***
Вдруг зазвонил телефон. И сердце так грохнуло о ребра, словно в груди раздался выстрел. Софи опасливо покосилась на распахнутую сумку и пару невозможно долгих секунд пялилась вглубь. Холодный ветер хлестал по щекам и прятал лицо за растрепавшимися волосами, однако едва ли это мешало обзору пришпиленного взгляда. Совсем крохотный огонек завалившегося на самое дно телефона назойливой вспышкой сиял среди остальных вещей. Внутри натянулась тугая пружина. Кто это? У Бенедикта ведь все идет по плану? А если это Эллисон? Звонит обрадовать, что их попытка переиграть ее провалилась, и они могут готовиться собирать свои вещи. На высоте снова громыхнуло, а на нос приземлилась крупная холодная капля. Софи тут же отпрянула под навес кирпичной пятиэтажки. Сделав над собой усилие, нырнула ладонью в сумку за телефоном, трель которого и не думала умолкать. Миллер. Миллер! Софи выдохнула. Ее это настолько удивило, что на мгновение даже забыла, почему подпирает дом Эллисон Смит. Уже хотела было принять вызов, как в голове зазудела стремительно нарастающая паника. Зачем она звонит? Все намного хуже, и она уже получила то злосчастное фото или видео с сорванной конференции? Престон резко стало плохо. А телефон тем временем не унимался, словно поломанная детская игрушка, разнося свою монотонную мелодию по безлюдной улице. — Слушаю, — прозвучало слишком сипло и Софи прочистила горло, нервно закружив на месте. — Да, миссис Миллер? — Престон, ты что, бежала к телефону с другого конца Америки?! — рявкнула женщина в трубку. — Нет, простите за ожидание, — казалось, если Миллер прямо сейчас не выложит все карты на стол, то ее вывернет на собственные туфли. — Что-то случилось? — осторожно поинтересовалась, прижимая телефон к уху одной ладонью, а второй закрывая свободное ухо. — Случилось! — злобно выпалила Миллер, однако потом сменила тон на более спокойный. — Не знаю, какому дьяволу ты продала свою никчемную душонку, Престон, но можешь радоваться, — ее пламенная речь прервалась фырканьем. — Один из преподавателей французского очень вовремя свалила в декрет, так что с завтрашнего дня приступаешь к работе. — Что? — растерянно переспросила девушка, почти уверенная, что ей послышалось. Это было совершенно не то, чего она ожидала. Замерла на месте, чтобы шум собственных шагов не смешивался с голосом в трубке. — Ничего, Престон! — как на яву увидела, как закатила глаза начальница. — Будешь задавать глупые вопросы, не просто передумаю, а уволю тебя к чертовой матери! — гаркнула Миллер в трубку, видимо, снова распаляясь. — Хотела преподавать французский? Так возрадуйся, Фортуна на твоей стороне! Завтра подойдешь к мисс Митчелл, она введет в курс дела. Но не забывай: это временная и вынужденная мера, так что слишком не зазнавайся. И отключилась, даже не дав слово бросить в догонку. Софи моргнула. Один раз, другой. Земля все еще под ногами — это хорошо. Ущипнула себя за палец и, ойкнув, огляделась вокруг. Пустынная улица была все такой же пустынной и негостеприимной, а потому не было ни единой души, способной разубедить ее в только что случившемся. Престон вдруг засмеялась, нет, скорее захохотала. Звонко и с толикой иронии, подставив лицо ветру, и позволяя тому откинуть волосы за спину. Если ее уволят после того, как наконец утвердили на должность преподавателя, она, пожалуй, откусит себе руку. Это будет самое фатальное фиаско в ее жизни. Вдруг кто-то тронул ее за плечи, и Софи испуганно обернулась. И увидела. Сначала первое: тот самый невозмутимый и спокойный взгляд, подернутый легкими искорками распирающей радости. Второе: губы, сложившиеся в улыбку и чуть дрогнувшие в еще более широком жесте, когда она обернулась. Бенедикт сиял, как начищенная монета. На бледном лице пестрел легкий румянец — явный след перенапряжения, смешанного с заслуженным чувством эйфории. Одного его вида было достаточно, чтобы она поняла: все прошло, как по маслу. Но его слова как заклинание — последний завершающий этап обряда освобождения. Их нужно услышать, чтобы поверить. — В этот раз действительно не думал, что скажу это, но у меня отличные новости, — вдруг стремительным жестом притянул Престон, и наконец позволил себе облегченно выдохнуть, уткнувшись в любимую макушку. Тихо рассмеялся, прижимая крепко-крепко к степенно вздымающейся груди. От него пахло шоколадом и счастьем. Прозябшие руки в ответ скользнули по шершавому пальто. И стало так спокойно, словно натянутая внутри струна наконец лопнула. Так спокойно, что сердце вместо того чтобы размеренно забиться, вдруг зашлось от переполняющих эмоций, а глаза наполнились глупыми, непрошенными слезами. У них получилось. Чуть отпрянула, чтобы видеть его лицо. Ничего не могла с собой поделать и решила сообщить важную для нее новость прямо сейчас. Голос ее слегка срывался от гордости: — Мне тоже нужно тебе кое-что рассказать...***
Приземистый домик фисташкового цвета глядел своими квадратными окнами, приветливо мерцая в объятиях вечереющего света, и от этого складывалось отчетливое впечатление «чего-то за гранью», словно попадание прямиком в заботливо отправленную открытку из путешествия. Не так давно этот богатый на цветочные композиции фасад взирал на Престон с крохотного фото, и вот она стоит здесь, а сердце гулко стучит в горле, потому что флора хоть и облысела и запестрилась, но картинка была все так же отчетливо узнаваема. И прямо сейчас ей навстречу по мощеной тропинке мчался тот самый громадный пес с каштановой шерсткой, разбрызгивая в стороны грязь после прошедшего дождя. — Спайк! Счастливый лохматый друг в два счета настиг Бенедикта, радостно виляя хвостом и подпрыгивая навстречу. Запачкал ботинки, но едва ли мужчина обратил на это внимание. Укутал его, еще слегла мокрого, в свои объятия и огладил широкую спину. Софи долго уговаривала оставить ее ждать в машине, но принц, не на белом коне, но на черной «Audi», был непреклонен. Буквально вытолкал из машины и, ухватив за руку, с коварной улыбкой потащил к дому. Оставалось лишь поражаться его внезапно вспыхнувшей настойчивости. Никакой попсы и вычурно-серьезного ужина в кругу семьи с допросом с пристрастием о пассии единственного сына: они приехали сюда по делам. Но ведь это первая встреча Софи с родителями Бенедикта. И от этого было неспокойно и волнительно. Очень. Прямо на пороге встретились лицом к лицу с немолодой парой. Совершенно негармоничной, но такой настоящей и — читалось в каждом движении и мимолетных переглядках — бесконечно любящей. Миниатюрная пухленькая женщина, поцелованная солнцем с головы до пят — живое воплощение Молли Уизли, а рядом с ней, намного выше, стройный и долговязый мужчина со строгим взглядом на бледном лице и прямой спиной. На ней — легкое песочное платье в цветочек, на нем же идеально выглаженная рубашка и брюки с острыми, как бритва, стрелками. На мягком подвижном лице миссис Рид уже проступило несколько особенно заметных морщин, но искорки в карих глазах делали ее настолько цветущей, что закрадывался вопрос, откуда у нее такой взрослый сын. Она качнулась к супругу, и его рука мягко обвилась вокруг пышной талии. — Кто наша гостья? — хозяйка дома дружелюбно улыбнулась, затапливая незнакомку теплом, и с беззастенчивой симпатией оглядела ту с головы до ног. Ее радушие создавало странное чувство единения, будто они знакомы уже далеко не первый день, а то и десяток лет. Словно у них уже были те самые «шуточки для своих» и красноречивые взгляды для переброса репликами в тишине. Софи покосилась на Бенедикта, безмолвно спрашивая, представит ли он ее или она должна сделать это сама. Мужчина и бровью не повел, лишь уголок губ ободряюще дернулся. «Если меня обвинят в незнании правил этикета, то я во всем буду валить вину на тебя!» — Меня зовут Софи Престон, — достаточно бодро начала она, а потом как обычно замялась, — мы с вашим сыном... — Мы встречаемся, — перебил Рид и, чтобы одна особа уж точно прекратила осквернять его неверно подобранным к статусу словом, вдогонку все также безмятежно добавил и допояснил, — она — моя женщина, — расслабленно улыбнулся и с нажимом глянул на Софи, тонко намекая, что за еще одну попытку назвать его «коллегой» ту ждет хорошая порка. И если родители мужчины были просто удивлены — пожалуй, приятно удивлены — его прямолинейностью, то у Престон едва не полезли глаза на лоб. — Д-да, — готова была себя поколотить за то, что снова робеет, как школьница. Они же уже прошли этот этап с непонятными статусами! Сжала губы и, решив доказать самой себе, что отголоски тихони Софи — просто наваждение, под тремя внимательными взглядами чуть неловко, но решительно взяла Бенедикта за руку и переплела с ним пальцы. Миссис Рид ей ободряюще улыбнулась, с какой-то хитрой, но добродушной усмешкой. — Бенедикт Рид, — представился мужчина, и еще более отчетливый британский акцент резанул слух. Стоял он, как неподвижная скала, сосредоточенно вглядываясь в новую спутницу сына, и было в этом взгляде что-то такое щемяще знакомое, что становилось даже немного жутко. Сразу отметила, что подчеркнутая прохладность, прикрытая вежливостью — это у них наследственное по мужской линии. В голове взметнулось изумление и едва не отразилось на лице. Позволила себе быстро глянуть на ее Бенедикта Рида, но поймав чуть замявшийся красноречивый взгляд последнего, покорно вернулась к разговору. Выражение его лица говорило: «Лучше не спрашивай». Но в ее голове это стремительно преобразилось в «позже». — Люси Рид, — женщина выскользнула из объятий мужа и потянулась к Престон. Прижала к себе, крепко ухватив чуть выше локтей, потому что была слишком низкорослой и, будь ее воля, еще бы расцеловала в обе щеки, но побоялась напугать милую девушку. Пока Риды перебрасывались новостями, Софи расстегнула пальто. Стало невыносимо жарко, то ли от того, что они уже несколько минут стоят в доме, то ли от разбушевавшихся нервов. — Ну что же мы на пороге! Проходите! — укорив саму себя, Люси приглашающе махнула рукой вглубь дома, — выпьем чая или кофе, — пухленькая фигурка тут же совершила крохотный рывок в сторону кухни. — Дорогая, не хочу тебя расстраивать, но мы уже опаздываем, — мягко напомнил Рид-старший, ласково сжав плечо супруги и заставляя неугомонную замереть на месте. — Уходите? — Рид-младший незаметно оказался позади Престон и уже принимал ее пальто. — Да, небольшой ужин в компании друзей, — отозвался хозяин дома. — Можем и немного опоздать, — вскинув подбородок, с легким укором буркнула женщина. Ситуация в доме занимала ее намного больше, чем предстоящий ужин в компании тоскливых коллег мужа. — В другой раз, мама, — Бенедикт примирительно улыбнулся, снова ухватив Престон за руку и увлекая ее вглубь дома. — Мы с Софи ненадолго, заехали забрать... мою кандидатскую. Электронный файл слетел, а начальство требует незамедлительно. Отец понимающе пожал плечами, а мать, кажется, и вовсе пропустила его скупые объяснения мимо ушей. Всегда искренне считала, что и муж и сын — два сапога — пара, слишком заняты работой. И из-за повышенного чувства ответственности пропускают много не столь значительных, но приятных мелочей жизни. Например, чаепития в семейном кругу! На этом и разошлись. Вернее, так Бенедикту казалось. Однако, когда уже из другой комнаты донесся звонкий голос матери, он ничуть не удивился и, лишь добродушно закатив глаза, с мягкой улыбкой обернулся. Пышная кудрявая шевелюра показалась в дугообразном дверном проеме. — Оставайтесь на ночь, мы с отцом все равно вернемся очень поздно. Вы будете уже спать, — рыжеволосая мечтательно улыбнулась и зазывно продолжила, — а утром я приготовлю завтрак. Мы так давно не завтракали все вместе! — добродушно и по-заговорщицки прищурилась, едва заметно переступая с ноги на ногу. — К тому же мне бы хотелось познакомиться с Софи поближе. Скажи же, Бен! — за поддержкой она повернулась к мужу. Мужчина, который до этого держался достаточно отстраненно, появившись в поле зрения и смерив Софи очередным настороженным взглядом, вдруг тепло улыбнулся и тут же показался лет на десять моложе. И сомнений в том, что сын — точная копия отца, совершенно не осталось. — Люси права, оставайтесь. — Мы подумаем, — пошел на компромисс Бенедикт и, кажется, действительно задумался над предложением. — Спасибо за приглашение! — только и успела выпалить Софи, прежде чем миссис Рид, подмигнув ей, ускользнула вслед за мужем. Внутри дом оказался таким же уютным, как и снаружи. После небольшой экскурсии девушке особенно понравилась опрятная, в бордовых тонах гостиная. На пестром ковре высились темно-красные махровые кресла и небольшой диван, утопающий в приветливо разложенном пледе, прямо напротив холодного, но несомненно все еще живого камина, который только ждал своего часа. Со стен смотрели картины в деревянных рамах, а в высоких шкафах теснились пестрые ряды пухлых книг и бронзовых статуэток. От чего-то Софи с приятным теплом нашла комнату очень похожей на гостиную Гриффиндора, а учитывая, что миссис Рид показалась ей очеловеченной версией миссис Уизли, сравнение выходило и вовсе комичное. Здесь они и остались. Бенедикт ловко лавировал меж книг, в поисках написанного от руки телефонного справочника — изваяния, в прямом смысле слова, в котором хранились номера энной давности и даже тех, кто некогда стерся из его жизни. — Ты ведь мог взять номер Эллисон в деканате, правда? — сложив руки на груди, Софи насмешливо наблюдала за тем, как мужчина, присев на корточки, роется на самой нижней полке. — Разумеется мог, — ничуть не смутился, что его поймали с поличным, — но у меня были свои интересы приехать именно сюда, — он обернулся и лукаво подмигнул, тут же продемонстрировав свою находку. Коричневая кожаная книжка качнулась в его ладони. Мужчина выпрямился, хаотично раскрывая псевдосправочник. — Выпьем кофе? — не отвлекаясь, предложил он. Софи охотно согласилась и последовала за ним на кухню. Пока Бенедикт рылся в записной книжке, в которой — он проклинал себя за это! — все номера были записаны в случайном порядке и совершенно не по алфавиту, она взяла на себя ответственную роль кофевара. Хозяйничала на кухне, как у себя дома, интуитивно находя нужные полки под аккомпанемент перелистываемых страниц и доносящегося снаружи шуршания грабель о листья. — Так что там за история с именем? — очередная дверца негромко хлопнула. Мужчина оторвался от своего занятия и почти вымученно посмотрел на Престон, стоящую к нему вполоборота. Долгим, очень долгим взглядом. Девушка фыркнула и повернулась к нему всем телом, копируя крайне задумчивое выражение лица. Пару мгновений они буравили друг друга взглядами, и потом он все-таки сдался. — Причудливая традиция, уходящая корнями глубоко в чистокровно-английские недры Ридов, — Бенедикт поправил очки, криво улыбнувшись. Было очевидно, что эта фамильная особенность его не слишком воодушевляла, однако толику самоиронии по этому поводу он не утратил, — называть первенцев-мальчиков одним и тем же именем. На пышных семейных празднествах можно рехнуться, когда в одном помещении собирается как минимум три Бенедикта Рида, — он усмехнулся, рассеянно постучав пальцами по раскрытой книжке. — В детстве, и того хуже, можно было лицезреть фантастическую четверку, — чему-то задумчиво улыбнулся, тепло дернув уголком губ, а потом снова поднял на нее взгляд. — Разочарована? — С чего бы? — Софи склонила голову на бок, и кудрявая грива спрятала острое плечико. — Прекрасное имя и прекрасная традиция, — она улыбнулась каким-то своим, сугубо девичьим мыслям, прикусив губу и потупив взгляд в сторону. Страницы перестали шуршать, и в телефон уже победоносно вбивался найденный номер — как и ожидалось, не совпадающий с тем, с которого приходили задания. Софи потянулась за банкой с кофе, как вдруг взгляд привлекла коричневая бликующая упаковка. Да ладно! «Серьезно, Бенедикт? Я уже вообразила, что птицы твоего полета не способны оценить плебейские радости, а ты, оказывается, предпочитаешь самую простецкую марку шоколада?» Совсем позабыв о кофе, тут же потянулась, опираясь на тумбу и вытягивая шею, к стопке плиток. Схватила одну и с усмешкой повертела в руках. Боже, она ожидала увидеть что-нибудь невозможно дорогое, исключительно швейцарское или в крайнем случае немецкое. Но на полке была лишь гора «Hershey’s» — самого доступного шоколада в США. И если какая-то ее часть еще сомневалась в том, что этот мини-склад принадлежит самому Бенедикту Риду, а не его родителям, то следующий вопрос развеял всякие сомнения: — Опустошаешь мои запасы? — ироничный голос прозвучал у самого уха, и плитка шоколада перекочевала в ловкие мужские пальцы. — Я удивлена! — Чему же? — квадратик «Hershey’s» оказался у Бенедикта во рту. На пару секунд засмотрелась, как шоколад касается его губ, оставляя слабый темный след, а после стремительно плавится на языке. Престон тяжело сглотнула. — Исключительно черный кофе, дорогие духи, — она помотала головой, — а ты уплетаешь «Hershey’s», даже не «Ritter Sport», — дернула бровями, изображая напускное неодобрение. — Думаю, ты его слишком недооцениваешь, — Бенедикт самоуверенно вскинул подбородок и одной рукой придвинул девушку к себе, ухватив за талию. — Что там недооценивать, — Престон насмешливо фыркнула, — он же как резина! Чуть надавил на ее подбородок большим пальцем, заставляя приоткрыть губы. Медленно отломил кусочек от плитки и протолкнул в податливый девичий рот. Софи недоверчиво следила его махинациями, однако не возражала. — Все еще как резина, — пожевав шоколад во рту, вынесла беззлобный, но неизменный вердикт. — Ты не распробовала, — ребяческая упрямость Рида ее забавляла. Снова отломил кусочек, но не угостил им. Вместо этого медленно провел квадратиком по ее смеющимся губам, оставляя на призывно поблескивающей розовой коже шоколадный след. Девичьи ресницы коротко вздрогнули, а порывистый вздох запутался где-то в горле, потеряв ориентир. Смеяться она перестала. Бенедикт отклонился назад, чтобы оценить работу. Боже. С ее губ он готов был съесть даже мышьяк. Наклонился и невесомо поцеловал, чувствуя, как Престон удивленно вздрогнула. Улыбнулся ей в губы, покрепче обхватывая округлый изгиб бедра. Провел языком по слегка приоткрытому рту, слизывая сладость: сначала с нижней губы, потом с верхней. А после сплелся с ее языком своим, позволяя и Софи наконец ощутить всю прелесть его любимого шоколада. И не только его. И словно забылся, провалился в щемящее сладкое тепло и запамятовал, к чему вообще была эта демонстрация. Были лишь губы. А между ними влага и нега, словно яд пробирающаяся до самых дальних извилин мозга. Невероятно сладко. Минимум содержания какао и максимум содержания Престон — теперь рецепт его любимого шоколада. Почувствовал, что не на шутку увлекся и медленно отстранился, убирая руку с ее шеи. Усмехнулся заметив коричневые отметины на смуглой коже, судя по всему перекочевавшие туда с его пальцев. — Я тебя испачкал, — с шумом выдыхает ей на ухо, щекотнув дыханием висок. Ну и кто он такой, чтобы оставлять Престон в беде, когда она так нуждается в его помощи? Не ходить же теперь перепачканной в шоколаде? И тут же — во имя исправления оплошности — припадает губами к этому месту, слизывая, целуя, и опаляя касаниями бархатную кожу, в то время как девичьи руки уже путаются в коротких волосах, не позволяя отстраниться, даже когда шоколадные следы кончаются. Задетая рукой плитка «Hershey’s» падает на пол. Кажется она начинает понимать прелесть этого шоколада. — Распробовала наконец? — иронично усмехнулся, упираясь в столешницу рукой и нависая над Престон. Софи облизала губы, и медленно, все еще тяжело дыша, кивнула. «До бесстыдства хорошо распробовала». А потом случилось то, чего он совершенно не ожидал. — Я хочу попробовать еще кое-что — прячет глаза под ресницами и внезапно, вывернувшись и мягко подтолкнув его к столешнице спиной, опускается на колени. Пара упрямых завитков, упавших на лоб и не дающих себя сдуть, простые серебряные сережки, поблескивающие в алеющих от смущения ушах, зеленое марево распахнутых глаз и вопрошающе вскинутый подбородок. Образ врезался в память. Намертво. Бенедикт окидывает ее жарким неверящим взглядом, а девичьи руки уже бесцеремонно находят ширинку, и спустя еще секунду брюки спущены до колен. Вцепился ладонями столешницу, когда Софи взяла его в рот. Горячий, влажный, тугой рот. «Блять, Престо-он». Помогая себе, обхватила у основания. Рид тяжело задышал. Тяжелее, чем когда-либо в этой гребаной жизни, которая внезапно показалось такой бесцветной до нынешнего момента, что впору было вычеркнуть ту и переписать. И в новой жизни было бы очень много зеленого. И алого, как распухшие губы. И лилового, как круги перед глазами. Бедра инстинктивно толкаются вперед, и не помогает ни его знаменитая сдержанность, ни то, что дверь в дом, и уж тем более в кухню, не заперта. — Черт, Софи... Пальцы зарываются в кудрявою копну, направляя. К палящему влажному жару присоединяются робкие движения языка. И это было похоже на микросмерть. Прикрывает глаза, а с губ все-таки срывается хриплый стон, как бы ему того не хотелось. Горячие девичьи ладони цепляются за напряженные бедра, а он снова и снова, притягивает ее голову к себе, до самого предела. Упирается в тугое горло и сияющий взгляд зеленых глаз, лихорадочный, возбужденный. И мозг плавится, и он плавится, рассыпаясь в чертово пепелище под узорами горячих пальцев на его бедрах. Престон замирает, но не отстраняется, позволяя сделать несколько толчков. Такая покорная и раскрасневшаяся, с припухшими губами и воздушными завитками у лица, что становится почти физически больно. С глухим стоном запрокидывает голову, прикрывая глаза и задыхаясь. А влажные звуки все так же, оглушающе, заполняют. Ее рот. Его сознание. И совершенно бездушное без них пространство кухни. — Софи... — сухо сглатывает, а по спине прокатывается волна озноба. — Быстрее... И она тут же беспрекословно слушается. Скользит губами быстрее, смотря на него снизу вверх. Но он этого уже не видит. Ничего не видит. Вообще. Просто тлеет. Нет. Дотлевает, в этом жаре, как чертов мотылек, кинувшийся в самую гущу пламени. Не способный больше выдавить из себя ни единого слова. Его накрывает разметающий естество оргазм. Искры не просто сыплются, а торжествующе отплясывают перед его глазами, сквозь закрытые веки, когда спина выгибается, а ноги внезапно становятся ватными и неустойчивыми, как чертово желе. До белеющих костяшек вжимается в столешницу, пытаясь дышать. Не просто нормально, а хотя бы просто дышать. Опускает плывущий взгляд на Престон. Та смотрит в ответ и робко улыбается. Смущенная, но отчего-то не менее счастливая, чем он сам. Образ, снова врезавшийся в память и отпечатавшийся раскаленной кочергой, где-то на подкорке его альбома самых счастливых воспоминаний. Кофе они тем вечером так и не выпили, а вот сообщение с прикрепленной фотографией пузырька певчей птичкой упорхнуло адресату. Если не хочешь оказаться за решеткой, сыграй в игру. Первое и последнее задание: убраться из жизни Софи Престон и Бенедикта Рида. Доброжелатели.***
Завтрак в семейном кругу все-таки состоялся, и остаться было самым правильным решением. Чего только стоили горячие вафли с карамельным сиропом и ароматной корицей, приправленные особо забавными историями из детства Рида младшего. Однако сейчас «Audi» уже размеренно мчала на 83-ю авеню. Эллисон, на удивление, назначила встречу сама. И сама же опоздала — а впрочем, другого от нее Бенедикт и не ожидал. Столкнувшись взглядом с ледяными серыми глазами, блондинка стыдливо перевела его на Престон. Сейчас даже на нее смотреть было легче, чем на мужчину, высокого и мрачного, который внешне казался обманчиво спокойным, но захлестывал волнами такой холодной, той самой — тихой ярости, что по спине пробегал холодок. — Решим все мирно, — прочистив горло, с ходу предложила Смит. От былой помпезности и напыщенности не осталось и следа. Всегда безупречно уложенные волосы болтались в тугом хвосте, яркое платье под пальто сменили невзрачные джинсы и свитер, далеко не из новой коллекции, а ноги стыдливо вжимались друг в друга под двумя пристальными взглядами. — К чему были все эти игры? — проигнорировав ее попытку пойти на мировую, холодно спросил мужчина, складывая руки на груди. Ее губы вдруг дрогнули в каком-то подобии нервной усмешки, но Смит быстро совладала с собой. — Хотела вернуть тебя, — не смотря ему в глаза, просто разъяснила женщина. — Так долго пыталась найти на тебя компромат. Пришлось даже потратить время и силы на слежку, чем я и занялась, только приехав в город, — губы расползлись в фальшивой улыбке, а Бенедикт ни на секунду не засомневался, что своей игрой в сталкера она знатно развлеклась. — Надеялась, что вы провалитесь. Хотя я бы в любом случае отправила то фото, если бы не сложившиеся обстоятельства. А потом бы по доброте душевной подставила тебе свое плечо. Знаю же, как для тебя важна работа — увольнение бы точно подкосило. — А Софи? — А что Софи? — она фыркнула. — Если хочешь знать, втянула ли я твою подружку в это намеренно, то нет. Это получилось случайно. Так же как и то, что вы неожиданно спелись, — она кинула брезгливый взгляд на Престон. Случайно? Выходит, что случайности действительно не случайны. Бенедикт вздохнул, скользнув прохладным взглядом по ее напряженной позе. Не был уверен, что хочет действительно задать этот вопрос, но слова все же сорвались с губ: — Зачем ты принимаешь таблетки? — А вот это уже не твое дело, — надменно и раздраженно произнесла Смит, на этот раз глядя прямо в глаза, а затем внезапно расплылась в насмешливой улыбке. — Может, я люблю тебя, поэтому и принимаю таблетки. Чтобы заглушить боль. Ведь ты предал нашу любовь, — бросила ему эту фразу в лицо, надеясь, что тот расчувствуется. — Ты любишь только себя, Эллисон, — он фыркнул. Кто еще кого предал. Хотя теперь до этого грязного белья ему не было никакого дела. Обозленная, Смит затряслась, извергая искры из глаз, и сделала шаг в их сторону, прошипев: — Не разговаривай так со мной. Забыл, что мне нужно нажать всего лишь на одну кнопку, чтобы тебя вышвырнули с работы с вещами? — Хватит, — в разговор вдруг вклинилась Софи. — Милочка, послушай... — сверкнув глазами, едко начала блондинка. — Нет, это ты послушай, — перебила ее и, подойдя вплотную, продолжила, — прекрати разыгрывать из себя властительницу мира и обиженную чертовой вселенной женщину. Плевать я хотела, что у тебя, королева драмы, за претензии, но, если не оставишь нас в покое, будут последствия. Бенедикт застыл в немом удивлении. Вот это его девчонка. Девушка. Женщина. Престон. Его Престон. Решил, что самое время вмешаться. Поравнялся с как никогда воинственной Софи и склонился ближе к зачинщице конфликта, которая, вдруг стушевавшись, поджала свои пухлые губы. — Да и пожалуйста. Делай, что хочешь, — спокойно, небрежно. А на губах тлеет язвительная улыбка. Эллисон отпрянула, ее тонкие брови непонимающе взметнулись вверх. Софи тут же обернулась к нему в недоумении. Уже хотела было вмешаться и скромно поинтересоваться, что он вообще творит, как мужчина продолжил: — Вот только не забывай: если нас ждет простое увольнение, то ты можешь скоротать немаленький срок в компании исключительно властных мужчин и своего неуемного самолюбия. В одной совершенно не созданной для таких прихотливых, как ты, клиентов богадельне. Смит замерла, неверяще пялясь на него во все глаза. — Ты этого не сделаешь, — недоверчиво помотала головой та, а наигранная вызывающая улыбка вышла какой-то слабой и вялой. — Зависит от тебя, — просто произнес Рид, надеясь, что его безапелляционный тон наконец приведет Эллисон в чувство. Игры кончились. Справедливости ради следует сказать, что он действительно выполнит свое обещание, только если она дойдет до крайней точки в своих нетривиальных развлечениях. Хотел лишь сбить с нее перманентную спесь, а этот аргумент подходил идеально. — Да пошел ты, — она сердито раздула ноздри, а верхняя губа презрительно взмыла вверх, — пошли вы все! Каким-то отчаянным жестом взмахнула рукой и так же резко ее опустила, впиваясь длинными ногтями себе в ладонь. А после ушла, зло покачивая хвостом и гордо выводя бедрами восьмерку. Словно она не проиграла, а всего лишь позволила выиграть.***
Это был день свадьбы. О том, что он придет не один, Бенедикт оповестил свою кузину Клариссу в самый последней момент. А потому та, хотя несомненно была рада за любимого брата, первые минут десять от встречи косилась в его сторону с чуть обиженным прищуром. Они ведь всегда доверяли друг другу секреты! А он даже толком не познакомил ее со своей девушкой! Праздник был пышным и помпезным, как и молодожены. Мистер и миссис Рид долго смеялись, что Кларисса на меньшее, чем владелец автосалона, никогда бы и не согласилась. Бенедикт был безумно благодарен, что Престон согласилась составить ему компанию, потому что без ее присутствия рядом он бы вряд ли выдержал эти душные разговоры, летящие отовсюду блестки и остроумные шутки про «трех Бенедиктов Ридов на одном празднике». Сжимал ее руку под столом и, как сопливый юнец, не мог отвести от девушки взгляд. На этом помпезном празднике на Престон пялились даже ленивые. В нем это вызывало сразу два чувства: первое — ему было лестно, второе — хотелось лично вдавить пытливые глаза каждому. В простом платье цвета изумруда она привлекала больше внимания, чем невеста в своем безупречно белом, тортообразном наряде. В подобранных волосах поблескивали украшенные камнями шпильки. Поблескивали, как и ее счастливые глаза. Казалось, в этой суматохе Софи чувствовала себя, в отличие от него, как рыба в воде. А ноги — ее ноги, на которые, наверное, он запал еще раньше, чем на остроумие — были такими длинными в этих проклятых невысоких шпильках, что Бенедикт то и дело ловил себя на том, что вместо того чтобы слушать светские речи подошедших дальних, как десятое колено, родственников, то и дело скользил мимолетными и ненавязчивыми взглядами по этим прекрасным изгибам, уходящим под юбку. И еще плечи: на них он то и дело укладывал свои ладони, когда особо наглые и заинтересованные взгляды скользили по оголенной коже, ради чистой формальности схваченной у основания рук короткими рукавами. «Как же ты непозволительно потрясающе выглядишь, Престон. Настолько, что хочется утащить тебя за ту колонну. Или в одиночестве удалиться на балкон, чтобы остудить голову, потому что твой целомудренный наряд вызывает во мне исключительно нецеломудренные мысли». Боже, и это он когда-то позволил себе грешно подумать, что в кузине Клариссе больше — разумеется, не в буквальном смысле — секса, чем в молодой женщине рядом с ним? Глупец одним словом. Поддавшись какому-то порыву, совершенно несвойственному ему — противнику телячьих нежностей, склонился к Престон, оставляя на тут же вспыхнувшей щеке поцелуй. Девушка удивленно повернула к нему голову, с наигранным осуждением сузив свои зеленые омуты. «Мы же на людях!» — любила говорить она, когда Бенедикт позволял себе всякие вольности в присутствии посторонних. Однако никогда не сопротивлялась, лишь кидала укоризненные взгляды. А иногда даже вытворяла вольности и сама. Жизнь наконец стала спокойней. И именно когда вся эта заварушка с заданиями закончилась, Бенедикт вдруг — или не вдруг — перестал превозносить над всем миром свою работу. Он по-прежнему ее высоко ценил и любил со всеми изъянами, но теперь ему совершенно по-плебейски казалось более важным и приятным просыпаться с тихо сопящей ему в шею лохматой любительницей Диккенса. А еще, какой бы бесчувственной глыбой поныне Рид себя не считал, похоже Престон и вправду удалось сотворить с ним нечто такое, что он, наплевав на свою злость и праведную справедливость, все же связался с родственниками Смит. И доложил о ее не слишком радужном состоянии и пагубных пристрастиях — разумеется, не упоминая определенную часть истории. Пусть уж лучше она его ненавидит и поливает грязью, но получит необходимую помощь врачей. Проделал это без всяких притязаний на звание «Милосердие года», однако на душе легче стало. И уж неизвестно, что произошло с Эллисон после того звонка, но в их жизнь она больше не лезла. На работе они не пересекались, а узнать ловко ли она их избегает или же действительно уволилась — совсем не тянуло. Заиграла неторопливая музыка, и парочки, в том числе и молодожены, стали стягиваться в центр зала. Софи вдруг сама встала и, ухватив Рида за руку, потащила на танцпол. Знала, что тот ненавидит танцы, как ничто другое, а потому действовать следовало быстро. — Мисс Престон, вам не кажется, что приглашать на танец — это привилегия мужчин? — он иронично вкинул бровь, укладывая ладони на тонкую талию, но лишь потому что правила приличия не позволяли расположить их ниже. — Мистер Рид, вы когда-нибудь слышали о такой штуке, как «белый танец», — она вскинула подбородок, улыбаясь. Невероятно красивая и алеющая в приглушенном мерцании гирлянд и отголосков чего-то похожего на световое шоу. Бенедикт хмыкнул, оценив ее выпад. И решив, что на вольность следует отвечать вольностью, склонился и поцеловал ее, в губы. В податливые губы, которые даже и не думали ему сопротивляться. И хотя до признания перед самим собой, а уж тем более перед Престон вслух, было еще очень и очень далеко, в груди и голове уже медленно зрело, пусть еще пока совсем тихое, но ясное: «Люблю».