Пепел

One day we'll wake up and realize- To make any difference one must simply try Try to use words less than our hands For change is a direct result of our plans We've got no stakes in the ground We've got no anchors tied down Land or sea, there are no guarantees here, we know There is nothing but our fears of being free It feels deeper than any ocean floor Our lungs no longer believe in any shore So let's dry out our clothes and catch our breath Our process implies our progress We've got no stakes in the ground We've got no anchors tied down Land or sea, there are no guarantees here, God knows There is nothing but our fears of being free Finally, there's a mountain beneath us But up here our lungs fight against us Land or sea, there are no guarantees here God knows there is nothing but our fears Sleeping at last - Land or Sea

Он не мог дышать. Он задыхался от отвращения к себе, к тому, во что превратилась его жизнь. Сначала ему помогала жить боль, он горел, плавился под ее натиском и как обычно, и не думал сдаваться, но потом даже агония оставила его на холодном кафельном полу Богом забытой хрущевки на окраине Нижнего Новгорода. Глеб лежал, уткнувшись лбом в плитку, рассматривал прозаичный узор и думал о том, кто он теперь. Человек. Просто еще один из миллиардов, лишенный силы, пустой и никому не нужный. Горечь потери не давала ему мыслить, он скулил сквозь зубы, почти плакал. Экс- некромаг впервые в своей жизни не знал, что делать дальше. Давящая тишина за окном не давала забыть о своем ничтожестве, об ошибках и неверных решениях. О, Древнир, какого хрена он еще жив? Почему горбун просто сразу не оставил его на пепелище Тартара? Для чего ему вообще теперь эта жизнь, у него ничего не осталось. Да ,блин, у него ничего и не было никогда. В темноте этой очередной тоскливой ночи темноволосый парень думал о том, что бы он мог изменить, как повернуть все то, что он совершил, как никогда не причинять ей боли. Прошел гребаный год с того момента, как она оставила его умирать. Худший год его жизни. Но явно не худший из тех, что будут. Глеб Бейбарсов, в прошлом сильнейший некромаг волшебного мира сейчас был ничтожеством. Он перевернулся на спину и глядя в потолок стал вспоминать. …Лена с Жанной волокут его в эту квартиру, а он орет, что прикончит их, если не дадут ему умереть. Они нашли его пьяным, грязным ничем в районе вокзала спустя три месяца, как самолично доставили его в Нижний после того, как он потерял силу. « Вашу мать, чтоб вы исчезли!»- захлебывался в истерике Глеб. Он не хотел жить, он ненавидел себя. Лучше бы Лигул никогда не выпускал его из Тартара, лучше бы он горел. Пьяное забытье хотя бы давало возможность не думать о том, кем он стал. Теперь же он не мог забыть. ... Вот он юный, темноволосый первоклассник с рюкзаком шагает в сторону родного двора, очень хочется есть, а надо зайти проведать Витю - его лучшего друга, который сломал ногу во время их прогулки по гаражам. Мать тогда сильно ругалась, но ,как обычно, гнев её был недолгим. Она никогда не могла долго злиться на сына.Под кроссовками мальчика хлюпала грязь - осень только вошла в свою силу, нещадно поливая остатки растительности на деревьях. Он любил эту погоду, ему нравилось смотреть на ту ярость, с какой ветер оголяет кроны, вытравливая из них яркость лета. Но сегодня все было иначе, парнишке было не до наблюдений за природой, он торопился рассказать другу новость - ему подарили котенка. Глеб был в восторге от острой мордочки, нежных розовых лап и того, с какой прытью маленький бесёнок разносил его комнату. Бейбарсова переполняла любовь к этому маленькому существу. Они не ушли, некромагини были с ним следующие полгода, не давая пить, искать смерти и ненавидеть себя. Единственное, чему они не могли воспрепятствовать, так это еженощным отчаянным рыданиям в подушку. Глеба раздирала ненависть. Закрываясь в комнате он давал волю этому дикому потоку, который застилал ему глаза, не давал двигаться. Его мучали кошмары: темные, грязные воспоминания. Древнир, как же он себя презирал. И вот, наконец, они оставили его одного в этом дряном городе, в этой ненавистной квартире. Он скулил, рычал сквозь зубы по ней. По ангелу, который оставил его. Он любил её, он хотел никогда не знать её. Сестры сказали, что Гроттер пропала спустя месяцев девять, наверное, после самой пропажи. Никто ничего не знал, никто её не видел, или не хотел говорить. По слухам, она просто вышла из дома Гробыни на Лысой горе и канула в небытие. Искал Сарданапал, однокурсники, даже сами некромагини. Таню будто стерли с лица земли, повинуясь мимолетному желанию возлюбленного. Сначала Глеб не поверил, просто не хотел. Он был уверен, что уходя от него, Таня решила, что улетит в тайгу и этого он простить не мог, но мог понять. Теперь же выяснилось, что она не с маечником, она вообще неизвестно где. Возможно, он почти смирился за эти месяцы, что теперь, когда он простой лопухоид без силы и притягательности тьмы, малютка сделала правильный выбор. Но то, что узнал несколько часов назад сломало его веру. Она оставила всех. Очевидно, сбежала или умерла уже. Последнее не давало ему покоя, эта мысль ранила, выжигала хрупкий мир внутри него. Хотелось броситься искать, обшарить каждый закоулок, найти, где бы она не была. Что же случилось, родная? Куда ты пропала, кого нашла? Почему всех бросила. Это так на тебя не похоже. Стоп. Хватит. Если он продолжит, то просто свалится обратно в эту гиену воспоминаний. Надо жить. Вспоминать, как дышать. В принципе, эти полгода до отъезда сестер были терпимыми. Он нашел работу- рисовал обложки для всяких дрянных книг. Иногда оформлял сайты. Иногда писал на заказ. Непыльно, жить есть на что. Почти перестал пить, изредка позволял себе сидеть в темном баре, глуша стакан за стаканом. Неизменно такие вечера заканчивались в квартире какой-нибудь миловидной девчушки, попавшейся на его порочный взгляд, как рыба с белесыми глазами на крючок. Он не отказывал себе в таких ночах. Вбивая бедрами в кровать очередную из них, Глеб, закрывая глаза, поначалу представлял ее - желанную, но теперь уже не мог. Он не мог вспомнить образ, который когда-то мог до черточки, до родинки воспроизвести в сознании. Его память будто отказывалась от нее, защищая сознание своего хозяина. Он почти забыл, какого это - любить видение, ставшее несбыточным, бесконечно далеким призраком былого. Запер подальше все воспоминания о том, другом мире. Ленка с Жанной предлагали забвение, отказался- хотел, чтобы хоть что-то осталось. Экс- некромаг больше не рисовал ее, предпочитая яркие пестрые картинки с другими. Теми, кому он еще мог сделать больно. Его жизнь превратилась в сплошное противоречие: днем он вытравливал из себя остатки прошлого, образы, поступки, людей, ночью же падал все глубже и глубже, пытаясь найти первопричины произошедшего. Молодой мужчина начал понимать, что за этой любовной агонией стояла не Таня, не старая ведьма, подарившая ему саму возможность любви, а какой-то надлом. Ошибка, которую он не заметил. ... Мальчик заходит в гостиную, родители смеются, танцуют. Мама, такая еще молодая, улыбаясь, хватает сына за руку. - Давай, солнце, потанцуй со мной,- притягивает его к себе. Она пахнет солнцем, нагретой травой, свежестью ручья. Маленький Глеб впивается в ладошку матери всеми своими силами, не желая её отпускать. Как же хорошо. Его подхватывает на руки отец. Темноволосый, высокий, с суровым прищуром голубых глаз. Кружит по комнате несмотря на недовольный визг такого " взрослого" сына. Он выныривает из забытья детства и единственное, что остается важным - это Таня. Снова. «Да что это, блять, такое!»- думал Бейбарсов. Только я поверил, что она счастливо живет с этим придурком, выясняется, что она вообще непонятно где. Черт возьми, Гроттер, когда ты уже оставишь меня в покое?! Он так и пролежал до утра, смотря как проезжающие мимо машины тускло освещают потолок кухни. *** Тик-так, тик-так, тик-так Глухие удары часов застали Гроттер лежащей на полу. Раскинув руки и любуясь силуэтами деревьев, подсвеченных луной рыжеволосая падала все глубже в себя. Она была откровенно пьяна. Сонм звуков, сплетаясь и перетекая в эфемерное, рождает бесконечный поток мыслей в моем воспаленном мозгу. Очередная ночь без сна с проигрыванием того самого видео ряда в пустой комнате. Я так устала ждать тебя, искать, задерживая взгляд на резных листьях кленов в преддверии очередного бессмысленного разговора с постояльцами моей души. Луч солнца, скользящий по мутной глади канала, сообщает мне некий загадочный набор символов, что я никогда даже не попытаюсь разгадать. Разум ссохся и затвердел в костяной оболочке из принципов и законов этого каменного города-мечты. Хранителя. Морось, впитываемая волосами, остается со мной до вечера, говоря на иных наречиях пророчества. Я оставлю дверь незакрытой, ожидая то ли тебя, то ли конца этого спектакля без антракта. Жужжание перемен явно вырастает из паранойи, что встретилась мне по дороге домой тем самым осенним вечером. Нет больше ни цветов, ни дорог. Лишь мертвые люди и знаки, что повсюду кричат о моей нерешительности. Высекая на мокром камне твое имя, я кричу в небо, поднимая столбом пыль от дороги, истоптанной тысячами ног. Ты все так же рисуешь, наверное. Отчаянно. Или встретил ее. Ту самую. И стал счастлив. Отнюдь. Я верю лишь своей истине и живу в своей лишь реальности, и она наверняка говорит мне о твоих путешествиях в полу пустых электричках навстречу несвободной душе твоей, что вижу лишь я . Не могу отпустить тебя, так и не дотронувшись. Не могу забыть, так и не узнав. Ночами бессонными мысли вращаются вокруг орбит твоих глаз, не соприкасаясь с реальными, прозаичными проблемами. Посчитать бы дни, что сплелись из часов, проведенных в глубине нервных импульсов и глазах бездонных. Я люблю тебя. Уничтожая свое самое дорогое и любимое- гордость, решительность и свет, мчусь в пропасть, где верю, ты хоть и не знаешь, но ждешь. Ночь уже давно наступила, но Таня не могла заставить себя встать. Ей хотелось и дальше чувствовать холодный камень обнаженной спиной, чувствовать себя живой. Завтра суббота, она сможет выспаться, а пока можно просто лежать, позволяя мыслям течь в этом философском напрвлении. Прошел почти год, как она, взяв в руки контрабас вышла из дома Склеповой и телепортировала в единственное место, в котором хотела побывать еще в детстве. Малютка Гроттер видела его в какой-то передаче давным-давно, будучи еще второклашкой в Москве. Ей понравилось, что ведущий назвал этот город несломленным. Он якобы стоял всему вопреки. Плохому климату, болотам вокруг, чужим армиям. Он встретил её порывами ветра с залива, мгновенно растрепал волосы, чайки громко кричали что-то на своем птичьем. Она подняла голову - небо темное, явно готовится к буре, было разрезано бесчисленным количеством проводов. Как сосуды в человеческом теле они распарывали этот город. Таня была в Петербурге. На дворе подходил к концу август, ночи снова были темными, ветер холодным. Ей нравилось здесь, нравилось быть частью этого города. Тут она была свободной, ее больше не глушило чувство вины. Гробыня очень ей помогла, но оставаться на Лысой горе Гроттер больше не хотела. Ей все напоминало о мире, который она решила оставить. Так что дождавшись рождения крестницы, убедившись, что подруга в надежных руках мужа и быта, рыжеволосая свалила в прошлое, которое она оставила, улетев в Тибидохс еще совсем юной и в которое так и нес стало будущим. Ей хотелось начать заново, прожить ту, другую жизнь. Имея хоть какие-то навыки игры на контрабасе и перстень, ей не составило огромного труда по приезде поступить в консерваторию и отдаться неспешному течению нового. Учеба захватила её с головой, мир музыки оказался таким волшебным, что она почти забыла о том, что магия не в ее смычке, а надета на руке. Грозная русская Гроттер позволила оставить себе только разговоры с дедом и полеты в ночном небе. Рыжей было не до колдовства. Она подрабатывала с однокурсниками на мероприятиях, сняла небольшую комнату в центре в старенькой коммуналке с видом на парк и полюбила гулять одна. Постепенно, месяц за месяцем, слушая дурацкую музыку и читая такие же дурацкие книги, Таня знакомилась с собой. Узнавала, что ей нравится, училась готовить, смеяться шуткам окружающих ее людей и уже почти забыла, что такое эта въевшаяся под кожу боль. Боль от того, что оставила его умирать. Она больше не пыталась выбрать, бегая от одного к другому, не спасала мир и почти перестала мучаться от кошмаров. От последнего, как выяснилось, прекрасно помогал алкоголь. Конечно, она скучала, но уже не той бесконечной тоской. Ей нравилось вспоминать вид на парк из своей комнаты, драконбольное поле, окрики Соловья, но она оставила себе только теплые, немного смазанные всполохи, не те, от которых голова и сердце взрывались жаром и отчаянием. В конце концов, она еще так молода. Она справится. Пребывая в этих мыслях, малютка Гроттер так и пролежала до самого начала серо- синего дождливого утра. Оно было цвета глаз, которые последние месяцы Таня видела во снах. Она не знала, чьи они и где она их встречала, но, собираясь спать, надеялась увидеть их снова. Потому что после пробуждения ей всегда было так спокойно, будто всю ночь её качал на волнах океан.