Против течения

      Чудом не врезавшись в косяк, Чуя резко завернул за угол, панически оглядываясь через плечо. Быстро переставляя уставшие от беготни ноги, перепрыгивает через две ступеньки вниз. Шагов позади не слышно. Но Накахара знает, что он где-то рядом. Что он идёт.       Поймав себя на этой мысли, на мысли, что бежать некуда, Чуя запинается о ковёр, падая на пол. Щеку обожгло от ворса.       Стоящий рядом стол кажется спасением; быстро проскальзывает под скатерть. Прижимается к стене и зажимает руками рот, дабы не выдать себя сбивчивым и тяжёлым дыханием.       На несколько минут коридор накрывает тишина, пока из одного угла не доносятся шаги. Тихие. Спокойные. Такие шаги словно и не принадлежат хищнику. Затаив дыхание, Чуя слышит, нет, скорее чувствует, как он останавливается рядом. Сердце колотится, быстрый ритм бьёт по ушам.       Преследователь отправляется дальше, вдоль по коридору. Накахара слышит приглушенные шаги, пока звук не исчезает вовсе. Совсем. Словно его никогда и не было. Сглотнув, выравнивает дыхание и считает до ста, прежде чем решает поднять край скатерти и выглянуть. Ничего. Пусто.       Нужно найти новое укрытие, более безопасное. Бесшумно ступая на ковёр, Накахара выползает из убежища, оглядываясь. Он все еще может быть близко, рядом. Поджидать, с готовностью схватить, подобно пауку. Чтобы…       — Поймал!       Или, блять, Дазай как обычно доведёт его до сердечного приступа, набросившись сзади. Навалится ещё всем телом, положив голову на плечо, и стоит довольный.       — Дазай, ты мухлюешь! — ну не можешь ты выигрывать в прятки одиннадцатый раз подряд! — Ты подглядывал!       Твою ж мать, куда исчезли те прекрасные года, когда они были одного роста? Почему Осаму нет ещё и восьми, а он уже получил такое преимущество?! Да, он встал на носочки, но это не отменяет тех сантиметров, которые их разделяют. Запечатленные гордой подписью Дазая на дверном косяке.       — Предлагаю играть до двадцати пяти, — предложил Осаму, встав по нормальному, — только чур не прятаться на чердаке, на первом этаже и в столовой!       — Мне надоело играть в прятки, — вот она, награда за тяжёлую работу, этот Дазай даже в прятках поддаться не может для приличия! — Ты не чист на руку, Осаму, в этот раз ты точно подглядывал.       Так и знал, что не стоит просить тебя играть с Хироцу в карты на папиросы. Мало того, что выиграл и выкинул долгожданные сигареты, не задумываясь плюнув Накахаре в душу, так ещё и понахватался дурного примера!       — Как я мог? — возмутился старший, шагая рядом, — Кирако мне столько раз говорила, что обижать маленьких плохо, что я бы не посмел…       — А кто на прошлой неделе спрятал мои ботинки?       Такие красявишные. С бантиком! Это, между прочим, лучшие ботинки, которые у Чуи когда-либо были, а ты так бессовестно закинул их на дерево. Нет, если тебе не понравился твой подарок от Артюра, то делай что душа потребует, но изволь не трогать чужую собственность!       Дазай сверкнул глазами, преграждая дорогу, выглядя донельзя довольным собой. Иногда он растягивал такую ухмылку, что Чуя начинал переживать за чужие щеки. Хотя такое выражение лица шло ему намного больше постной мины. Такое ребячество грело сердце.       — Так ты наконец-то признал, что младше меня и не споришь.       — Нам сейчас обоим по семь лет, Осаму! — а мне так вообще скоро сорок! — Братец Кенджи говорит, что поэтому мы одного возраста!       — Чуя, — протянул Осаму, — Неужели Чуя забыл, что у его старшего братика скоро день рождения?       Ещё бы, забудешь тут. Ты же вторую неделю пытаешь меня, что я тебе подарю. При том, что мы почти вчера отмыли мои именины. Прояви терпение!       — Ты для этого постоянно ползаешь под кровать? — Чуя находит это оскорбительным. Он-то не стал бы прятать подарок в таком банальном месте, в отличие от Осаму. — Это ты ничего удачней придумать не смог, когда мы рисовали картинки для Мисс Харуно.       — Зато она была очень рада, когда нашла их! — отмазался мальчик, продолжая, — ну а сейчас Чуя бы точно не стал прятать мой подарок на верхние полки, — видя, что Чуя открыл рот для продолжения столь необходимого диалога, напомнил, — а вообще Кирако говорит, что восемь лет это очень много. И что я буду взрослым! А значит — я прав!       Пф. У тебя молоко на губах не обсохло, взрослый он. Не то чтобы оно обсохло у Чуи, учитывая, что он все ещё выглядит как гребаная шестилетка. Кажется, это самое молоко все же нужно было пить, а не спаивать его брату.       Учтем, коль Накахару после смерти снова отправят отбывать срок длиною в свою жизнь.       — Пойдём, — рыжий спокойно схватил старшего за руку, — Мисс Харуно уже нас, наверное, заждалась, — все же время позднее, а ты со своим вечным «давай поиграем» отвлек нас от правого дела, — она и так последнее время очень устает и постоянно вздыхает.       — Кирако? — Осаму не спорил, только ступал чуть позади, дабы у брата не возникло желания выдернуть руку, — думаю, это из-за…       Мальчишка тут же прикусил язык, очевидно, пытаясь избежать темы, на которую не мог рассуждать спокойно. Чуя буквально увидел, как тот думает и суматошно соображает, что добавить.       — Чуя, — очевидно, не найдя слов, он предложил, — пойдем! — еще и говоришь так, будто это твоя идея! — А после обеда покачаешь меня на качелях.       Дазай так и не научился предлагать некоторые вещи. Например, его «покачаешь меня на качелях» продлится не долго, потому что:       — Чуя-Чуя, неужто не умеешь? Садись, старший братик покажет тебе, как это делается!       Да, иногда у Дазая благородные порывы имеют какую-то свою логику, которую Накахара никак не может проследить. Наверное, все дети такие? Чуя не особо с детьми-то знаком. По крайней мере, последние его попытки подружиться с ребятами закончились извинениями со стороны Куникиды перед другими родителями и показательным паясничанием Осаму. Ну и немного гордым выражением Накахары, потому что нехуй прикапываться, мелкие засранцы, к его брату.       Нет, бывали случаи, когда Дазай перегибал палку и сам словно нарывался. Миядзава, когда услышал, начал утверждать, что он что-то кому-то хочет доказать, а Куникида говорит, что ребенок просто внимание привлекал. Лично Накахаре кажется, что у Дазая шило в одном месте и клиническая неспособность спокойно выходить в люди. Хотя Чуя не рискнет утверждать, что шатен виновен в этом.       А что ему еще оставалось делать? Дазай же явно честно и искренне пытается подружиться, верно? Не специально же провоцировал других детей на том походе в театр, чтобы, подобно змее, обмотаться вокруг его руки и пожаловаться:       — Чуя, они какие-то злые, давай не будем с ними разговаривать. Нам вдвоем будет намного веселее! Пойдем, Кирако сказала, что если мы будем себя хорошо вести, то съедим на ужин вишневый пирог.       Дети бывают порой жестокими. Накахара прекрасно знает это и именно поэтому зачастую воспринимает в штыки совершенно безобидные смешки. И сам понимает, что всему виной паранойя, с которой нужно бороться. И Чуя честно-честно пытается. К слову, успешно, в один из последних выездов они смогли поиграть с какими-то детьми на пирсе! Да, потом Осаму заныл, что ему скучно и что он хочет есть, пить, спать, домой, обниматься, сажать цветы, читать книги про далекие-далекие звезды, в общем, заниматься всем и сразу, только не бросать камушки с какими-то спиногрызами.       Из такой знакомой кухни доносится донельзя приятный запах, за столом уже сидит белобрысый Миядзава, которого не было видно этак дней пять. Кажется, он уезжал куда-то по делам.       — Там проводили что-то вроде выставки. Мы с бабушкой и дедушкой раньше ездили на неё, а как-то раз что-то привозили. Уже и не вспомню что, — кажись, какая-то фермерская веселуха, на которую их с Осаму не позвали. — В последний день разных собак привозили! Было несколько гончих, но в основном борзые.       Глаза Накахары так и засияли, оторвавшись от рагу. Собаки! Это же такое счастье! Когда он был молодым и взрослым, то у них с Хигучи было несколько гончих. Двое псов Харьер и один длинноухий Бассет, что достался в подарок от какого-то родственника девушки. Ох, это были чудные времена, наполненные дрессировкой, игрой и восторгом.       — Кирако, может, и нам завести щенят?       О, Господа, я знаю в дрессировке все! Вон, поглядите, Осаму из комнаты вытащил, заставил сидеть за общим столом, есть по расписанию и даже дуть на горячий супчик! Но чего это он все о своем мастерстве да о нем, Накахара не будет хвастаться… нет, будет.       — Я читал книги о дрессировке и уходе за щенятами, — Дазай, подтверди мои слова, — это так увлекательно! Правда, Осаму?       Кенджи, найдя поддержку, вперился взглядом в девушку, что незаинтересованно перегоняла горошек из одного конца тарелки в другую.       — И у нас были собаки, помнишь, Кирако? — засиял Миядзава, предавшись воспоминаниям. — Такие охотничьи с длинной шерстью, — он тут же обернулся к детям, воодушевленно продолжая, — Дедушка рассказывал, что покойный хозяин дома был заядлым охотником и держал несколько десятков псов. С ними и скот никогда не разбегался по саду!       — Зачем собака? — спросил Осаму, словно только сейчас поймав суть разговора.       — За ней можно ухаживать, — Чуя нашел соратника, Миядзава с таким рвением занялся просвещением, что аж на сердце легче, — играть, кормить, — Осаму нахмурился, искренне не понимая прелести в том, чтобы завести питомца, — бегать наперегонки и даже спать в обнимку!..       — У меня уже есть Чуя!       Четыре зубчика вилки воткнулись в кусок свинины, пока Чуя повернулся к брату с весьма красноречивой гримасой.       — Я не собака!       Так, милый, ты чего-то явно путаешь. Хотя бы то, что на послушного щеночка Накахара тянет в последнюю очередь.       — Чуя вечно за мной таскается!       У Чуи глаз задергался. Да ты сам, мелкая зараза, от меня не отлипаешь!       — Таскается! — повторил Осаму, — Таскается-таскается!       Нет, Накахара рад, что Осаму ведет себя как ребенок, но иногда так и хочется отбросить свою взрослость и отвесить пинка. Хотя, погодите, Чуе сейчас семь, а значит, он имеет полное право зарядить тому в лицо картошкой!       — Чуя, прекрати швырять в брата корнеплоды, — велела Кирако, — Осаму, не провоцируй его и сядь за стол, как положено.       Глядя на усталую и измученную нянюшку, внутри Накахары заиграла совесть и он, тихо извинившись, покорно берется за вилку, продолжая есть. Дазай, кажется, тоже ощутил укол вины, потому только дернул его за край одежды, привлекая внимание.       Признаться, сейчас наибольшее беспокойство вызывал не Осаму. Его с пьедестала не так давно потеснила одна прекрасная женщина по имени Кирако Харуно. Была ли причина в банальной усталости или все дело в событиях, что очерняют и без того не радостное существование, а может, и все вместе — Чуя сказать не мог.       Но последнее время девушка сама не своя, измотана и тосклива. А иной раз кидает на него такие печальные взгляды, тяжело вздыхая, что становится откровенно страшно. Накахара понимает, она жалеет его. Жалеет, как, пожалуй, не мог пожалеть никто.       Чуя знал, что это произойдёт. И был готов. Вернее, думал, что был готов.       Ещё давно, когда он проснулся в своём пятилетнем теле, глядя на ворчливую женщину, свою мать, он понимал, что она умрёт. Накахара плохо помнит то время, когда мама ушла из жизни, а вернее не помнит ничего. Позже Хигучи скажет, что это защитная реакция мозга или что-то вроде того.       Все, что он запомнил, это тишина, разъедаемая тихим стуком. Чьим-то щелканьем по деревянному бруску, что забивали в землю. Накахаре казалось, что ему тогда было где-то восемь или девять. Хоть память и подчистила воспоминания, Чуя точно помнит, что не был на её похоронах. Возможно, что и похорон в общем понимании и не проводили.       Осторожно нарезая фрукты, под мягким наблюдением Рембо Накахара старался… просто старался.       Правда, он и сам не понимал, что именно делает и для чего именно «старается».       Чуя не знал, что чувствует и что должен чувствовать, украдкой заглядывая к матери, когда она дремала. Бледная, изможденная. Только подходил и оставлял кроликов из яблок под недовольное ворчание Осаму. Он никогда не стеснялся в выражениях, но в последние дни молчал, словно получив пинок осознания. Тогда он и вовсе остался у двери, стоя на стреме. Накахаре казалось, что смерть не придет так быстро. Казалось, что он может что-то сказать и сделать. И он говорил. Говорил, когда заставал мать со спиртным, босой на улице или просто в дурном настроении. Если бы знал, какие слова помимо просьб и предупреждений стоит говорить, то непременно бы произнес и их.       В тот день мама подняла взгляд с тарелки на него, измученная бессонной ночью. Начала кричать, а после перевернула поднос, что он пытался поставить на тумбочку. Накахаре кажется, что у неё могут быть галлюцинации от температуры, потому она и подняла руку.       Но больше Чуя в комнату не заходил. Не мог.       — Вот и пусть остается, — тихо ворчал Дазай, осторожно потирая покрасневшую щеку брата, — глупая старуха…       Накахара так и не понял, говорили ли это ему или просто возмущались. Но в ответ ничего произнести не мог. Осаму трудно это понять, Чуя не может винить его. Все же Дазай не знал свою маму, у него не было наглядного примера материнства, да и родителей, чтобы понять, что это такое. Чуя и сам плохо понимает, что это. Хотя ему это и не нужно, верно?       Всё же у него есть Харуно. Кирако, которая не мама, но очень похожа на маму. Да, это её работа, но она любит их, да? Заботится. Ругает Чую, если он начинает делать какую-нибудь хуйню, но потом готовит вкусное печенье.       А сейчас она устало поднялась из-за стола, убирая посуду, уходя от разговора и думая о чем-то своем. В последние месяцы под её глазами залегли едва заметные морщины, а она сама стала пугающе задумчивой.       Но ничего, Харуно, завтра мы поедем в гости! Отдохнёшь, выпьешь чаю, пообщаешься с другими людьми и станет лучше. Ты же сама на той неделе выглядела счастливой, когда предлагала съездить к этому Рембо в гости?       Кстати о нем.       Артюр Рембо. Пожалуй, когда Накахара увидел его, вспомнил о существовании такого феномена как паника. Хотя нет, он прекрасно попрактиковал его, когда Доппо, будь он неладен, показал средний палец на его попытку влезть в дела «взрослых». То, что Накахара здесь самый взрослый, походу, вообще никого не ебет.       Дазай был намного спокойней, пускай изредка бросаемые фразы и выдавали его с головой. И Чуя искренне пытался помочь, вспоминая, как он успокаивал брата, когда они ждали Куникиду. Но суть в том, что Доппо-то он, сука, знал! Помнил! И даже, прости Господи, уважал! А значит, ручался за слова! Зная любовь учителя к послужному списку, мы получим уголовника не меньше. А что, они тоже прекрасно разбираются в искусстве. В конце концов, на кого Куникида уповал в первую очередь?       Но когда Рембо, высокий и самодостаточный, переступил порог комнаты, Чуя просто…       Упал.       Уставился на взрослого чистым невинным взглядом с немым, детским и искренним вопросом:       Ты, блять, кто?       — Меня зовут Артюр Рембо.       Отлично, ты ещё и представился!       Артюр Рембо. Артюр Рембо. Артюр Рембо. Стоишь и смотришь, ждешь, что Чуя тебя вспомнит? Да ни хуя!       — С сегодняшнего дня, — да ты погоди. Давай сначала, приятель. Допустим, имя твое Чуя слышит впервые, а милую, но хитрую рожу вообще не встречал, но должно же быть хоть что-то! — Я буду вашем учителем изобразительных искусств.       Да чего мы все об этом? И так понятно! Ты лучше сразу зайди да скажи:       — Я Артюр Рембо, люблю местную власть и вообще военный. Чуя, пойдём дам почитать нормальную газету.       Или       — Я Артюр Рембо, собираюсь примкнуть к революционерам через несколько лет, надеюсь, это не омрачит наш график и чудные ученические деньки. А лучше я сразу откину эту идею и во всем сознаюсь, благодарю.       Так сложно? Во втором варианте даже проще, Чуя сразу и с полной отдачей пошлёт куда подальше. Как Акико учила. Так что Накахара, рассмотрев мужчину поближе, решил, что лучшая защита — это нападение, и просто… вывалил все вопросы, понадеявшись на чужую совесть.       А Рембо просто… Ответил?       Чуя ещё долго ходил за ним хвостиком, ожидая подвоха. Что-то вроде злобного смеха или секретных планов, что мужчина «случайно» оставил на столе в своей комнате. О, или тайника в шкафу!       Просто ну кто в здравом уме и твердой памяти захочет работать у них? Возможно, Накахара утрирует и судит по себе. Но, включив рационализм, на фасаде дома так и написано — убьёт нахуй. Коль не бутылкой по затылку, так обвалившейся штукатуркой.       Сюрп.       Чуя сделал новый крохотный глоток горячего какао. И еще один. Сидит, тварина, именуемая Артюром Рембо, и не сознается. Сюрп-сюрп. Сидит, рисует и наверняка думает о революции. Да, о том, как будет устраивать переворот в родном доме. Думаешь, Чуя так просто взял и поверил твоим ответам?       Ничего, Артюр Рембо, Накахара бдит за такими подозрительными личностями. Сюрп-сюрп. И точно поймает тот момент, когда ты попытаешься посягнуть на солнышко своими идеями о свержение власти. Знай, Чуя тебе Осаму не отдаст. А то повадились околачивать пороги. Хоть Акико на охрану выставляй. Сюрп-сюрп. Накахара знает таких, как ты. Сюрп. Ты не расколешься, чертов шпион, верно? Но рыжий знает, как работать с такими, как ты, и скоро, совсем скоро ты ощутишь на себе ….       — Это фалафели?!       Рембо точно знал, кто наблюдает за ним с четверть часа, но лишь сейчас перевел на рыжего нечитаемый взгляд. Закончил готовку и протянул тарелку.       Ладно. Вот сейчас Чуя прервется на фалафели, но потом!.. Потом, Артюр Рембо, ты узнаешь…       — А вы умеете готовить Кассуле?       Ладно, дезертир, оставайся.       Продался ли Чуя за еду?       Нет! За уважение! Да и не может революционер готовить ему какао, тщательно следя за температурой и пропорцией чертового молока. Накахара это как профессионал говорит.       Не может трепать его по голове, когда он натурально лажает в живописи. Не может слегка приподнимать уголки губ и выглядеть так… Заботливо? Да, черт возьми, заботливо!       Артюр Рембо был… Странным. Чуя не знал, как описать его по-другому. Он говорил с ним на равных, всегда отвечал на вопросы и, в отличие от Доппо, принимал в расчёт чужие способности. А именно — их полное отсутствие.       Накахара не любил рисовать. Не любил, потому что не получалось и его детские ожидания, которые стали все больше и больше просачиваться в его взрослый эгоцентризм, просто рушились. Рембо мог сделать все, чтобы Чуя возненавидел это дело ещё больше. Сказать что угодно. Даже не так посмотреть или как-то выгнуть бровь.       Хотя, может, Артюр и старался отбить у него желание, а Чуя просто, пакость такая, не понял благородного порыва. Но общество Рембо было приятным. И вовсе не потому, что он подкупил его взрослой литературой.       Куникида был хорошим учителем. Но, застав Накахару с томиком об особенностях ландшафта северных широт, скорчил гримасу и подсунул ему рассказы о белом медведе по имени «Белый», который ходит по льдинам и ищет друзей. Мило, будь Чуе пять и люби он художественное описание животных. Но, твою мать, Доппо верни книги о ковке железа на место! Чуя же с ума сойдёт!       Накахара тогда листал какой-то справочник, который и поднял-то с трудом. Дазай предложил кинуть вниз подушки и сбросить эту махину с верхней полки без лишнего звука, раз уж младшему брату приспичило. Книга оказалась откровенно поганой. Впрочем, все книги в библиотеке были либо старыми, либо грубо написанными, кроме тех, что они притащили из лавки или с подачи учителя. Не может не возмущаться: половина дома закрыта, а вторая разваливается. За содержанием библиотеки и подавно никто не следит.       — Тебе интересно?       Рембо всегда передвигался бесшумно, заставляя его подпрыгивать, хвататься за сердце и зажимать руками рот, дабы не сматериться. Дазай к тому моменту задремал, положив голову на бедро младшего, позволяя перебирать короткие кудряшки.       Через неделю Артюр протянул небольшой томик с изящным переплетом и посеребренным тиснением. Настоящее произведение искусства частной коллекции! С прелестной подписью и отличительным знаком. Рембо попросил быть аккуратнее, поскольку эта книга была из личной библиотеки одного дорогого человека. Накахара во все глаза уставился на презент и буквально растаял, клятвенно пообещав относится к книге с осторожностью и вернуть как можно скорее. Как и все последующие, которые мужчина спокойно протягивал ему при встрече.       Дазай не давал проходу своим любопытством, излазил весь шкаф и уже давно открытый тайник. Осаму вообще, казалось, с каждым днем уходит все дальше и дальше от определений «личное пространство» и «границы», без стеснения роясь в чужих вещах. Особенно в тех, что Чуя прятал. Потому что:       — Чуя, мы с тобой братья, и у нас все должно быть общим!       И в одной кровати должны спать. И из одной тарелки есть. И за ручку ходить. Слава богу, Дазай на ванне не настаивал. Такое было пару раз, и Харуно сочла это неплохой идеей. Чуя в тот день понял, что «держи друзей близко, а врагов ещё ближе» все это время курило в стороне и не лезло в жизнь. Руководствовалось поверхностным ознакомлением.       Пожалуй, единственное, где Осаму худо-бедно отставал — это утренние разминки, которые Чуя не забросил. Нет, Дазай поднимался с ним, ворчал, ныл, возмущался, шантажировал, но вместе шёл к дому Кенджи, где засыпал на первой попавшейся поверхности, пока Накахара наматывал круги вместе с белобрысым. Иногда к ним присоединялся и Рюро путем нелицеприятных старческих комментариев.       Шатен морщил лоб на большинство упражнений. Особенно после того, как рыжий гордо встал на мостик, отстаивая свою позицию: «да, ты обыграл меня в шахматы, но, зацени, ты так не сможешь!». Осаму и правда не смог. Втихую попробовал, но, коснувшись и без того больной головой пола, надулся и весь день провел в кровати, требуя к себе внимания, нарочно громко страдая. Причем не сознавался, что просто неудачно шлепнулся!       Если раньше Чуя готов был хвалить мальчишку за эмоции и слова, то теперь стал по новому ценить совместное тихое чтение. Как-то с содроганием ждет подросткового возраста, если быть честным.       — Ваш учитель по живописи приобрел небольшое имение, выкупив хороший участок земли где-то за городом. Это не так далеко, — Кирако рассказывала о будущей поездке. — Насколько мне известно, его супруг держит ювелирную лавку.       Может быть сказывалась усталость Харуно, а может её личное отношение, но Накахара не получил потока негодования на эту новость. Просто, милая, не пойми меня неправильно и не обижайся, но даже Доппо не обсуждал эту тему, ссылаясь на юный возраст. И Чуя искренне верил, что ты не уступишь.       Не то чтобы такие браки были редкостью… Ладно, нет, Чуя немного сузит. Не то чтобы такие браки были редкостью для высшего слоя дворянства. Вот. Так точнее.       Осуждается ли? Да. Обсуждается? Конечно. Но какое бы решение ты ни принял, тебя все равно будут обсуждать и осуждать при любом раскладе, такова уж цена аристократии. Сегодня назовут «больным», а завтра попросят прийти на чай и захватить своего очаровательного супруга, даже если ты обвенчался со стулом.       Хотя и распространенным не назовешь. Чаще венчаются в семьях с большим количеством потомков, у кого в приоритете не стоит кровь, наследственность и родословная. Обычно таким промышляют деятели искусства и прочие «тонкие» души. А еще, как ни странно, военные.       А вы бы не пересмотрели жизнь, если бы вас в подростковом возрасте, в бурные пятнадцать лет, закрыли с такими же отбитыми? Да, блять, Накахару уже через год зажимали в углах, предлагая попробовать. От нехуй делать, видимо! Чертовы гормоны. Сомневается, что в женских подразделениях дела обстоят лучше. По крайней мере, был знаком с одной леди, что открыто заявляла, что вгонит нож меж ребер любому, кто попробует попросить ее руки. Занятная барышня с прекрасным характером; кажется, вся ее семья служила в гвардии. Ну, ее брат был Чуе неплохим товарищем, пускай и молчаливым.       Невзгоды объединяют. Невероятно объединяют. Потому мало кого удивишь тем, что двое прошедших вражеский огонь и ужас службы в конце не способны сойтись с кем-либо еще. Взгляды, опыт и приоритеты имеют огромное значение. Потому зачастую и сходятся с тем, кто понимает, какого это. С тем, кто прошел с тобой путь. И уже не важно, мужчина ли это или женщина. Уважение и доверие.       О том, что новый учитель состоит в браке, и, что более интересно, состоит в браке с мужчиной, они с Осаму давно знали. Причем у Дазая эта новость вызвала такой резонанс. В учебниках истории то читал, а вот в жизни не встречал. Он аж забыл о своем не самом лучшем отношении к педагогу и принялся расспрашивать разную ерунду. Можно сказать, что эта новость растопила что-то между ними. Что-то, что появилось хрен пойми как, потому что, в отличие от Чуи, у шатена талант был.       У этого цветочка вообще походу талант ко всему, учитывая, что он сразу же сообразил с нотами и сыграл что-то примитивное, после нескольких уроков Кирако. Еще и хвастался, зараза. Нет, Накахара рад за него и счастлив, что мальцу нравится, но обязательно тащить его каждый раз, заставлять сидеть рядом и слушать, а?       Так вот, после того как Артюр поведал одну из тех романтичных историй о романе приглашенной модели и художника, чья работа и покорила, цитата: «неприступное сердце», Дазай подозрительно оживился. А еще стал дольше разглядывать лицо брата, словно изучая и выдавая: «Чу-чу, а ты знал, что у тебя на одной щечке веснушек больше, чем на другой? А я знаю». В общем прикола Чуя не понял, но мысленно поблагодарил мужчину, пускай и не поверил в такую идеальную историю.       Но и разнюхивать не стал, все же Артюр ясно давал понять, что в его шкафу могут быть не только скелеты, но и вполне живые люди. И не только в шкафу. Там еще и другой мебели полно, простор для фантазии огромен.       Возможно, именно поэтому Накахара и рискнул. Прожив жизнь по одному сценарию, Чуя к ужасу обнаружил, что болезненно относится к незнакомым людям. С опаской. Все из-за того что он был заочно знаком с обитателями дома, пускай и поверхностно. В случае с Рембо, с абсолютно чужим человеком, внутри Чуи начинал играть как интерес, так и страх. Потому решение откладывалось слишком долго.       Оторвать от себя чужие руки было нелегко, но Чуя умудрился выползти из-под одеяла и не разбудить брата. Вопреки запрету Доппо, Осаму упорно не хотел спать в своей комнате, и почти каждую ночь забрасывал конечности на рыжего.       Постарался выскочить в коридор быстро и тихо, даже не надел носков, спускаясь в темноте к комнате с приглушенным светом. Тогда он снова принёс Артюру чашку с горячим чаем, что была наполнена до краев. Пришлось шагать осторожно, медленно переставляя ноги. Рембо, который не знает, что ночью положено спать, а не работать, повернулся только для того чтобы проводить взглядом до столика с диваном, на который Накахара забрался с ногами, подтянув колени к груди.       Чуя наблюдал долго. Не только в тот вечер, но и с того момента, когда мужчина появился в доме. Наблюдал и все еще не знал, как начать разговор. С Куникидой все было проще, Накахара знал его, знал его мысли и идеалы, знал как попросить и что это может дать. Какие послабления к их строгому режиму.       Рембо отложил материалы, поднялся и расправил один из многочисленных пледов, опуская мягкую ткань на колени ребенка. Подхватил принесенный чай и вернулся за стол над чем-то увлечённо работая.       — Учитель, — спина Артюра не изменила своего положение, но по едва уловимому повороту головы рыжий понял, что его внимательно слушают, — как Вы думаете, с этим можно что-то сделать?       Чуя безумно благодарен Куникиде. Их учитель проделал колоссальную работу. Но этого мало. Да, теперь они выходят на улицу, сами выбирают книги и облюбовали мостовую. Но Дазай по-прежнему вздрагивает на любой шорох и прислушиваться к шагам, пытаясь понять, кто поднимается по лестнице, не убирает далеко аптечку и помог соорудить веревочную лестницу из спальни. Правда, больше они её не используют — мальчишка последний раз упал на куст. Сейчас это отличный обманный ход, на который отлично ведется отец Осаму.       Но как бы Доппо ни старался, сколько бы ни писал и ни пытался призвать к совести и ответственности, все остается. Чуе не хотелось это признавать, но законным методом они ничего не добьются.       Но Артюр Рембо не Куникида Доппо. Не идеалист с моральными принципами.       Пускай его положение все еще весьма туманно в голубых глазах, он способен пойти на обман. На хитрость. Залезть в документацию, заглянуть в имущество, придумать то, до чего Накахара не смог догадаться. И, что важнее, провернуть это.       — Мы с Осаму повесили над дверью колокольчик, — такой звонкий, противный, — но он редко слышит его. Особенно ночью. Когда спит, — Дазай вообще поспать любит, особенно, когда занимает чужую жилплощадь, — поэтому мне бывает страшно засыпать.       Эта мера не дала ровным счётом ничего. Только усугубила паранойю. Разумеется, с тех пор, как Чуя взял все в руки, количество рукоприкладства снизилось, но с тем оно стало намного жестче. Куникида не всегда может быть рядом. Как и Рембо. Хироцу. У Кирако множество дел, да и, по правде, совесть не позволит спрятаться за её юбку.       Просить мужчину о подобном неправильно. Но сейчас это все, что он может сделать. К тому же Артюр имеет право проигнорировать его или применить все те же действия, что и очкарик. И в любом из случаев будет прав.       — У меня нет особо ничего ценного, что можно предложить, — по крайней мере, сейчас, — но я умею мыть сельдерей и делать салат. Могу собрать урожай и посадить новый. А ещё братец Кенджи научил меня готовить запасы на зиму, — что-то из этого может же быть оплатой, верно? — Я умею писать под диктовку, почти без ошибок. А ещё делать бумажных журавлей. Меня Мисс Харуно научила.       Ясен-пень, что Рембо не сдались эти умения. Мало того, что он взрослый, так у него наверняка дома есть штат людей на все это дело. Ну или он может их нанять!       Но просить о помощи и не предложить ничего взамен рыжий не мог. Все же он просит не чай заварить, а вытащить их отсюда, что, по меньшей мере, сложно. А по большей — упирается в закон. По крайней мере, в случае с Осаму, он все ещё является сыном своего отца.