Реальность лишь игра

      Наверное, его заставили расслабиться высокие цифры — и в собственных [Характеристиках], и в [Задании], связанном с убийством Ла Барбера было очень приятно увидеть все увеличивающийся счетчик трупов. Вот и после сегодняшней ночи число убийств наконец-то перевалило за четверть сотни, и он, довольный, подставляющий лицо теплым лучам солнца, что только начало появляться из-за горизонта — еще не испепеляюще жарким, каким оно будет к полудню, а нежным и ласковым, как его собственное пламя. Сейчас Реборн примерно знал историю мафии и Джотто, — где-то что-то слышал, один раз сумел получить доступ к Вонгольской библиотеке, запросив его вместо оплаты.              Молодой босс Вонголы всегда был крайне вежлив и уважителен в общении с ним, — он неизменно приветствовал его, когда Реборн встречался с ним для взятия новой миссии, предоставлял всю информацию, что Реборн запрашивал для миссии, и всегда предлагал ему кофе, — терпкий, горячий эспрессо, от черной поверхности которого в высь неизменно струился пар.              Реборн не очень любил эспрессо — он попробовал его в свой первый визит к молодому Дону, и с трудом подавил желание выпить эту горькую черную жижу Тимотео в лицо. До сих пор Реборн гордился тем фактом, что все-таки сумел проглотить ее, даже не поморщившись, и не опозориться на всю мафию — но Тимотео, видимо, подумал, что ему понравилось эспрессо, а потому с тех пор угощал его им каждый раз, даже рекомендовал «Приличные достопочтенные кофейни, в которых можно попробовать разные сорта». Реборн каждый раз благодарил его, улыбаясь, не разжимая губ — а сам вздрагивал, и быстро отмечал на миникарте те самые места, куда уж точно не собирался соваться, чтоб не утонуть в смолистой темной жидкости.              Разумеется, кофе давало моментальную прибавку к [Пламени] — сразу плюс пятьдесят единиц, если его количество не было полным, — но черт, когда вообще Реборну могут понадобится столько пламени сразу? То есть он сохранял это эспрессо, конечно, по тихому переливая его в термос, когда Тимотео отворачивался, и пряча в [Инвентарь], — но делал в основном из нежелания выбрасывать еду, а не из-за какой-то потребности.              После той, давней, встречи, когда он впервые убил мафиозных ублюдков, ему больше никогда не требовалось действительной помощи — а на царапины и ссадины прекрасно хватало того запаса [Пламени], что у него был. Черт, да он больше потратил на то, чтоб убрать напряжение и усталость в мышцах после его тренировок и стрельбы, чем на лечение собственных ран!              Реборн поднял голову, подставляя лицо солнцу, — мысли его лениво текли, когда он раздумывал, может ли он считаться тезкой их маленькой желтой звезде. Людей вокруг не практически было — он снимал квартиру в тихом районе в пригороде Палермо, так что ожидать толпы в шесть тридцать утра было как-то странновато. Изредка мимо него проходили спешащие на работу первые прохожие, проезжали машины, сверкая стеклами в лучах солнца, где-то чирикали птички, встречая восход.              Он медленно, неторопливо брел по тротуару, затем свернул во дворы, подходя к зданию, в котором жил, — вокруг все еще не происходило ничего необычного, даже миникарта не показывала ничего нового. Реборн прошел мимо маленькой красной Альфа Ромео, бросив на нее быстрый взгляд, — он не помнил, чтоб она стояла тут вчера, и подошел к входной двери, собираясь ее открыть.              Первое, что он почувствовал — даже не боль, а ощущение, что его обливают кипятком. Казалось, что сам воздух превратился в кипящую жидкость, ошпаривающую его со всех сторон, словно он вдруг стал вареной ощипанной курицей, которую нерадивая кухарка швыряет в кипяток. Боль пришла следующей — злостная, острая, сдирающая с него кожу, он пытался закричать — а может он и кричал, но от звона в ушах совершенно ничего не слышал.              Реборну казалось, что в мгновение он оказался в аду — словно бы снова горел приют, только теперь он там, сгорает вместе с ними, только в отличие от них за ним уже пришли демоны, готовясь утащить его прямо в преисподнюю, заточить в железном гробу. Черные фигуры нависали над ним, он сощурился, мутным взглядом стараясь разглядеть лица бесов.              — … Жив еще, — фигуры толпились над ним, и сквозь шум боли в ушах Реборн сумел различить некоторые слова, — кончать?              Он, морщась от боли, вытащил из [Инвентаря] пистолет, не целясь, выстрелил вперед, — судя по стону, попал.              — Да что ты творишь, тварь! — заорал второй, отбрасывая его пинком в сторону. Реборн сжался, схватившись за живот, и, игнорируя боль, пополз в сторону, ощущая как на глаза его выступают слезы. Перед его глазами плавали таблички, Мужик погнался за ним, пытаясь схватить, но Реборн даже не скользнул, а просто упал в ближайшую канализацию, проваливаясь в открытый люк.              Теперь вокруг него была еще и вонь — омерзительная, забивающаяся в ноздри. И она, как не странно помогла ему прийти в себя. По крайней мере, он пришел в себя настолько, чтоб суметь различить простую надпись: [Здоровье: 176/1400].              Черт возьми, еще один пинок — и он действительно отправился бы в Ад.              Реборн нахмурился, сосредотачиваясь на боли, стараясь почувствовать теплые лучи [Солнечной стимуляции]— но боль была настолько сильной, что даже его пламя не способно было сбить ее полностью. Кожа чесалась, зудела, обожжённые участки отслаивались, словно он был змеей, а в поврежденных ушных перепонках словно шевелились черви.              [Здоровье: 603/1400] — а пламя уже практически кончилось, и ничего больше не способно было его излечить. И тут Реборн вспомнил о тех самых яблоках.              Яблок, естественно, уже давно не было, — но было кое-что другое. Он, морщась, понимая, что ему представит, достал термос, и, налив в кружку первую порцию, стал жадно глотать густую, горчащую жидкость.              Эспрессо, как оказалось, отлично перебивало даже вонь из канализации.              [Эспрессо, наполненный энергией напиток, наполняет вас пламенем! Вы получаете +40 единиц!]              Реборн радостно улыбнулся, но тут же снова сдулся, расстроено закусывая губы — сегодня ему придется выпить очень много кофе.              Где-то через полчаса [Здоровье] у него наконец-то восстановилась достаточно, чтоб Реборн перестал ощущать, что с него заживо сдирают кожу, и наконец-то сумел оглядеться. Вокруг него парили черно-белые бабочки, а одна из стен канализации подозрительно мигала. Он наморщил нос — он знал, что где-то здесь у него было [Задание], потому прятался тут. Но в чем оно заключалось не помнил, хоть убей.              [Грустная женщина упомянула, что ее муж занимается чем-то странным, и она очень за него волнуется!] — хорошо, эта часть звучала не так уж и плохо. Реборн вполне мог отбить мужчине почки, потом притащить его назад, под крылышко к супруге. Если мужик будет вести себя хорошо, Реборн даже, возможно, вылечил бы его назад, — [Теперь вы должны уничтожить отродье Хаоса!].              Реборн моргнул. Нет, серьезно, чем занимался ее муж?              Он вздохнул, с кряхтением поднимаясь с пола. Боже мой, он так стар — ему было уже четырнадцать лет, — вот уже и спина начинает скрипеть. Реборн печально посмотрел на статистику — его прекрасный костюм от Валентино превратился в лохмотья. Нет, не подумайте, он не особо стремился к величайшим брендам — он просто старался выбрать удобный, подходящий по фигуре костюм, что не мешал бы ему двигаться, прочный и крепкий. И всегда почему-то он выходил либо с Валентино, либо с Гуччи. Простое совпадение, понимаете?              Стена вежливо замерцала перед ним. Вообще-то, он уже был в том другом, странном месте, в которое иногда отправляли его задания, — если бы все было иначе, его бы уже достали те ублюдки из Ла Барбера, он уверен. Но почему-то места эти каждый раз начинались совершенно нормально, будто бы давая ему подготовится. Реборна всегда это смешило — приятно знать, что дьявольская чертовщина была настолько вежливой, что не выбрасывала на него всю странность сразу, словно стесняясь своего безумия.              Он медленно брел вдоль одной из стен — на стене тут и там открывались глаза, таращились на него, затем, обращаясь в бабочек, старались расцарапать ему лицо. Реборн сначала отмахивался от них, затем, достав из инвентаря вчерашнюю газету, кроссворд к которой он до сих пор не успел разгадать, и стал раздраженно прибивать особенно наглых тварей к стенке — те вновь расползались под его газетой на кучу испуганно вращающихся глаз.              Совсем скоро он осознал, что идет по потолку — он сам не понял, как так получилось, просто одно из ответвлений вдруг вернуло его на самое начало, только теперь он задумчиво смотрел под ноги и видел тот самый люк, в который провалился, и под ногами у него было чистое, сверкающее голубизной, прекрасное светлое небо, и видимый кусочек его напоминал Реборну отражение на дне колодца. Он пожал плечами и пошел дальше.              Его только что взорвало машиной — эти очаровательные хаотические странности от табличек были словно бальзам, успокаивающе действующий на его больное сердце. Не стоит переживать, словно говорили они, мир все так же приятно безумен.              Иногда на него выползали какие-то загадочные твари — одна из них напоминала огромную черепаху, что неслась на него, угрожающе шевеля тысячами маленьких лапок. Реборн увернулся, мало того — даже ухитрился запрыгнуть на нее, а потому почти половину пути он проехал с ветерком, с интересом разглядывая местное окружение, что с каждым разом становилось все безумнее и безумнее. В стенах канализации появлялись окна, и он видел в них мельком то красное, окровавленное небо, то заросли фиолетовых кустарников, то сверкающих, переливающихся всеми цветами радуги младенцев, парящих где-то в космосе, сжимающих в своих огромных детских ладошках их крошечную голубою планету.              К сожалению, в какой-то момент черепаха врезалась в стену — но она прошла внутрь, и кирпичная кладка разошлась под ней, словно вода, черепаха растворилась внутри, оставив за собой лишь расходящиеся круги. К сожалению, Реборн пока навыками просачивания в стены не обладал, а потому он, больно ударившись о внезапно затвердевшую поверхность, рухнул за пол… Стену… Потолок, — он так и не понял, на чем именно он сейчас стоит.              Сердито фыркнув, обиженно потирая копчик, он огляделся по сторонам — и, пожав плечами, побрел в какую-то сторону наугад. Он ощущал какое-то загадочное, странное веселье, смешанное с любопытством — Реборн, затаив дыхание, осторожно поворачивал за каждый новый угол, с предвкушением ожидая, что именно он увидит за стеной на этот раз.              Он выглянул, прищурив глаза — и был награжден видом на собственную спину, когда другой Реборн заинтересованно выглядывал за следующий угол. Реборн замер, дернулся вперед, стараясь догнать самого себя — но другой он кинулся за угол, пытаясь догнать кого-то, и через мгновение скрылся за поворотом. Тогда Реборн остановился, задумался на пару секунд, взирая на грязную обшарпанную стену, — и сделал пару маленьких шажочков назад, отступая обратно за угол. Другой Реборн вежливо показал ему свою спину.              Реборн вздохнул, повертел бедрами — удивительно было видеть свой собственный зад, — и радостно ухмыльнулся, убеждаясь, что костюм, даже подранный взрывом, прекрасно сидит на его ягодицах, подчеркивая все нужные места. Все таки он был весьма неплох даже будучи простым подростком — и в глубине души Реборн с нетерпением ждал, когда же он наконец вырастет, войдет в полную силу, и сможет увидеть, каким он будет на самом деле. И что-то в глубине души его, — может, тщеславие, а может, игривые взгляды молодых девушек на улицах и собраниях мафии, — говорило о том, что взрослый Реборн будет весьма и весьма неплох собой.              Он бы остался тут и подольше, но повторять судьбу Нарцисса Реборну совершенно не хотелось, а потому он наконец-то вышел из-за угла и отправился дальше по коридору, заворачивая в следующий поворот.              Высокое, длинноногое существо, напоминающее больше всего огромного, абсолютно черного жирафа, стояло посреди коридора, — шея его была настолько длинна, что оно было вынуждено свернуть ее в трое, чтоб просто поместиться в канализацию, и даже тогда оно царапало макушкой своей потолок. Оно открыло пасть — острые белые зубы, чем-то напомнившие Реборну челюсти акулы, что он однажды увидел в зоологическом музее Палермо, в котором прятался от погони, — и, высунув три длинных отростка, слепо ощупывало стены, слизывая всю живность, что попадалась ему на пути. В рот ему шло все, и моргающие глаза, и бабочки, и даже плесень, растущая в углах. [ס̷̴מ҉ו҉̴א҈҉ל̶̶, ур. ? %№] — текст над ним резал глаза, мигая и переливаясь, и прочитать его было не было никакой возможности.              Реборн моргнул — он вытащил из [Инвентаря] револьвер, прицелившись, выпустил в голову пару пуль, но они не нанесли существу никакого вреда. Оно только лишь замерло на мгновение, застыло настолько недвижимо, что можно было ее спутать со статуей — и в следующее мгновение огромная, раззявленная пасть оказалась прямо перед Реборном, настолько быстро, что он даже не успел сообразить.              Но все же сумел отшатнулся в сторону — зубы сомкнулись на том месте, где мгновение назад была его голова, защелкнулись с глухим звуком. Он прижался к стене, расширившимися глазами глядя на то, как оно вновь открыло пасть, начиная медленно ощупывать стены языками — сердце колотилось в его груди так, словно старалось пробить грудную клетку и вырваться на свободу из тюрьмы ребер. Реборну казалось, что стук его настолько громкий, что раздавался на всю канализацию, но существо, видимо, было не только слепым, но и глухим, а потому продолжало методично ощупывать стены, проходясь склизкими темными языками меж кирпичей. И он медленно, но неотвратимо подбирался к Реборну, его голова словно двигалась по невидимой нити, отслеживая путь его — и могла достать в любую секунду.              Наконец оно вновь распахнуло пасть — и в рот ему тут же полетела граната. Реборн не собирался умирать так просто. Существо вновь замерло, видимо, пытаясь осознать, что же такое ему только что скормили — а Реборн тем временем бросился вперед, плюхаясь на пол, проскальзывая под черным туловищем, пробираясь меж длинных тонких ног.              Существо попыталось было последовать за ним, потянув голову вслед, — но, когда казалось, что оно вот-вот схватит его за край пиджака, прозвучал взрыв. Реборна отбросило вперед, протащило по полу — уже второй раз за сегодня, черт возьми, он бы хотел заявить, что ему это совершенно не нравилось, — а существо разлетелось на тысячи мелких кусочков плоти. Рядом с Реборном приземлился особенно крупный кусок — он слепо зашевелился, словно слизень, потыкался туда-сюда, а затем удивительно резво поползло куда-то в темноту, скрываясь под Реборновским ошалелым взглядом.              — Эй, а ну стой! — возмутился он, понимая, что и остальные куски начали резво уползать, — А где же моя награда?              Реборн подскочил, сердито наступая на теневого слизняка — он некоторое время потрепыхался под его ногой, извиваясь, стараясь спастись от беспощадной подошвы, — но он безжалостно давил его, и слизняк в один момент вдруг расплылся, растворяясь кучей черной жижи.              Из него выпала пара долларов — Реборн никогда не мог этого понять, но, видимо, инфляция существовала даже в загадочном мистическим мире, и потому постепенно ему все чаще выпадала американская валюта вместо родных итальянских лир. Он со вздохом подобрал и пошел к следующему слизняку, — убираться отсюда без чего-то серьезного Реборн не собирался.              Из четвертого слизняка выпала какая-то истрепанная, желтоватая записка, — плотный толстый лист с иссохшимися краями совершенно не напоминал обычную бумагу, и секунду спустя Реборн понял, что это пергамент — он однажды читал о книгах, сделанных из кожи. Реборн просто надеялся, что она была не человеческой.              Затем он пару секунд подумал и решил, что человеческая кожа тоже в принципе была неплохой — он слишком много трупов сделал за свою долгую, почти пятнадцать лет, жизнь, и потому беспокоится о морально-этических вопросах у него не было никакого желания. Его все равно заберут в ад — так пусть его жизнь будет хотя бы стильной.              [Свиток оккультного ордена поклонения א̷҈נ̵ד̶ר̵ו̵ל҈̸ו̸מ̵̴ו̶ס҉י̶ה̴̸, Х̸а̸̴о̸с̶ спасение О̵̢́̀̓͝ͅН̴̛̗͎̮̏̈́͢О̷̡̙̜̟̍̂̓͞ Н҈̢̪̪̜͋̂͝А̸̡̮͗͊͝Б̸̢̗̫̱̽̍̀͞Л̷̥͈̔̃̕͢Ю̸̛͓̆̅͜Д̶̡͓̪̮҇̿̊А҈̦͙̈́̓͜͝Е̶͇̝҇͂͜Т҈̛͎̰̒̋͜] — гласили таблички. Реборн поморщился, встряхнул пергамент, заставляя разбегающиеся туда-сюда буквы стать хотя бы в неровный ряд, потому как глаза слезились просто неимоверно, продолжил читать, — [изначально был создан Иоганном Тритемием в попытке упорядочить священный хаос под волей божьей, но после был переписан Орденом черного Неба, и теперь он выплескивает всю накопленную энергию после того, как אי סדר ли же «Хаос» прозвучит в одной с ним комнате. Все, попавшие под действие взрыва, умирают или же превращаются в слизней Хаоса.]              Реборн удивленно присвистнул, понимая, какую редкость только что получил — и тут же закинул его в инвентарь. Удивительно было, что столь древний текст вообще попал в его руки, — он вполне может быть единственным на этой земле!              Ладно, не единственным — после еще девяти слизней и двух свитков Хаоса Реборн понял, что Иоганн был весьма плодовитым и трудолюбивым монахом, и попыток упорядочить хаос у него была целая куча.              [Задание выполнено!] — радостно провозгласили таблички еще несколько слизней спустя, Реборн перестал считать, — [Вы получили уровень!]              Он ухмыльнулся, направился дальше по коридору, к выходу, параллельно закидывая очки в [Восприятие] и [Интеллект] — судя по тому, как его провели с машиной, ему явно не хватало этих качеств в себе любимом. Ну ничего, он обязательно отомстит этим наглецам, что осмелились организовать ему ловушку!              Реборн открыл дверь и замер, изумленно осматривая окружение. Перед ним плавали тысячи зеркал, отражение в которых так же изумленно осматривали его, и, казалось, менялись каждый раз, когда он на них смотрел, где-то вдалеке играла музыка, а чуть поодаль он заметил балкон, на котором восседал белый кролик в жилетке, что постоянно сердито посматривал на часы.              — У тебя есть три минуты, — возвестил он громко, — и поторопись, я опаздываю!              Реборн вздохнул и сделал шаг вперед. Он обязательно отомстит — просто сначала ему нужно выбраться отсюда.       

***

      Мужчина задрожал, когда он приставил пистолет к его затылку, — Реборн мог видеть, как он нервно сглотнул, когда холодное дуло прижалось к его голове, а на гладко выбритом виске его пробежала капля холодного пота.              — Мне нужно, — вежливо объявил Реборн ему на ухо ласковым шепотом, — что б ты выполнил для меня парочку вещей. Ты согласен?              [Антонио Мантовани, ур 18] рвано выдохнул, панически облизал губы толстым, мясистым языком, все еще не осмеливаясь шевельнуться.              — Но ты же… Ты же должен быть мертв… — прохрипел он на гране слышимости, — они же… Они же сказали, что…              — Я не слышу ответа, — прервал излияния Антонио Реборн, сильнее прижимая пистолет, — я спрашиваю, ты согласен?              Мужик вздрогнул — и меленько, меленько кивнул. Реборн улыбнулся.              — Отлично, — он бросил перед ним листы и рацию, — я хочу поговорить с твоими боссами, и ты будешь моим маленьким, миленьким почтовым голубком, понял? — он ласково потрепал мужчину по длинным светлым волосам. Тот вздрогнул, задрожал под его пальцами еще сильнее. Реборн ухмыльнулся.              Антонио и правда оказался отличным почтовым голубком — он, нервно заламывая пальцы, направился к своим Капо, которых Реборн безуспешно выслеживал уже третью неделю. Пусть репутация в мафии помогла ему, потому как Реборна начали воспринимать всерьез и подкидывать заказы, охотиться за крысами, что убили его семью, стало гораздо, гораздо сложнее, когда те поняли, что на них ведется охота. Крысы действительно умели забиваться в норы.              Он лежал на крыше, с наслаждением смотря на начавшее темнеть небо — на небосводе уже зажглась первая, вечерняя звезда, которую люди назвали в честь прекрасной богини, — и тут рация, лежащая на его коленях затрещала, захрипела грубым мужским басом.              — Прием, — начала она, — прием, синьор Реборн, вы меня слышите? Мне доложили, что вы хотите обсудить условия перемирия!              Реборн насмешливо фыркнул в рацию — та напряглась, голос мужчины зазвучал уже более обеспокоенно.              — Что-то типа, — лениво ответил он, — Хаос, ублюдки.              Несколько секунд ничего не происходило, рация просто замолчала, — а затем до него донесся гулкий, раскатистый взрыв, когда одно из зданий портового района медленно рухнуло на землю, сложившись само в себя, словно конструктор. Реборн наклонил туда, радостно глядя в ту сторону, потом перевел взгляд на табличку с [Заданием], и, чуть ли не начиная мурчать от довольства, убедился, что число трупов Ла Барбера увеличилось аж на восемь человек. Это стоило траты всех только что полученных пергаментов — удовольствие от хорошо исполненной мести было ни с чем не сравнимым.              — Хаос. — довольно проурчал он себе под нос, перекатывая слово на языке, словно сладкую, сочную виноградинку, — а что? Звучит вполне неплохо.              Кофе пойти выпить, что ли?