Кто-то в душу как в карманы, У меня другие планы. Без истерик и обмана Я пытаюсь быть собой.
Окна в доме напротив оживали, распахивали свои тёпло-жёлтые глаза, пялились в густую темноту двора. В январе сумерки совсем незаметны — хмурый день плавно перетекал в вечер, часа в четыре уже становилось темно. Ноутбук нагрел колени даже через покрывало, и Юра перетащил его на подоконник — широченный, на нём удобно сидеть, сдвинув алоэ и устроившись с ногами, или притащить вот так вот комп и делать уроки, или, как сейчас, поглядывая на значок в трее, ждать звонка в Скайпе. Юра подтянул ноги к себе, устроил стопами на сидушке стула, обернулся руками, уткнув подбородок в коленки. Пошевелил мышку, оживляя комп — тренькнуло приветствие системы, загрузилась заставка, летняя панорама с крыши. В мае обязательно вместе сгоняем, подумал Юра, самый кайф — встретить закат, да и рассвет тоже можно. Теперь вообще что угодно можно, не верится даже. Юрка посопел в колени, волосы заелозили по щекам — как же лень искать резинку, а ведь отросли уже, легко в хвост собираются. Отабек говорит, что Юра с хвостом выглядит старше, солиднее, на что в ответ тот лупит его небольно и смущается совсем не по-взрослому. А сам Отабек бреет виски всё короче и короче — Юре нравится гладить ладонью затылок, спускаясь к шее — сначала по волосам, и не колким совсем, наоборот, мягким, как будто плюшевого медведя гладишь, а потом прошагать пальцами ниже по шее, к вороту футболки. Отабек вздрагивает — прохладное касается горячей кожи — и протяжно выдыхает, классно ему. Юра обнял ноги крепче, ну сколько прошло времени, неделя, что ли, а уже так соскучился, сил нет. По-нормальному они с Отабеком познакомились не на следующий день, конечно же — расписание съехало, не совпали. К понедельнику Юра вроде немного отошёл: котёнка обустраивал, приручал грозного хищника, совсем некогда было загоняться. К ветеринару сгонять, обзавестись котячьими приблудами (целый список в заметках накатал, серьёзно всё), и привыкать теперь быть кошачьим папашей хорошо прочищало мозги, думать ерунду некогда, если ты при деле. Деда новому жильцу удивился не сильно, пробормотал, что весь в мать — та тоже всех в округе домой тащила, и птенцов, и котов, однажды вообще хорька подобрала — и где только нашла. Юрка хмыкнул и заверил деда, что мелкий докучать ему не будет — вся забота будет на мне, ты только разреши оставить, он же кроха совсем. Николай Иванович прищурился и кивнул, дал добро, но сказал, что на прививки кота Юра сам таскать будет, и вообще всё сам, давай-давай, родитель. А Юра и рад только. В понедельник первым уроком поставили русский вместо химозы, замену Никифорову пока искали. По русскому у ашек и бэшек были разные учителя — у Юры вела строгая Инна Сергеевна, которая чем-то напоминала директрису Барановскую, только лет на пятнадцать моложе. Но в этот раз в классе было как-то непривычно шумно, как обычно бывает в день самоуправления: все шушукаются, перебивают друг друга, беззлобно подначивают, а со звонком разительно меняются — уже не десятиклашки, а учителя, будьте любезны по имени-отчеству. Только день учителя прошёл, а настрой остался. Инны Сергеевны в кабинете не оказалось, а она обычно приходила заранее, оформляла доску — презентаций она не делала, считала, что это развлечения для пятиклассников, а десятому уже некогда картинки глядеть, ЕГЭ не за горами. За её столом обнаружился какой-то чувак, Юра раньше вроде его не видел, да и мало ли, кто это — одиннадцатые бывало наглели и, пользуясь отсутствием учителя, по-тихому смотрели проверенные самостоятельные, фоткали колонку отметок в журнале. Но этот вёл себя по-другому, почти по-хозяйски. Смелый дофига, подумалось Юре, щас ИнСергевна накостыляет, у неё взгляд бывает как у Барановской, спасайся кто может. Парень перебирал какие-то распечатки, что-то строчил в записной книжке, лица Юра не видел, сидел он вполоборота, от двери видно было только левое плечо, обтянутое свитером, висок и чернявый затылок. Плисецкий огляделся — незанятым осталось только место на среднем ряду, за второй партой, рядом с Сарой. А значит в спину весь урок будет пялиться Сарин хмурый брательник, который вечно её пасёт. Да плевать. Выковыряв из рюкзака тетради, сборник упражнений и россыпь ручек, Юра уселся на свободный стул, и со звонком в класс вошла Инна Сергеевна и почему-то сразу пошагала к задней парте, села на камчатке как будто так и надо и положила перед собой увесистую папку, начала листать, а потом едва заметно кивнула — мол, чего тянешь, приступай. Парень поднялся из-за учительского стола, развернулся к классу — на Юру теперь смотрел тот самый чувак, который недавно стал свидетелем миссии по спасению которебёнка. Картина маслом, блин, здравствуйте.***
Три раза в неделю он был для Юры Отабеком Тимуровичем, а всё остальное время сначала просто Отабеком, а потом как-то совсем незаметно сократился до Бека. Педагогическая практика закончилась через две недели — к концу этого срока отпускать Отабека не хотелось не только Юре. А Юре хотелось спрятать его ото всех, чтобы никто не смел стоять к нему вот так близко, как Милка, почти касаясь плечом плеча, нарочито низко наклоняясь над столом с раскрытым на нём егэшным сборником. Хотелось без зазрения совести побыть собственником, и чтобы второй шлем с чёрной молнией на боку — только его, молчаливые взгляды, сталкивающиеся будто невзначай — только между ними, улыбка одним лишь краешком губ и мягкое: «Едем домой?» — только Юрино. «Будешь моим другом, или…? » — нет тут никаких «или», и быть не может — «Буду». Спрашивает он ещё!Просто быть с тобою рядом, Просто удержаться взглядом, Чтобы дальше, дальше жить…
***
Очень хотелось встретить Новый год вместе — Юра представил, как они втроём, нет, вчетвером, ещё же Пётька — деда и они с Отабеком как маленькая семья. Николай Иванович с Отабеком познакомился после второго свидания — да, Юре хотелось называть тот день именно так. Дедушка может и удивился, что Юра, который обычно сходится с людьми через силу, в основном оставляя попытки хоть как-то подружиться в самом начале, так быстро впустил Отабека, но виду не подал. Сам Юра удивился не меньше: к зиме уже невозможно было представить, что когда-то были не знакомы, когда-то были порознь. — Что прям двадцать девятого ей приспичило? — Юра крутнулся на стуле, поджав ноги. Поскрёб ногтем подлокотник, глянул из-под чёлки. Отабек поджал губы едва заметно и коротко кивнул. Винит себя, это мы можем, умеем, практикуем. Юра опустил ноги, подъехал вместе со стулом почти вплотную — колени к коленям — и положил ладони на диван, по обе стороны от Отабека, упёрся, заглянул в лицо. — Ты давай заканчивай это дело. В чём ты-то виноват, вот скажи, а? Что у меня были ожидания, а оно вот так вот, да? Отабек кивнул молча. — Ну и что? Это не повод изображать всю скорбь казахского народа. Ну приспичило твоей сеструхе замуж выйти, так и пускай. Жалко что ли? — Жалко, — выдохнул Отабек. Юра фыркнул, сдул чёлку со лба, наклонился к самому лицу. — Загоняться перестань. Отметим вместе наступивший, тоже клёво. Главное же не когда, а с кем. Твоя Амина рада будет, когда приедешь, сам ведь говорил — куда же без любимого младшего братика? — Юр… — Ну чего ты юркаешь? Билеты ты посмотрел? Нет? А вот и зря. — Юра отлип от дивана, плавно подкатился к столу, пощелкал по клаве ноутбука. — Щас мы тебе забронируем, чтоб не дёргался. Слетаешь, навестишь, погуляешь на свадьбе у единственной сестры. А я буду тут ждать тебя. Очень сильно. — Я тоже. Очень сильно. Юра склонил голову к плечу, прищурился как кот на солнце. Улыбнулся, щёки заалели самую малость — аж до боли захотелось подскочить и что есть силы сжать, ухватить, не отпускать. Но он повернулся к ноутбуку, кивнув самому себе — билеты сами себя не забронируют.***
Свадьба прошла клёво, Юра видел фотки, которые скинул Отабек. На вопрос «а чё не в национальном?» Отабек рассмеялся тепло и ответил, что Амина у них уж очень прогрессивная и своенравная, вон даже выторговала возможность выходить замуж не в платье в пол, а в брючном костюме. Юра разглядывал фото и слегка офигевал — красивая такая, как будто лебедь чёрная, и больше на маму похожа. Мама у Отабека русская, ленинградка — уехала за отцом в Алматы, там и осталась. Амина ещё в Питере родилась, а Бек уже там — на родине отцовских предков. Кочевник степной, хихикал Юра, а на вторую родину тянет, раз приехал. Отабек только кивал и как-то хитро улыбался, укладывая подбородок Юре на плечо, дышал в шею. По шее пробежали мурашки от воспоминания — вроде так мало ещё времени прошло, но так много, что не терпится уже, скорее бы, скорее. Да где он? Договорились на семь, а его нет… Юрин телефон загудел на столе, и он, расплетя ноги, выпрямился, соскочил и, чуть не запнувшись о Пётю, который спрыгнул с подоконника, понёсся к телефону. — Юр… — Ты-ы… А я тебя заждался! Почему не Скайп, случилось что? — Нет, Юр, всё хорошо. Теперь лучше всех. Юра потёр шею под волосами, переступил по деревянному полу, шепнул в трубку: — Соскучился. — А ты можешь к окну подойти? Прямо сейчас. — Зачем ещё? — Можешь или нет? Юра фыркнул громко, Отабек в трубке выдохнул смешок. — Могу-могу. Иду я. — Молодец. Вниз посмотри. Забравшись на подоконник (алоэ и ноут пришлось выселить), Юра встал во весь рост, едва ли не впечатался носом в стекло, уставился во двор. Свет от соседских окошек рассеивался, и пятачок двора озарял только фонарь, как будто на подмороженный асфальт плеснули жёлтой краски. Юрины глаза расширились, кончики пальцев прижались к прохладной поверхности стекла — внизу, прямо в сердцевине этого света, стоял Отабек, прижимая к уху мобильный, другой рукой махая Юре. Выдох замер в горле, Юра как в замедленной съёмке помахал в ответ — рука слушалась плохо, как будто отлежал — а губы уже растягивала улыбка.***
Ноги сами несли встречать, Юра едва вспомнил дверь прикрыть, чтобы Пётька не выскочил на площадку. Шаги прошуршали по лестнице — ниже и ещё ближе, Юра даже тапки не переобул, рванул на автомате из квартиры. Это как вообще, приехал, прям серьёзно — надо же убедиться, пощупать, поверить, что не приснился. Почти на полном ходу налетел на мягкое и прохладное, колкий мех ткнулся в нос и щёку, зарылся лицом в ворот парки, где теплее всего, замер, слушая дыхание. В ответ обняли крепко обеими руками, сжали, притиснули — не отпустит ни за что, внутри всё кричит: «мой». Губами по виску едва заметно, как будто это касание тоже приснилось, пальцы твёрдо прошлись по спине, оправили футболку. То ли шёпот, то ли показалось: «мой». Юра сильнее вжался, носом проводя по горячей щеке, и, хоть сердце несётся вскачь, так спокойно внутри — как будто он и сам домой вернулся, как будто снова целый.Хочешь, я открою тайну? Не бывает идеально. Мы с тобою неслучайно. Неслучайно — ты и я.