Пепел

Слова мертвы. Моя душа мертва. Я сон, я брег арктического моря. И тело, смертно жаждущее рва, Скрутило в узел судорогой горя. Но там, на дне, у ключевых глубин, Я ощущаю слабое биенье, Сквозь сон мне тускло грезится рожденье Иных, пока неведомых вершин. Я жду сквозь боль, так исступленно жду, Когда рассвет предел положит льду, Когда мой дух вернется из скитанья… До тканей сердца мглою поражен — Я полон исполнением времен, Я не ищу пред Небом оправданья. Сергей Калугин « Венок сонетов»

Пролог Улетев из маленькой каморки на кромке железнодорожных путей, Таня в забытье добиралась до Тибидохса, чтобы, наконец, быть с тем, кого выбрала. Жить, как она верила, долго и счастливо в тишине и покое, которых ей так недоставало все эти годы. По пути грозную русскую Гротти нещадно трепал ветер и тугие воздушные потоки пытались выбить эту, казалось бы, абсолютную уверенность в своем решении. Захлебываясь в непонятно откуда взявшихся слезах, она убеждала себя, что это — от радости, облегчения, но там, внутри, знала, что это — Вина. За то, что так и не смогла решить вовремя, что предпочитала жить в лапах своего эгоизма, мучая всех, кто ее любил, не признавала, что ей это нравилось. Нравились болезненные отношения с некромагом, его взгляды, от которых она плавилась, как воск, но не сдавалась. Нравилось, что Ванька, её милый маечник, всегда принимал ее, прощая все эти отвратительные совершенные ею поступки, всегда был рядом. Нравилось, что Пуппер посылает эти огромные букеты год за годом. Ей нравилось их мучить, хоть она и не призналась бы себе в этом раньше даже под страхом смерти. Но увидев, что она сделала с Глебом, она просто не могла. Вся ее личность распалась на атомы, разлетаясь на этом холодном ветру и непонятно, как эти частички еще могли держать смычок тем, что когда- то было руками, а теперь стало ничем. Рыжеволосой хотелось соскользнуть вниз и забыть, что она сделала, забыть, что она вообще хоть когда-то существовала. Чтобы они все забыли. Череп, туго обтянутый кожей, огромная рана, казавшаяся входом в Тартар, черные глаза, в которых уже не осталось ничего из того, что ее пугало. Только боль. Боль от того, что она так с ним обошлась. Что он в сущности сделал ей? Просил полюбить? Умолял, настаивал, принуждал. Но никогда не делал ей по- настоящему больно. А она в ответ убила его, растоптав его личность и любовь, которой он жил годами. Ну ты и мразь, Гроттер, ну и мразь. Васильковые глаза, желтый. Он любил тебя с первого дня, оберегал, поддерживал. Нашел тебя в другом мире, не забыл. Сколько раз он готов был за тебя умереть ничего не прося взамен? Много. Слишком много для тебя? Столько жертвенности, нежности всегда было в его взгляде. А тебя, малютка, тошнит от одной мысли, что это все, что он может тебе дать.Он снова идет на смерть ради тебя, снова идет на смерть. Ну ты и мразь, Гроттер, ну ты и мразь. Кожа, стрелы, шрамы, серые печальные глаза. За что он тебя спас тогда, за что полюбил? Лучше бы ты умерла там, осталась с этим вором, в том мире, где никто от тебя ничего не просил. Он бы, возможно, не стал спасать тебя, а дал возможность быть собой, но ты оставила его не раздумывая, потому что ты Гроттер, ты дрянь. Очки, лохматые волосы, смешной акцент. Толпы купидонов, привороты, трепет в его глазах. Но нет, опять не то, конечно не то, Гротти. Нежность ведь не для тебя, спокойная жизнь с тем, кто мог бы дать тебе все- тоже. Но ты продолжала и его мучать, годами наслаждаясь тем, что он не может тебя забыть. Да признайся уже, что всем им было бы лучше, если бы ты не рождалась. Совсем. «Боже, да что со мной? Я должна быть сильной, должна поддержать Ваньку. Сказать, что все обязательно будет хорошо. Ведь как иначе? Он справится и я поеду с ним в тайгу. Научусь быть благодарной, научусь любить его не как друга. В смысле не как друга? Гроттер, ты дура?! Не ты ли всем твердишь не первый год, что маечник твоя судьба, что ты любишь его больше жизни? Ага, любишь, но прикоснуться не позволяешь. Какая же ты дура, Гроттер, какая дура. Прими хоть одно решение, держись его, но нет, проходит час и ты опять вспоминаешь глаза, его глаза, наполненные теперь уже болью и призрением не к миру, а к себе самому и да, он умрет, а ты будешь жить в этой сраной тайге с тем, кого даже не любишь. Отлично, просто отлично.» « Ad impossibilia nemo obligatur» — заскрипел Феофил. — Да что, дед, тут невозможного? — воскликнула Таня. Я просто жалкая неудачница, вредящая всем и все тем, что не могу принять ни одного решения, если мир не находится в смертельной опасности. Лучше б помог»! — Да чем я помогу, непутевая? — взвился дед. Ты только и делаешь, что жалеешь себя, хотя единственный, кто во всем виноват- ты сама! — Да уж, спасибо за помощь! Лучше бы я выкинула смычок и упала, лучше бы упала- думала Таня. — Ты все время мечешься между огнями, соберись, тряпка! Ты Гроттер или кто? Если бы твои предки страдали такой же нерешительностью, наш род оборвался бы тысячи лет назад! О, худшая из моих наследников! — Я единственная из оставшихся, дед. Что мне делать, скажи, что мне делать? — Ducunt volentem fata, nolentem trahunt» — скрипнул величайший творец музыкальных инструментов. Выбери, наконец! — и умолк. Магия его на сегодня закончена. — В смысле, выбери? Рыжая уже ничего не понимала, но упрямо летела к семи радугам Буяна, чтобы быть там, когда в очередной раз кто-то будет рисковать своей жизнью ради нее. *** Она испугалась. Грозная русская Гротти боялась до ужаса этой чертовой травы и того, что она может сделать. Хорошо, что Валялкин дал ей ее перед сражением с Мегаром, потом она бы не смогла отказаться. Все хорошо. Он без магии, но жив. И с ним все будет хорошо, рано или поздно, но будет обязательно.- уверяла себя Таня, бежав по коридору в сторону Жилого Этажа. Она выбрала, решила в момент этой ужасной схватки, когда уже не сомневалась, что сфинкс убьет Валялкина. Эта мысль прорезалась слишком четко, быстро и огромной больной раной раскрылась у неё глубоко под рёбрами. «Я выбираю себя» — с мукой билось в голове у рыжеволосой. Она бежала так быстро, как только могла, не давая воздуху задержаться в легких, выдыхала шумно, сквозь зубы. Какого черта, что это вообще значит? — думала Таня, хотя прекрасно понимала. Она всегда жила в соответствии с ожиданиями других, всегда рвалась в бой, всегда хотела стать идеалом, который поведёт вперёд остальных, но силы оставили её. Летев на поле сражения Ваньки и сфинкса, единственное, чего она хотела — сбежать. Но надо, надо ему помочь, быть рядом, потому-что дальше будет просто один большой пиздец- она чувствовала. Боже, как же не хочется. Там Глеб, совсем без магии, без сил. Как же это было очевидно, всем, кроме неё, то, что она его любит. Какого хрена, Гроттер, какого хрена? Ты готова уехать к черту на рога, пожертвовать всем, быть рядом с тем, кого не то что не любишь, ты даже прикоснуться к себе ему не позволяешь.Но ради чего это все? Ему уже ты ничего не докажешь Во время боя, она поняла, что если вдохнёт многоглазку, то все кончится. Она уедет в тайгу, будет лечить нежить и перестанет быть собой. От неё и так почти ничего не осталось- грозная русская Гротти растеряла себя по пути, защищая всех, кроме себя самой. После каждой жертвы от нее настоящей отрывался кусок. Без боли, без осознания. Она просто вырывала свою личность, заменяя пустоту тем, что она считала будет лучше для тех, кто рядом: Ваньки, Сарданапала, других преподавателей. Они все хотели поменять её, немного улучшить. Но, Таня внезапно поняла, что те, кто ей был больше всех дорог- Соловей, Гробыня, Глеб никогда не просили изменить себе, не ждали жертв и страданий от неё. Они просто любили Гроттер, любили такой, какой она была. Яркой, растрёпанной ведьмой с везением на приключения и отчаянной жаждой жить. Она бежала быстро, в страхе передумать. Распахнула дверь, кинулась под кровать, ища контрабас. Откинула крышку футляра, провела рукой по гладкому тёплому боку. Вскочила, скидывая вещи на пол. С каждым действием ей становилось страшнее, но дрожь унималась, потому что где-то глубоко внутри Таня знала, — так будет лучше. Дыши, просто дыши- думала она. Поднимаясь на крышу Большой Башни, Гроттер уже была спокойна и решительна. Единственное, что сейчас доставляло ей боль- это понимание, что она прощается со стенами Тибидохса возможно навсегда. Спустя несколько часов после того, как упругая волна вытолкнула ее за пределы острова, она приземлилась. Мягкий сумрак уже начинал густеть, в стороне Лысегорского кладбища шорохи становились все более явными. « Надо двигаться, а то в таком состоянии я вряд ли себя спасу даже от захудалого мертвяка» — думала рыжеволосая. Через двадцать минут Таня уже барабанила в дверь дома Склеповой. Гуня открыл не сразу, она уж было начала сомневаться, что кто-то вообще ее впустит. Гломов улыбнулся, сгреб ее в охапку своими лапищами и на ходу объясняя, что Гробыня опять на съемках и будет только вечером отправил Гроттер на второй этаж в гостевую. Таня сейчас была готова его расцеловать за то, что он не задавал вопросов, за то, что смотрел на нее так же, как и в прошлую их встречу. Без осуждения. Сбросив с себя грязное одежду, внучка Феофила поспешила в душ. Она стояла под чуть ли не обжигающими струями воды и воспоминания проносились в голове бешеным калейдоскопом. Вот Ягун, замотанный с ног до головы завис у лоджии. Сколько же часов они хохотали после, сколько провели на драконбольном поле вместе. Как же Таня любила своего друга. Друга, которого сегодня оставила. Вот история с пиявкой, выдуманный мир, в котором она любимая ученица Чумы. Боги, которых она, Гроттер, смогла усмирить. Параллельный мир, Ург и все их приключения. Черная роза, брошенная к ее ногам в тибидохском парке. Спасение учителей, двойник, поселившейся в ней. За все эти годы, падая в очередное увлекательное приключение она так ни разу и не подумала, что может умереть, сгинуть отовсюду. Но теперь только этого ей и хотелось. Боль и вина выжигали ее из собственного тела. Или это был жар его глаз. Она не знала, она не хотела думать. Гробыня вернулась поздно за полночь. Таня не спала, она ждала подругу. Ей катастрофически нужно было обсудить то, что случилось. — Ну что, сиротка, опять чуть не свела всех в могилу? — томным голосом спросила Гробыня, вваливаясь в комнату. Таня молча покачала головой, сразу будто соглашаясь со всем, что скажет Склепова. -Начинай ныть! — выдохнула телеведущая, падая на кровать рядом с Таней и взмахом руки телепортируя бутылку дорогого лысегорского виски. Рассказ удивительно легко дался рыжеволосой. Она будто бы отпустила себя и говорила обо всем как свидетель, а не непосредственный участник событий. Рассказала о Ваньке с Мегаром, о том, что случилось с Глебом. Но больше всего говорила о себе. Вина душила ее, слезы периодически пресекали нить повествования. В такие моменты подруга просто протягивала ей бутылку, а она пила. -Ну и что будешь делать? — вздохнула Гробыня. — Хочу вернуться к Глебу. — Эй нет, дорогая. Если бы передо мной не сидела худосочная еле живая вобла, я бы молча сама тебя телепортировала, но, Танька, я вижу, что в тебе сил осталось только на сон, а ты хочешь снова нырнуть в омут с головой. Могу я дать тебе дружеский совет? — неожиданно нежно спросила жена Гуни. — Валяй. — Таня, ты последние несколько лет беспрестанно металась между мужиками и драконболом. Я думаю, тебе нужно взять перерыв, прийти в себя, понять, не с кем ты хочешь быть, а кем ты стала. Поживи у нас, познакомься с новыми людьми. Честно, Гротти, я думаю это лучшее, что ты можешь сейчас сделать. Обещаю, я не буду давить. Отпусти их всех. Дай им принять то, что ты не прибежишь их спасать.Может и не понадобиться тогда. Гроттер слушала, она хотела возразить, крикнуть что-нибудь грубое, например, что Гробыня не понимает и она не может оставить Глеба без магии в лопухоидном мире совсем одного, или то, что Ванька после того, как придет в себя будет ее искать, но слова застряли комом в горле и она поняла, что подруга права. Таня улетела, она не хотела никуда возвращаться. Она хотела отдохнуть.Быть здесь. -Ладно. Я побуду у тебя, пока ты не выставишь меня из дома с моими свитерами. Спасибо, Гробка. Они болтали еще долго, говорили в основном о Склеповой. Спать легли уже засветло, когда небо начало алеть июньским рассветом. Таня была пьяна и смотрев в окно, где разливался новый день, думала о том, что ей впервые за годы не хочется выбирать. Ей хочется жить свою жизнь. Жизнь, где не надо думать, что ты можешь кого-то ранить своими действиями, где не будет бесконечно жаль, что ты слишком плоха для тех, кто рядом. Она хочет побыть одна- решила Гротти и забылась глубоким сном.