***
— Присмотри за Габи и Фалько, — шепчет Райнер и протяжно выдыхает, отчего волосы на макушке прижавшейся к нему Энни легонько шевелятся. — Хорошо, — тихо отзывается она и прикрывает глаза, уткнувшись лицом в его грудь. Их прощальные объятья после обмена парой отрывистых фраз со стороны выглядят максимально неловко, но я понимаю, что и Райнер, и Энни вкладывают в этот непривычный для обоих порыв куда больше, чем кто-либо из нас может представить. Я переступаю с ноги на ногу, но всё же не успеваю ощутить себя лишней, потому что Энни отстраняется от Райнера с той же стремительностью, что и рискнула его обнять. Она возвращается к кораблю и по пути неуклюже машет рукой остальным — стоящим в отдалении. — Только мы вдвоём, — бормочет тем временем Райнер, поворачиваясь ко мне. — Остались только мы, Пик. Кто бы мог подумать, да? Никто. Мы ведь старались об этом не думать. Знали, что все погибнем. Рано или поздно. Так или иначе. И наследовали титанов мы тоже с вполне чётким осознанием, что обрекаем себя на смерть. Но от мыслей, кто из нас протянет дольше других, мы отмахивались. Каждый лишь в тайне надеялся, что последним будет не он. И вот теперь в бой идём только я и Райнер. Действительно, в некотором смысле остались только мы вдвоём. Да и то ненадолго. — Мы справимся, — я выдавливаю из себя ободряющую улыбку и осторожно касаюсь его предплечья. Райнер неуверенно — едва заметно приподнимая уголки губ — улыбается в ответ. Я опускаю голову, пряча глаза, а он проходит дальше, к завтракающим на ходу ребятам. Мне по-прежнему больно смотреть на Райнера таким. Затянувшаяся депрессия иссушила его изнутри, и теперь от былой горы мышц, коей он в первый раз вернулся с Парадиза, не осталось ни следа. Не осталось ни следа и от его уверенности в своих убеждениях. Его взгляд потух, и сам он будто постарел лет на десять. К тому же, последние жилы из него тянет и проклятье Имир. Мы ведь оба доживаем наши последние годы. И я не понаслышке знаю, что ресурсов на использование силы титанов с каждым разом уходит всё больше и больше. Ресурсов, которые не восполнишь ни сном, ни отдыхом. Жизненные силы просто вытекают из нас, и мы банально изнашиваемся. А Райнер опережает меня в этом процессе только потому, что перестал цепляться за существование в принципе. Уже давно перестал. — О, да тебе просто похер, признайся уже! — забывшись в гневе, орал на него в ту ночь Покко. — Они снова крупно обосрались, выбрав тебя! Снова, блядь! Просто охуеть какая гениальная идея! Выбрать заместителем командира ебучего суицидника! На последнем выкрике Кольт, встрепенувшись, поднял голову с моих колен и тревожно заёрзал. Сначала он взглянул на меня, проверяя мою реакцию на эти слова. Я натянуто усмехнулась. И тогда он с настороженностью покосился на дверь соседней комнаты. — Может, пора вмешаться? Как именно отреагировал на это сам Райнер, мы не расслышали. В отличие от купавшегося во взрывной истерике Покко, он всё же держал себя в руках, поэтому голос не повышал. Мы лишь довольствовались его угрожающе гулкими интонациями — слов было не разобрать. Зато по последовавшему после реплики Райнера звуку разлетевшегося на куски стекла мы вполне чётко разобрали, что Покко швырнул в стену одну из выставленных в той комнате ваз. — Тебе плевать, что произошло с ним, да?! Тебе и на нас плевать! Тебе на всё плевать! Высунь уже голову из жопы, Браун! Кольт подался вперёд, и плед, которым он укрывался, соскользнул на пол. — Нужно их успокоить, — шепнул он и снова прислушался, безуспешно пытаясь различить ответ Райнера. Я вздохнула и, аккуратно вытянув из подрагивающих пальцев Кольта флягу с виски, сделала неспешный глоток. Кольт же перевёл взгляд с двери на меня, и в его глазах я различила лёгкие нотки неодобрения. Похоже, он верил, что вмешиваться и успокаивать этих двоих следует конкретно мне. А я не сдвинулась с места. — Я, наверное, попробую са… — начал было Кольт, приподнимаясь в кресле, но я решительно надавила свободной рукой на его плечо, заставляя плюхнуться обратно. — Пик! Они сейчас там поубивают друг друга! — Не поубивают, — через силу устало улыбнулась я. — Они уже заканчивают. Их редкие, но слишком яркие скандалы, инициатором которых стабильно выступал Покко, из раза в раз проходили по одной и той же схеме. И я знала наверняка, что крушение попадающихся под руку предметов — заключительный галлиардовский аккорд. Отчаянный и истеричный. — К этому ты тоже привыкнешь, — добавила я, словив недоверчивый взгляд Кольта. А тот не успел ничего ответить. Потому что дверь боковой комнаты ожидаемо распахнулась, с грохотом ударившись о стену, и в гостиную вылетел взъерошенный Покко. В гневе черты его лица всегда заострялись, и сходство с обликом его Челюстей явственней бросалось в глаза. Не произнося ни слова, Покко промчался мимо нас, хотя всё-таки умудрился на ходу выдрать из моих рук свою флягу. Появившийся на пороге комнаты Райнер проводил спину Галлиарда, скрывшегося в недрах Особняка, болезненным взглядом. Через пару мгновений в отдалении хлопнула ещё одна дверь — входная. — Он же не… — завертелся на месте Кольт, переводя растерянные глаза с меня на Райнера и обратно. — Не станет, да? Я успокаивающе покачала головой. — Он не станет, Кольт. Райнер приказал нам оставаться здесь. Значит, никто из нас никуда не денется. А Покко нужно просто успокоиться. Далеко от Особняка он не уйдёт. — Но он же вымокнет там под ливнем, — несуразно всплеснул руками Кольт, и только тогда я наконец заметила, как сильно его развезло от нескольких глотков виски. Или от душевных переживаний. — Ему полезно, — мрачно откликнулся Райнер, повернувшись к нам. И пусть на тот момент он ещё не успел иссохнуть так сильно, как сейчас, — ведь шёл только второй год его возвращения — в полумраке гостиной, освещаемой лишь одной керосиновой лампой, его лицо уже тогда напоминало грубую гипсовую маску. — Пик, на пару слов. Перехватив мой изучающий взгляд, Райнер приглашающе махнул рукой и, не дожидаясь ответа, вернулся обратно в боковую комнату. А я поспешила следом за ним, подмигнув на ходу совсем уж раскисшему Кольту с напускным ободрением. Хотя сама к тому моменту уж точно не ощущала никакого воодушевления. К страху за жизнь Зика добавилась смутная тревога иного рода. Интуитивно я чувствовала, что поговорить Райнер хочет вовсе не о потере Звероподобного. Но до последнего отмахивалась от этой мысли. Это ведь сейчас я удивляюсь собственной наивности. А тогда действительно надеялась, что никто ничего не заметил. Войдя в помещение, очевидно служившее бывшим хозяевам Особняка когда-то столовой, я осторожно прикрыла за собой дверь и, прижавшись к ней спиной, выжидающе застыла. Воздух там был буквально пропитан запустением — и куда сильнее, чем более или менее обжитые нами гостиная и несколько спален на втором этаже. Доски, которыми были наглухо забиты окна в остальных комнатах, мы в те несколько недель пребывания в Особняке так и не тронули. И помещения не проветривались. Потому-то меня и замутило. В духоте. В затхлости. Не то от неуместного глотка виски, не то от накатившего беспокойства. В те годы меня в принципе часто тошнило — мой желудок тогда ещё пытался хоть сколько-нибудь нормально функционировать, подавая тревожные сигналы. Райнер, не подозревавший о моей борьбе с подступающей к горлу тревогой, тем временем прошагал в противоположный от входа конец комнаты и остановился только у дальней стены — там, где пол был щедро усыпан крупными осколками. — Он выбрал самую красивую, — с усмешкой выдавила из себя я, оглядев полку с оставшимися не тронутыми Покко пыльными вазами. — И самую тяжёлую, — ногой счищая осколки к стене, флегматично отозвался Райнер. Наблюдая за его бессмысленными манипуляциями, я вздохнула и задала точно такой же — бессмысленный — вопрос, лишь бы просто отсрочить неизбежное: — Что мы будем делать с Зиком? Райнер замер. — Ты сама знаешь, Пик, — немного помедлив, всё же заговорил он. Оставив в покое остатки вазы, Райнер выпрямился и повернулся ко мне лицом. — Ничего. У нас нет выбора. Я кивнула. Естественно, я знала. Мы все знали. Нам действительно ничего другого не оставалось. Магат с самого начала прописал чёткие инструкции для подобных ситуаций. И, как бы ни бунтовал Покко, иные варианты решения проблемы здесь никак не подходили. И если бы Зик в ту ночь так и не вернулся, нам бы пришлось разгребать последствия случившегося самим. Как это было после потери Энни и Бертольда. И, конечно же, Марселя. Собственно, по большей части именно поэтому Покко так болезненно реагировал. Из-за случившегося с братом. — Но я хотел спросить тебя о другом, — продолжил Райнер прежде, чем я успела добавить к своему отрывистому кивку хоть что-либо вслух, чтобы ещё потянуть время. — Ты уже решила, как отразишь ситуацию с детьми в своём рапорте? Что ты напишешь? — А есть проблема с принятой терминологией? — с наигранным удивлением приподняла брови я, почувствовав, как под вмиг потяжелевшим взглядом Райнера у меня вспотели ладони. — Я считала, что Магата вполне удовлетворит привычное «объекты устранены на месте» без детальных пояснений. Райнер скрестил руки на груди. — Удовлетворит. Но только в том случае, — сухо отчеканил он, — если объекты действительно были устранены на месте. — В чём ты меня обвиняешь? Думаешь, я плохо справилась с заданием? Тогда я понятия не имела, что именно предпримет Райнер, потому заранее и распрощалась с жизнью, хотя внешне продолжала разыгрывать возмущение. — Думаю, что ты не справилась с ним вовсе. Даже сейчас при взгляде на Райнера, довольно сложно сразу определить, какой из переключателей в его голове замкнёт на этот раз. А уж в те первые годы после Парадиза общение с ним смахивало на прогулку по минному полю — буквально. — И почему ты в этом так уверен? — я вздёрнула подбородок, прекрасно осознав, что дразнила быка, размахивая перед его лицом своим нахальным упрямством. Но мне действительно нужно было знать, почему. Как он вообще понял? — Кольт всё видел. Он может подтвердить. Если у Райнера были весомые доказательства, он имел полное право сдать меня командованию. Особенно на фоне возникшей в тот момент проблемы со Звероподобным. В отсутствие Зика главным считался бы именно Райнер, и ответственность за провал операции нёс бы тоже он. А моя самонадеянная выходка выглядела тогда как вполне себе серьёзная попытка этот самый провал обеспечить. — Кольт видел только то, что ты позволила ему увидеть, — пожал плечами Райнер. Его голос звучал угрожающе низко, и я узнала в этих интонациях отголоски командного тона Зика. — Но зато я видел, как ты вывела всех троих детей из дома до того, как начался пожар. — Ты не можешь всерьёз ду… — Прекрати, пожалуйста, — вдруг сдавленно выдохнул Райнер, прикрыв глаза и прижав указательные пальцы к вискам. Он будто бы перебивал не меня, а собственные мысли. — Мы оба знаем, что ты ослушалась приказа, Пик! — Райнер… — Ты хоть представляешь, как сильно рискуешь?! Райнер всё ещё не смотрел на меня, да и сама я боролась с искушением по-детски зажмуриться. Конечно — ну конечно! — я представляла, как сильно рисковала. И не только собственной жизнью. Но я не могла поступить иначе. И будь у меня сейчас возможность вернуться во времени назад, в ту самую ночь… Даже зная, чем по итогу мой сумасбродный порыв закончился… Ох, чёрт. Я бы всё равно поступила точно так же. Да. Однозначно. Возможно, была бы осмотрительней, конечно. Но всё равно так же рискнула бы всем, чтобы спасти этих детей. Они ведь не были виноваты в том, что их родители охотно спонсировали войну и оказались внушительной помехой для марлийской стороны на пути к победе над Средневосточным Объединением. — Что ты собираешься со мной делать? — вместо того, чтобы ответить Райнеру, я задала встречный вопрос. Я понимала, что будь на его месте Зик, он, даже несмотря на нашу с ним противоречивую историю, не стал бы расшаркиваться. Не стал бы сомневаться. Потому что я осознанно нарушила приказ. Серьёзно оступилась. И должна была понести за это наказание. Потому что Зик не позволял нам допускать промахи такого масштаба. И не в подобных обстоятельствах. — Подожди, — спохватилась я, хотя Райнер даже и не собирался ничего говорить — всё ещё боролся с самим собой. — Если ты всё видел, то почему меня не остановил? Там же? Сразу? Я отлипла от двери, которую всё это время подпирала спиной, сделала несколько неуверенных шагов в сторону застывшего истуканом Райнера и осторожно окликнула его по имени. Он наконец открыл глаза и всё-таки на меня взглянул. — Почему же, Райнер? — Потому что я, похоже, такой же безнадёжный идиот, как ты, — с кривой усмешкой он покачал головой и уже тише добавил: — Если уж мы никак не можем спасти от войны наших детей… Он замолк, отвернувшись. …то хотя бы можем попытаться спасти чужих. Райнер так и не продолжил свою мысль вслух, но мне того и не требовалось. Потому что мы действительно рассуждали одинаково — два безнадёжных идиота посреди серьёзной операции. Я тогда, так и не дождавшись от Райнера больше ни слова, вышла из комнаты. И за прошедшие годы мы никогда впредь не поднимали эту тему. Мы ни разу не говорили о случившемся. До вчерашнего дня. Когда я призналась ему, что всё-таки хочу спасти наших детей. Вопреки здравому смыслу. Вопреки всем принципам Зика. Судя по всему, сейчас, как и пару лет назад, какая-то часть Райнера выступает против этой затеи. Та самая часть, что когда-то говорила в нём интонациями Зика и чуть было не пустила меня под трибунал. Та самая часть, что вчера умудрилась подослать ко мне Жана. Но, похоже, в конечном итоге в Райнере, как и во мне, победил безнадёжный идиотизм. Идиотизм, позволяющий Челюстям, маленькому снайперу и Женской Особи уплыть подальше от бойни. Идиотизм, лишающий Альянс существенной мощи. Провожаю глазами сгорбленную спину Энни, уже поднимающейся по трапу. Ещё немного — и корабль с Фалько и Габи отчалит. С тусклой усмешкой представляю, как они, наверное, сейчас бесятся, обнаружив, что я заперла их в каюте. Возможно, я ошибаюсь. Возможно, я поплачусь за своё решение жизнью. Но я хочу верить, что у этих детей всё же будет шанс. — Ты уверена, что хочешь лететь с нами? — голос подошедшей ко мне вплотную Ханджи звучит непривычно серьёзно. И я, неохотно выплывая из своих вязких меланхоличных мыслей, поворачиваюсь к ней лицом. — Даже если мы сможем остановить Гул, нет никакой уверенности в будущем элдийцев… — Меня тошнит от необходимости признать твою правоту, — слышу свой собственный ответ будто со стороны, и мои интонации кажутся мне самой унылыми и бесцветными. — Но, тем не менее, генерал Магат отдал нам последний приказ — работать вместе. Ханджи окидывает меня пристальным взглядом своего единственного глаза, и вдруг, внезапно широко улыбнувшись, выпаливает: — В таком случае, в следующий раз я бы не отказалась прокатиться на твоём титане верхом и самой ощутить жар… — Стоп, — резко перебиваю я её под мрачное хмыканье приблизившегося к нам Аккермана. Я допускаю, что своим очередным бестактным и провокационным заявлением Ханджи хочет меня расшевелить. Или же она всё-таки возвращалась ночью в нашу каюту и точно знает, что произошло, потому и хочет сейчас подвести разговор к скользкой теме тонкостей нашего союза. Опять же — чтобы сбавить градус похоронного уныния. Но в эту минуту у меня нет абсолютно никакого желания подыскивать остроумный ответ, пытаться понять её мотивы или даже элементарно вслепую подыгрывать ей. — Прекрати пороть смущающую меня чушь, — всё так же, без особо выраженных эмоций, бросаю я напоследок и, развернувшись, бреду к остальным. — Что, Четырёхглазая, — различаю за спиной приглушённый смешок Аккермана, обращённый к Ханджи, — снова твоя неразделённая любовь к титанам? — Мы скоро подружимся, — нарочито громко отвечает ему она — достаточно громко, чтобы я, уже отдалившаяся на приличное расстояние, тоже услышала. — Вот увидишь. Продолжаю идти, не оборачиваясь, и мысленно закатываю глаза, не найдя в себе сил удивиться её безудержному оптимизму.***
Всё же поразительное дело. Я прекрасно осознавала, что все мы сегодня так или иначе можем погибнуть. И я, конечно же, свыклась с этой мыслью, настраиваясь лишь на то, чтобы в процессе унести за собой как можно больше противников, а в идеале — зацепить и самого Эрена Йегера. Я была готова. Ко всему. И я обещала себе отключить эмоции. Да. Но сейчас, сидя в напряжённой тишине салона воздушного судна, я с горечью размышляю о том, каким нелепым был наш последний разговор с Ханджи. Вчерашняя я ударилась бы в спасительный, приторно-сладкий самообман, что позволял мне врать самой себе, корректируя свои собственные воспоминания. Но я сегодняшняя переживаю произошедшее без сглаженных углов. Мне приходится признать: Ханджи ради секундной отсрочки для нашего отлёта с суицидальной безбашенностью бросилась в самое пекло. И погибла. Сгорела. Дотла. А у меня в ушах до сих пор звучит её звонкое «скоро подружимся», вызвавшее тогда лишь раздражение. Раздражение, за которое сейчас мне стыдно. Вот она, правда. Без приукрашиваний. И вот она — очередная жертва. Очередная потеря. И ведь отсчёт продолжается. Кошмар лишь набирает обороты. Кто из нас следующий? С некоторым усилием поднимаю голову и обвожу угрюмым взглядом остальных. После случившегося никто не проронил ни слова. Каждый занят собственными мыслями, и липкое траурное молчание с какой-то сверхъестественной наглостью заволакивает всё свободное пространство салона. Задерживаю глаза на Жане. Он сидит напротив меня, обхватив себя за шею сцепленными в замок ладонями. Сидит, ни разу за это время не шелохнувшись, словно каменное изваяние. И мне хочется потянуться к нему через проход. Хочется дотронуться пальцами до его острых локтей. Коснуться его плеча. Обнять его. Утешить. Пробудить. Смахнуть с него оцепенение. И стереть с его лица эту печать скорби. Но я сижу на месте и просто смотрю. А он, не замечая моего взгляда, смотрит перед собой — с глухой болью. И в отличие от остальных, Жан, похоже, единственный из них сейчас переживает не только утрату Ханджи. Я не уверена, но что-то мне подсказывает, что убитый девчонкой Аккерман Флок Форстер был ему другом. Несмотря ни на что. Вопреки всему. Я видела, как Жан сжимал его плечо, вслушиваясь вместе с Ханджи в предсмертные слова, слетавшие с губ Форстера. Кругом царил хаос, пока люди Азумабито в спешке пытались залатать дыры в корпусе и баках, а с улицы доносились те самые леденящие душу звуки — предвестники Гула. Но Жан сидел над раненным противником — или всё же товарищем? — и искренне переживал, наблюдая за тем, как вместе с густыми толчками крови из развороченного горла Форстера вытекают и его последние силы. Я в очередной раз задумываюсь о том, чего же Жану стоило отречься от идей йегеристов, отвергнуть дружбу Форстера и присоединиться к Альянсу. Чего ему стоило отказаться от эгоистичного счастья для себя, отказаться от гарантированной безопасности для своей семьи. Ради совершенно не знакомых ему людей. Людей, всю жизнь ненавидевших его — их, демонов Парадиза. Вспоминаю, как совсем недавно, во время нашей первой настоящей встречи, я пыталась его поддеть. Устроив разбор мотивов всех его друзей и задаваясь вопросом, зачем же он сам пошёл на такой неоправданный риск. Что ж. Тогда я могла только догадываться, насколько сложны и многослойны его убеждения и его порывы. И как в то же время они понятны и чисты. Жан Кирштейн — не идеально хороший человек, но я не врала, когда говорила, что он лучше, чем сам о себе думает. Он тот, кто хочет, может и — главное — пытается поступать правильно. И, возможно, он один из немногих, кто достоин того, чтобы пережить творящийся сейчас в мире ужас. И если у меня полу… — Давайте обсудим наш план. Твёрдый голос Арлерта, внезапно вернувшегося из кабины пилота, вырывает меня из моих размышлений и заставляет непроизвольно вздрогнуть. Остальные с умеренной благодарностью во взглядах тоже оживляются — всем хочется забыться, сфокусировавшись на деле. Арлерт садится в проходе у наших ног и, вынув из кармана карандаш, вычерчивает схематичный силуэт Прародителя прямо на полу — так, чтобы всем было видно. — Капитан, Пик, — обращается он к нам с Аккерманом, не поднимая головы. — Это похоже на то, как выглядел Эрен в своей финальной форме? — Не то, чтобы у меня был шанс детально его рассмотреть, — осторожно отзываюсь я, прищурившись. — Но да. — Да, он выглядел как охрененно здоровая гора костей, — бормочет сидящий рядом со мной Аккерман, скрещивая руки на груди и едва заметно пожимая плечами, — и смахивал на насекомое. Арлерт добавляет несколько штрихов. Аккерман кивает. — По логике, — начинаю я, немного подавшись вперёд и уперевшись локтями в колени, — его тело, как и обычно, должно находиться где-то в области затылка, но… — Но мы не можем быть в этом уверены, учитывая его новообретённые способности Молотобойца, — подхватывает Аккерман, и теперь киваю я. А Арлерт вздыхает: — Иными словами, мы понятия не имеем, где конкретно находится сам Эрен. — Даже если и так, в крайнем случае мы всегда можем взорвать всю эту штуковину разом, — считаю необходимым сказать я, переводя взгляд с изображения Прародителя на сосредоточенное лицо Арлерта. И, помедлив, тихо продолжаю: — Точно так же, как это было в порту Либерио. Твоему Колоссальному это под силу, ты сам знаешь. Повисает недолгая пауза. Я замечаю, что глазах Арлерта после моих слов разбушевался целый океан эмоций, но, если честно, меня сейчас не так сильно занимают его терзания. Времени у нас мало, а средств для предотвращения полного вымирания человечества ещё меньше. Выбирать и мешкать, отвлекаясь на муки совести, попросту некогда. — Конечно, — отрывисто отвечает мне Арлерт. — Это самый действенный вариант из всех имеющихся. Девчонка Аккерман после услышанного резко выдыхает, и её лицо на какое-то мгновение приобретает по-детски беззащитное и удивлённое выражение. Арлерт, тут же повернувшись к ней, весомо добавляет: — Но мы сделаем это, только если у нас не получится с ним поговорить. Мы пойдём на крайние меры, только если у нас не останется выбора. Вряд ли утверждения Арлерта окончательно успокоили Аккерман, но она всё же находит в себе силы кивнуть, избегая дальнейших споров, и опускает глаза. Часть меня отстранённо удивляется их наивной надежде остановить Йегера одними лишь диалогами. Мне Эрен Йегер не друг. И я без промедлений готова его убить. Потому что слабо верю в возможность решить дело мирно. Но я молчу, не желая выражать свой скептицизм вслух. Я мало что знаю о том, каким на самом деле Йегер был до своего окончательного решения встать на путь геноцида. И уж точно не представляю, что от его человечности осталось после активации Координаты. Возможно, ничего. Не осталось ничего. Как и от Зика. Возможно, оба брата потеряли самих себя, столкнувшись с силой Первородного. А возможно, и Эрен, и Зик всё же лично руководят этим разрушительным маршем. А возможно… Ох, а возможно ли, что рвение Арлерта достучаться до Эрена оправдано? Если так, то существует шанс образумить и Зика. И… спасти его? Где-то в глубине моей души зашевелился слабый луч надежды, но я заставляю себя его тут же потушить. Никаких сентиментальных глупостей, Пик. Ни-ка-ких. Даже если — каким-то чудом — идея с переговорами не лишена смысла, остановить Гул окончательно, скорее всего, поможет только… только смерть одного из братьев. И слишком очевидно, на стороне которого из Йегеров сейчас перевес. Мы уже поднимали эту тему вскользь прошлой ночью, когда допрашивали Елену. Конечно, прямым текстом выводов никто не делал, но именно после этого разговора, я уверена, она и осмелилась наведаться ко мне утром со своей просьбой. Мрачный Аккерман, будто бы вторя моим горьким размышлениям, снова вклинивается в обсуждение: — Меня вполне устраивает наличие у нас этой самой «крайней меры», но разве Эрен активировал Первородного не через Зика? Я, стараясь по-прежнему оставаться бесстрастной, кошусь на профиль капитана. Все выжидающе замирают, а он снова пожимает плечами. — Можем ли мы остановить Гул, если убьём именно Зика? — голос Аккермана звучит приглушённо, но вполне уверенно. Спаси его. Перед моим мысленным взором воскресает осунувшееся лицо Елены. Похоже, единственной, кому в нынешних обстоятельствах есть дело до Зика. Единственной, кто отчаялся настолько, чтобы поверить в глупое чудо с искуплением. Я снова вспоминаю ту ночь, когда впервые задумалась, каким будет моё существование без Зика. Когда я всерьёз испугалась, что навсегда его потеряла — раньше времени. Я ведь действительно едва не разревелась от облегчения, когда он всё-таки появился — спустя два с половиной часа нашего угрюмого ожидания. Догадайся Кольт о моих истинных эмоциях, расчувствовался бы тогда ещё сильнее. Но он был слишком измотан произошедшим, поэтому после триумфального возвращения изрядно потрёпанного Зика почти сразу отрубился там же, в гостиной, прямо в кресле. Покко, так и не избавившийся до конца от своей злости, снова смылся на улицу, под ливень. А Райнер без лишних комментариев скрылся наверху, в одной из спален, из ему одному известных соображений оставив меня и Зика наедине всё в той же душной столовой. Возможно, опасался смотреть ему в глаза из-за нашего безрассудного сговора в пользу детей врагов. Возможно, посчитал, что нам с Зиком и впрямь не помешало бы уединение. Ведь Райнер, несмотря на свои проблемы, всегда был проницательнее, чем казалось на первый взгляд. Объяснения же Зика, перехваченного противниками во время исполнения его части задания, звучали весьма убедительно. И никто из нас в ту ночь так и не заподозрил ничего опасного. Теперь же, зная, что он всё это время вёл свою собственную игру, можно смело предположить: на самом деле его жизни ничего не угрожало. Вполне вероятно, что он воспользовался случаем для встречи с людьми Хизуру. И то, что он вернулся в Особняк раненным, демонстрировало лишь степень его одержимости своим планом. Но в те годы я даже представить себе не могла подобное развитие событий, поэтому наивно радовалась его чудесному спасению из лап врага. Теперь же все нестыковки кажутся настолько очевидными, что остаётся только зло посмеяться над тогдашней своей глупостью. Мы сидели на бывшем обеденном столе, раскуривая традиционную сигарету — одну на двоих, и, как мне тогда мерещилось, уютно молчали, что бывало довольно редко. Зик уже успел переодеться в сухую одежду, а его раны с приглушённым шипением заживали. Меня всё ещё подташнивало, но присутствие рядом Зика действовало успокаивающе. Поэтому я позволила себе немного расслабиться. И зря. — Снова скандалили? — безучастно спросил Зик, решив наконец заметить осколки вазы у дальней стены. Я проследила за его глазами и с усмешкой затянулась, продолжая болтать ногами — до пола я, сидя на столешнице, в отличие от Зика, не доставала. — Можешь гордиться Райнером, — пожала я плечами, возвращая Зику сигарету, — с каждым разом он всё хладнокровнее. Задумчиво глядя на тлеющий кончик сигареты, Зик хмыкнул: — А Галлиард всё разъярённей. — Не делай вид, что тебя это удивляет, — сквозь протяжный зевок пробормотала я. — Он как нитроглицерин в бумажном стаканчике, ты же знаешь. Нестабилен. Но хорошо, что мы научились с этим справляться. — Нет, малышка Пик, — Зик повернул ко мне голову, и я с удивлением встретила его насмешливый взгляд. — Нитроглицерин в бумажном стаканчике — это ты. Выглядишь вполне безобидно, но при малейшем неверном движении готова разнести всё вокруг. И вряд ли я когда-нибудь научусь справляться с этим. Меня насторожило всё — и интонация, и опасный блеск в глубине его глаз, и кривая ухмылка. Внутренне я подобралась, внешне же старалась удерживать всё тот же скучающий вид. Хотя понимала, что уж Зика-то мне никогда не обмануть. — Только ты можешь произнести комплимент так, что он больше смахивает на угрозу, — с ленивой безмятежностью отозвалась я. Зик выпустил в мою сторону струйку дыма и, всё так же усмехаясь, протянул мне сигарету. — А кто сказал, что это комплимент? Я выдержала паузу, прежде чем спросить: — Значит, всё-таки угроза? И когда я наконец приняла из его рук сигарету, на какое-то мгновение наши пальцы соприкоснулись. — Скорее предостережение, — Зик переместил свою ладонь на моё запястье и уверенно погладил его. Но у меня язык не повернулся бы назвать это прикосновение ласковым — как и всегда. Зик ведь не умел иначе. — Иногда даже я сам забываю, насколько опасной ты можешь быть. Я осторожно высвободилась из его захвата. Затем, стряхнув пепел, поднесла сигарету к губам. И надеялась, что Зик не заметил, как при этом подрагивали кончики моих пальцев. — Знаешь, — я на пару секунд устало прикрыла глаза, — всё то время, что мы тебя ждали, я всерьёз переживала, что не увижу тебя снова. А теперь мне почему-то хочется придушить тебя — собственноручно. Зик резко засмеялся, и я вздрогнула. Даже за все годы наших отношений я так и не научилась предугадывать его вспышки веселья. — Уверен, однажды тебе всё же представится такая возможность, — спокойно продолжил он, наблюдая за тем, как я тушу сигарету прямо о столешницу. — А что насчёт Кольта? — А что насчёт Кольта? — выдохнув через нос последние остатки едкого дыма, переспросила я. Резкая смена темы была одной из уловок Зика и ещё ничего не значила, поэтому я по-прежнему оставалась настороже. — Могу ли я гордиться им так же, как Райнером? Хладнокровие и всё такое, — привычным движением левой руки Зик почесал своё правое ухо. — Как он себя проявил? И почему тогда, два года назад, я даже не задумалась, по какой причине Зик настоял на том, чтобы Кольт сопровождал меня, а не его? Навязанный Магатом кандидат мешал его планам. А мы даже не заметили, как просто Зик свалил ответственность за него на меня. Надо же было быть такой дурой! — Он старался, — обтекаемо ответила я. А когда Зик догадливо фыркнул, поспешила добавить: — У него ещё есть время привыкнуть. — Боюсь, времени на привыкание у него как раз мало. Я, невольно скривившись, пожала плечами: — Столько же, сколько у тебя. Немногим меньше, чем у меня самой. — Ну да, я и говорю. Мало, — с не затронувшей глаза улыбкой Зик наклонился вперёд, заглядывая мне в лицо. — Скажи, ты будешь скучать по мне, когда меня не станет, малышка? Спрыгнув со стола на пол, я небрежно отряхнула штаны от пыли и покачала головой. — Конечно, нет. Он с довольным видом хохотнул, а я развернулась, чтобы покинуть столовую. С Зиком всегда было проще, пока он молчал. Так я хотя бы могла обманывать себя, представляя, будто он думает обо мне совсем не так, как на самом деле. — Я надеюсь, ты больше никогда не выкинешь ничего подобного, — услышала я, едва успев схватиться за дверную ручку. — Потому что я по тебе скучать всё-таки буду. Если тебя казнят. В размеренном голосе Зика вновь перекатывались глухие нотки угрозы, и я мысленно выругалась. Мои худшие опасения подтвердились: он, как и Райнер, знал. И весь этот разговор был лишь игрой. — Может, уточнишь, о чём ты? — преувеличенно спокойным тоном поинтересовалась я, по-прежнему не оборачиваясь. — Дети имеют обыкновение вырастать, Пик. И не мне тебе рассказывать, как далеко при определённой мотивации они могут зайти. — Боишься мести подростков? — хмыкнула я, тем временем отчётливо чувствуя подступающую к горлу тошноту. — Ты должна была их убить, — Зик вздохнул, а я поёжилась. — Эти семьи не просто так попали под прицел марлийской разведки. Своей глупой выходкой в духе реставраторов ты ставишь под угрозу нас всех. И своего отца в первую очередь. — Зик, это ведь дети, — едва слышно прошептала я, зажмурившись. Из-за своих родителей Зик крайне редко упоминал реставраторов, только когда действительно злился. — Они не имеют никакого отношения к войне. — Забавная ситуация, — сухо откликнулся Зик, — ведь как раз из-за твоего благородного порыва они могли бы его заиметь. Отношение. И самое прямое. Минимум как свидетели. Ощутив, как мои внутренности мгновенно скрутила склизкая тревога, я поспешно повернулась лицом к Зику. — Могли бы? — Это первый и последний раз, когда я исправляю за тебя твои ошибки, — Зик, скрестив руки на груди, встретил мой испуганный взгляд с ледяным равнодушием. — Тебе ясно? — Ты убил их, — выдохнула я напрашивавшийся из всего услышанного вывод так, будто бы даже до конца в него не поверив. Хотя это был вполне очевидный исход. К сожалению. Зик пожал плечами. — Я сделал то, что должен был. Точнее то, что должна была сделать ты. И мне хотелось бы, чтобы ты это понимала. Хотя вот уж не думал, что когда-либо придётся объяснять прописные истины тебе, Пик. Это война. И ты не имеешь права на слабость. Поэтому перестань вести себя как дура. Ты в первую очередь воин. Я не нашла в себе силы ответить. Так и стояла, в бессильной ярости сжимая и разжимая кулаки, и тогда Зик, усмехнувшись, продолжил: — Похоже, твоё желание придушить меня сейчас только усилилось. И он был прав. В тот момент я действительно была близка к тому, чтобы наброситься на него, окончательно растеряв последние крохи здравого смысла. — Однажды мне всё же представится такая возможность, — процедила я сквозь зубы, с напускной бравадой повторяя его же слова, — и будь уверен, я ей обязательно воспользуюсь. Ухмылка Зика стала шире, а в холодных глазах за стёклами очков впервые за всё время той перепалки блеснули искры неподдельного удовольствия. Мой самоуверенный выпад его на самом деле развеселил. Будто он не верил, что когда-нибудь я рискну дать полноценный отпор. Или, наоборот, предвкушал момент, когда я всё-таки осмелюсь? Интересно, вспоминал ли Зик этот разговор во время нашей последней встречи? Когда Магат палил по нему из моих орудий? Догадывался ли он, что я всё-таки замешкалась, несмотря на приказ генерала? Что я всё-таки не смогла заставить себя возненавидеть его, несмотря на предательство? И даже сейчас я до сих пор борюсь со своими чувствами. Да, я всё ещё пытаюсь сохранять холодный рассудок, но я совру, если скажу, что слова Аккермана меня не задели. Меня не удивляет, что капитан продолжает придерживаться той части плана, в которой первым следует ликвидировать Зика. После всего произошедшего... да, после всего произошедшего — это его право. Но я всё равно невольно кривлюсь и вздыхаю, когда слышу воодушевлённый отклик Арлерта: — А знаете, капитан, возможно, вы правы. Все взгляды после моей несдержанной реакции устремляются ко мне. Они ждут, что я отвечу. И я, пытаясь вернуть себе самообладание, вновь обращаюсь к Аккерману: — Нельзя быть до конца уверенными, хоть Ханджи подобное и допускала, — киваю я, надеясь при этом, что мой голос звучит в достаточной степени спокойно. — Но, имейте в виду, местоположение Зика нам точно так же не известно. — Тогда нам нужно выяснить, где этот кусок собачьего дерьма прячется, — монотонно чеканит Аккерман, глядя перед собой. И затем, понизив голос, добавляет: — Клянусь, Зик, я убью тебя. Собственноручно. Что ж, его угроза звучит куда убедительнее, чем все те обещания, что я когда-либо давала — себе, Зику, снова себе. От переполняющих меня сейчас эмоций мне хочется одновременно и рассмеяться, и разреветься. Но я держу себя в руках. Как всегда. Потому что я воин. А это моё последнее задание. Спасти мир. И я не имею права на слабость. Так что если для того, чтобы остановить весь этот ужас, нужно убить вместе с Эреном и Зика, я готова пойти на это. Никаких сантиментов. Да. Я сделаю это. Пауза после произнесённой яростным шёпотом клятвы Аккермана затягивается, и я от него отворачиваюсь. Но тут же ловлю на себе изучающий взгляд Жана и делаю над собой усилие, чтобы не отвести свой. Впервые за сегодняшний день мы встречаемся глазами. До этого я избегала зрительного контакта и смотрела на него только в те моменты, когда он этого не замечал. С каждой минутой произошедшее между нами ночью всё сильнее смахивает на сон. Будто то было очередное изменённое моим хитрым сознанием воспоминание — слишком чудесное, чтобы оказаться реальностью. Жан смотрит на меня понимающе, с лёгким оттенком сочувствия. Но что он видит в моём взгляде в ответ, я даже не представляю. Хоть и хочется верить, что в эту секунду я выгляжу не так жалко, как сама себя ощущаю. Тут он будто бы что-то для себя решает и, опустив голову, тихо, но довольно твёрдо выдыхает: — Капитан, знаете, мне пришлось убить десятки своих товарищей, чтобы это судно всё-таки взлетело. Нельзя допустить, чтобы это обернулось бессмысленной резнёй, — Жан замолкает, глядя в пол, а когда поднимает на нас с Аккерманом глаза и всё-таки продолжает, все остальные эмоции из его взгляда вытесняет сухая уверенность: — Ведь всё это было... для того, чтобы остановить Гул, верно? И сейчас... я тоже сделаю всё, что для этого потребуется. Чего бы то ни стоило. Ощупываю взором его застывшее в каменной маске решительности лицо и думаю о той ночи в лесу, когда я спровоцировала Жана на так необходимое мне тогда сбивчивое признание. Я, как и ты, буду сражаться до последнего. Не отступлю. Не предам. Не струшу. Ведь я поверила ему сразу. И верю сейчас. Жан действительно пойдёт на всё, чтобы это прекратить. Смешно, но я доверяю ему даже больше, чем Райнеру. И уж точно больше, чем всем остальным. Потому что он сможет убить Эрена Йегера, если потребуется. Я уверена. Как бы Жан его ни любил, он сможет. Он должен. Так же, как и я должна буду убить Зика — если придётся. Даже если это будет стоить мне жизни. Похоже, именно отражение собственной готовности идти до конца Жан и прочёл в моём взгляде. Я с трудом сдерживаю неуместную нервную ухмылку, думая о том, как же много в происходящем злой иронии. Ведь чтобы уже пролитая нами кровь товарищей не была напрасной, нам не остаётся ничего, кроме как пролить её ещё больше. Хочется лишь надеяться, что на сей раз этого будет достаточно.***
— Чт-то за хрень? Удивлённый возглас Жана доносится до моего слуха будто сквозь плотный слой ваты — откуда-то из запредельного далека. Хотя часть меня безусловно понимает: вот же он, рядом. Я чувствую его крепкую хватку, ведь он до сих пор не выпускает меня из рук, как бы я ни сопротивлялась. Я даже ощущаю его бешеное сердцебиение — так сильно он прижимает меня спиной к своей груди, пытаясь защитить от обступивших нас со всех сторон противников. И битва вокруг нас по-прежнему в самом разгаре, но мне всё равно кажется, что время останавливается. И я… я тоже замираю вместе с ним — поражённая увиденным и абсолютно потерянная в своей беспомощности. Ни Жан, ни я не понимаем, что происходит. Но ход сражения совершенно точно переломился. И, похоже, в нашу пользу. — Покко… — я не узнаю собственный сиплый голос. — Марсель… Глаза слезятся, и не только из-за порывов ветра и клубов пара, за мутной завесой которого различаются две мощные фигуры. Слышат ли они меня? Узнают ли? Наверняка. Конечно. Да. Они здесь. Они вернулись. Они спасли нас. Как всегда. Забавно, ведь у Галлиардов, вопреки всеобщему заблуждению, сильнее всего был развит не инстинкт охотника, а именно инстинкт защитника. И только сейчас, вновь увидев перед собой титана Покко, я вдруг осознаю, насколько сильно мне его в действительности не хватает. И как же я без его поддержки ослабла. — Может, мне разбить ещё одну вазу? О его голову? — нарочито деловым тоном поинтересовался он в ту ночь, когда я, трясясь всем телом, выскочила на улицу и, не произнеся ни слова, плюхнулась рядом с ним на верхнюю ступеньку крыльца. — Что на этот раз он сделал? Или сказал? Можно было даже не уточнять, кто «он». Вывести из равновесия меня мог только один человек, и Покко это знал. — Это не так важно, — я выдавила из себя улыбку и протянула руку за виски, мечтая избежать лишних вопросов. Но Покко покачал головой, перевернув фляжку, и демонстративно потряс её горлышком вниз. — Кончилось. Кольт почти всё вылакал, засранец. Оставил мне пару глотков, и только. Затем, отложив флягу в сторону, обнял меня за плечи и притянул к себе. — Утром проснётся с головной болью, — выдохнула я, послушно прижавшись к тёплому боку Покко и обвив его обеими руками. — И не только из-за виски. — Как думаешь, почему Магат выбрал именно его? — почти шёпотом спросил Покко, зарывшись носом в мои волосы. — Кольт ведь совсем не подходит. — Никак не успокоишься, да? — беззлобно поддела я его, усмехнувшись. Сердце Покко оказалось под моей щекой, и я позволила себе прикрыть глаза, вслушиваясь в его бойкое биение. Ощущение горькой безысходности, облепившее меня с ног до головы после разговора с Зиком, никуда не делось. Но дышать стало чуточку легче, и дело было не только в посвежевшем после продолжительного ливня ночном воздухе. — Не понимаю, о чём ты, — проворчал Покко, недовольно сжав моё плечо. Всё он прекрасно понимал. Эта тема была для него болезненной вплоть до самой смерти. И я не уверена, что даже пожертвовав собой, он смог до конца отпустить ситуацию. Покко всю жизнь стремился доказать, что он лучший. Детство он провёл в тени идеального во всех отношениях Марселя. И хоть Покко и обожал старшего брата, всё же изо всех сил пытался его превзойти. А когда при отборе в воины командование отдало предпочтение Райнеру, Покко на долгие годы застрял в роли запасного варианта. Что для такого, как он, стало худшим из возможных унижений. Я никак не могла изменить ситуацию, хотя, как и остальные, с очерствелой категоричностью была убеждена, что Райнер не был достоин Бронированного. Но на Парадиз отбыл именно он, а Покко остался со мной и Зиком на защите интересов марлийской стороны. Остался мальчиком на побегушках без заветной красной повязки, страдая и злясь с каждым днём всё сильнее и сильнее. Хотя это не помешало нам всё же сблизиться. Покко стал моим единственным настоящим другом, которому бы я могла всецело доверять. Меня всегда окружали люди, но лишь на него одного я безоговорочно полагалась во всём. И именно он, а не Зик, стал моим первым мужчиной. Пусть наши с ним чувства в конечном счёте так и не переросли в нечто большее. Зато я смогла вернуть ему утраченную уверенность в себе — а она ему в те годы была нужна как воздух. Я выбрала его. Первым. Не знаю, как это звучит со стороны: возможно, излишне цинично, а может, напротив, до абсурда наивно. Да мне и плевать, если быть откровенной. Ведь для него это было важным. И это всё, с чем мне хочется считаться даже сейчас. Хотя по итогу я так и не смогла исцелить его от нанесённых окружающими обид до конца. И проблемы выбора беспокоили Покко до последнего его вдоха. Он всё ещё ждал ответа, поэтому я и озвучила именно то, что он хотел услышать: — Кольта выбрали потому, что положение их семьи хуже некуда. Впрочем, это было чистой правдой: после помощи Грише Йегеру и реставраторам за всеми без исключения Грайсами закрепилось клеймо предателей. И в таком положении их отпрыски могли считаться наилучшими из кандидатов. А Покко в очередной раз задевала подобная несправедливость. Ведь, если судить объективно, из всех заявленных на наследование Звероподобного подростков именно Кольт был самым слабым. Как когда-то Райнер. И единственным оправданием такому выбору служила его не подвергающаяся сомнению верность идеалам марлийской армии. Покко всё и без моих подтверждений понимал, но я чувствовала, что он желал услышать, как я произнесу это вслух. — Они знают, что у него нет другого выхода, — протянула я тихо. — Знают, что Кольт пойдёт на всё что угодно. — То есть будет исправно плясать под их дудку. Я поморгала, смахивая выступившие слёзы. — Как и все мы. — Как и все мы, — мрачно хмыкнул Покко, устроив подбородок на моей макушке. Мы помолчали, прислушиваясь к шелесту редких дождевых капель. Порыв прохладного ветерка шевельнул мои волосы, и я непроизвольно поёжилась, а Покко инстинктивно прижал меня к себе ближе. Про себя я отстранённо принялась отсчитывать гулкие удары в его груди. Даже в покое его сердцебиение неизменно оставалось учащённым. А кожа была горячей, будто у него постоянно жар. У каждого из нас побочные эффекты титаньей силы проявлялись по-разному. Тело Покко умудрялось хранить огонь, у меня же оно остывало почти сразу после обращения — ладони и ступни мигом становились ледяными. — Но к Райнеру ты несправедлив, — решилась продолжить я, немного повозившись в его объятьях, чтобы устроиться удобнее. — Не в этот раз, по крайней мере. — Да неужели? — он издал сердитый вздох, а я успокаивающе потёрлась щекой о его футболку. Покко согревал меня не только теплом своего тела, и нарушать это единение я не торопилась. — На этот раз они не ошиблись, выбрав его заместителем Зика, ты должен это признать. Он уже не тот мальчик, которого ты задирал в детстве. После Парадиза он стал... — Хрен знает кем он стал, Пик, — раздражённо перебил меня Покко. — У него полная каша в голове. Сначала я думал, что ты преувеличиваешь. Ну, из-за твоей... Он запнулся, а я хмыкнула и кивнула, поощрив его продолжать. — Сама знаешь, из-за чего, — выдавил он из себя, всё-таки не решившись произносить роковые слова вслух. И, вернув себе свой привычный резкий тон, уже твёрже добавил: — Разве не поэтому ты сама постоянно напоминаешь мне приглядывать за ним? Браун псих. Я отстранилась, чтобы посмотреть Покко в глаза. Они в полумраке ночи сверкали искренним недовольством, меж бровей его пролегла привычная складка, а губы сжались в тонкую линию. — Вот именно, приглядывать, — я высвободила одну руку и, с осторожностью прикоснувшись пальцами к его лицу, попыталась разгладить это хмурое выражение. — А не нападать, усугубляя его состояние. И не провоцировать его. К тому же он лишь немногим больший псих, чем ты сам, Покко. — Сколько раз говорил, не называй меня так, — пробурчал Покко, перехватывая мою ладонь и отводя её в сторону. — И хватит разговоров об этом убогом придурке. Я же только успокоился. Не хочу даже думать о нём и его постной роже. Ясно? — Да, Покко, ясно. — Пик! — прорычал он, встряхнув меня, а я наконец смогла улыбнуться. — Я же прошу! Но, поймав мой насмешливый взгляд, Покко тут же смягчился. Он снова меня приобнял и, наклонившись так, что его губы коснулись моего виска, тихо произнёс: — Лучше расскажи мне, что у вас произошло с Зиком. — Не хочу. Пальцы Покко, которые только принялись поглаживать моё предплечье, тут же замерли. — Пик. Что случилось? — его голос звучал настороженно, и я поморщилась. — Ведь что-то же случилось, я вижу. — Ты оставляешь за собой право не говорить о Райнере, значит, и я могу игнорировать твои вопросы о Зике. — Это другое! — он возмущённо ущипнул меня за бок, и я невольно вздрогнула, отодвинувшись. — В некотором роде, Покко, это одно и то же. Ты сам знаешь. Просто не хочешь это признавать. — Прекрати. Я всё-таки высвободилась из его объятий окончательно и, выпрямившись, выжидающе заглянула ему в лицо. Покко тут же отвернулся. — Что именно? — коснувшись его плеча, уточнила я. Но Покко никак не отреагировал. — Прекратить называть тебя ласковым прозвищем или прекратить попытки дать определение тому, что ты чувствуешь? Он вздохнул и, задрав голову, уставился в затянутое тучами ночное небо. — Всё сразу. Я не спрашиваю тебя о Зике, а ты не трогаешь меня. Вообще. Договорились? Это, как, впрочем, и всегда, была не совсем честная сделка, но потуги пробиться через упрямство Покко в лоб никогда ни к чему хорошему не приводили. Я готова была выслушать его, но заставлять откровенничать — нет. — Договорились. Мы вновь замолчали. Я подтянула к себе ноги, уткнувшись лицом в коленки. А Покко, так и не взглянув на меня, наощупь нашёл мою руку и переплёл наши пальцы привычным жестом из детства. Это было правильно — просто сидеть рядом и поддерживать друг друга, несмотря на так и не произнесённые вслух признания. О Зике. О Райнере. Обо всём. — Я всегда буду на твоей стороне, — вдруг выпалил Покко, несказанно меня тогда удивив. В тот момент я едва удержалась от истеричного смешка, решив, что и он в курсе моего проступка. Хорошо, что я ошиблась. Не представляю, как отреагировал бы Зик, если бы понял, что и Райнер, и Покко стали моими невольными соучастниками. — Не знаю, что произошло. Но что-то явно не так. И если тебе ну... — Зик уже со всем разобрался, — перебила я Покко, крепко зажмурившись. Но он упрямо с нажимом повторил: — Я на твоей стороне, Пик. — Даже если я не права? — Тем более если ты не права. Ты не можешь противостоять им одна. — Ты ведь понятия не имеешь, на что подписываешься. Я горько рассмеялась и только в то мгновение поняла, что мои щёки мокрые — от слёз. Кольт бы приятно удивился. Но за все будущие годы он так и не стал свидетелем моей уязвимости. Единственным, кто видел меня плачущей, был Покко. А теперь ещё и Жан. Впрочем, это работало в обе стороны: я заставала и того, и другого в моменты их слабости тоже. — Да посрать, — фыркнул тогда Покко, сжав мою ладонь. — Мы всегда прикрываем друг друга, разве нет? Сейчас, глядя на призрак его титана, разрывающего в клочья наших врагов, я убеждаюсь в этом в очередной раз. И хотя в ушах по-прежнему шумит, а голова идёт кругом — не то из-за кровопотери, не то из-за нехватки кислорода — мои мысли ясные, как стекло: да, мы всегда прикрываем друг друга. — Они сражаются за нас? — удивлённо выдыхает Жан над моим ухом. Его хватка немного ослабевает, но я уже не тороплюсь высвобождаться из его тесных объятий. Потому что боюсь не удержать равновесие без его поддержки. И не совсем уверена, что смогу прямо сейчас ещё раз обратиться. Ещё минуту. И я буду готова. Я должна собраться с силами. Должна. — Они… — откашливаюсь, чувствуя, как в горле саднит из-за подступивших так не вовремя рыданий, — они как-то смогли противостоять воле Первородного. Я не представляю, как им это удалось. Да и нет особой возможности об этом рассуждать, хотя некоторые догадки всё же мечутся по моей черепной коробке, охотно смешиваясь с воспоминаниями из прошлого. Я пытаюсь сбросить проклятое оцепенение, но каждое движение даётся мне через ощутимое сопротивление. Воздух по-прежнему с трудом просачивается в мои лёгкие. А из моих ран всё ещё хлещет кровь — ни одна из них не торопится заживать. Регенерация с каждым обращением сбавляет темпы, и, несмотря на моё бахвальство перед Жаном, я не уверена, что оторванная кисть успеет восстановиться до конца битвы. Он прав: сейчас я сражаюсь на грани своих возможностей. Но, чёрт возьми, я не отступлю! Не сейчас точно. — Ты, кажется, спешил? — я наконец отталкиваю руку Жана, вновь напуская на себя уверенный вид. Стараюсь звучать насмешливо, но голос мой всё равно дрожит. — Самое время зако... Меня прерывает град из копий Молотобойцев, запущенных прямиком в нас. — Блядь! — цедит сквозь зубы Жан и, не позволяя мне отстраниться, опять хватает меня в охапку. Не успеваю я моргнуть и глазом, как он переносит нас на противоположную сторону скелета Первородного. Злюсь, но не могу не признать, что реакция Жана в очередной раз спасает нам жизни. — Ты как? Он перехватывает меня удобнее, явно планируя продолжать бой со мной в обнимку. Ну что за человек! Я яростно вырываюсь. — Да отпусти же ты меня наконец! — Пик... — Ты вообще слышал, что я тебе говорила?! — я отстраняюсь, старательно избегая его взгляда. Вместо этого судорожно озираюсь, планируя манёвр для следующего обращения. — Оставь меня и заверши начатое! Замечаю, что прямо на нас, распахнув пасть, несётся один из Перевозчиков. Я собираюсь прыгнуть на него, но Жан меня вновь опережает. — Однажды я тебя уже оставил, — налету кричит он, перескакивая на выступающую над нашими головами кость. — И где теперь твоя рука? Легко взмахнув клинками, он избавляется от противника до того, как тот успевает меня настичь. Затем Жан опять поворачивается ко мне и, балансируя на тросах, сердито добавляет: — Хочешь, чтобы на этот раз тебе откусили к херам твою дурную голову, да? Игнорирую его, потому что вижу, что Молотобойцы снова замахиваются, планируя очередной залп. Отпрыгиваю в сторону, чтобы вспышка от моего обращения не задела Жана, и, уже приземлившись на все четыре лапы, слышу его раздражённое восклицание о моём упрямстве. Молотобойцы стреляют, и Райнер, страхуемый от ползущих снизу Перевозчиков титанами Марселя и Имир, выступает на передний план, чтобы принять основной удар на себя. А по костям в нашем направлении резво скачет очередная партия Челюстей. Титан Покко с до боли знакомой мне безбашенностью врывается в самую гущу сражения. И теперь мы бьёмся с ним бок о бок, а Жан прикрывает нас обоих с воздуха, лихо маневрируя между летящими в нашу сторону копьями. Где-то внутри меня зреет нервная истерика, и я вновь чувствую непреодолимое желание остервенело расхохотаться. Похоже, мой рассудок повреждён почти так же серьёзно, как и тело. И никакая регенерация ситуацию не исправит. Но происходящее ведь и в самом деле... дико. Ведь ещё недавно я бы ни за что не смогла бы представить, что такое возможно. Но вот они мы, вчерашние враги — живые и воскресшие — пытаемся предотвратить неизбежное. Хотя, пожалуй, главное во всём этом другое. Мы все на одной стороне. Вот что действительно важно. Мы всё ещё прочищаем себе путь обратно к шее Первородного. Но движемся из-за обороны противников слишком медленно — позвонок за позвонком. И какое-то время мне даже кажется, что мы, несмотря на новообретённых союзников, всё равно теряем преимущество: враги продолжают возникать из ниоткуда, всё яростнее и яростнее нас атакуя. Занятые собственным сражением, мы не представляем, как обстоят дела у остальных. Поэтому, когда орда Колоссальных вместе с самим Прародителем внезапно замирает, мы с Райнером недоумённо переглядываемся. — Капитан убил Зика, — слышу запыхавшийся голос Жана над головой. Увернувшись от челюстей очередного Перевозчика и попутно располосовав ему шею, Жан приземляется рядом со мной, и лишь перехватив его полный мрачного сочувствия взгляд, я наконец осознаю случившееся. Зик мёртв. Внутри меня всё переворачивается, но я не совсем понимаю, что на самом деле чувствую. Боль? Облегчение? Я просто не успеваю сообразить — ведь на всё это у нас уходят какие-то мгновения. Будешь скучать по мне, когда меня не станет? Конечно, да. Понимаю, что сейчас меня переполняет желание закричать во всё горло от отчаяния. Но не могу позволить себе подобной роскоши. Не сейчас. Не здесь. Надо действовать! Пусть армия Йегера и остановилась, но его марионетки, облепившие скелет Прародителя, всё ещё наступают. Кто знает, сколько у нас ещё в распоряжении времени? Один из нас обязан довести начатое до конца. И мы отчётливо понимаем, кто именно справится с этим лучше всего. — Ты должен это сделать, — обращаюсь я к Жану. — Пора. Он без лишних вопросов кивает и в ту же секунду срывается с места. А мы с Райнером ещё рьяней вступаем в бой, пытаясь прикрыть ему спину. Я вижу, что Райнер, как и я, практически истощён. Но мы оба готовы погибнуть, лишь бы позволить Жану добраться до динамита. И я уверена, что он успеет. Что он сможет. Что на этот раз его рука не дрогнет. Потому что он дал клятву сделать всё, что потребуется, чтобы остановить этот кошмар. Жан завершит то, что я начала. И нажмёт на рычаг детонатора. Он убьёт Эрена Йегера. Чего бы нам всем это ни стоило.***
Я больше не сдерживаю слёз. Напряжение последних дней меня отпускает, пусть и не до конца. Да, часть меня по-прежнему настороже: ни на минуту я не забываю, что Райнер и Арлерт всё ещё на поле боя — где-то там, среди горы таящих на глазах костей Первородного. Да, да, да. Я помню, что угроза ещё не ликвидирована до конца. Понимаю, что весь ужас может начаться заново. Но вид отца — живого, невредимого — заставляет меня самозабвенно разреветься от облегчения. И всё остальное отходит на второй план. — Папа, — всхлипываю я, крепко обнимая его и вдыхая знакомый мне с детства аромат земляничного мыла. На какое-то мгновение я ведь действительно чувствую себя той маленькой девочкой — пятилетней Пик. Той, что ещё не понимала, почему некоторые взрослые так враждебно к ней относятся. И почему они с таким злорадным видом топчут папин сад. Как впоследствии растопчут и её собственные надежды на беззаботное будущее. Ту Пик — крохотную и невинную — отец учил, как правильно сажать цветы. Под его чутким надзором она опускала семена в аккуратные лунки, присыпала землёй и бережно поливала их из старой лейки с помятыми боками. Точно так же отец учил её и сеять добро, учил взращивать в себе только хорошее. Это было задолго до того момента, как крошка Пик решит взять в руки автомат, чтобы в обмен на собственную невинную душу спасти единственного родного ей человека. Задолго до того, как на свет появится кандидат Фингер, а затем уже и наследница Перевозчика, почётный воин Марлии, хладнокровная убийца и патологическая лгунья. Задолго до того, как непорочное дитя превратится в ту, кем я являюсь теперь. — У нас ещё остались незавершённые дела, — всё-таки заставляю я себя признаться, отстранившись от отца, и сквозь застилающие глаза слёзы заглядываю в его всё-всё понимающее лицо. — Это моё последнее задание. Я должна. — Конечно, милая, — он с улыбкой кивает. Я не соврала Жану, когда сказала, что отец всегда был слишком мягким для того, чтобы разозлиться. Для того, чтобы перечить. Он не злился в тот день, когда я призналась, что решила пойти в кандидаты. Он не злится и сейчас. Сейчас, провожая меня на очередную битву. И осознавая, что я могу погибнуть. Могу бросить его — почти так же, как бросила его мама. Мысленно одёргиваю себя, напоминая себе, что я — не она. Что это — другое, не то. И что никогда сознательно не пойду на подо... — Микаса! Пик! — я вздрагиваю из-за резкого оклика Аккермана и в недоумении оборачиваюсь к нему. В голосе капитана я впервые за всё время слышу едва различимый намёк на смятение, и это меня всерьёз тревожит. — Забирайтесь на Фалько. Нужно убираться отсюда скорее. — Что? — я уже не просто напряжена, я испугана до жути, потому что замечаю наконец выражения лиц остальных. — О чём вы говорите? И прежде чем Аккерман успевает ответить, меня вдруг поражает вспышка понимания: запах! Клубы пара, окутывающие нас после исчезновения скелета Первородного, токсичны! — На Аккерманов и шифтеров эта дрянь не действует, — отрывисто озвучивает мои собственные мысли капитан, глядя прямо на меня. Мои внутренности окатывает ледяной волной паники, и я начинаю дрожать всем телом. — Ты, как никто другой, должна понимать, что происходит. Из-за Рагако. Конечно. Перевожу взгляд на поддерживающего Аккермана Спрингера. Но тот смотрит мимо меня. Боюсь поднимать глаза на стоящего рядом с ними Жана. Это не может оказаться правдой. Ни за что. Нет. Только не так. И только не сейчас. — Не может быть... — оторопело шепчу я, чувствуя, что силы меня окончательно покидают. — Это не... — Живее! — вопит капитан, но мои ноги подкашиваются, и я не двигаюсь с места, лишь продолжая беспомощно оглядывать смиренный ужас, отпечатавшийся на лицах окружающих. Тогда девчонка Аккерман за шкирку тащит меня на вернувшегося в своего титана Фалько. Мы втроём верхом на нём тут же взмываем в воздух, и только тогда я, очнувшись, принимаюсь вырываться. Что-то бессвязно выкрикиваю сквозь рыдания и тянусь обратно, норовя сорваться с высоты. Аккерманы молчат — или же я просто не в состоянии сейчас воспринимать происходящее адекватно. Я слышу только треск ткани моего пальто, рвущейся под пальцами девчонки Аккерман. Она продолжает меня силой удерживать за плечо, а я судорожно пытаюсь вывернуться из её стального захвата. Ну почему?! Там, внизу, остались все, кто мне дорог. Как я могу их бросить?! Это нечестно! Я только-только вновь обрела отца и теперь его лишаюсь! Я уже потеряла Покко. Зика. А теперь теряю и Жана с Габи... Это ведь я, я должна погибнуть, не они! От внезапного понимания, что на самом деле их ждёт вовсе не гибель, а участь пострашнее, я в попытке сдержать вопль горечи кусаю губы до крови. И в ту же секунду окрестности разрезает протяжный чудовищный крик — крик раненного сокола, не мой. Крик Фалько, так же, как и я, потерявшего абсолютно всё.