что белый цвет — цвет чистоты, святости и порядка. Это не так. Не может такой «святой» цвет прятать под собой чудовищные увечья. Тело Дазая было изуродовано шрамами. По мере их взросления рыжий не помнил, чтобы мог точно сказать, что где-то осталась неповрежденная кожа. Это было… Страшно. Для Накахары очень страшно. Он был мал и не понимал многого, но уже тогда инстинкты самосохранения настойчиво твердили не приближаться к жуткому ребенку. Не подходить к этому с виду улыбающемуся дяденьке. Рыжий закрылся. Сейчас он понимал, что поступал отвратительно, избегая Дазая и всячески открещиваясь от родства. Бывало даже такое, что он на приёмах рассказывал выдуманные истории другим аристократическим детям, лишь бы они не поняли, что Дазай — его старший сводный брат. А на приёмы его таскали. Репутация Осаму и на них была безобразная. Его боялись, избегали, не любили. Избалованным детям было неприятно находится рядом с ним, а ищущие выгоду не видели плюсов в их общении. Отец не скрывал своего греха, открыто называя Дазая бастардом, но умалчивая, что парень всё равно получит наследство. Больше некому. Если только мамаше Чуи, что не срослось из-за скорой смерти. Накахара отгородился от брата. Нет, иногда он всё же пытался общаться, но и попытками это назвать было сложно. Парнишку травили и издевались над ним, что вызывало искреннее сострадание, но когда однажды рыжий узнал, что тот просто так убил птицу — мороз по коже прошёл знатный. Дазай не придал этому значения. Его не волновала жизнь. Не волновала смерть. Он был… Невменяемым. Ненормальным. «Психом». Тогда Накахара разорвал контакт окончательно, разрушив надежды даже на общение. А что вы хотели? Он был маленьким мальчиком! Ему было страшно! Да и кому бы не стало жутко рядом с Осаму?! Чуя бросил все силы на учебу, старательно игнорируя как отчима, так и отпрыска. Ушёл в гимназию, что готовила членов гвардии младшего состава, как только стукнуло пятнадцать. Всё же Накахара был патриотом, а дома его ничто не держало. Матери к тому времени давно не стало. С Осаму они почти не пересекались. Чуя смог сделать себе имя за время детских выходов и приемов, так что какие-никакие друзья имелись. Он часто приезжал к ним летом в особняки. Какие-то были больше, а какие-то — поменьше. В один из таких приёмов он и познакомился с Хигучи. Что ж. Они быстро поладили. Настолько быстро, что их тут же записали в пару, пророча женитьбу. В двадцать лет Накахаре пришло письмо расчётного брака. Вернее, пришло его отчиму, который и передал указания ему. Женитьба по любви не была чем-то запретным, но традиция выставлять на некий торг детей оставалась неизменной. Чем больше власти, тем больше выбор. Чуе же пришло лишь одно, как и Хигучи. По счастливому стечению, взаимно. В те же двадцать Накахара женился на Хигучи, чему невероятно обрадовался. Они были прекрасной понимающей парой, став чуть ли не примером идеального брака. Жизнь текла так волшебно, что Чуя забыл о таком пункте, как брат. Да и зачем ему вспоминать? Они не общались, годами не слышали в адрес друг друга ни слова. Да и, по слухам, Дазай давно пропал. Следовало быть внимательней. Тучи стали сгущаться слишком неожиданно. Восстание, что захватило юг не на шутку, размазалось, подбирая в свои ряды всё больше и больше последователей. Долг и желание не позволили остаться дома мирно попивать чай. Он много прыгал по отрядам. Побывал и в разведывательном, оружейном, стрелковом, несколько раз выходил в ближний бой, откуда вышел с несколькими красивыми шрамами. Чуя был готов поставить всё на благо королевской семьи, на благо страны, государства за беспокойство граждан, за спокойный сон Хигучи. Да. Он был патриотом. Где-то в этот промежуток времени Дазай дал о себе знать. Чуя полагал, что брат давно мертв или пропал. Уверил себя, что тот больше не вернётся, но дело оказалось куда страшнее. Тогда-то Чуя и узнал про первое убийство. Дазай убил на приёме девушку, что отказала ему. Он ходил на её похороны. Пускай они состояли в разных кругах, общались неплохо и были даже близки. Несчастный случай. Нападение. Проникновение. Кошмарно громкие слова. И их все можно было заменить именем — Дазай. А ведь они после инцидента вместе шли к карете! И ехали домой! Вместе! Накахару прошибло. Чутьё и вправду не обмануло. Дело замял мужчина по имени Мори Огай, кто и отвечал за восстание. Он же покровительствовал над этим монстром, переманив на свою сторону. Спустя какое-то время, всплыла трагичная новость о смерти отчима и всей прислуги. Эта весть… Повергла в шок. Сильный. Нет, Чуя не любил этого человека и сам иногда мечтал о том, чтобы свернуть ему шею, но осознание, что его больше нет, с целым ворохом ни в чём неповинных людей — страшно. Месть. Дазай Осаму мстил, прикрываясь революцией. Обида и озлобленность, что годами томились в сердце, высвободились на волю, спущенные с крючка, подтолкнули к обрыву. Чуя был следующим. Последним. — И тебе это удалось, ублюдок, поздравляю, — прошипел Чуя, смотря на изрисованные листы бумаги. На белом полотне не осталось живого места — всё утонуло в прерывистых линиях и неясных формах. — Но не в этот раз. О, нет, приятель. Не выйдет. Накахара не позволит убить себя на этот раз. Нет. Ни за что. Он убьёт его первым. Да, точно! Уничтожит зло в зародыше! Задушит гада его же подушкой! Вытолкнет из окна! Подсыпет яда в чай! А ещё лучше — и папаше его! Рыжий истерически засмеялся, падая на пол ещё ниже. Хотя, казалось, куда ниже, если он сидит на полу! Возможности… Сколько у него теперь возможностей! Грохнет эту тварь! Собственными руками отправить на тот свет! К праотцам! В самый ад! Мать недовольно забила в дверь. Кажется, его несёт слишком сильно. Чёртова истерика от сладостных мыслей.***
Как бы Чуя ни надеялся на то, что утро расставит всё по местам и внесёт ясность в происходящее, этого не случилось. Он всё ещё мал, всё ещё в своей детской кровати. В придачу, и голова раскалывалась. Прекрасно. Мать недовольна поведением рыжего, но его это не волнует. Не волнует и то, что она вдруг распродаёт имущество. Раньше бы он спросил: почему? Но теперь знает причину. Чёртов переезд. Чёртов муж. Чёртово всё!!! Чуя знал, почему его тащат в магазин. Когда-то он свято надеялся, что пойдёт в обновке в школу. В этом прекрасном костюмчике, в котором он выглядел по-особенному очаровательно, словно ангел. А маленькая шапочка, чем-то напоминающая морскую, только добавляла обаятельности. Накахара представить не мог, как реагировать на этот раз. Помнится, когда это происходило, его сильно задело, что тётушки из лавки треплют за щёчки и наряжают, как куклу. Пищат от умиления и что-то сладостно тянут. В этот раз тоже не выдержал. Мать всё равно оставила его, убегая по делам дальше. А ему, между прочим, уже двадцать пять! Сам справится! Ну, технически пять, но если сложить весь возраст, то он уже приближается к тридцати! В общем, логику видит только Чуя, потому и выходит на улицу немного подумать. Всё же запал, как это обычно бывает, потух, а план придумать надо. Так и бродит по небольшим аллеям, минуя лавки и людей. Как же всё-таки хорошо вернуться домой! Все эти люди, давно забытые запахи — простая, одним словом, жизнь наполняет изнутри. Даже неровная дорога не мешает, а, наоборот, очаровывает. Последние несколько лет, начиная со смерти матери, он совсем закрывался от мира, бросая всё внимание на гвардию и службу. Да, он много где бывал, но ничто не шло в сравнение с родным местом. На площади какие-то мальчишки, малолетние хулиганы, кидались камнями в старого пса, побитого жизнью и людьми. Но тот всё равно не предпринимал попытки нападать и просто смирно стоял. Почему-то это так… Нет. Мысль ветром пронеслась в голове, оборвавшись где-то на середине. Так нельзя. — Эй! А ну, прекратите! — раньше бы его голос звучал грозно, статно. Сейчас же рыжий не перестаёт удивляться его детскости. — Немедленно! — А тебе-то что, малявка?! — Твой, что ли?! — Я ещё вырасту! — парирует Накахара. Ох, и тошно от подобного обращения. Ему почти тридцать, а грызётся с мелкотней. — Что он вам сделал?! — А сам-то не видишь?! Это площадь! Здесь не место дряням, вонючим псам вроде него! Пускай проваливает! — Это твой язык дрянной, так что мой совет: не открывай поганый рот — воняет, что аж тошно! — Ах ты, мелкий… — Чего вы здесь устроили? — в конфликт встрял молодой парень, что вышел из лавки, придерживая покупки. Он недобро взглянул на мальчишек, метнув взгляд на их камни. Те, почуяв неладное, побросали их и скрылись с места преступления. — А ты чего? — уставился на него мужчина, подходя ближе. Пёс тут же отмер, стоило этому человеку подойти, и пристроился рядом, чуть ли не вплотную. — Ничего, — буркнул Чуя, засунув руки в карманы и пнув мелкий камушек в сторону. Вроде накосячили мальчишки, а стыдно ему! — Да ладно тебе, я всё видел, — мужчина со спокойствием выдохнул, отчего усталые черты лица разгладились. Его плечи расслабились. — Это мой пёс. Сином звать. — Ваш? — искренне удивился Чуя, поднимая на взрослого невинный взгляд. Чёртова гора! Он не хочет быть такого роста! — Мой, — в голосе собеседника прозвучали нотки гордости. — Ты, поди, тоже думал, что бродячий, да? Да, побито выглядит, да и глухой, но одно скажу точно: собаки вернее не найти даже на службе короля! — Правда? — Накахаре в какой-то степени стало нравиться быть ребенком. На тебя не посмотрят как на идиота за подлинные эмоции или слова. — Но я слышал, — даже видел, — дядь, что собаки его высочества самые верные! — Да, они хорошо обучены, — кивнул собеседник, переминаясь с ноги на ногу, — вот только навряд ли они могут похвастаться тем, что прошли с человеком огонь и воду. Тут дело не в тренировках и званиях. А в том, через что вы прошли вместе. Мы с Сином вместе с детства, и, поверь мне, это намного крепче титулов. — Чуя! — нерадивая мамаша поспешила к ним, привлекая внимание. — Не доставляй окружающим проблем! — Мэм, всё в порядке, — заступился человек с собакой. — У вас прекрасный сын. — Рада это слышать! — немного раздражённо бросила мать, хватая Чую за руку. — Пойдём, у нас ещё много дел! Не время прохлаждаться! — Шкет, — крикнул человек с собакой ему вдогонку, — спасибо, что заступился за моего друга! Чуе показалось, что пёс помахал ему хвостом и повёл носом. Словно понял, что рыжий пытался помочь, и благодарил.***
Чуя вновь наворачивал круги по комнате. Всё это не давало покоя уже третий день. Не только то, что он всё еще без понятия, как такое могло произойти. Как? Бах! И другое время, но и что ему делать. Вселенная явно дала второй шанс. Хигучи верила во всю эту бурду с судьбой и предназначением, да перемещением и реинкарнацией. Кажется, ему тоже стоило верить. Но это всё не отменяло того факта, что сегодня наступило двадцать второе июня, и буквально через пару часов спокойная жизнь помашет ему ручкой! И это не могло не нервировать. С одной стороны, Чуя знал, чего хочет. Вернее, знал, что должен сделать, — избавиться от Дазая, но с другой… Это как-то неправильно. Подобные мысли всё чаще и чаще терзали, не давали спать по ночам. И далеко не потому, что он никогда не убивал, а потому, что это сложно. Если так посудить, то Дазай — жертва обстоятельств. Сложись все по-другому, из него мог бы выйти толк. Насколько Чуя помнит, тот был умён, о чём не спешил распространяться. Но у парня имелся потенциал! Это хорошо заметно в восстании. По слухам, именно Осаму отвечал за большую часть успешных решений и маневров. И это далеко не единственный плюс. Накахара не собирался играть в бога, но и не хотел, чтобы в него играл Осаму. Ему бы свалить от отца и найти другую семью. Завести друзей или полезное хобби. Найти вторую половинку или… Обрести брата. Когда подобная мысль стрельнула в голове, Чуя в толпе зарядил себе пощечину. Нет. Нельзя. Это глупо. Он не должен жалеть врага. Но что, если он, чисто гипотетически, только предположить, на минуту представить, может обезопасить Дазая? Нет. Не обезопасить, а смягчить. Да, именно смягчить его жизнь. Стать, ну уж если не лучшими друзьями, что исключено, ибо рыжий не обещает, что не задушит подушкой, а хотя бы нормальным братом. Скажет ему «привет» и улыбнется, протянет руку. Будет общаться и разделит с ним страдания процесса воспитания, который не коснулся его в прошлом. Чуя выдержал тренировки в гвардии и обучение — выдержать драку алкоголика, пф-ф-ф, раз плюнуть! Он даст понять Дазаю, что не все люди смотрят на него свысока, не позволит озлобиться на мир, не позволит убить, ранить себя, а позволит найти альтернативу. У Чуи получилось сбежать? Значит, и Осаму сможет найти то место, где захочет остаться! Накахара успокаивал себя, что от него ничего не потребуется, кроме небольшого проявления заботы, разговоров, возможно, даже объятий. Всё, чтобы направить Осаму в нужное, правильное русло и не искалечить и без того потрёпанную детскую психику. Он не позволит истории повториться вновь. Просто будет рядом. Да. Рядом. Это как небольшая инвестиция хорошего мнения о себе в будущего убийцу. Ведь если план провалится и Осаму встанет на кривую дорожку, рыжий сможет управлять чувством «ностальгии» или братского долга. — Авось не тронет! Не убьет, а пойдет в гвардию! А Огай подавится! И откуда в нем такая энергия для черного юмора? Сам не знает. Чуя перевернулся на другой бок, сгребая одеяло в охапку, обнимая его, сложил и удобно разместил между ног. Решено. Он пройдет этот путь вместе с Дазаем. Это намного лучше, чем убийство пока ещё невинного ребенка. Хотя насчёт невинного Накахара все ещё не уверен, но это уже время покажет. Покажет, какой из него ангел-хранитель, нянька и друг в одном лице.