Встретимся на поле боя

Мы проиграли. После всех этих недель. После всех наших действий. Всё-таки проиграли. Раздавленная озвученным вердиктом, оторопело наблюдаю за тем, как большинство членов Совета, кривя губы в триумфальных ухмылках, обмениваются рукопожатиями с кандидатом номер восемь — будущим губернатором Пурисгана. Не могу поверить в то, что происходит. Самый мрачный прогноз, в который нам меньше всего хотелось верить, исполнился. Да, мы понимали, что шансы на победу значительно упали. После того, как сегодня среди ночи нас всех разбудил Фалько со срочным посланием от Леви. С новостью о внезапной смерти Мастардини. Но всё же самым вероятным негативным сценарием для нас оставалась ничья. Мы отдавали себе отчёт, что на замену умершего Мастардини поставят ярого противника элдийцев, которого мы при всём желании не успели бы — да и не смогли бы — обработать. Но, по нашим расчётам, даже если бы он и проголосовал за нашего главного оппонента, мы потеряли бы всего один голос. И всё ещё сохранили бы девять. Против девяти голосов за восьмого кандидата. Ничья. Которая подарила бы нам отсрочку и позволила бы перегруппироваться. Но вышло иначе. Профессор Клиффорд разрушил все наши планы, отдав противнику голос, изначально обещанный нашему кандидату. Армин голову нам откусит. Мне — за то, что посмела действовать напролом, надавив на членов Совета сильнее, чем мне было дозволено. И Жану — за то, что с готовностью взял на себя всю грязную работу. Никто из нас не справился бы с этим лучше него. Ведь для Жана с Райнером такая тактика была одной из самых привычных и действенных. Хоть Армин её, мягко говоря, никогда и не одобрял. И этот раз не стал исключением. Армин запретил нам переходить черту. Мы должны были ограничиться лишь туманными угрозами. Но я подумала, что с этими людьми иначе не выйдет. А Жан меня поддержал. И теперь это решение обернулось против нас. Наверное. Судя по всему. По официальной версии Мастардини сразила сердечная болезнь. Но поверить в такое совпадение накануне финального голосования Совета? Нет. Слишком удачное стечение обстоятельств. Удачное — но не для нас. Конечно, за те недели, что мы посвятили отработке Мастардини, я отмечала его усиливающуюся бледность. И дрожь пальцев в последние дни стала заметнее, чем раньше. Но я списывала это всё на нервное напряжение — из-за приближающихся выборов. К тому же Мастардини был одним из тех немногих, кто отказался с нами сотрудничать без принуждения. Поэтому Жану с поддержкой наглого щенка Тайбера пришлось почти всё это время держать в страхе и напряжении Мастардини и ещё трёх членов Совета, включая и Клиффорда, к нашему удивлению, заартачившегося на финальном этапе. Но могли ли угрозы и жестокие манипуляции так сильно подкосить здоровье Мастардини? Станет ли Армин винить Жана как исполнителя, а меня как куратора этой операции за то, что мы перегнули палку? Конечно, если бы мы победили, ситуация воспринималась бы иначе — результат оправдал бы грязные методы. Но мы проиграли. Потому что Мастардини мёртв, а Клиффорд переметнулся на строну противника. Как сложилась бы картина, не примени мы грубую силу? Не предложи я рискнуть? Может, зря я так категорично отринула мягкую тактику Армина? Вздыхаю. И кошусь на сидящего рядом Жана. Он, как и все остальные зрители с трибун, пристально смотрит на восьмого кандидата, готовящегося выступить со своей первой речью в качестве губернатора Пурисгана. Жан чешет большим пальцем переносицу и хмурится. Даже его по обыкновению безупречный вид — идеально отглаженная одежда и не менее идеально уложенные волосы — не могут отвлечь внимания от явных отпечатков усталости: тёмных кругов под глазами и покрасневших белков. Вернувшись после ночного собрания с Фалько в мой номер, мы с ним до утра обсуждали сложившуюся ситуацию и отрабатывали все сценарии. Хотя вопрос нашей вины в произошедшем Жан упрямо обходил стороной, предлагая сосредоточиться на более актуальных проблемах. Он всё ещё упорно делает вид, что его вовсе не волнует, как отреагирует Армин, когда узнает о нашем проигрыше. И — что важнее — не волнует, как ситуация отразится на переговорах с Парадизом — теперь. Теперь, когда выборы выиграл человек Глобального Альянса и идеальная база для торговых и военных интересов региона оказалась в липких руках Средневосточного Объединения. Не то чтобы меня саму так сильно страшит, что именно скажет или сделает Армин, когда мы доложим ему о провале. Всё-таки мне приходилось иметь дело и с Магатом, никогда не церемонившимся в выражениях, и Зиком, в совершенстве владевшим искусством запугивания. А ещё с нестабильным Райнером в не самые лучшие для него времена. Так что даже если Армин взорвётся, я это переживу. Меня скорее угнетают мысли о том, к чему в глобальном смысле приведёт ситуация с поражением нашего кандидата на выборах. Теперь риск того, что в Пурисгане начнутся массовые бунты бывших каторжных элдийцев возрастает. На фоне расцвета контрабанды опиумом — тем более. От Энни и Райнера не было никаких новостей все эти недели, так что вопрос с бандой грабителей тоже не решён. Всё это наверняка приведёт к ещё большему хаосу и нестабильности в регионе. Королева Парадиза, и без того подстёгиваемая йегеристами, будет вынуждена отказать Армину в вопросе переговоров — категорично. А Хизуру, продолжая оправдываться религиозными мотивами, окончательно закроют для Альянса свои порты. Что только укрепит их тайный союз с островом. И запустит целую цепочку отвратительных последствий. Для нас. Для элдийцев на Пурисгане. Для элдийцев по всему миру. А всё из-за одной самонадеянной ошибки — моей. Утопая в мыслях, не сразу замечаю, что внимание Жана теперь сосредоточено на мне, а не на полной притворства и пафоса речи победителя. Встрепенувшись под его внимательным взглядом, вопросительно поднимаю бровь. — Ты не могла просчитать абсолютно всё, — тихо произносит Жан, наклонившись ко мне ближе, и касается ладонью моего предплечья. Мотаю головой. Чувствую подступающую к горлу тошноту. И злость. На Совет. На всех. На себя. На себя — особенно. — Я должна была, — цежу сквозь зубы, отворачиваясь. Не хочу, чтобы Жан смотрел на меня своими всё понимающими глазами. Мне не нужна его жалость. К чему она? Я ошиблась. И это стоило нам победы. Очень нужной нам сейчас победы — в сложившихся обстоятельствах. По залу прокатывается волна жидких, несинхронных аплодисментов. Очевидно, новоиспечённый губернатор уже закончил свою речь. — Прекрати, — теперь голос Жана звучит чуть громче. И раздражённо. Не обращая внимания на моё сопротивление и на то, что может привлечь к нам ненужное внимание, он крепко обхватывает рукой моё запястье и разворачивает к себе лицом. Утыкаюсь взглядом в безупречно повязанный узел его галстука. — Я не собираюсь тебя жалеть, ясно? Молчу. Ну почему? Почему я до сих пор удивляюсь, что временами, когда я теряю бдительность, он так хорошо считывает мои мысли? — Посмотри на меня, Пик, — приказывает Жан, и мне приходится поднять глаза. — Я не утешаю тебя. Я говорю как есть. Ты же не грёбаная ясно-всё-нахер-видящая. Как ты могла это предугадать? — Я прора... — Мы уже обсуждали план для такого случая, — не желая меня слушать, перебивает Жан. — Так что будем действовать, как договаривались. Это не конец света. Мы проебали. И что? В первый раз, что ли? — Заткнитесь, а? — шипит сидящий на трибуне позади нас Конни. — Нашли время и место это обсуждать! Где ваши хвалёные мозги? Воспользовавшись тем, что Жан отвлекается на Конни и вступает с ним в лёгкую перепалку, я высвобождаю руку из его захвата и отодвигаюсь. Тошнота усиливается. Как и всегда, когда я начинаю нервничать. Официальная часть выборов тем временем подходит к завершению. Шелест мантий, ропот голосов и скрежет отодвигаемых массивных стульев о каменный пол сливается в действующую мне на нервы какофонию звуков. Наблюдаю за теми членами Совета, что отдали голоса за нашего кандидата. На лицах некоторых из них явственно прорисовывается злорадное облегчение. Другие же лишь для вида изображают мрачную задумчивость. Похоже, они рады, что их голоса не сыграли весомой роли. Как и Клиффорд, они, судя по всему, не до конца верят, что мы можем воплотить в реальность наши угрозы. Зря. Идиоты. Исход той-самой-битвы должен был натолкнуть их на очевидный вывод — мы вполне допускаем недобросовестные и решительные меры, если того требуют обстоятельства. Каждый из нас в своё время был готов пожертвовать не только собственной жизнью, но и отречься от родины и своих многолетних принципов. Мы осознанно стали предателями. Для Марлии, для Парадиза, для всего мира. Так что же мешает нам вести грязную и жёсткую игру сейчас? Абсолютно ничего. Особенно, если наши противники сами не заботятся о морали, а на кону стоит вопрос о предотвращении очередной кровопролитной войны. Я не верю в то, что смерть Мастардини — случайность. И не смею надеяться, что сегодняшний проигрыш обойдётся без катастрофических последствий. Конечно, Армин запретил пересекать черту. Но я не намерена отступать — тем не менее. Не теперь. Даже если это будет стоить мне места в малом Альянсе. Даже если остальные отвернутся от меня. Даже если я потеряю доверие Жана. Допустимые потери, как говорил Зик. Да? Нет. Стоит взглянуть правде в глаза: мне будет больно лишиться того странного и шаткого взаимопонимания, что выстроилось у меня с остальными. А Жан... Смогу ли я жить так, как раньше, без его поддержки? Нет. Точно нет. Этого я и боялась. Того, что попаду в очередную зависимость от человека, с которым мне рано или поздно придётся расстаться. Наши пути разойдутся, а я вновь буду собирать себя из осколков, оставшихся после разрушительного шквала чувств. Как всегда. — Пошли, — дёргаю Жана за рукав пиджака, призывая встать. Часть зрителей этого спектакля уже покидает зал заседаний. Нам тоже пора. — Нужно как можно скорее встретиться с капитаном. И обсудить с ним ситуацию. — Вот он обрадуется, — мрачно хмыкает позади нас Конни, тоже поднимаясь на ноги. — Особенно тому, что мы, судя по всему, застряли здесь ещё на пару грёбаных недель. Меня самого уже тошнит от этого города. — Тебя тошнит от вечного похмелья, — тут же оборачивается Жан, бросив на плетущегося за нами Конни острый взгляд. — А меня тошнит от разговоров о тошноте, — легонько, но настойчиво толкаю Жана под рёбра, вынуждая двигаться вперёд — точнее вниз, по лестнице, с трибуны. — Давайте ускоримся. Хочется как можно быстрее выбраться из этого зала, провонявшего дряхлой древесиной, табаком и лицемерием. Потому что я и в самом деле близка к тому, чтобы опорожнить скудное содержание своего желудка — прямо здесь и сейчас. Но задетый словами Жана Конни, конечно же, не собирается заминать тему. — О нет, вот от чего меня точно тошнит, так это от твоих дурацких нотаций, мамочка, — бурчит он так, чтобы его услышали только мы с Жаном. — Почему ты считаешь себя обязанным вечно всех вокруг поучать, а? Идущий передо мной Жан моментально вскидывается: — Потому что кое у кого, очевидно, не хватает мозгов, чтобы привести свою ебуч... — Прекрати, — с силой сжимаю его предплечье, чтобы не позволить Жану выплеснуть на Конни лишнего. Наедине мы уже обсуждали проблему Конни, и тогда мне удалось убедить Жана действовать более мягко. Но в такие моменты, как сейчас, его благоразумие улетучивается, а в раздражении Жан может наговорить непозволительно много грубостей. К тому же, с Конни напрямую поднимать эту тему просто опасно. Он становится лишь ещё более закрытым и недоступным — как только чувствует давление или критику. Жан резко, с шумом выдыхает, демонстрируя всё своё недовольство, но от дальнейших споров всё же воздерживается. И, остановившись, относительно спокойным голосом после короткой паузы произносит: — Предлагаю выйти со стороны служебных помещений. Не знаю, как вы, но я сейчас точно не готов к хреногигантской куче газетчиков, которые уже наверняка столпились перед зданием. Он стоит на пару ступенек ниже меня, поэтому сейчас наши лица практически на одном уровне. Я нахожу в себе силы слабо улыбнуться ему в знак признательности, и Жан кривит уголок губ в ответ. — Поддерживаю, — без каких-либо эмоций в голосе отзывается Конни за моей спиной. — Только прекратите печально пялиться друг на друга. Ваши молчаливые диалоги начинают меня бесить. Жан закатывает глаза и, буркнув очередное витиеватое ругательство под нос, отворачивается, чтобы ещё раз оглядеть зал заседаний. Я тоже. Толпа тянется к центральному выходу, прокладывая себе путь через образованный трибунами узкий коридор, и смешивается в единый поток — жужжащий и суетливый, словно растревоженный улей. Отсюда, с возвышения трибунной лестницы, мы видим практически всё. — Туда, к правому краю, — Жан кивком подбородка указывает на дальний проход рядом с каменной колонной. — Там меньше людей, можем проскользнуть. Не дожидаясь нашего ответа, он решительно продолжает спуск. — Как скажешь, мамочка, — фыркает Конни, шагая следом. Мне ничего не остаётся, как присоединиться к ним. Впрочем, я не против плана Жана, особенно если он позволит нам покинуть это ужасное место быстро и незаметно. Звук наших шагов по скрипучим деревянным ступенькам теряется в общем гомоне голосов — слишком монотонном, чтобы различить отдельные реплики. У подножия трибуны разгорелся особенно оживлённый диалог сторонников восьмого кандидата, радующихся своей победе. Мы движемся вдоль стены, стараясь привлекать как можно меньше внимания. Не уверена, что у нас получается. Проходя мимо нескольких небольших группок людей, я чувствую, как их любопытные взгляды останавливаются на нас, но никто из них всё же не осмеливается нас окликнуть. Уже на подходе к боковой двери, скрытой в затемнённой нише у колонны, я ощущаю резкий толчок, едва не лишивший меня равновесия. И столь же резкий удар — удар мужского одеколона с примесью запаха табака по моему и без того раздражённому обонянию. Слишком знакомое сочетание ароматов. Подавляю очередной рвотный позыв и нервно оглядываюсь. Но успеваю заметить лишь мелькание короткостриженых светлых волос высокого незнакомца, который торопливо удаляется. Через мгновение толпа у выхода окончательно отрезает его спину от моего обзора. Замечательно. И что это было? Точнее — кто это был? — Пик? — слышу негромкий оклик Жана и оборачиваюсь. Он стоит у приоткрытой двери, придерживая её рукой, и вопросительно наклоняет голову. — Всё в порядке? Торопливо нагоняю его. Конни, видимо, первым покинул зал, а Жан задержался, чтобы подождать замешкавшуюся меня. — В порядке, — отзываюсь я, проскальзывая мимо него в дверной проём. Прохладный и сырой воздух холла приятно остужает мои судорожные мысли, и я с облегчением делаю глубокий вдох. — Ты видел? Мой голос слабым эхом отзывается от стен полупустого коридора. Жан хмурится, осторожно прикрывая за нами дверь: — Он нарочно в тебя врезался? Я обернулся поздно. Не успел среагировать и разглядеть его. — Я тоже, — нервно сглатываю. — Но... — Но что? — всматривается в моё лицо Жан, потому что я неловко замолкаю, не зная, стоит ли озвучивать вслух свои опасения. — Он показался тебе знакомым? Конни, заметивший, что мы всё ещё топчемся на месте, с демонстративным вздохом возвращается к нам, на ходу задавая вопрос: — Ну, и что там произошло? — Какой-то тип чуть не сбил Пик с ног, — мрачно отвечает Жан, пока я всё ещё храню задумчивое молчание, до боли закусив нижнюю губу. Конни же изображает вежливое удивление. — И ты даже не навалял ему за это? Как это ты-ы-ы и вдруг сумел сдержа... — О, заткнись, пожалуйста, — скривившись, перебивает его Жан и снова обращается ко мне. — Тебя что-то беспокоит? Прикрываю глаза, чтобы спрятаться от его пронизывающего взгляда. И мысленно восстанавливаю в памяти те странные пару секунд столкновения с незнакомцем. Мне нужно навести порядок в голове. В ощущениях. В догадках. Есть только одна логичная причина для произошедшего. Всё так же, не размыкая век, запускаю руки в оба кармана своего пиджака. И в левом пальцами нащупываю плотно сложенный кусок бумаги. Записка. Ну конечно. Зачем бы ещё кому-то понадобилось проворачивать этот классический приём? Только для того, чтобы незаметно подкинуть мне записку. — У него был парфюм Зика, — всё же рискую признаться я, наконец открыв глаза и посмотрев прямо в лицо наклонившегося ко мне в ожидании Жана. Конни выдаёт нечленораздельное восклицание, которое служит доказательством его удивления — на этот раз искреннего. — Зачем кому-то играть с тобой? — сосредоточенно хмурясь, спрашивает Жан, а я всё-таки вынимаю на свет сложенный как минимум вчетверо листок. — За этим. — Мне это совсем не нравится, — резким тоном заявляет Конни, не отрывая взгляда от записки, зажатой между моими указательным и средним пальцами. — Что за грёбаные игры пошли? Пожимаю плечами и осторожно разворачиваю клочок бумаги. Сообщение ожидаемо оказывается закодированным. Даже то, что для этого использован шифр из нашего с Зиком прошлого, в некоторой степени тоже — ожидаемо. Раз уж кому-то взбрело в голову выбить меня из равновесия. Во всех смыслах. «ч анйагаоепси злящроажмиа аел нанвпдзчкыг нль». — Ну зашибись, — бурчит Конни, заглядывая в записку через моё плечо. — Ещё и это. Вот нахрена так всё усложнять? Жан тут же шикает на него, а затем поворачивает лицо ко мне и тихо интересуется: — Ты знаешь, какой ключ? Интонация вопросительная, но я вижу по глазам, что Жан уверен: я знаю. Шифр — продолжение темы с одеколоном. Он слишком прост, чтобы кодировать действительно важные послания, но это был самый первый придуманный Зиком способ для обмена сообщениями. В детстве. В нашем с ним детстве. Это всё грёбаная игра, как и сказал Конни. И только один человек мог такое устроить. — Дай ручку, — вместо ответа прошу я Жана, и он молча выполняет мою просьбу, вынимая из внутреннего кармана пиджака подаренную ему Армином на прошлый день рождения вычурную ручку с гравировкой. Жан с тех пор постоянно таскает её с собой, хотя по назначению пользуется крайне редко. — Спасибо. Отхожу к окну, чтобы опереться на подоконник вместо стола, и трачу почти целую минуту, чтобы расшифровать записку и расставить буквы в верном порядке. Очередное подтверждение того, насколько я прямо сейчас не в форме. В иное время мне даже не понадобилось бы прибегать к подручным средствам. — Ну что там? — не выдержав, спрашивает нависающий надо мной Конни, когда я перестаю писать и, закусив кончик ручки, молча разглядываю записку. — Чего от тебя хотят? — Через полчаса, книжный магазин, главная площадь, — задумчиво зачитываю я, не отрывая глаз от расшифрованного послания. Где-то в отдалении, в недрах коридора раздаётся взрыв хохота, эхо мужских голосов, стук захлопнувшейся двери, а потом всё вновь стихает. — Надо поторопиться, но, думаю, если вы отвлечёте соглядатаев Альянса, я успею добраться до... Конни резко выпрямляется. — Без нас ты туда не пойдёшь, — с нетипичной для себя категоричностью заявляет он. Затем обращается к притихшему Жану, ища у него поддержки: — Здесь ведь не написано, что она должна быть одна, верно? — Конни, это подразумевается... — подавляя раздражение, хочу как можно мягче и убедительнее выразить свою точку зрения. Но Жан, невесомо коснувшись моего запястья, почти сразу меня перебивает, хотя обращается при этом к Конни: — Мы вместе сбросим шавок Альянса с «хвоста» сразу у Парламента, доберёмся до площади и подождём Пик снаружи. Я киваю. Оптимальный компромисс. — Охрененное решение! — Конни всплескивает руками, всем видом выражая своё низкое мнение об умственных способностях Жана. — Ты где-то по дороге обронил свои яйца? Или что? — Ты же знаешь, что она справится, — Жан спокойно встречает сердитый взгляд Конни, проявляя удивляющие меня терпение и сдержанность. В этот момент мне хочется одновременно расплакаться и расцеловать его. — К тому же, в нашем присутствии тот, кто послал записку, говорить не будет. — И что? Мы, по-твоему, должны отпустить Пик одну только потому... — Мы подстрахуем её, — вздыхает Жан, прикрыв на мгновение глаза, но всё ещё сохраняя хладнокровие. — Если я верно понимаю, ей ничего не угрожает. Конни фыркает. — Если ты, блядь, верно понимаешь? Что это ещё значит? Жан наконец поворачивается лицом ко мне, и я читаю ответ в его глазах. Он пришёл к той же догадке, что и я. Вся эта дурацкая возня могла прийти в голову только одному человеку. — О, вы снова это делаете! — с досадой выплёвывает Конни. — Терпеть не могу эти ваши гляделки! Почему вы не можете, как все нормальные люди, проговаривать свои версии вслух. Ртом! Громко! Бесючая сладкая парочка. Жан морщится. А я уже собираюсь ответить, но Конни, даже не дожидаясь никаких объяснений, просто срывается с места. — Шевелитесь, чего застыли? — раздражённо бросает он через плечо, ускоряя шаг. Мы с Жаном обмениваемся короткими и тусклыми ухмылками. — Нам после всего этого нужно к капитану. Не горю желанием слушать ещё и его нудные причитания про опоздания. Возвращаю Жану его ручку и, на ходу складывая записку, убираю её в карман. Нам действительно стоит поторопиться. Сделать нужно ещё кучу всего, а времени крайне мало. К тому же, с каждым моим неверно принятым решением количество возможностей для достижения хоть чего-то, отдалённо близкого к победе, тоже резко сокращается. Так что больше нельзя ошибаться. Ни в коем случае.

***

— А ты не ошиблась? — дёрнув меня за рукав пиджака, вполголоса спрашивает Конни, когда я заношу левую ногу над ступеньками. — Может, лучше я перв... — Отцепись от неё, придурок, — шипит Жан, не позволяя Конни закончить. — Впусти её внутрь. И двигай к боковому входу. Живо. Конни оборачивается к нему, а я, воспользовавшись тем, что он отвлёкся, резво поднимаюсь на крыльцо книжной лавки. — Да прекратишь ты командовать сегодня или нет! Ты сейчас не главный! — возмущается Конни, но Жан продолжает отдавать инструкции. — ...только не свети своим подозрительным ебальником возле витрин. Что отвечает ему Конни, я уже не слышу. Бодро звякнув колокольчиком, массивная входная дверь отрезает от меня все посторонние звуки улицы. Продавец на кассе, занятый обслуживанием сразу двух разодетых дамочек разного возраста, бросает на меня быстрый взгляд и награждает мимолётной улыбкой. Покупательницы требуют его безраздельного внимания, засыпая бедолагу целым градом въедливых вопросов. Механически растягиваю губы в ответной улыбке, изображая приветливость, и прохожу вглубь лавки, чтобы оглядеться. Низкие потолки. Протёртые деревянные полы. Полки. Полки. Полки. Бесконечные полки, забитые от низа до самого верха книгами, образуют лабиринт, в котором можно запросто заблудиться. Или затаиться. Здесь сумрачно. Даже несмотря на то, что сейчас первая половина дня, а на улице, против обыкновения, довольно солнечно, свет в помещение едва пробивается — витрины пыльные и заслонены высокими стеллажами с коллекционными и, судя по всему, редкими книгами. Даже если бы Конни попытался заглянуть внутрь лавки, ничего не смог бы разглядеть. Медленно прогуливаюсь вдоль рядов, делая вид, что читаю названия на корешках выставленных книг. Но внутренне оцениваю каждый угол, любой шорох и всякое мимолетное движение. Посетителей не так много, но всё же на порядок больше, чем я рассчитывала. Помимо атаковавших продавца на кассе дамочек по залу прогуливаются ещё один пожилой мужчина и трое парней одного возраста с Фалько и Габи — видимо, студенты колледжа. Мужчина увлечённо ищет что-то в секции философских трактатов. А студенты движутся хаотично — от одной полки к другой, время от времени громким шёпотом отпуская глупые шутки. Стараясь ступать по скрипучему полу бесшумно, чтобы не привлечь к себе лишнего внимания, прохожу к дальней секции лавки, где выставлены книги по истории. Туда, где я заметила знакомый мне силуэт. Подхожу ближе, останавливаюсь в нескольких метрах от высокой фигуры, облачённой в строгий чёрный пиджак. Нос щекочет запах Зика. Меня это раздражает. Мы стоим в самом затемнённом углу лавки, отрезанные от остальных присутствующих сразу несколькими стенами, образованными высокими полками. Но рядом запасной выход. И даже если дверь до этого момента была заперта, Конни наверняка позаботился о замке, чтобы обеспечить мне путь отхода. Мои глаза быстро пробегают по ближайшему ко мне стеллажу, и я вытягиваю том, который кажется достаточно объёмным, чтобы заслонить моё лицо, и достаточно интересным, чтобы не выглядеть подозрительно, если вдруг в эту секцию заглянет кто-то посторонний. «Древняя история Элдийской империи» — как символично. — Отличный выбор, — раздаётся низкий насмешливый голос, который, как я думала, я больше не услышу никогда. Уверена, эта реплика относится совсем не к книге. А к моему решению прийти сюда. — Конечно, — криво усмехаюсь я, раскрывая том на середине и утыкаясь взглядом в пожелтевшие от времени страницы. — Особенно интересна глава о падении. Едва различимый скрип половиц. Дистанция между нами сократилась. — Считается, что история учит, — слышу сухой смешок над моим левым ухом, — но, как показывает практика, уроки её часто остаются без внимания. И вновь становится слишком очевидно, что это не просто фраза о прошлом, а намёк на наше текущее положение. И на игру, которую мы ведём. Поворачиваю — и поднимаю! — голову, встречая устремлённый на меня взгляд тёмно-серых глаз. В них плещется снисходительное превосходство. Как же бесит. Хочется стереть это выражение. Разворачиваюсь и делаю шаг навстречу, вставая вплотную к возвышающейся надо мной фигуре. Опускаю правую руку с книгой, но зажимаю её пальцами так, чтобы в случае необходимости нанести сильный удар. А левую руку тем временем тяну к острому подбородку, покрытому щетиной. — Не устану повторять, — понизив голос до интимного шёпота, улыбаюсь я и ласково провожу кончиками пальцев по фальшивой бородке, — как же она тебе идёт. Как я и рассчитывала, Елена напрягается. И её высокомерная маска даёт ощутимую трещину. Но она всё же сдерживает себя, чтобы не отшатнуться. И даже не перехватывает мою руку, хотя — я уверена — мои прикосновения ей противны. — Как дела? — мурлычу я, прищурившись. — Давно не виделись. Да. Не виделись. Давно — очень. С того самого утра на корабле, когда она перед Битвой попросила меня спасти Зика — глупо и опрометчиво. Никто из нас не знал наверняка, что с ней случилось... после. Она уплыла, раненная и подавленная, в одной лодке с Азумабито. И в Хизуру её след окончательно терялся. Спустя полгода после нашей победы, Армин, воспользовавшись новообретённым положением попытался навести справки, но Елена успешно залегла на дно. В целом, её судьба нас не сильно интересовала. Единственным, кто испытывал хоть какое-то волнение, был Оньянкопон. Но и его попытки в первый год после Битвы добыть любую информацию о Елене не увенчались успехом. И вот теперь она здесь. В Олдонне. Объявляется передо мной в самый подходящий для потрясения момент. И затевает глупую игру с зашифрованными детским кодом записками. — Выглядишь прекрасно, — продолжаю говорить, потому что Елена всё ещё хранит молчание. Приподнимаюсь на носочки, чтобы приблизить своё лицо к её шее, и с наигранным удовольствием делаю шумный вдох. Меня выводит из себя, что она использует знакомый нам обеим парфюм Зика против меня, но я скорее умру, чем покажу ей свою слабость. — И пахнешь тоже. Отступаю назад, чтобы окинуть её долговязую фигуру насмешливым взглядом ещё раз. — Неплохая маскировка, Елена. Но ты можешь и лучше. Её причёска теперь выглядит иначе. Всё те же коротко выстриженные виски, но остальные волосы зачёсаны назад — больше никакой нелепой чёлки. Да, при беглом осмотре она может сойти за мужчину — с такой стрижкой и таким телосложением, да ещё и с липовой бородкой. Но только если не задерживать на ней глаза дольше минуты. Впрочем, Елена, как и я, при необходимости, умеет буквально растворяться в толпе. Не удивлюсь, если ни до, ни во время, ни после голосования в зале заседаний никто не обратил на неё никакого внимания. До того самого момента, пока она сама не решила его привлечь. — Зачем ты хотела со мной увидеться? — склонив голову набок, любезно интересуюсь я. — Соскучилась? Елена, засунув руки в карманы брюк, обходит меня, чтобы остановится по другую сторону — у края книжного стеллажа. Перекрывает мне проход к боковой двери. Интересно. — Что-то вроде того, — ухмыляется она и, источая всем своим видом мнимую расслабленность, упирается левым плечом в торец полки. — Захотелось переброситься парой слов. — О, и о чём же? Мило улыбаюсь, переступая с ноги на ногу. Перемещая центр тяжести. Удобнее перехватывая книгу. Я сомневаюсь, что Елена рискнёт нападать на меня. Это было бы идиотизмом с её стороны. Необоснованным и неоправданным. Но на случай, если мне всё же придётся вступать с ней в драку, я хочу быть готова. — Ну, во-первых, хочу выразить соболезнования, — спокойно добавляет она, разглядывая что-то поверх моей головы. — Мастардини ушёл так внезапно. И так не вовремя. Решаю изобразить раздражающую невинность и хлопаю глазами, уточняя: — А меня это касается, потому что?.. — Обидно, наверное, когда твоя так тщательно спланированная партия разваливается из-за коварного удара в спину, — не обращая внимания на мои слова, продолжает Елена, скользя всё тем же невозмутимым взглядом по полкам позади меня. — Дряхлые консервативные зануды из Альянса оказались хитрее и расторопнее, чем ты думала, да? — Нет, — качаю головой, внимательно вглядываясь в холодное выражение лица Елены. — Они как раз именно такие, как я думаю. Поэтому такой исход сбил меня с толку. Но зато с твоим появлением на сцене всё становится очевиднее. Планомерное отравление Мастардини с идеально просчитанным финалом, чтобы его выглядящая естественной смерть случилась как раз в ночь перед решающим голосованием? Это даже близко не обычная тактика Средневосточного Объединения. А именно они негласно контролируют сейчас и Глобальный Альянс, и Союзный флот, и всё происходящее — после полного разгрома Марлии. Мы вели с ними войну четыре изматывающих года. Когда-то. Ну а сейчас без малого два с половиной года делаем вид, что подчиняемся им. Так что я знаю их. Это не их стиль. Это скорее стиль марлийских воинов. Я даже догадываюсь, каким именно растительным ядом пичкали несчастного Мастардини все эти недели. Теперь даже предательство Клиффорда больше не выглядит таким внезапным. Мы всегда так действовали. И только человек, знакомый с нашими методами, мог заметить, раскусить, а затем и разрушить мою — по-марлийски наглую и подлую — схему обработки членов Совета. Такой человек, как Елена. И только она могла воспользоваться точно такими же методами, чтобы остановить меня. — Я не работаю на них, если это то, в чём ты хочешь меня обвинить, — так и не удостоив меня взглядом, флегматично заявляет она. — У меня, в отличие от вашей горстки фальшивых героев, всё же есть остатки гордости. — И тем не менее. Это сделала ты, — пожимаю плечами. Здесь не может быть никаких сомнений. — Ликвидировала Мастардини и переубедила Клиффорда. Ты такая гордая, что не хочешь пресмыкаться перед Альянсом, но всё же сыграла им на пользу. Интересно, зачем? Изображаю глубокую задумчивость, картинно потирая пальцами левой руки свой подбородок. Елена, наконец сфокусировав на мне внимание, фыркает. — Дай-ка подумать, — тяну я, закатывая глаза к потолку, — кому ещё может быть выгодно ухудшение ситуации на Пурисгане? — резко опускаю руку и впиваюсь взглядом в лицо Елены. Мы можем потратить весь день на эти игры. Но пора уже перейти к сути. Поэтому заканчиваю уверенно: — Только тому, кто хочет сорвать последние шансы на мирные переговоры с Парадизом. Ты сделала это для Хизуру. Елена, слегка склонив голову набок, практически нараспев произносит: — Попытки Армина залатать прорехи в этом полуразрушенном мире даже отчасти умиляют. Вы проделали неплохую работу за это время. Меня даже впечатлила ваша разросшаяся сеть агентов. Вы всё ещё в меньшинстве, но продолжаете упорно трепыхаться, как будто способны что-то изменить. Поразительно. — Зачем Хизуру мешать нам? — устало вздыхаю я, понимая, что Елена продолжает ломать комедию. Через пару минут истечёт отведённое мне Жаном время на разговор. Мне нужно вытянуть из неё конкретику до того, как нас прервёт кто-то из моих напарников. — Зачем намеренно провоцировать беспорядки в регионе? Теперь? Мы не знали, какая конечная цель Хизуру. И могли только догадываться, почему они всё-таки решили встать на сторону Парадиза. Но прежде они поддерживали остров скрытно. Не предпринимали никаких конкретных действий, направленных на других. Лишь спонсировали йегеристов и практически самоизолировались от остального мира. Не позволяли никому вмешиваться в свои дела. И не вмешивались в чужие. Выдерживали мнимый нейтралитет. А что сейчас? Сейчас они сами запустили цепочку кошмарных последствий. Этот путь ведёт к войне — очередной. Неужели это и была главная цель Хизуру? Не помочь Парадизу защититься от потенциальной угрозы со стороны остального мира, а спровоцировать новую кровавую бойню? Но, как и следует ожидать от Елены, она не реагирует ни на один из моих последних вопросов. А отвечает на ту реплику, на которую хочет ответить сама: — Переговоры не будут сорваны. Но вот действительно ли они пройдут мирно... — она многообещающе замолкает, расплываясь в своей традиционной стерильной усмешке. — Кто знает? Собственно, я здесь только за этим. Чтобы сообщить новость до того, как придёт официальное приглашение от Хистории. Моё сердцебиение учащается, а к горлу вновь подступает тошнота. — Парадиз согласен нас принять? — прикладываю громадные усилия, чтобы мой голос звучал ровно и не выдавал охватившего меня волнения. В этом нет никакой логики. Почему?.. — Переписка на эту тему возобновится через пару месяцев, — Елена пытливо вглядывается в моё лицо, продолжая усмехаться. — Ещё через месяц-два Армин сможет похвастаться перед Альянсом выпрошенным у королевы приглашением. Нахожу в себе силы холодно улыбнуться. — Спасибо за хорошие новости. Но зачем ты предупреждаешь меня заранее? — По старой дружбе? — ответная улыбка Елены такая же хищная и ненатуральная, как и моя. Хмурюсь. Всё это на первый взгляд лишено смысла. Зачем Елена намеренно раскрыла себя, хотя могла бы оставить всё как есть? Могла исчезнуть из Олдонна так же незаметно, как и появилась здесь. Возможно, мы бы никогда и не связали провал нашего плана с ней. А тем более с Хизуру. Мы бы сосредоточились на другом. На альтернативном плане с Пурисганом. На попытках предотвратить конфликт в регионе. Конечно, мы обсуждали свою тактику для подобного сценария. Никому из нас это не нравилось, но... для решения ситуации нам бы впервые пришлось в открытую противостоять Глобальному Альянсу. А это перечеркнуло бы годы нашей кропотливой работы. Потому что малый Альянс не может выступать как отдельная фракция. Для всего остального мира мы и есть Глобальный Альянс. Всё это время мы пропагандировали идеи мира и единства. Если мы подорвём в открытую авторитет Глобального Альянса, мы дискредитируем самих себя. И все те убеждения, что мы пытались донести до остальных. К тому же Елена права: нас слишком мало, чтобы наше открытое противостояние увенчалось успехом. Нас быстро раздавят — как надоедливых жуков. Поэтому эти два года мы вели более тонкую и изощрённую игру. Чтобы вывести из строя верхушку Альянса — марионеток Средневосточного Объединения — без шума. Однако в случае с Пурисганом у нас больше не будет выбора. Нам придётся себя раскрыть. И вмешаться. Так... не в этом ли всё дело? Хизуру не хотят, чтобы мы что-либо предпринимали. Чтобы мы себя выдавали. — Это не предупреждение. Это угроза, — озвучиваю вслух свою догадку. И, судя по довольному блеску в глазах Елены, догадка верна. — Чтобы мы не пытались исправить ситуацию. Чтобы мы не вмешивались. А просто сидели и терпеливо ждали приглашения на Парадиз. Так? — С тобой приятно иметь дело, малышка Пик. Поджимаю губы, в последнюю секунду подавив инстинктивный порыв поморщиться. Мне противно слышать это прозвище из уст Елены. Тем более произнесённое таким язвительным тоном. Но я не доставлю ей удовольствия. Не покажу, как на меня действуют её глупые манипуляции. — Ты всерьёз надеешься, что Армин останется в стороне, просто наблюдая за тем, как медленно разгорается новая война? — справившись с собой, награждаю Елену снисходительной ухмылкой. — Да, — с раздражающей уверенностью пожимает плечами она. — Либо же он не так умён, как всем кажется. Но что-то мне подсказывает, что он сделает верный выбор. Ведь иначе ему и остальной вашей славной компашке не попасть на Парадиз. Фыркаю. — Считаешь, что для нас это настолько важно? — Для тебя? — Елена оценивающе прищуривается. — Точно нет. Думаю, ты меньше всех хочешь, чтобы эта поездка состоялась. Ведь тебе куда спокойнее, когда твою новую игрушку и любовь всей его жизни разделяет океан, не правда ли? Так ты можешь наивно убеждать себя, что он полностью твой. Я помню наш славный разговор о песочнице. Ты никогда не любила делиться, Пик. Но мне всегда приходилось. Желание ударить Елену книгой, которую я по-прежнему сжимаю в руке, возрастает в десятки раз. Прикусываю до боли щеку изнутри и делаю медленный вдох. Не позволю ей меня спровоцировать. Ни за что. — А вот что касается остальных... — нараспев продолжает она, сухо улыбаясь. — Для них возвращение на Парадиз действительно может стать очень важным. Особенно, когда они узнают, что Хистория готова помочь вам в этой затянувшейся возне с Альянсом. Я практически вздрагиваю, когда рядом с нами раздаётся вкрадчивый вопрос: — А с какого вдруг хрена мы должны тебе верить? Подавляя удивление, заставляю себя спокойно стоять на месте, пока внезапно вышедший из-за книжных полок Жан не останавливается возле меня. Елена выпрямляется, наконец-то вытащив руки из карманов брюк, и скрещивает их на груди. Но, кажется, появление Жана вовсе не сбило её с толку так, как застало врасплох меня. Вероятно, она заметила его за моей спиной раньше, хоть он и подкрался абсолютно бесшумно. Да и в лавку скользнул незаметно — очевидно позаботился о висящем над дверью колокольчике. Интересно, как много Жан слышал? Наверняка только потому, что она почувствовала его присутствие, Елена и коснулась темы девчонки Аккерман. — Привет, Жан, — она, прищурившись, усмехается. — Как поживаешь? — Нет никаких доказательств, что ты действительно говоришь от лица Хистории, — игнорируя её наигранную любезность, спокойно продолжает Жан. — Зная твою хитровыебанную сущность, я бы не стал торопиться с выводами и доверять тебе. — А ты всё тот же душка, каким я тебя помню, — Елена закатывает глаза. — Даже как-то жаль сбивать твой боевой настрой. Но с выводами ты всё же торопишься, Жан. Мы напрягаемся, когда она отводит в сторону полу своего пиджака, чтобы вынуть что-то из внутреннего кармана. Заметив наши изменившиеся позы, Елена растягивает губы в высокомерной ухмылке. — Выдохните, детки. Я всего лишь хочу дать вам то самое доказательство, — последнее слово она выплёвывает с лёгкими нотками презрения, одновременно с этим протягивая Жану белый прямоугольник. — Не хочешь верить мне, доверься этому. Жан осторожно вертит в руке запечатанный конверт, осматривая его со всех сторон. Никаких подписей. — Письмо от Хистории, — охотно поясняет Елена. — Передай его капитану. Или как вы его теперь называете. Я не знаю, что именно там написано, но Хистория заверила меня, что Аккерман всё поймёт. И подтвердит, что это не фальшивка. А теперь позвольте откланяться. Ваша агрессивно настроенная компания портит мне настроение. Сказала бы, что рада была повидаться, но вы мне всё равно не поверите. Не дожидаясь нашего ответа, Елена разворачивается на каблуках и, сунув обратно руки в карманы, вразвалочку покидает облюбованный нами тёмный угол лавки. — Это какая-то дикая хрень, — бормочет Жан, сверля хмурым взглядом её удаляющуюся спину. — Мне совсем не хочется верить этой изворотливой психопатке. Киваю на конверт в его руке, мрачно усмехнувшись. — Нам придётся ей поверить, если Леви подтвердит, что письмо и вправду от Хистории. Хотя мне это нравится не больше, чем тебе. Возвращаю на полку «Древнюю историю Элдийской империи» и напоследок медленно провожу пальцем по потрёпанному корешку книги. Елена права. Пожалуй, человечество никогда на начнёт учиться на собственных ошибках. — Не нравится сама ситуация или идея возвращения на Парадиз? — вдруг уточняет Жан, и моя рука нелепо зависает в воздухе. Он слышал. Ну, конечно, он слышал. Наивно было бы надеяться, что именно эту часть обличительного разговора Жан пропустит. — И то, и другое, — поднимаю голову, чтобы встретиться с ним взглядами. Но по его выражению никак не могу понять, как Жан воспринимает услышанное. Наши с ним тренировки по контролю эмоций дают очевидные успехи, к моему сожалению — в данный момент. Многое бы отдала, чтобы узнать, о чём он сейчас на самом деле думает. — Чувствую себя охереть каким мелочным, — с непроницаемым лицом признаёт Жан, и я вопросительно хмурюсь. — Над миром навис очередной пиздец. Только вот я, наплевав на всё, хочу вцепиться в тебя, чтобы поговорить о нас. Что ж. Однажды мы всё же должны будем обсудить эту тему. За несколько недель, что мы с Жаном провели не только работая вместе, но и осторожно изучая друг друга, мы много о чём говорили. Но я всеми силами избегала этого конкретного разговора. И сейчас хочу. Избежать. Оттянуть момент. Жан не соврёт мне, если я спрошу напрямую, но именно правду я и не хочу слышать. Я не готова. Пока я не знаю наверняка, я всё ещё могу обманывать себя. Я просила Жана дать мне время как раз поэтому. И я надеялась, что этого самого времени у нас будет предостаточно, чтобы я смогла справиться со своими страхами. Хотя бы отчасти. Но реальность диктует свои правила. — Не сейчас, — прочистив горло, качаю головой. Стараюсь, чтобы мой голос звучал уверенно, но в него всё равно проскальзывают умоляющие нотки. — И не здесь. Давай сначала разберёмся с письмом. Встретимся с Леви. Свяжемся с Армином. Нам надо прояснить ситуацию с Хизуру... Жан терпеливо выдерживает паузу, когда я замолкаю. Но, так и не дождавшись от меня продолжения сбивчивых оправданий, просто — без единого слова — кивает. А затем всё так же молча складывает письмо вдвое и убирает конверт во внутренний карман. Он всё ещё скрывает свои эмоции за маской, поэтому я не могу понять, как именно действуют на него мои слова. Что он чувствует? Разочарование? Усталость? Раздражение? Или полноценную злость? Как долго ещё я смогу испытывать на прочность его привязанность ко мне? — Но мы поговорим, — с уверенностью, которую вовсе не ощущаю, поспешно добавляю я. — После. После того, как решим все дела. Сегодня. — Хорошо, — отзывается Жан. Отзывается таким спокойным и ровным тоном, будто речь идёт о чём-то незначительном. Хотя в глубине его глаз на долю секунды мелькает искра удивления — и я успеваю её заметить. Кажется, он был уверен, что я не решусь. А я всё же рискнула. — Пойдём, — Жан кладёт руку мне на поясницу, подталкивая в сторону бокового входа. — С минуты на минуту выдержка Конни лопнет и он ворвётся сюда. Как бы мне ни нравилось выводить его из себя, есть подозрение, что на сегодня лимит его терпения почти исчерпан. Я и так бесил его сверх меры. Специально. — Не верю, что ты признал это вслух, — издаю нервный смешок, с трудом, но всё же принимая предложенную Жаном попытку разрядить накалившуюся между нами атмосферу. — Если попытаешься сдать меня Конни, я буду всё отрицать. Он не обра... Жан не успевает договорить, потому что дверь запасного выхода распахивается буквально перед нашими лицами и на пороге возникает решительно хмурящийся Конни. — А ещё театральней ты не мог вломиться? — Жан закатывает глаза. — Снести дверь ногой с петель, например? Какая часть моего приказа оставаться на месте и ждать указаний оказалась слишком сложной для твоего восприятия? Но Конни, игнорируя насмешки Жана, ввинтил в меня настороженный взгляд: — Я видел, как из магазина вышел дрыщавый белобрысый мужик, сильно смахивающий на одну нашу старую знакомую. Какого хрена ей от тебя нужно? И что Елена вообще здесь забыла? — Обсудим всё снаружи, — вместо ответа шиплю я, потому что замечаю появившегося в проходе между полками продавца. — Всё в порядке? — уточняет мужчина, с подозрением и тревогой поглядывая на нашу странную троицу. — Вам чем-нибудь помочь? — Себе помоги, — огрызается вполголоса Конни, недовольно кривясь, когда я принимаюсь выпихивать его на улицу. — Не магазин, а пыльная дыра какая-то... — Нет, спасибо, мы уже уходим, — заглушая бормотание моего ворчливого напарника, громко откликается Жан. И перед тем, как хлопнуть перед носом продавца дверью его же лавки, награждает опешившего мужчину широкой улыбкой. Затем поворачивается к Конни и раздражённо фыркает: — Ты сегодня, блядь, в ударе! Конни, заметив, что я по-прежнему удерживаю его за руку, резко освобождается и отходит от нас на два шага. — Вы ведь сразу поняли, что послание оставила она, да? — он обвиняюще тычет пальцем сначала в мою сторону, потом в сторону Жана. — Но какого-то хрена решили оставить эту информацию при себе! — Мы не были уверены, — Жан примирительно поднимает руки ладонями вверх. — Послушай, ты же не... — Если вы настолько охуенная команда, что понимаете друг друга с полувздоха, так и работайте только вдвоём! — Конни, всё сильнее распаляясь, конвульсивно дёргает плечами, а мы с Жаном недоумённо переглядываемся. — Конечно, я ведь не такой гениальный, как вы. Думали, что моих мозгов не хватит, чтобы оценить ситуацию или что? — Не говори глупос... — мрачным тоном начинает Жан, но я быстро дёргаю его за рукав пиджака, призывая заткнуться. — Ну да, вот именно, — Конни заходится в невесёлом смехе. — Тупоголовый кретин снова несёт глупости. Ничего удивительного, да? Жан с досадой морщится. — Мы не считаем тебя тупым. Перестань. — Да ну? И когда в последний раз вы спросили моё мнение о чём-то действительно важном? Когда вы вообще в последний раз ко мне прислушивались? — продолжает настаивать Конни, но голос при этом не повышает. Хотя из-за приглушённой горечи, сквозящей в каждом слове, эффект от его обличительной речи такой же, как если бы он кричал. — Вся эта заварушка с выборами пошла по пизде потому, что вы вдвоём увлеклись своей схемой! И что в итоге? Где мы сейчас? В очередной непроглядной жопе? Я отшатываюсь, потому что осознание вины за неверно принятое решение леденящей волной окатывает меня с ног до головы. Снова. — Вот только не надо ссать мне в уши, заявляя, что всё это время ты был с нами не согласен. Ты поддерживал план, — рассерженно выплёвывает Жан и шагает вперёд, толкая Конни в плечо. — А сейчас ты несёшь эту абсурдоёбистую чушь просто для того, чтобы задеть Пик. И меня. — Жан, не надо... — Нет, Пик, — он мотает головой, глядя не на меня, а по-прежнему на Конни. — Пусть признается, в чём на самом деле проблема. Он не может вот так просто закатить истерику и надеяться, что я не ста... Жан вдруг сам себя прерывает, и его лицо искажает гримаса недоверчивого удивления. — Только не говори мне, что ты, блядь, ревнуешь. Вместо ответа Конни отворачивается. Повисает неловкая пауза, во время которой мы все разом осознаём, что продолжаем выяснять отношения в глухом олдоннском переулке возле книжной лавки посреди дня. Конни первым нарушает тишину, но теперь его голос звучит уже без всякого пыла, скорее устало: — Мне просто надоело чувствовать себя третьим лишним, ясно? И в работе. И вообще. Он прочищает горло и, подняв глаза на открывшего рот для очередной реплики Жана, поспешно добавляет: — И нет, эгоцентричный ушлёпок, я не ревную. По крайней мере, не в том смысле, о котором ты, заносчивая задница, думаешь. Я рад, что вы перестали страдать хернёй и всё-таки сошлись, но... я теперь как будто бы почти всегда бесполезен, — Конни вздыхает, сунув руки в карманы брюк, и принимается беспокойно покачиваться с пятки на носок. — Вы всё решаете вдвоём. И обсуждаете. Вдвоём. А я, между прочим, тоже ваш друг. И напарник. Но такое чувство, что... короче, как будто я вас теряю. Обоих. Я и так тону в собственном дерьме, а вы своим поведением не делаете лучше. — Ты сам оградился от нас, — обиженно тянет Жан. Я с трудом удерживаюсь от неуместного нервного смешка — уж слишком по-детски звучит такая претензия. Видимо, Жан тоже это чувствует и, спохватившись, уже более выверенным и холодным тоном продолжает: — Как только мы хотим поговорить с тобой прямо, ты огрызаешься. Думаешь, мы не переживаем? Мы видим, как ты гробишь себя, но всякий раз, когда мы пытаемся помочь, ты нас, нахрен, отталкиваешь. — Я знаю, что у меня... э-э-э... проблема, — Конни кусает губы, глядя в сторону. — Но иногда... это кажется единственным способом справиться... со всем. С одиночеством и прочей хернёй. — Ты не одинок, — тихо произношу я, подходя ближе. Кладу руку ему на плечо и легонько сжимаю. Конни никогда не признавался в этом вслух, но я всегда догадывалась, что он чувствует себя лишь наполовину живым. Ведь часть его умерла давным-давно. В ночь бойни в Либерио. Я не знала Сашу Браус лично, но Жан кое-что о ней рассказывал. Это были лишь краткие моменты откровений, но мне хватило, чтобы сделать выводы. Я знаю, что им обоим больно после её смерти, но именно Конни переживает эту потерю особенно остро. А знаю я это потому, что чувствую то же самое каждый день. После смерти Покко. Мы были неразлучны. Мы были семьёй. И часть меня по-прежнему испытывает вину за то, что я выжила. А он погиб. Потому что всегда легче быть тем, кто уходит первым. Чем тем, кто остаётся жить. — Просто доверься нам, — улыбаюсь я Конни. — Да, мы с Жаном тоже не очень-то хорошо справляемся со всем, что происходит. Но если делать это вместе, то... ну, так шансы на успех вроде как чуть выше. А это уже что-то, верно? — Для того, чтобы твоя ободряющая речь сработала, Пик, надо подбирать более убедительные слова, — с наигранной ворчливостью заявляет Жан за моей спиной. — И добавлять в голос побольше воодушевления. — В такие моменты не хватает Армина с его тягой к пафосным полуторачасовым лекциям, — фыркает Конни, и моя улыбка становится уверенней. — Вот кто действительно виртуозно ссыт в уши, умудряясь поднять боевой дух даже после очередного проёба. Думаете, на этот раз он сможет подобрать правильные слова, чтобы мы не чувствовали себя полными неудачниками после всей этой хрени с выборами? Конни переводит насмешливо-беззащитный взгляд с меня на Жана, пытаясь своим вопросом неуклюже замять тему. — Кстати. О поднятии боевого духа, — решаюсь всё-таки заговорить я. — Ещё рано делать какие-то окончательные выводы, но... кажется, есть шанс, что ты скоро увидишь маму. — А? Ты шутишь? Я отхожу от Конни и поворачиваюсь к Жану, чтобы вытащить из его кармана письмо. Сам он молча наблюдает за моими манипуляциями, не вмешиваясь. — Елена передала послание от Хистории, — намеренно опуская детали, поясняю я и протягиваю конверт Конни. — Леви ещё должен проверить письмо на подлинность, но, думаю, ничего страшного, если ты откроешь его первым. Конни пару секунд, будто не веря, ощупывает конверт, а потом осторожно надрывает его с краю и вытряхивает сложенный пополам листок бумаги. — Считаешь, что это хорошая идея? — после недолгой паузы спрашивает Жан, понизив голос, чтобы увлечённо вчитывающийся в содержание письма Конни не услышал. — Представить всё это под таким ракурсом? — Ему нужна какая-то осязаемая цель на ближайшее будущее, — пожимаю плечами. — К тому же, это ведь действительно хорошая новость. Что вы сможете повидать родных. Искоса смотрю на Жана и мягко улыбаюсь. Отодвигаю свои эгоистичные страхи на задний план. Потому что на самом деле я рада за ребят. Чем бы ни обернулась по итогу вся эта история с Парадизом, встреча с семьёй сможет внести в их жизнь чуть больше тепла. — Если честно, я не понимаю, почему всё это, — Жан кивком головы указывает на письмо в руках Конни, — должно что-то изменить между нами. Я не хочу, чтобы ты думала, будто я... — Я ничего не понял, — возмущённый возглас Конни не позволяет нам продолжить разговор. Встряхнув в руках листок, он тычет в строчки пальцем и недовольно хмурится. — Хистория пишет какую-то чушь. Требует, чтобы мы не вмешивались в ситуацию с Пурисганом. Что за дурацкие условия? Армин на это не согласится! — Давай не будем решать за него, — устало вздыхает Жан и, подойдя к Конни, осторожно забирает у него письмо, которое тот в пылу негодования умудрился смять. — Обсудим всё по дороге к капитану. И будем думать, что делать, только после того, как он подтвердит, что это не фальшивка. Кстати, каким вообще, нахрен, образом именно он должен это понять? Жан пробегается взглядом по написанному. — Тут есть какой-то мутный абзац про Подземный город и их с Хисторией благотворительный проект, — бурчит Конни и чешет указательным пальцем переносицу. — Видимо, эту информацию никто, кроме них двоих, понять не может. — Скорее всего, — рассеянно соглашается Жан и, сунув письмо обратно в конверт, похлопывает им по раскрытой ладони. — Ладно, давайте скорее закончим с этим. Мы покидаем тесный переулок и выходим на оживлённую улицу, по которой неспешно прогуливаются одетые по последней моде олдоннцы и изредка проезжают автомобили с наполированными до блеска боками. Порой даже удивляет, насколько жизнь в этом городе отличается от послегуловой реальности за его пределами. Жан замедляет шаг, чтобы идти со мной вровень и берёт меня за руку. Слегка пожимает её, прежде чем переплести наши пальцы. Я не вырываюсь, хотя невольно напрягаюсь от такого демонстративного жеста. Ведь обычно на людях мы стараемся держаться на расстоянии. Поднимаю голову, встречая вопросительный взгляд Жана робкой улыбкой. Сжимаю его ладонь в ответ. Я понимаю, что всё это, как выразился Жан, повлияет на... на нас. Не может не повлиять. Но при этом я точно знаю, что останусь рядом с ним настолько долго, насколько он мне сам это позволит. Уже поздно отступать. Для меня. Поздно — слишком. Я пыталась сохранить между нами безопасную дистанцию, чтобы в нужный момент с лёгкой душой его отпустить, сохранив остатки самоуважения. Но из этого ничего не вышло. Теперь же я слишком зависима от наших отношений. И даже не представляю, как справлюсь со своими чувствами, когда настанет время расстаться. А этот момент неизбежен. Ведь я не питаю никаких радужных иллюзий. Поездка на Парадиз, вероятнее всего, станет началом нашего конца. И я очень удивлюсь, если смогу выбраться из всей этой ситуации без разбитого вдребезги сердца.